– Я Зяма. Понял тебя, Михась. Конец связи.
На всякий случай сфотографировав символ государственной границы и беглецов, сидящих за пределами СССР, Тепляев угрюмо дал команду возвращаться. Отдыхать на виду у шпиона и предателя Родины не хотелось.
Самсонов, вне себя от горя, принялся составлять рапорт полковнику Бабкину. Вот, что у него получилось:
«михась таджику тчк шпионам удалось перейти границу СССР тчк несмотря мой приказ тепляев отказался произвести арест или застрелить негодяев мотивируя незаконностью тчк шпионы застрелили винтовки вертолёт зпт он потерпел аварию зпт экипаж уцелел зпт но снять их со скалы не смогла даже бородатая девушка хе дефис донь тчк подпись михась»
Прочитав сей текст, Бабкин ударил кулаком по столу.
«Блин! Улизнули, сыновья самки собаки! Да ещё и вертолёт застрелили! Что делать-то теперя?»
С поникшей головой пошёл к шефу, в приёмной вздрогнув при виде Дусиной железнозубой улыбки.
– Вот, товарищ генерал-лейтенант, удрал за границу и шпион, и его пособник.
Хольев думал недолго, потому, что обладал недюжинным умом и сообразительностью, а также способностью мыслить нестандартно.
– Куда, говоришь, они ушли? В Китай или в Афганистан?
– В Афганистан…
Генерал закурил, чтобы сосредоточиться, и через несколько секунд озвучил решение:
– Срочно судить обоих заочно за шпионаж! Это – раз. Потребовать у Тарраки их экстади… экструдикции… ну, выдачи, в общем. Это – два!
Бабкин восхитился простотой и мудростью решения. Хольев, довольный собой, откинулся на спинку кресла.
– Иди, организуй всё. Вопросы есть?
– Так точно, есть! Что за Тарраки такие?
Генерал захохотал. Полковник обидчиво поджал губы: по делу же спросил! Отсмеявшись, Хольев объяснил:
– Тарраки – это президент ихний, афганистанский.
– Понял, товарищ генерал-лейтенант! Разрешите идти? – посветлел лицом Бабкин.
– Свободен!
Когда Хилмс вошёл тем утром в Овальный Кабинет, там уже сидел Саймон Раскинзон, госсекретарь.
– Что, Ричард Макгарра, есть новости? – всколыхнулся президент.
– Есть! Вот, читайте!
Цереушник шлёпнул на стол перевод перехваченной радиограммы. Джонстон и Раскинзон устремились к ней так резво, что столкнулись головами, издав бильярдный стук.
– Родными будем… – пробормотал президент, потирая шишку.
– Я тебя умоляю! Зачем мне родственник-гой? – огрызнулся госсекретарь.
Хилмс хихикнул.
Прочитав и перечитав радиограмму, Джонстон погрустнел и вздохнул.
– Плакали мои денежки…
– Ага, с вас сотняга, мистер президент, сэр! – широко улыбнулся Хилмс.
Сэр президент снова вздохнул, на этот раз ещё горше, и открыл ящик стола:
– Ничего, если никелями?
Хилмс слегка опешил:
– Что, сотню баксов – никелями*?
*никель – пятицентовая монета – американский уличный жаргон
– Ага. Я их с самого начала своего президентства собираю. Когда пиццу приносят, она три девяносто пять сто?ит, я сдачу с четырёх долларов в копилку и кладу.
– Ладно, давай, хоть, никелями… Погоди, Линден! Что за пиццу ты такую дешёвую заказываешь? Я дешевле, чем по четыре девяносто пять не встречал!
– Пицца пепперонья. Она, вообще-то, тоже четыре девяносто пять стоит, но мне, как президенту страны, хозяин пиццерии скидку делает. Целый доллар!
– Хорошо устроился! – с завистью воскликнул Хилмс.
– А то!
Отсчитать две тысячи монеток заняло изрядное количество времени.
– К делу, джентльмены! – нетерпеливо постучал обручальным кольцом по стакану госсекретарь, – Что за бородатая девушка упоминается в радиограмме?
– О, ты же ничего ещё не знаешь, Саймон! – хором воскликнули цереушник и президент, и наперебой принялись рассказывать о городе, населённом причудливым народом с бородатыми женщинами и девушками.
Раскинзон впечатлился до крайности!
Не успел Самсонов отправить радиограмму, как издалека послышался стрекот моторов. Взглянув на небо, увидел транспортные самолёты Ан12. Целых шесть! Выхватив ракетницу, майор, ещё не знавший, что он уже полковник, выждал ещё минуту и выстрелил в небо.
– Вижу зелёную ракету! – доложил второй пилот флагманского аппарата командиру корабля.
– Подтверждаю! Высота девятьсот, скорость двести! Приготовиться к десантированию!
Замерцала красная лампочка. Десантники, толкаясь и переругиваясь, выстроились в очередь к открытой двери.
– Первый пошёл! – зычно скомандовал командир, и вскоре в небе расцвели одуванчики парашютов.
«Шестью шесть – тридцать шесть… Значит, триста шестьдесят парней! Ага!» – удовлетворённо улыбнулся Самсонов.
Десантники приземлились на площади перед горсоветом довольно кучно, быстро собрали парашюты и построились. К Самсонову строевым шагом подошёл майор ВДВ (сущий орёл!) и отдал честь:
– Командир батальона майор Попрыгин! Здравия желаю, товарищ полковник!
– Э-э… Я, вообще-то, майор… – растерялся тот.
– Не-ет, товарищ военный комендант, вы полковник! – настаивал майор, шевеля бровями, – Вот, я и приказ привёз!
И протянул пакет с сургучной печатью.
Нетерпеливо разорвав бумагу, Самсонов влип взглядом в прыгающие строчки машинописи (руки сильно дрожали!):
«… присвоить звание ПОЛКОВНИК… наградить орденом Боевого Красного Знамени…»
Восторг переполнил душу, грозя хлынуть через край! В животе громоподобно забурчало, сердце заколотилось, как воробей об стекло, губы растянулись в улыбке до самого затылка.
– Поздравляю, товарищ полковник, с новым званием и заслуженной наградой! – проникновенным голосом прогремел Попрыгин и протянул погоны с тремя звёздочками.
Самсонов крепко пожал руку человеку, принесшему добрые вести:
– Командуйте, товарищ майор, пусть люди размещаются… Вам место во-он там отвели… А вас милости прошу в мою палатку!
Для празднования производства в новый чин и награждения он пригласил также Андреева. Тепляев ещё не вернулся.
«Пригласить, что ли, этого шпака Михеева тоже?»
Решил пригласить, ибо партийное начальство, от которого многое зависит. Пригласил также и Хи-Лоня, но тот отказался, сославшись на занятость. Однако концепцию празднования понял правильно и прислал ящик водки. Китайской, двадцатисемиградусной, невкусной. Однако, всяко лучше, чем никакой вообще!
Согласно традиции, Самсонов положил три звёздочки в помятую алюминиевую кружку и залил водкой доверху, после чего медленно выпил под внимательными взглядами Попрыгина, Андреева и Михеева. Выплюнул звёздочки на ладонь. Все зааплодировали! Кружка была большая, на четыреста граммов, поэтому новоявленного полковника резко повело.
– Закуси, Михаил Игнатьич! – протянул кольцо копчёной колбасы Андреев.
– Откудова такое… ик… чудо? – удивился Самсонов.
– А! Местное производство! На тушёнку сменял.
Колбаса оказалась нереально вкусной.
Нетерпеливо ёрзавший партсекретарь заявил:
– Имею сказать тост!
Все приготовились слушать. Товарищ Михеев вздел очки и вытащил из кармана листок с текстом. Пошевелив губами, начал читать нараспев с подвыванием:
Я пью за партию родную!
За Леонида Ильича!
Под его мудрым руководством
Врагов зарубим мы сплеча!
Построим коммунизм вручную,
Ведь наша сила горяча!
Этот шедевр прикладной поэзии произвёл на слушателей огромное впечатление! Выпили стоя, а как же иначе! Товарищ Михеев скромно умолчал, что авторство принадлежало Рахмону. Ой, не Рахмону, а Маккартни…
Кстати, этот стих необъяснимым образом стал известен товарищу Рассулову. Он намотал его на ус, чтобы при случае продекламировать его любимому вождю.
Выпили за награду полковника Самсонова. С энтузиазмом! Праздник уверенно набрал обороты. Тосты следовали один за другим. Майор Попрыгин пил, как будто сливал в пустую ногу, как выражаются американцы, и был ни в одном глазу, в то время, как все остальные изрядно потеряли человеческие облики. Дошло до того, что выпили за прекрасных дам, которых за столом не имелось. Задумались, за что выпить ещё. Андреев изобретательно предложил тост за удачу.
– Нет, давайте лучше выпьем за здоровье, – запротестовал майор, – Оно поважнее удачи будет!
– Это почему? – удивились все.
– А потому! Вот, у меня давеча случилась удача, а здоровья её осуществить не хватило, – повесил голову Попрыгин, – Так и ушла… виляя попкой, а я остался.
Все с сомнением посмотрели на могучего самца-орла-вэдэвэшника.
– Птичья болезнь сразила, – пояснил тот, – Пе?репил.
Немного погодя Андреев достал губную гармошку и мастерски исполнил трио-сонату Баха для органа. Правда, в тональности ля-минор вместо до-мажор. Ему долго и старательно хлопали. Затем товарищ Михеев спел «Ямщик, не гони лошадей», также сорвав аплодисменты. Майор рассказал анекдот: вызвали председателя колхоза в райком Партии и спрашивают: почему у вас в этом году неурожай? Тот мямлит, дескать, заморозки, дожди, саранча всякая… Партсекретарь кулаком по столу – бах! Не врать! Ничего этого в районе не было! В глаза смотри! Правду говори! Ну? Председатель пожух и признался, что забыли посадить.
К вечеру на ногах остался только майор. Андреев тоже мог передвигаться, но только ползком. Товарищ Михеев вырубился раньше всех – слаб оказался на вино. Его сложили аккуратной кучкой в уголке, чтоб не мешал. Полковник Самсонов лежал поперёк палатки, раскинув по полу растянутые улыбкой щёки. Для полного счастья ему не хватало только папахи!
Вертолёт под управлением старшего лейтенанта Ногарука достиг места вынужденной посадки за час до заката. Колумб выстрелил ракету, чтобы не осталось сомнений, куда кидать верёвочную лестницу. Замлевшие от многочасового неподвижного стояния тела слушались плохо, но все трое справились вскарабкаться на борт, хотя и с трудом, и даже пулемёт втащили.
– О, Христо! Что-то ты какой-то бледный… и ухо обвисло? Испугался, наверное? – подначил соперника.
– Это я от жуткой жлощти такой, – шепеляво ответил тот прикушенным языком, – Вовще я не ишпугалщя.
