История одной советской девочки
Евстолия Ермакова
Роман Евстолии Ермаковой – это исповедь взрослой женщины, прошедший нелегкий жизненный путь и не потерявшей при этом позитив и веру в лучшее. О невзгодах, выпавших на её долю, о предательстве близких людей и об одиночестве, с которым столкнулась в зрелом возрасте, автор рассказывает с юмором и самоиронией.Книга рассчитана на широкий круг читателей, но особенно будет интересна женщинам – ведь каждая из них может случайно увидеть в героине повествования себя. Книга содержит нецензурную брань.
История одной советской девочки
Евстолия Ермакова
Мне все равно, что скажут обо мне,
Мне все равно, что думают другие.
Мне важно, что я знаю о себе,
Все прочее лишь домыслы чужие!
Омар Хайям
Редактор Елена Милиенко
Корректор Ирина Суздалева
© Евстолия Ермакова, 2023
ISBN 978-5-0060-4100-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Пролог
Если с вами случилось, на ваш взгляд, невероятное, знайте: где-то, с кем-то, когда-то это уже было.
В конце апреля тридцативосьмилетняя женщина стояла у открытого балконного окна. Дальше, как у Блока (почти). Ночь, улица, фонарь, аптека… Ночь, балкон, конец апреля…
Я не чувствую холода. Меня трясет не от холода, от осознания конца. Как раньше, не будет никогда. Ночь, улица… и две пачки выкуренных сигарет. До этой ночи я не курила больше шести месяцев. Надеялась никогда не вернуться к пагубной привычке. Мне страшно, мозг разрывается от тысячи мыслей, вопросов. Главный вопрос – как выжить? Где взять силы и как вообще существовать?
До полного краха проекта «счастливая советская семья» оставалось четыре мучительных года. Отдала на службу государству здорового (так мне казалось), получила инвалида. Сама предложила, сама убедила, хотела от профессиональной болезни уберечь – силикоза легких. Заводские медики, замучившись закрывать больничные, посоветовали поменять горячий цех на другую работу. Получился вид сбоку. На кого пенять, на судьбу?..
…Сидя у открытой печурки фирмы «Термофор», я перелистываю, перечитываю и бросаю в огонь пожелтевшие листки общей тетради, и жизнь пролетает перед глазами, целая жизнь. Дневник начат в клинике неврозов с целью терапии, все лучше, чем в петлю или на стакан. Первым записям более тридцати лет. Листки летят, и жизнь пролетела…
Глава 1. Корни
Марк
Топая по грешной земле более шестидесяти лет, мне ни разу не привелось встретить русича с именем Марк. Захожу в Гугл, читаю: имя «Марк» древнегреческое, обозначает «молот». Известные люди с именем Марк после девятнадцатого века сплошь еврейских корней. Размышляю: «Может, и не было маслобойни, лошадей, отца – крепкого хозяина, надсаженного работой и рано ушедшего из жизни, оставившего сиротами мою пятилетнюю бабушку, ее брата-подростка да жену Ольгу. Мифология, фантазии моей уважаемой и любимой бабули? Возможно, реально лишь отчество, а фамилия материнская? И Прасковью нагуляли? Ни подтвердить, ни опровергнуть данные факты невозможно.
Марк Евдокимов как-то не звучит. Макар куда лучше! Ближе. Хотя… трудно представить, какой была бы цивилизационная повестка России двадцатого столетия без представителей талантливого еврейского племени, несмотря на притеснения и гонения. Деятелей культуры и науки перечислять и перечислять. В моей жизни, к сожалению, ощущался недостаток одухотворенных лиц независимо от рода занятий и национальности. Среда, как сказали бы социологи.
А что я знаю о прабабке Ольге? По рассказам бабушки Пани, ее мать – пьяница, гуляка – устраивала дома крупномасштабные попойки, наливала и сыну. Бесшабашный образ жизни после смерти мужа якобы привел к потере хозяйства, солидное добро пустили на ветер. Ольга продолжала существовать в пьяном угаре, собирая куски по дворам, пока не забрал повзрослевший любимый сын в свою семью.
Бабушка Паня
С бабушки Пани начинается рассказ о предках, воспитывающих автора любовью. С нее, самой любимой, уважаемой и такой разной, неоднозначной.
Прасковья Марковна натерпелась от родной мамы и брата и побоев, и оскорблений. Когда жить стало невмоготу, двенадцатилетней девчонкой убежала из дома. Ходила по людям, в основном нянчила детей. Прибилась к Виянашенской церкви, окончила три класса церковно-приходской школы. Настоятель приметил аккуратную, прилежную самостоятельную девочку, пристроил к церковному хору. Отец Николай звал ее ласково Панюшка-матушка, жалел. Бабушка пела на клиросе литургию с двенадцати лет, чем гордилась всю жизнь. И я бы гордилась! Голосище ого-го! До глубокой старости. Позже, много позже она вышла замуж за внука того самого настоятеля. Так переплетаются судьбы.
Дочь отца Николая, Наталья Николаевна, не то что не любила невестку, открыто презирала и угнетала. Родной брат дедушки, приходившийся деверем Пане, в адрес моей любимой бабулечки бросил как-то фразу: «Из грязи в князи». Я была мала и не поняла смысл. Позже дошло. Разрешения на брак с сиротой и нищенкой властная образованная красавица Наталья Николаевна не давала долго. И согласилась скорее из чувства самосохранения, чем идя навстречу чувствам сына. Пришли революционные ветры перемен, породниться с батрачкой стало самое то.
Батрачкой Прасковья и осталась в новой семье. В противоположность другой уважаемой свекровью снохе Ольге Ивановне – милой, хрупкой и телом, и здоровьем, образованной учительнице сельской школы, Прасковью открыто презирали, нагружали непомерно тяжелой работой. Возможно, поэтому в бабушке непостижимым образом соединялись брезгливая неприязнь и восторженное подобострастие, как она говорила, к «благородным», ученым людям. Подобная нестыковка встречается нередко в среде малообразованных людей.
Но пришло время, и, умирая, Наталья Николаевна прощения за издевательства, унижения у снохи попросила. Паня простила давно и сострадала лежачей. Ухаживать за родной матерью так добросовестно не всякий станет, и звала только «мама».
Слушая в детстве рассказы бабушки, я представить не могла, что меня ждет подобное. И неприятие, и благодарность, и извинения умирающей свекрови.
Плохое обращение со стороны новых родственников, каторжный труд, одиннадцать родов, смерти детей, война, постоянная борьба за жизнь не могли не оставить отпечатка на нервной системе. Сколько себя помню, у бабушки постоянно слегка тряслась голова, но стоило немного понервничать, и недуг усиливался. Сердце мое разрывалось, я очень боялась потерять бабушку. Настолько сильно, что, живя учебный год с родителями, время от времени мучилась ночными кошмарами, в которых ее больше нет. Просыпаясь в слезах, смахивая морок, я радовалась, что все неправда, и утешалась мыслью – подобные сны к долгой жизни!
Покорная и покладистая батрачка однажды после потери очередного ребенка взбунтовалась, пожаловалась в сельсовет на притеснения, потребовала развод и раздел имущества. Понятное дело, свекровь не на шутку перепугалась, конфликт урегулировали, с невесткой стали считаться. А дедушка, мой дедушка Митя, был слишком хорошим сыном, слова не мог против матери сказать. Вот именно слишком!
А как тяжело дались бабушке годы Великой Отечественной войны! Ей поневоле пришлось выйти из колхоза, чтобы прокормить большую семью. В колхозе ставили палочки, отмечая трудодни, и только! В отместку за выход из колхоза тогдашний председатель из местных приказал подчиненным выкопать у бабушки огород в сентябре месяце накануне сбора урожая, в то время как главный кормилец семьи, мой дед, в июле одна тысяча девятьсот сорок первого года ушел на войну защищать Родину. Разорения огорода можно было избежать, согласившись на сожительство с притеснителем, но надо было знать Прасковью Марковну! Бабушка моталась на заработки в соседнюю татарскую деревню за десять километров. Рыла могилы за картошку, рыбачила зимой на пруду. По весне семья радовалась крапиве, пеканам, пестикам (еловым почкам).
По иронии судьбы через семьдесят пять лет одна из ее дочерей, моя тетя, вышла замуж за младшего сына того самого председателя. Узами брака молодожены соединились в пожилом возрасте. Так бывает. Трутся люди всю жизнь бок о бок, друг друга не замечают. Сводит случай. Так и с моей младшей тетей произошло. Я искренне рада за нее, за ее покой и благополучие. В преклонном возрасте особенно важно чувствовать рядом родное плечо. И все бы хорошо, если бы не случившаяся вдруг амнезия пожилой невесты. Понимаю – синдром чеховской «Душечки». Но не принимаю. Дети за родителей не отвечают, и претензий к сыну бывшего председателя нет. Да и много ли найдется семей без скелетов в шкафу? Но знать шесть десятков лет о «подвигах» почившего свекра… Об издевательствах над своей матерью в военные годы и, поменяв фамилию, забыть! Зачем-то затеять приватную беседу на темы прошлого, категорически отрицать известные факты… По мне, лучше совсем не затрагивать подобные темы.
Вспоминается и старший сын самодура, занявший место отца в восьмидесятые годы. Карьерист-коммунист распорядился снести сельскую церковь без определенной необходимости. Стены и, главное, фундамент простояли бы еще не одну сотню лет. Многие сельчане от предложения участвовать в вандализме отказались, согласившиеся долго маялись. Рвали тросы тракторами. Ну да тремя «кировцами» своротили прадедовскую красоту. По словам очевидцев происходящего, все трое молодых мужиков, участвовавших в варварстве, в скором времени трагически погибли. По всему, Господь к ответу призвал.
По словам бабушки, влюбленный дедушка Митя ухаживал за милой несколько лет. Уважение и любовь друг к другу они сохранили до глубокой старости, до смерти, чему я свидетель. Явление редкое в наше время.
В молодости бабушка пригожим ликом не отличалась. Из-под низкого лба смотрят набычено невыразительные маленькие глазки. Калмыцкие скулы, несколько великоватый нос и выпяченная вперед нижняя губа – такой я вижу ее на старых, полуистлевших фотографиях. Прямо скажем, впечатление отталкивающее. Но если образ дополняется статной ладной фигурой, мощными черными косами ниже пояса, неунывающим нравом и певучим голосом, да синим блеском очей, то бабушка Паня превращается в завидную невесту. С возрастом шероховатости лица стерлись, та бабушка, с которой познакомилась я, являлась абсолютной милашкой.
Паня, не обделенная умом, схватывала ученье на лету, быстрехонько выучилась у свекрови вести хозяйство, шить и вязать, и столько всего, Боже! Кроме голоса и скорого ума Господь даровал ей невозможное трудолюбие и выносливость. «У меня была медвежья сила», – рассказывала она про себя молодую. И еще важное качество – чувство собственного достоинства. В минуты отчаяния, сталкиваясь с трудностями и попадая в передряги, я часто вспоминала бабушку, говоря про себя: «Она смогла, и я смогу».
Оглядываясь на далекие времена начала XX века, суровый край, откуда родом моя мама и мамина мама, – село Виянаш на севере Урала, надо сказать, процветал! Церковь, три каменных магазина, больницы, почта, школа. А ярмарки! Позовет, бывало, нас бабуля с сестрой чай пить, станет сахар ложкой в стакане мешать, да нарочито громко. «Тройка на ярмарку едет, колокольчик звенит!» – засмеется и начнет про старую жизнь сказывать. Я слушаю, затаив дыхание, а потом уточняющие вопросы сыплю, интересно-то как! А в школе не так рассказывают. Про помещичью усадьбу Зеленцовых, пруд, купальни, мельницу. Я, родившаяся в шестидесятых, описанную красоту, к счастью, успела застать, кроме усадьбы помещика, спаленной в угаре революционного экстаза. В настоящее время до современников дожил пруд, и то порядком заросший, ну и природа! Слава богу! На месте полуразвалившегося поповского дома в пятидесятые годы мой дедушка, внук попа, поставил новый, да теперь и его нет, сгорел.
Торговля в Виянаше до революции шла вовсю, раз в год проходили ярмарки, народ съезжался не только из соседних районов. В области торговли евреи всегда и везде держали пальму первенства, возможно, на одной из ярмарок бедовая Ольга и познакомилась с отцом моей бабушки Пани. Понесла от проезжего человека, родила дочь и крестила русским именем. Не этим ли объясняется нелюбовь старшего брата и матери, презрение свекрови и деверя? Внешностью бабушка Паня походила на мать (к сожалению, фото моего прадеда по этой ветке не сохранилось). Смесь древнего человека-неандертальца с жителем степей монголом. Это внешне, а внутренне я уже повествовала. А еще бабушка отличалась неистощимым чувством юмора, была потрясающей рассказчицей.
Из минусов с детства меня напрягало бабушкино стремление четко делить родственников по породам. К хорошим относились внешне похожие на поповскую породу, то есть на ее мужа. Остальные браковались, у них выискивались недостатки, отвергнутые лишались доверия и любви. Я, к счастью, принадлежала к «хорошим», но мне было обидно за моих двоюродных сестер и братьев, попавших в противоположную сторону. «Наша порода!» – уверенно говорила она, хоть и долгие лучшие годы «порода» ее гнобила и презирала.
Не жаловала татар, черемисов, хоть и сама – опять же! – внешностью чистой воды черемиска. Я, напротив, ко всем нациям отношусь с почтением, был бы человек хороший! Но по опыту знаю: евреи в свой этнографический кружок чужаков пускают неохотно, имеют право! Опасаясь делать выводы, излагаю факты, пытаюсь анализировать. Одно ясно – намешано в нас кровей и покрыто мраком! Ведомая материнским эгоизмом бабушка не жаловала и избранников детей, а избранников внуков только на божничку не садила, независимо от персоны. Скажу словами своей внучки: «Эх, бабушка!»
Прасковья Марковна умерла на следующий год после смерти мамы. Умерла тихо, во сне. Как так и надо… наверное, так уходят святые люди или ангелы, живущие среди нас.
Слегла летом, в самую жару, за неделю до смерти. Перестала есть, пила по чуть-чуть. Больше спала или впадала в забытье. Мы, внуки, приезжали прощаться. Очнувшись от дремы, узнавала не всех. Меня узнала и с обыкновением спросила дочь, мою тезку: «Наташу-то чаем напоили?» «Напоили, бабушка», – успокоила я ее, едва сдерживая слезы. Совсем маленькая, совсем сухонькая, вечная аккуратистка не испачкала ни одной простыни, ни одного носового платка, заботясь о том, как бы не обременить близких.
Хоронили бабушку весело. Конкретно я. Знаю, по ее, любившей розыгрыши, воле.
Гроб на грузовой машине в сопровождении ее младшей дочери отправили из города в деревню, на родину. Совершенно опустившийся и спившийся дядя Саша принимать участие в похоронах матери наотрез отказался. Я с двумя двоюродными сестрами отправилась своим ходом. Сопровождать нас с провизией для поминального обеда взялся друг одной из сестер на старом «москвиче». Поначалу мы обрадовались: на своей машине триста пятьдесят километров ехать приятнее, нежели с пересадками на поезде и автобусе. Скинулись на бензин доброму человеку. Не проехали и половину пути, как колеса у «москвича» придумали сдуваться. У водителя не оказалось ни запаски, ни клея, ни заплат. Пришлось тормозить проезжающий мимо транспорт. О дорожное братство! Спасибо тебе!
Клеили одно колесо за другим. Бортовали прикипевшую от старости к дискам лысую резину, прыгая на колесе вдвоем с сестрой. Доставали камеру, латали одолженным драгоценным клеем, готовыми заплатами, тут же обрезанной под размер резиной. Разиков десять так… Помогали водители легковушек, бобиков, батончиков, уазиков, дальномеров. В одном пришлось заночевать. После попытки заклеить очередное колесо, насквозь промокших под летним холодным уральским дождем, нас пустили к себе ребята-дальнобойщики, напоили горячим чаем, уступили шерстяные одеяла. Утром стало ясно: надо покупать две новые автомобильные покрышки и одну камеру. Распрощались с сердобольными шоферами, свернули с трассы в сторону родной деревни, помолясь, покатили дальше.
Ехали медленно, кабы не наехать на камушек! На камушек на грунтовой дороге! Не ехали, крались. Слава богу, дорогу не сильно после дождя развезло. Собрали все деньги по карманам, скинули кроссовки, и босиком счастье искать! Сапог в дорогу не взяли, а без них после дождя в нашей стороне делать нечего. В первой попавшейся деревушке купили камеру, в другой у председателя местного колхоза выпросили продать две новенькие покрышки. Жуткий дефицит в девяносто пятом году! Пожалел мужик босоногих девчонок, едущих на похороны в соседний колхоз.
С ближайшей почты дозвонились до нашего села, сообщили, что живы. О сотовых телефонах знать не знали, стационарные-то не все видели! А нас потеряли и паниковали. Ехали мы почти сутки, проходя курс молодого дальнобойщика и преодолевая трудности с помощью шуток да анекдотов. Вся поездка – один трагикомичный анекдот. Друга сестры, хозяина колымаги, очень хотелось задушить и оставить на корм воронью в поле. Как мужичок за сорок пять, имеющий стаж вождения не один десяток лет, отправляясь в дальнее путешествие, не взял запаску и не проверил автомобиль? А ехать-то по-хорошему не больше пяти часов.
Через сутки после старта, основательно обновив машину за время пути, мы наконец-то пришвартовались к заветной гавани. Как в детском стишке: «За время пути собака могла подрасти», в нашем случае «машина могла подрасти» в цене, слегка модернизированная.
Прощаясь с бабушкой, мысленно благодарила ее: «Спасибо, что была в моей жизни! Если бы не ты!.. Кто за меня молиться будет?» Слез нет совсем, а она рядом, она всегда рядом. В смешных словечках, нравоучениях, в пословицах, поговорках, в моем сердце.
«Бабушки… незаменимые люди. Они собирали детей, внуков, племянников и их детей за большими столами на праздники и без. И все общались. Когда их не стало, и большая дружная семья распалась». А жаль. Так и у нас.
Дедушка Митя
На вопрос, какой он был, сразу приходит ответ: красавчик! Да, да, настоящий красавчик, по всем статьям. Он ворвался в мое детство зимним предновогодним вечером. Не успела разглядеть, помню в основном эмоции. В памяти осталась всеобщая радость. По нашему крохотному чердачку с запахом перевязанной живой елки разлилось счастье. Огромный заснеженный человек принес еловую гостью вместе со снегом, морозной свежестью, ароматом хвои и шерстяными носками из овечьей шерсти, заботливо связанными бабушкой Паней. Носки бережно извлекли из большого рюкзака вместе с другими гостинцами.
Дедушка не задержался. Как я помню, он даже не раздевался, торопился к моей двоюродной сестре, ей тоже полагался праздник. Внезапно появившись, так же внезапно дедушка исчез, но ликование под крышей старой деревяшки осталось. И осталось на всю жизнь в душе. Был примерно тысяча девятьсот шестьдесят седьмой год. Возможно, дедушка и еще приезжал в Свердловск, не знаю, для меня, маленькой девочки, тот раз запомнился как единственный.
Дедушка по маминой линии Дмитрий Андреевич (как и второй дед и обе бабушки) родился в первом десятилетии XX века в уральском селе Пермского края, где и прожил всю жизнь. Мало сказать, что я уважала дедушку Митю, я им восхищалась. Большой, немногословный, всегда чем-нибудь занятый, ходил, опираясь на трость, приволакивая одну ногу, застегнутую в жесткий протез.
Дедушка как бы со стороны осуществлял общее управление обширным домашним хозяйством, тихо, незаметно. Но вот его не стало, и в скором времени дома не стало… Мне шел тринадцатый год. Года через два бабушка отказалась от коровы, а еще через несколько лет переехала жить в город к младшей дочери.
Дедушка Митя – внук сельского священника, но не просто попа, настоятеля храма, весьма уважаемого человека (из рассказов бабушки). Церковь, в которой служил отец Николай, уничтожили особо рьяные коммунисты в семидесятых годах прошлого столетия. Я ее хорошо помню, представьте картину Васнецова «Грачи прилетели» – как с нашей церкви писано. А внутри росписи под высокими сводами! Мы с бабушкой однажды ходили туда за зерном: в советское время в церкви располагался колхозный склад.
Один из сыновей священника, Аркадий, талантливый иконописец. Некоторые иконы, написанные им, сопровождали мое детство, проведенное в доме дедушки Мити и бабушки Пани. Жаль, художник рано умер и не оставил потомства.
Наталья Николаевна, одна из дочерей священника и мать моего дедушки Мити, смотрит с картонной черно-белой фотографии начала прошлого столетия. Шикарная дама: абсолютно правильные рафаэлевские черты лица, гордо посаженная голова, слегка надменная улыбка. Копна непринужденно кудрявых волос уложена в высокую прическу и увенчана белой широкополой шляпой. На даме белое пышное платье в кружевных оборках. С другой фотографии взирает молодой юнкер в белом кителе без головного убора. Я не могу наглядеться на своего прадеда, Ален Делон и Том Круз – отдыхают. Андрей Жиряков, отец моего дедушки, умер молодым от болезни в возрасте двадцати двух лет (из рассказов бабушки Пани). Но успел оставить прекрасное наследство – двух красавцев-богатырей, один из них – дедушка Митя.
Хорошо образованная Наталья Николаевна замуж больше не вышла, посвятила себя сыновьям. В большей степени семье многодетного младшего Дмитрия. После одиннадцати родов у бабушки Пани осталось шесть детей. Двойняшки появились на свет мертвыми из-за невозможных условий жизни, устроенных свекровью, старшая девочка умерла от воспаления легких и мальчик от кори. А после войны бабушка родила еще сына и дочь.
Старший сын Натальи Николаевны Александр – бездетный.
По рассказам родных теток и бабушки, характер прабабки Натальи отличался суровостью, больше того – деспотичностью. Но, возможно, отчасти он и помог уцелеть в годы лихолетья, голода и войн.
Происхождение моего деда не позволяло претендовать на многое при советской власти, не сослали на Колыму, и то спасибо! Этому обстоятельству, я думаю, послужило и то, что он женился на нищей батрачке, Прасковье Марковне, моей любимой бабушке Пане. Брак стал спасением от репрессий новой власти и для родителей моего отца, с перекрестным акцентом, правда. Нищий дед – состоятельная бабушка, уже не Урал, а Кубань, о чем позже.
Всю жизнь, до пенсии, дедушка трудился в колхозе кузнецом. Кузня стояла недалеко от нашего дома, под горкой у реки. Мы с двоюродной сестрой бегали смотреть на дедушкину работу. К нему приводили подковывать лошадей. Парнокопытное фиксировали под передними и задними ногами широкими вожжами, как бы подвешивая на двух петлях. И начиналось! Дедушка умел обходиться с лошадками, они его слушались. Еще в кузне горела печь, где калили железо и мехами раздували жар, а рядом наковальня. Дедушка ударял большим молотом по изделию «Раз!», молотом поменьше по тому же месту вторил помощник «Раз, два!» И тут же черно-красные железки щипцами опускали в колоду, наполненную водой. Вода недовольно шипела, парила. Интересно и страшно! Долго в «горячем цеху» нам не давали задержаться, дедушка очень деликатно выпроваживал любопытствующих до бабушки.
А еще дедушка занимался пасекой, и с этим местом связано много счастливых и забавных воспоминаний. Но главное – дедушкина мастерская! А в ней идеальный порядок. Инструменты на девяносто девять процентов сделаны своими руками, станки, верстаки. Он умел все: строил дома, работал с деревом, металлами, сам себе шил обувь. Не представляю, существовало ли дело, которое он не справил бы!
Когда работал в мастерской, любила за ним наблюдать. Видимо, от дедушки Мити мне передалось желание и сноровка ремонтировать, мастерить. Не банально рукодельничать, а то, чем обычно занимаются мужчины. Жилка, пригодившаяся в жизни, и особенно в первом браке. Помню запахи: машинное масло, олифа, воск, смола, свежая стружка… особенно кудрявая стружка. Подходило время сбора ягод, и мы с сестрой, набрав полные ведра, тащили ее к месту варки варенья, таганке.
В дедушке нуждалась не только семья, соседи. К нему приходили за помощью и из других деревень. До самой смерти, будучи давно на пенсии, помогал колхозу. Изготавливал грабли, вилы, прочий инвентарь.
На Великую Отечественную войну дедушка ушел рядовым в июле 1941 года, сражался в составе войсковой части 237 сп 76 сд 62 А Второго Белорусского фронта. Из его немногословных рассказов о войне знаю, что служил в пехотной разведке и не раз брал языка. «Прополз всю войну на пузе», – его слова. Рассказывал о войне неохотно, односложно, чаще со вздохом, закуривал и молчал. С войны у дедушки осталась привычка курить «Беломор» и перекладывать папиросы в металлический портсигар, а пустую пачку он использовал как пепельницу. Мое наследство от дедушки Мити – армейский портсигар.
В начале 1944 года дедушка получил ранение в ногу, осколком выбило коленную чашечку. Дослужил до победы, демобилизовался сержантом, награжден орденом Красной Звезды, несколькими медалями. После возвращения с фронта продолжал трудиться в колхозе. На его доме, как положено, краснела звезда героя, участника Великой Отечественной войны, и табличка «Заслуженный колхозник».
