Лодка повернула влево, и вскоре Ида на берегу увидела большой бревенчатый дом, больше похожий на серый сталинский барак, окружённый плетёным забором. Впереди сидящий мужик пришвартовал моторку к небольшому деревянному пирсу, зацепил её канатом и ушёл по направлению к дому. У Иды мелькнула слабая надежда.
– Мужчина, отпустите меня, что вы хотите, я всё сделаю. Я домой хочу. Отпустите, прошу, – вцепилась в фуфайку усатого Ида. – Меня с работы уволят из-за прогулов.
– Деваха, ты чё, тебе хорошо будет. Тебе зачем работа? Тебя Бодровы это, как его, и накормят, и оденут, – мужик отдёрнул от себя руки Иды.
– Это преступление! Вы украли меня и хотите продать! Вас в тюрьму посадят!
– Не посадят. Тебя никто не найдёт. Не ты первая, не ты последняя. Вон, Лёха уже идёт.
– Пятьдесят пять! – крикнул с берега водитель моторки. – Веди девку!
– Мужчины! Миленькие! Будьте людьми! Я вам восемьдесят отдам! У меня на карточке с зарплаты остались! Вот, в сумке! Я не скажу про вас никому! – вцепилась опять Ида в усатого.
– Лёх, сюда, она, это, как его, брыкается!
Лёха подбежал, и не успела Ида опомниться, как уже оказалась выдернутой из лодки сильными ручищами и брошена на пирс.
– Ты, девка, не дури! Мы не зря с тобой валандались столько времени! – сказал, как отрезал, водитель моторки.
– Лёха, это, как его, у неё на карточке деньги есть. Можа заберём, потом снимем в городе.
– Можно.
Мужик этими же сильными ручищами высыпал содержимое Идиной сумочки на пирс, полистал визитницу, вытащил карту и сунул себе в карман, наклонился к Иде и зажал ей пальцами горло:
– Давай, девка, пароль. Не то задушу и выброшу в реку, – по-доброму сказал он. – Тебе не нужны деньги уже, а нам нужны. Нам детей кормить надо.
Ида ощущала на своей шее горячие толстые пальцы и чувствовала, что они сжимаются сильнее и сильнее. Ей стало уже трудно дышать. «Жизнь дороже», – мелькнула утешительная мысль.
– Двадцать пять, двадцать, – прохрипела она.
– То-то же, – расслабил пальцы Лёха. – Смотри, обманешь, хуже будет, – улыбнулся он.
Сдёрнув с неё валенки, он одним рывком поставил Иду на ноги, сорвал тулуп и толкнул вперёд:
– Давай, скачками. Нам ещё до дома плыть.
Ида, собрав всё с пирса в сумку, пошла по грубо протоптанной тропинке. «Невежды несчастные, – плача от обиды, думала Ида, – они даже не знают, что моя сумка и одежда стоят в десять раз дороже, чем у меня денег на карте. Хотя зачем им мои вещи?» Она ещё не совсем осознавала, что с ней происходят какие-то непонятные события. Ей казалось, что это всё снится. Она хотела быстрей проснуться, принять душ, выпить крепкий кофе со сливками и пойти в ненавистный офис, в котором она начала работать сразу после окончания финансово-экономического института. Офис был омерзительным ещё и по той причине, что Иде приходилось целыми днями сидеть с документацией, а ей хотелось заниматься творчеством, но она не могла себе этого позволить, ведь творчество – понятие растяжимое и не всегда даёт доход. А она хотела писать книги. Литературу Ида ценила и любила. Читать мировую классику она начала с детства. И, проживая жизнь разных героев, она впитывала в себя их мысли, анализировала их поступки и всегда отождествляла их со своими жизненными перипетиями. Благодаря этому, она умела философски смотреть на проблемы и это ей хорошо помогало адаптироваться в разных обстоятельствах. Ида тоже хотела создавать произведения, но на это не было времени. «Деньги… всё деньги…» – подумала Ида, бесцельно разглядывая огромный дом из серых, пропитанных влагой брёвен.
– Я всё равно отсюда выберусь, – успокаивающе сказала сама себе Ида.
– Вот она какая, вот она, – радостно залепетал мужик с жилистой шеей, который стоял на крыльце в зелёной болоньевой куртке. – Свеженькая, беленькая, красивенькая, только больно тощая, ну ничё, переживём. Я в тебя полсотни вгрохал, девонька, отрабатывать будешь.
Ида устало посмотрела на тупое мужицкое лицо, на котором явственно отражалось пристрастие к алкоголю и сигаретам.
– Вы мой шеф, как я поняла, – Ида опустилась на крыльцо. – Как вы не понимаете, если меня найдут, то всё, вас в тюрьму посадят.
– Не горюй, миленькая, кто ж тебя здесь искать-то станет? Тебе хорошо будет у нас. Будешь работать, мы тебя будем кормить. Только запомни, дорогуша, я тебе не шеф, а царь. Шеф тебе денежки платил, а я не буду. Так-то так. Ты давай, не кисни, заходи в дом-то. Моя Натаха тебе всё покажет.
Ида встала и пошла в дом. Хозяйка была немного посвежее своего мужа, но взгляд был таким же тупым, как у всех людей, которые не развивались интеллектуально.
– Наталья Алексеевна я, – деловито сказала она. – Я люблю по имени, отчеству. Ты в такой одежде не сможешь работать, принесу тебе свою.
Окинув взглядом её толстую фигуру, Ида усмехнулась и тут же получила пощёчину.
– Посмейся мне ещё, посмейся. Мой Васька меня такой любит. А ты вобла городская. Ничего, скоро работать будешь, как лошадь. И красота твоя сдохнет, поняла?
Ида поняла. Она поняла, что попала в полную зависимость совсем непонятно от кого, непонятно где. А как выбраться, Ида пока не знала. Незнакомое ранее чувство ненависти к людям, к их тупости, ограниченности, примитивности, стало терзать её сердце и ей самой было плохо от этого ощущения.
Дом делился на две половины. В одной жили хозяева, а в другой – работники. У работников были довольно и скудные, и антисанитарные условия, практически никакой мебели, грязный некрашеный пол в коридоре и комнатках, повсюду валялись окурки и какие-то серые тряпки или скорлупа от разбитых яиц. Запах несвежего белья резко врезался в нос.
Иду поселили тут же, в доме, в половине для работников, в небольшой комнате, в которой стояли по обе стороны от двери две металлические кровати. Посередине, возле узкого окна, громоздился грубо сколоченный стол из неотёсанных досок с грязно-жёлтой небрежно наброшенной скатертью. На столе валялась пустая пачка от Choco Pie и пара дешёвых сигарет, спички и керосиновая лампа. Вместо шкафа для одежды были протянуты верёвки в обеих углах комнаты возле двери. На одной из них, справа, болтались какие-то штаны и халаты. Идина верёвка и кровать были слева.
– Твои шмотки, – Наталья небрежно бросила на Идину кровать комок вещей. Дашка сёдня коров пасёт, завтра с ней пошуруете в тайгу за клюквой. А ща переодевайся и ко мне на кухню, картофан чистить.
Ида брезгливо надела Натальины вещи, затянув своим ремнём от Gucci сваливавшиеся шерстяные трико, и выглянула в окно. Грязный двор, заваленный старыми досками в бурьяне, выглядел совсем неуютно. Возле забора возвышалась огромная ржавая бочка, как потом выяснилось, в неё возили воду из реки, которой потом пользовались в быту и даже пили. Другой воды не было.
Чистить картошку Ида не умела, это делала либо домработница, либо кухонный комбайн. Поэтому, пока ей удалось научиться счищать минимум кожуры, она получила две пощёчины от Натальи.
«Странно всё, какой-то пришелец, с какой-то галактики, – начала анализировать Ида, аккуратно счищая кожуру. – Всё так неправдоподобно с одной стороны и загадочно – с другой. Теперь – какие-то мерзкие люди… И ничего не понятно. Надо будет пообщаться со своей соседкой по комнате, может быть, она прояснит ситуацию».
Вечером пришла Даша, крупная молодая девка, круглолицая и добродушная. Она широкими уставшими глазами посмотрела на Иду:
– Чё, новенькая? Поди-кась из города?
– Из города. Ты как догадалась?
– Руки больно белые, не наработанные. Ничё, Наташка тебя быстро объездит. Мы здеся пашем, как лошади. Делу время, а потехе час. Я, вона, научилась даже охотиться, Васька иногда меня отправляет на сохатого. Говорит, что у меня рука лёгкая. Тока я ему не верю, самому, небось, неохота со зверем валандаться. Его же обрабатывать надо.
Даша деловито достала из кармана потрёпанных спортивных штанов с грязно-красными лампасами клочок газеты, оторвала квадрат, достала из-под подушки тканевый мешочек с табаком, развязала, достала щепотку, насыпала в газетный обрывок, завернула трубочкой, послюнявила край, приклеила. Взяла со стола спички, прикурила и, закрыв глаза, сладко затянулась.
Ида закашлялась от едкого дыма, вытерла слёзы, спросила:
– А сигареты?
– Это полная хрень, – не сразу ответила Даша. – Васькин табак круче, до нутра продирает. Сигареты на чёрный день, когда Наташка злится и забирает табак. Она как начинает метать громы и молнии, так становиться вне себя.
– Лампа зачем? – кивнула Ида на стол.
– Дык свет гасят в десять вечера, станция перестаёт работать. Васька жадный, саляру экономит. Но этого фраера жадность не сгубила.
– Этот Васька купил меня за пятьдесят пять тысяч. Откуда в такой глуши деньги?
– Да ты поди-кась и не знаешь, что Васька богатый. У него денег куры не клюют. Мы медведя валим, он желчь продаёт, соболя продаёт, рыбу продаёт. У него лодки есть, катер, БТР даже есть.
– Да, БТР – это показатель, – съязвила Ида.
– А ты не кинозвезда, случайно? Шибко красивая какая-то. Я таких ещё не встречала. Прямо неземная.
– Нет, Даша, я самая обычная, экономист к тому же. А красота моя от природы. Я в ней не виновата, – улыбнулась Ида. – Только я ей не горжусь.
– Да ладно, – не поверила Даша. – Мужики поди-кась липнут, как осы на мёд, любят поди тебя без памяти.
– Ничего подобного, – устало сказала Ида. – Я не зацикливаю своё внимание на мужчинах. И у меня нет цели побыстрее создать ячейку общества. Всё моё время занимает работа. У меня даже никогда не было серьёзных отношений. Тётя воспитывала меня строго, говорила: сначала свадьба, потом всё остальное. Да и Парисов уже не существует в наше время, – продолжила Ида, слегка улыбнувшись, вспомнив, с кем сравнил её тот чёрный.
– Ну ты ваще крутая! Мужики просто к тебе подкатывать боятся. Ты главное здеся не ной, не распускай нюни и работай хорошо, иначе Васька тебя в жёны продаст. Он уже одну продал, была тут тоже Любочка из города. Ничё не делала, хоть Наташка и била её. Лень-то хуже болезни. Ваське надоела, он привёз мужика из тайги какого-то и продал её. Она на твоём месте спала.
– Спасибо, что предупредила, Даша.
– Хоть спасибо, хоть не спасибо, кушай с булочкой. А тебе чё, замуж никто не звал?
– Предлагали три человека. Но мы с тётей решили, что это не мои варианты. У одного нет своей квартиры, а я не приемлю мужской пол без собственной жилплощади. Другой претендент старше меня на целых десять лет, а это – разные взгляды, разный подход к воспитанию детей. Третий же ниже меня по статусу, и это, конечно, тоже недопустимо. Он вроде неплохой парень, и тётя ему сказала: что пусть сначала перерастёт меня в карьерном соотношении, а потом уже приходит с рукой и сердцем.
– Понятно, ладно, всё, спи давай, завтра ни свет ни заря поднимут небось, – завалилась Даша на подушку и тут же засопела.
А Ида уснуть не могла. Она залезла на кровать с ногами, опёрлась спиной о стену, обняла колени руками и стала думать, что делать дальше, ничего не придумав, она сказала сама себе: «Я всё равно отсюда выберусь», и погрузилась в воспоминания.
Ида выросла в полной неге. Её любили и баловали сначала родители, потом тётка. Отца с матерью Ида почти не помнила. Обрывки памяти сохранили только сильные отцовские руки, которые подбрасывали её высоко-высоко, и красивые нежные глаза матери. Ида не знала никаких жизненных проблем. В детский сад она не ходила, но день был расписан чуть ли не ежеминутно. Развивающие занятия по музыке, рисованию, математике, английскому и арамейскому языку.
В графике присутствовал бассейн с личным тренером по плаванию и танцы. Два раза в неделю приходила гувернантка и обучала Иду чтению и письму.
Когда Ида подросла, тётка отдала её в элитную школу, но занятия английским и арамейским продолжались с репетиторами. Ида как-то спросила тётку:
– Тётя, для чего мне арамейский? Это уже почти вымерший язык. Мне кажется, что во всём городе его учу только я.
На это тётка ответила цитатой Горького:
– «Учитесь у всех, не подражайте никому». Ты поняла, моя девочка? Пусть никто не учит, а ты учи.
Ида согласилась и больше не перечила тётке.
Ещё тётка приучила её к дорогим качественным вещам. И Ида до сих пор покупала выходную и домашнюю одежду только известных брендов.
– Прежде всего, моя девочка, поддерживай отечественного производителя, – говорила тётка. – для экономики нашей страны это очень важно.
И Ида слушалась. Только тётка запрещала ей учиться в автошколе и обзаводиться машиной, даже перед смертью она сильно просила Иду не делать этого. Авария, в которой погиб родной брат с женой, незаживающем шрамом жила в её душе. И Ида пообещала тётке исполнить её желание.
Каждый день перед работой Ида забегала в салон красоты на укладку волос, через две недели обновляла маникюр и педикюр, ежемесячно посещала косметолога, хотя если бы она и не следила за своим внешним видом так тщательно, то всё равно не проигрывала бы по сравнению с другими представительницами прекрасного пола. Природная красота Иды была завораживающей. Тонкие правильные черты овального лица, большие ясные голубые глаза, чуть выпуклые губы, прямой аристократический нос, длинные русые, немного вьющиеся волосы, – всё это сочеталось с удивительной женственностью, мягкостью, изящностью и интеллигентностью.
Ида привыкла к тому, что для всех вокруг была чуть ли не центром вселенной, именно тётка приучила её к этой мысли. «Ты, дитя моё, прекрасна и прекрасней тебя нет никого. Ты должна это помнить, – говорила тётка, которая и сама была довольно изящна, красива и современна для своих шестидесяти пяти. – Вот умру я, как ты будешь жить? Я об этом подумала, поэтому и образование у тебя хорошее, и работа. Я выполнила свой долг перед братом. Я устроила твою судьбу – лучше некуда. Только, девочка моя, как с твоим мягким характером ты будешь жить в этом суровом мире?»
Только никакой суровости в жизни Ида не наблюдала раньше. Никто никогда не повышал на неё голос, все восхищались её эрудицией и красотой, а здесь, в этом ужасном месте её уже три раза ударили по щеке и обращаются с ней как с рабой.
«Да я и есть раба теперь. Только ни за что не могу в это поверить. XXI век как-никак. А вот, оказывается, существует рабство». «А если бы меня здесь убили? Никто бы никогда не нашёл моё тело? – ещё острее почувствовала Ида своё горе. – Коллеги заявили бы в полицию, полиция поискала бы месяц-два и на этом всё… и жизнь продолжалась бы без меня. Через три месяца обо мне бы уже никто и не вспоминал, родных нет, а коллеги погружены в свои проблемы. А всё потому, что от меня нет никакой пользы. Я ничего не сделала для общества, зря мне тётя внушала обратное, что я всем нужна».
Ида снова вернулась мыслями в детство и попыталась вспомнить что-нибудь плохое, но не могла. Всё было так радужно и прекрасно. Тётка ограждала Иду от всего негативного и даже выбирала для неё подружек. Хотя однажды был случай…в третьем классе. Ида уже училась в элитной школе. Тогда ещё не было опасности терактов и пропажи детей, поэтому на перемене все выбегали на улицу. Так и в тот день. Правда на улице было новшество – за оградой школы чернела выкопанная яма в рост младшеклассника. Некоторые дети, включая Иду, бросились к ней. Самые смелые прыгали в неё и их потом вытягивали товарищи постарше. Перепачкались в земле, зато были счастливые. Громкой заливистой трелью прозвенел звонок. Мальчики и девочки понеслись на урок. А в яме осталась Ленка, второклассница, у которой всегда была грязь под ногтями и от жилетки пахло какой-то тухлятиной. Откуда Ленка появилась в элитной школе, никто не знал, Ида краем уха слышала от учителей: крутой отец обанкротился, запил и умер от сердечного приступа, мать в депрессии, Ленка брошена. В память об отце она в элитной школе. И вот теперь одна в яме. Ида была в недоумении: почему Ленку бросили? Ведь она не сможет выбраться сама.
Ленка вопила диким голосом:
– Спа-си-и-те!!! По-мо-ги-и-те!!!
И нарезала круги по яме. Пытаясь вылезти самостоятельно, она подпрыгивала, хваталась за тонкие торчащие корни, которые тут же обрывались, и Ленка падала на чёрное дно ямы.
– Лена, я сейчас вытащу тебя! – крикнула Ида в яму.
Ленка резко подняла голову и протянула Иде перепачканные руки с грязными ногтями.
Ида приказала Ленке успокоиться, закрепить по диагонали угла ямы доску, которая валялась на дне, и забраться на неё. Минут через пять Ленкина голова и плечи уже торчали над земляным краем. Ида подала ей руку и аккуратно вытянула из ямы.
– Как тебя зовут? – спросила Ленка, даже не сказав «спасибо».
– Ида.
И Ленка тут же умчалась на урок.
После уроков Ленка скакала на одной ножке рядом с Идой, пока та шла к ожидавшей её гувернантке с водителем, и орала во всё горло:
– Идка – гнидка! Идка – гнидка!
Что такое «гнидка», Ида понятия не имела, но ей было до глубины души обидно, она чувствовала в этом слове какое-то омерзительное значение. Гувернантка отогнала Ленку, а дома рассказала тётке о случившемся. Тётка тут же позвонила нужному человеку, и Ленка на следующий день не пришла в школу. И вообще уже никогда в ней не появлялась. Куда она делась, Иде было безразлично, и она об этом ни у кого не интересовалась.
Потом правда была ещё несчастная любовь, уже в юности, но о ней повспоминать Ида не успела, потому что за окном забрезжил рассвет и в доме началось движение.
После раннего завтрака Дашу с Идой отправили в тайгу с тяжёлыми рюкзаками за плечами и двумя корзинами для клюквы. На головах у них были пчеловодческие маски. Ида с ними никогда не сталкивалась, видела пару раз на картинке в энциклопедии.
– Этот аксессуар зачем? – удивилась она.
– Хоть сысуар, хоть не сысуар, – передразнила её Даша. – Чё б мошка не жрала. Её там в тайге полно.
А ещё у Даши на плече висело гладкоствольное ружьё.
– Двенадцатикалибровка, с тяжёлой свинцовой пулей, – с гордостью сказала она, – Васька доверяет.
Иде это ни о чём не говорило.
– Ты мне лучше скажи, какие деревни вокруг есть? Как они называются? – наклонилась вперёд под тяжестью рюкзака Ида.
– Дык хрен его знает… мне никто не говорил, меня никуда и не пущают окромя тайги. А злеся я никого и не встречала ни разу.
Ида впервые в жизни шла в тайгу, она мечтала наконец-то очутиться подальше от серого барака, обдумать своё положение и посмотреть, может быть, из тайги найдётся какой-то выход, через который можно будет сбежать. Не замечая дороги, Ида споткнулась об торчащий из земли корень сосны и упала. Корзина выкатилась из рук, тяжёлый рюкзак завалил на бок.
– Ты чё под ноги не смотришь, девчуля? Думаешь, как утекать? – слово угадав её мысли, спросила Даша. – Не думай, не уйдёшь. Небось в тайге на медведя набредёшь, сожрёт сразу, а здеся ничё, Наташка кормит, правда злая бывает, стерва, ну и так ничё, лучше, чем по тайге пулькать. Там хорошо, где нас нет.
– Ты-то как сюда попала? – встала с трудом Ида, отряхивалась от налипшего мха.
– Как-как? Сама не знамо как. Ты фильм смотрела про руку с бриллиантами? Вот и я так: упала, очухалась, гипс. Я ж бомжиха бывшая. Ночью шаталась по городу, бухну?ла немного перед этим, с кем не бывает, кто-то по башке дал, очухалась уже здеся.
– Да они преступники, их в тюрьму надо, – возмутилась Ида.
