– Получается, что между арестом и побегом прошло совсем немного времени. Это – раз!
Оба задумчиво посмотрели на палец.
«Маникюр бы ему сделать… Вон, ноготь неровный какой… Ба! Вообще, обкусанный! Фи!» – возмутился Ричард, а вслух спросил:
– А что «Два»?
Джонстон налил ему ещё, но второй палец не оттопырил.
– Возникает вопрос, вернее, целая кучка вопросов: сумел ли майор Самсонов расколоть Подкидыша? Ну, что он работает на ЦРУ?
Хилмс надолго задумался. Даже сигару закурил, чтобы легче соображалось.
– С большой вероятностью вынужден предположить, что да. Служащие в КГБ не колеблются применять при допросе самые изощрённые средства, даже детектор лжи.
– Откуда у него там, в горах, детектор лжи? – возразил президент.
– Ну, детектора, может, и нету, зато, наверняка, есть ножик… тиски, большая коптящая зажигалка, мясорубка…
– Да ты што-о! Неужели Самсонов решится применить всё это?
Хилмс одним глотком допил виски и налил себе без спросу ещё:
– Применять не обязательно. Иногда достаточно просто показать, чтобы не очень стойкий пациент сломался, раскололся и начал петь.
– А этот, Подкидыш, он стойкий?
– А хрен его знает! – развёл руками Хилмс, расплескивая виски на колени главы государства, – Ой, пардон!
Тот с трудом сдержался, чтобы не обругать директора ЦРУ нехорошими словами. Помогли остатки хороших манер привитых бабушкой, не до конца испотребившиеся за время службы американскому народу.
– Итак, – продолжил Джонстон, промокнув брюки салфеткой, – Майор его расколол… отнял смертельный яд и, наверное, рацию тоже. Это плохо, Ричард Макгарра! Теперь у КГБ есть доказательства, что наш агент вредил Стране Советов! Они не преминут раструбить об этом на весь мир, Америка потеряет лицо, а у меня упадёт рейтинг.
– Нифига! – возразил опытный цереушник, – Рация сделана в ЮАР, там и клеймо есть «gemaakt in Suid-Afrika», а отрава – в Мексике: «feito no Brasil».
– Ты хочешь сказать, в Бразилии?
– Бразилия, Мексика… Какая тебе разница, Линден? Латиносы – они и есть латиносы! – окрысился Хилмс, – Так что, у комитетских есть только признание Подкидыша, да и то не сработает – он же убежал! Никаких следов к нам не ведёт!
– Но, если они его поймают взад?
– Будем надеяться, что не смогут… Там же горы!
– Ага, горы… А дорог в горах не так уж много! И совки, вообще, вертолёт пригнали!
Изрядно нетрезвый Хилмс потерял терпение.
– Слушай, Линден, давай забьёмся, а? Ставлю три сотни против твоей одной, что их не поймают!
Президент, подумав, согласился. Пожали руки, позвали охранника, могучего чернокожего мужика, чтоб разбил.
– С разбивщика не брать! – произнёс тот ритуальную фразу и ударил ребром ладони по сцепленным рукам, больно ушибив большой палец Хилмса.
Тот огорчился и заорал. Пришлось налить ему анестетика, в смысле, виски.
Глава шестая
Чжан Ли спустил курок. С расстояния в пятьдесят метров попасть в цель было легко. Пуля инородным телом застряла в двигателе, и он, не в силах провернуть эту глупость, остановился. Вертолёт повело вбок, и он замер, готовясь рухнуть.
– Полундра! – завопил Колумб, лихорадочно отстёгивая ремни, – Прыгаем, да?
«Да, как прыгать-то? И куда? Парашютов-то нет…» – обречённо раскинул мозгами Шпыря.
Кипятков же перекрестился, хотя и был коммунистом, и воззвал помертвевшими губами:
– Спаси, Господи, люди твоя!
И вертолёт брякнулся… на торчащий из пропасти пик с плоской верхушкой! Всего метров пятнадцать. Треснулись, конечно, сильно, но не смертельно. Колумб прикусил язык, Кипятков расквасил нос в лепёшку, а Шпыре рукоятка управления вывихнула большой палец.
– Щедр и милостив Господь! – радостно прогундосил Кипятков, пытаясь встать.
Вертолёт опасно качнуло.
– Замрите все!!! – страшным голосом рявкнул Шпыря.
Шевелиться было смерти подобно – вертолёт замер в неустойчивом равновесии. Осторожно осмотревшись, Шпыря принял решение: прыгать всем сразу, тогда будет шанс уцелеть. Но сначала он вызвал по рации помощь:
– Седьмой, седьмой, я тридцать первый! Срочно ответь! Приём!
База отозвалась только после пятой попытки.
– Седьмой на связи! Приём.
– Тридцать первый – седьмому. У меня авария в секторе три шестнадцать! Вынужденная посадка! На скалу! Самим не выбраться! Приём.
– Понял тебя, тридцать первый. Подожди маленько, буду согласовывать! Приём.
Потянулись минуты ожидания. Вертолёт покачивался и поскрипывал, что оптимизма не прибавляло. Поэтому экипаж замер, дыша носом и через раз. Через нервно проведённые сорок минут рация ожила:
– Тридцать первый, тридцать первый! Я седьмой! Приём!
– Я тридцать первый! Приём! – радостно откликнулся командир экипажа.
– Высылаем на помощь двадцать восьмого. Приём!
Колумб дёрнулся, услышав это. Под двадцать восьмым был зашифрован старший лейтенант Ногарук, с которым Христофор всего неделю назад подрался на танцах из-за доярки Маруси, кокетничавшей напропалую с обоими лётчиками. Тёзка великого мореплавателя тогда победил по очкам.
«М-да-а… лучше бы кого-нибудь более другого прислали…» – кисло подумал он, представив лицемерное сочувствие на роже Ногарука при виде его беспомощного состояния.
– Принято, седьмой! Конец связи.
Не дожидаясь команды, Колумб выбросил контейнер с НЗ и флягу с водой. Кипятков выбросил пулемёт: авария аварией, а оружие – оружием! За его утрату строго спросят!
– Все отстегнулись? – заботливо спросил Шпыря, – Тогда прыгаем! На счёт три! Раз… два… два с половиной… приготовились! Три!!!
Все дружно прыгнули, повалившись друг на друга. Кипятков больно ушиб коленку и заругался, но офицеры не стали делать ему замечание за не предусмотренные уставом слова. Вертолёт же, подумав секунд десять, медленно, со скрипом, накренился и рухнул в пропасть.
– Фу-у! – облегчённо-горестно выдохнул экипаж.
«Однако, вот я и безлошадный!» – закручинился Колумб, ибо павший в бою вертолёт был закреплён за ним, – «Жди теперь неизвестно сколько, пока новую машину пришлют…»
Осмотрелись: овальная площадка была размером десять на восемь метров. Поверхность её была неровная, сплошные острые, как ножи, бугры, кочки и уступы. Ни сесть, ни лечь… Помощь должна была прилететь часов через десять.
– Пошли! – дернул за рукав американца Чжан Ли, – Да быстрее!
– Погоди… – упёрся тот, сильно взволнованный аварией, – Я в туалет сильно хочу!
– Ну, так давай!
– Что, прямо здесь?! Я же в пропасть упаду!
– Слушай, некогда другое место искать! Кидай свой камень – и ходу! Погоня на хвосте! Я их уже слышу!
Маккартни замялся:
– Ты, это… отвернись, хотя бы, а?
Выругавшись, Чжан Ли отвернулся. Через две минуты специфические звуки за его спиной закончились.
– У тебя туалетной бумаги нет ли? А то я свою второпях забыл…
– Нету!
– А как же… подтереться?
– Камушком!!! Камушком, Дуглас!!!
Чжан Ли нервничал. Погоня уже была за поворотом, до слуха даже доносились междометия бойцов!
Американец, наконец, привёл свой зад в порядок и подтянул штаны. Беглецы двинулись по карнизу со всей доступной скоростью, обрушивая позади себя всё, что только можно обрушить. Ну, чтобы погоню задержать. Через час карниз перешёл в узкое ущелье, и двигаться стало легче. А ещё через полчаса…
Тепляев, сильно уставший за три с лишним часа и натёрший левую ногу, тем не менее, упорно хромал вперёд, решив не объявлять привала до поимки негодяев. Зрелище уныло стоящих на скале вертолётчиков и вид валяющегося на дне пропасти искорёженного вертолёта плеснуло бензином на тлеющие угли ярости и разожгло в груди пламя гнева. Хе-Донь попыталась бросить Шпыре верёвку, но так и не добросила. Тепляев ободряюще крикнул:
– Помочь не можем, но вы держитесь!
Бойцы прошли мимо строевым шагом, отдавая честь поворотом головы.
Ещё час… С трудом волоча отяжелевшие ноги, Тепляев вступил с опостылевшего страшного карниза на тропу, ведущую в узкое ущелье. Время близилось к полудню, люто мучила жажда, голод и желание покакать. Одновременно. Внезапно Хе-Донь, шедшая впереди, остановилась и подняла руку. Тепляев и бойцы тоже остановились, тяжело дыша и неразборчиво бормоча незлые тихие слова.
«Засада, что ли?» – подобрался милиционер.
Но Хе-Донь вела себя спокойно. Жестом показала: сам, мол, посмотри!
Тепляев осторожно, одним глазком, заглянул за угол: всего метрах в пятидесяти преследуемые, как ни в чём ни бывало, сидели и лопали консервы прямо из банки. Ножами.
Мелькнула мысль: «Фи, как некультурно!», а вслух Тепляев крикнул:
– Эй! Живо сдавайтесь! Вы окружены!
– А вот это ты видел?
И Чжан Ли показал на… советский пограничный столб, милиционером не замеченный.
Маккартни радостно заржал и тоже показал. Оттопыренный средний палец. Этот иностранный жест был Тепляеву незнаком, но он всё равно обиделся.
«Не, что делать-то? Продолжать преследование за границей СССР?»
Можно, конечно, рискнуть… Но! Если это станет известно начальству, то его не то, что по головке не погладят, а ещё и… Додумывать не стал. К тому же, на суд обязательно припрутся корреспонденты ихних американских и не только американских газет… и дипломаты всякие. Факт задержания американского гражданина на территории иностранного государства мигом объявят произволом и беспределом, и арест придётся признать незаконным. Короче, куда ни кинь – всюду клин! Вздохнув, приказал активизировать рацию.
– Михась, Михась, я Зяма! Ответь! Приём!
Самсонов отозвался моментально, ибо изгрыз все ногти до самых локтей от жуткой нетерпячки:
– Здесь Михась! Слушаю тебя, Зяма! Что, взяли гадов? Приём!
– Я Зяма. Нет, не взяли, но я их вижу. Они за пределами границы СССР сидят, – сообщил Тепляев тусклым голосом, – А вертолёт разбился. Но экипаж уцелел. Снять их со скалы даже Хе-Донь не смогла. Приём.
– Зяма, я Михась! Хватай их! В смысле, шпионов! Под мою ответственность! Потом отпишемся! Приём!
– Я Зяма. Не могу, мне же по шапке дадут, и арест признают незаконным. Скандал большой будет. Приём.
– Зяма! Тогда, застрели этих «пи-ип»! *
*вонючих, испачканных калом лиц нетрадиционной ориентации – перевод Автора
От возбуждения Самсонов даже нарушил процедуру радиоконтакта – не сказал «приём».
– Я Зяма. Да, кто ж стрелять-то будет? Через границу-то? Бойцы все грамотные, под трибунал идти не захотят… Придётся возвращаться. Приём.
Вопль скорби, вырвавшийся из глотки Самсонова, едва не оглушил начальника РОВД Хорога.
