– Ну, как же, как же, господин полицейский. Вот, прямо у входа. Крупными буквами написано: «Купаться в ночное время строго запрещено». Убедитесь сами. У нас тут полный порядок. Лежаки и матрасы всегда убираем. И даже стальной цепочкой территорию пляжа огораживаем! Только им, нарушителям то есть, никакие заслоны и никакие таблички – не преграда! Хоть баррикаду сооруди! Все равно пролезут…
– Так-так-так, – пробормотал Кристос, не зная к чему еще можно придраться.
– Я здесь вижу только указатели на английском и греческом языках… А где же по-русски!?
«Оцепление», выставленное портье, состояло из двух малорослых сотрудников отеля, по виду – турецких граждан. Они бессмысленно ходили по кругу вдоль белой простыни, лежащей на песке. Однако, завидев полицейских в сопровождении начальника, застыли, как вкопанные, по обе стороны от накрытого тела.
Поодаль на пляже отиралась небольшая кучка зевак, привлеченных светлым пятном, маячившим в темноте. Подойти ближе отдыхающие не решались. Любая попытка пресекалась грозными выкриками на непонятном для них языке. Но и уходить, никто не уходил.
Служащий отеля ожесточенно замахал всем присутствующим руками, чтобы проваливали по добру по здорову.
– Расходитесь, расходитесь, господа. Здесь ничего интересного нет. А сегодня прекрасная вечерняя программа. Специально фокусника из Москвы пригласили. Идите, идите, пожалуйста, к бассейну.
– Не надо никого прогонять, дружище. Теперь уж поздно – шило в мешке не утаишь. К тому же, среди них могут оказаться свидетели, – вмешался Фрэнки.
Он неспеша подошел к месту преступления и отдернул простыню. Кристос последовал за ним и бесстрашно взглянул в лицо утопленнице из-за плеча.
– Мария! Мария! – вдруг заорал он дурным голосом и опрометью бросился в соседние кусты.
Апрель 1994, Нижнекамск, Россия
Публика в актовом зале разразилась громовыми аплодисментами, когда у входа, наконец, появилась чета Сологуб, рука об руку.
Супругу юбиляра Веру Прокофьевну усадили на почетное место в первом ряду, а Алексея Ивановича попросили пройти на сцену, в президиум. Там уже сидели в томительном ожидании передовики производства и самые важные гости: Генеральный директор, Председатель месткома и бывший партийный секретарь, ныне руководитель отдела кадров, по совместительству – заведующий складскими помещениями. В центре, восседал неприметный мужчина в темно-сером одеянии. Мрачный тип по-хозяйски откинулся на спинку стула и сидел, слегка раскачиваясь, закинув ногу за ногу. Время от времени он менял позу и нетерпеливо постукивал по полу пяткой. Судя по всему, это и был представитель городских властей, которого специально пригласили на банкет.
Накануне по случаю праздника сцену очистили от хлама – старых транспарантов с неактуальными партийными лозунгами и поблекших бумажных гвоздик, оставшихся от последней ноябрьской демонстрации. Заодно и бронзового Ильича снесли в подсобное помещение. Пожилой завхоз лично протер и накрыл бюстик фланелевой тряпочкой, чтоб не пылился. Такими вещами разбрасываться, где попало, нельзя, вдруг еще пригодится.
Торжественные мероприятия проводились на заводе не часто, да и трудовыми достижениями коллектив пока похвастаться не мог, так что актовый зал большей частью пустовал – отмечать было нечего. Зато сегодня он сиял и сверкал, будто начал совсем новую, другую жизнь. На свежеокрашенных стенах трепетали российские флаги. Солнечный свет струился в только что помытые окна, на сцене благоухали живые цветы. Красные ковровые дорожки – непременный атрибут прежнего времени – выбросили. А чего их жалеть? Только грязь собирать! К тому же ветхие половички местами потерлись, а под ними вдруг обнаружился хорошо сохранивший паркет.
Когда Алексей Иванович в смущении поднялся на сцену, коллеги радостно начали скандировать. Поздравляем! Поздравляем! Поздравляем! Он сделал успокаивающий жест рукой и скромно примостился где-то с краю, подальше от высокопоставленной персоны из администрации.
Но овации не прекращались. Вера украдкой смахнула слезу – она всегда знала, что ее Алешка добьется много. Как его, оказывается, любят и уважают. А она, «боевая подруга», была так далека от мужниных проблем. Вечно отмахивалась.
Право выступить первым предоставили Генеральному директору. Он взошел на трибуну и несколько секунд стоял молча, застыв, как монумент. Затем откашлялся и начал отрепетированную речь глубоким, хорошо поставленным голосом.
– Уважаемый, – он сделал небольшую остановку, будто бы от волнения перехватило дыхание. – Нет, дорогой ты наш, Алексей Иваныч, дорогой…
И снова повисла театральная пауза. Слова прозвучали так фальшиво, что Веру передернуло. Она посмотрела на ближайших соседей. Окружающие, казалось, ничего не заметили и приготовились вновь аплодировать. Ничего, не меняется в нашей жизни, обреченно подумала она. Старые штампы, дежурные фразы… Зал почистили, а в головах убрать «мусор» забыли…
Дальше Генеральный заговорил о реформах, успешно проводимых ее мужем. И о том, какой он замечательный работник. И о том, что завод вот-вот станет лидером отечественного производства, а ее Алексей – ведущим топ-менеджером страны. Верино сердце вновь наполнилось гордостью.
Председатель профкома тоже что-то долго вещал о реформах. Но не так красиво, как вышестоящее начальство. Да и голос у него был противный, дребезжащий какой-то, не то, что у Генерального.
Слушать бывшего партийного лидера, ныне кадровика и по совместительству заведующего складским хозяйством, было и вовсе неинтересно. Опять реформы, свежая струя, перестройка.
Следующими на очереди оказались начальники ведущих цехов. Они высыпали гурьбой на сцену и дружно отрапортовали. В этом месяце выполнили и даже перевыполнили. А в следующем тоже непременно выполнят и перевыполнят…, скорее всего. Про Алексея Ивановича, правда, ничего не сказали. Но это от волнения. Им хлопали также горячо, не жалея ладоней.
Потом слово взял представитель городской администрации. Он выступил гладко, по написанной бумажке. Про юбиляра, конечно, не забыл, однако, и ничего нового не сказал. Снова реформы и светлое будущее – не за горами. Ну, кажется, закончилось, с облегчением решила Вера. Однако не тут-то было.
Напоследок из зала вышли представители рабочего класса – группа слесарей и ремонтников. Их выпустили «на десерт». Ну, уж эти-то должны сказать простые человеческие слова…?
– Уважаемый Алексей Иванович, благодаря вашему приходу на наше предприятие и вашим реформам, и лично вам, уважаемый… Мы глубоко признательны лично вам, за все то, что вы успели сделать на нашем заводе и надеемся, очень надеемся, еще сможете сделать…
Последняя фраза прозвучала немного зловеще. Вера вдруг поймала себя на мысли, что здесь все, включая директора и простых рядовых, ненавидят ее Алешку. И реформы им никакие не нужны, и образцовый порядок на производстве никому не нужен. Как кость в горле. Раньше воровать было проще. И все эти люди с горящими глазами только и ждут удобного случая, чтобы побыстрее его «свалить».
Выступавший слесарь закончил пламенную речь и под гром аплодисментов сошел со сцены. Проходя мимо, он приветливо улыбнулся. По-настоящему, искренне. И сразу отпустило. Вера тоже улыбнулась ему в ответ. Что за ерунда сегодня лезет в голову? Во всем, наверное, виноваты проклятые цветы. Надышалась их ядовитыми парами.
В ресторане она успокоилась – рядом сидел муж, и она ощущала его крепкое надежное плечо. По другую сторону уселся Генеральный.
– Водочки, Вера Прокофьевна, или коньячку?
– Нет, нет, я не пью. Да и голова сегодня целый день трещит.
– За юбиляра грех не выпить. А под севрюжку холодная водочка замечательно пойдет, и головную боль как рукой снимет.
– Ну, разве что чуть-чуть.
И Вера «маханула» сначала под севрюжку, потом под икорку, затем еще под что-то, чего она уже не помнила. Услужливый директор подкладывал ей в тарелку то какой-нибудь салатик, то паштет, то мясную нарезку. И без конца подливал. Какой милый! А какую чудесную речь сказал про ее Алексея. И про реформы тоже. Чудесная речь. Надо его как-то отбл…, отблагодарить.
Она повернула к директору свое не в меру раскрасневшееся лицо и… и… икнула. Хотела извиниться и под шумок незаметно улизнуть в туалет, чтобы привести себя в порядок, но в этот момент руководитель поднялся со своего места с рюмкой в руке и оглушительно взревел на весь зал:
– А теперь, друзья, минуточку внимания! У меня есть тост. За преданную спутницу жизни нашего юбиляра, этого замечательного, я не побоюсь сказать, святого человека, и за его веру. За Веру! За Веру Прокофьевну!
Гости мгновенно затихли и перестали жевать. Потом раздались дружные хлопки. Кое-кто из мужчин выпил за верную подругу стоя, по-гусарски. Алексей тоже встал и поцеловал жене руку. Оркестр бодро грянул «Летящей походкой ты вышла из мая», и у Веры навернулись на глаза глупые пьяные слезы. Алексей их осторожно промакивал, пока никто не видит, и нежно шептал на ухо
– Потерпи, потерпи, родная.
Затем они танцевали под их любимый «Сиреневый туман», и Вера снова растроганно шмыгала носом. Вернувшись за стол, она опять что-то пила, не чувствуя ни запаха, ни вкуса.
– Вера, Вера Прокофьевна, я украду у вас мужа на несколько минут? – послышался чей-то настойчивый голос.
Она молча кивнула. Дальше этот кто-то обращался уже не к ней, и слова доносились, будто сквозь плотную завесу.
– Алексей Иванович, московские гости нагрянули. Давно мечтают с вами познакомиться. Вы у нас, можно сказать, звезда, местная знаменитость.
– Какая звезда?! С ума сошли! – сопротивлялся супруг.
– Все равно, неудобно людям отказывать. Из самой столицы приехали. Богатые бизнесмены. Реформами вашими интересуются. Пройдемте, пожалуйста, в отдельный кабинет. Там тихо, можно спокойно побеседовать. А ты Семеныч, развлеки пока даму.
Во время танца неизвестный Вере Семеныч беспрестанно сбивался с ритма и наступал на ноги. Было больно, но она терпела и стойко сносила «ухаживания». По всей вероятности, ее собственные ноги тоже выделывали кренделя, так как неуклюжий партнер пару раз взвизгнул и что-то весьма неучтиво сказал про старые мозоли. А еще он говорил какие-то пошлости, почему-то заглядывал в вырез платья и прижимался. Его взмокшие ладони скользили по ее спине.
Вера не возмущалась, а только глупо посмеивалась. Видели бы ее сейчас девчонки из антикварного салона… Начальница-искусствовед, интеллигентная женщина – и в зюзю…
– Люди, ау…, где вы? Я люблю вас всех… – Слышь, как тебя, Се… Степаныч, а ты вооще хто? А где я вооще-то нахожусь? Муж, спрашиваю, мой где? Где мой Алешка? Куда его увели? Почему он не возвра…?
– Тише, тише, Вера Прокофьевна. Успокойтесь. Вот, выпейте воды.
Она осушила залпом предложенный стакан с какой-то мутной жидкостью и уронила голову на руки. Фу, как горько. Кажется, что-то подсыпали…
Алексей вернулся примерно через час. Его глаза сияли. Надо полагать, переговоры с московскими олигархами прошли успешно. Но увидев Веру, сидящую за столом в неестественной позе, и нескольких человек, суетящихся вокруг, он разволновался.
– Пропустите, пропустите. Что с тобой, Верочка?
Он бережно тронул ее за плечо и приподнял свесившуюся на грудь голову.
– Верунчик, родная, очнись.
Она медленно открыла глаза и ухмыльнулась.
– Э, да ты, мать, наклюкалась тут без меня. Может, пойдем домой?
– Да, развезло чуть-чуть, – ответила она все еще заплетающимся языком. Но хмель уже потихоньку начал выходить из одурманенного рассудка.
– Может, пойдем все-таки домой? – с тревогой повторил свой вопрос Алексей.
– Побудем еще немного, – жалобно прошептала Вера. – В мозгах уже прояснилось, а вот, ноги…, ноги пока не слушаются… Где ты был все это время? Я тут с ума без тебя сходила.
– Потом, потом, дорогая. Давай, поднимайся.
– Да я уже ничего, Алеша. Не беспокойся. А почему у тебя так блестят глаза? Только не говори, что вы обсуждали одни реформы.
– Ладно, про реформы не буду. Говорили о том, что ты у меня самая красивая.
– Во-во, особенно сейчас. Вечно ты со своими шуточками.
Вера нащупала сумочку под столом, вытащила зеркальце и критически себя оглядела. Не так ужасно, как можно было предположить. Она припудрила нос и провела помадой по губам.
– Ну? Я же говорил, что ты у меня – самая красивая. А теперь я еще знаю, какое лучшее в мире средство для протрезвления подвыпившей женщины…
Вера рассмеялась. Пьяный угар, кажется, улетучился. Чтоб она еще хоть раз, хоть раз… Никогда, ни капли.
– Лешка, вот ты – действительно лучший. Не то, что эти…
Она кивнула в сторону танцующих. К окончанию вечера публика разошлась вовсю. Главный бухгалтер завода, крупная женщина с пышным бюстом, трижды исполнила на бис «Цыганочку с выходом». А пятеро сотрудников планового отдела под занавес разделись до трусов и сбацали ставший уже ритуальным «Танец маленьких лебедей», нелепо подрыгивая волосатыми ногами.
– Лешка, ты у меня – самый лучший, – вновь сказала Вера. – Пойдем-ка домой, пока эти лебеди-переростки, чего доброго, не сняли с себя последние трусы. Смотри – куриные перья уже с головы попадали…
– Ну, зачем так плохо думать о людях. Отдыхают, веселятся ребята, как могут. Ты, мать, уж больна строга.
– Леш, а ты и, правда, – святой…
Они выскользнули из ресторана по-английски, ни с кем не прощаясь.
– Может, возьмете мою машину? – бросился за ними Генеральный директор, который все и всегда успевал заметить. Выпей хоть ведро водки он всегда оставался трезвым, как стеклышко.
– Нет, спасибо. Мы пешком. Нам недалеко, да и погода хорошая.
Взявшись за руки, они зашагали по набережной. Никуда торопиться не надо. Юбилейный кошмар закончился. А завтра выходной, и еще почти целая ночь впереди. И прохладный ветер в лицо, и звезды, высыпавшие на небе.
Алексей бросал рикошетом камешки в воду и, как в детстве, долго смотрел на расплывающиеся круги. Вера тоже пыталась, но у нее не получалось, а он ее дразнил и высовывал язык, как мальчишка. Что такое пятьдесят лет? Жизнь только начинается. Мальчишка и есть всегда мальчишка.
А потом они целовались возле парапета, как дураки.
– Ну, почему сразу, как дураки, Вера?
– А ты видел, как посмотрели на нас вон те молодые ребята, когда проходили мимо?
– Ну и что! Пусть завидуют. Они в нашем возрасте…
Как мне все-таки повезло с мужем, в очередной раз подумала Вера, когда они подходили к дому. Как с ним легко, спокойно, надежно. И ничего не страшно. Ни подворотня с перегоревшей лампочкой, ни эти черные тени в тусклом ночном свете…
В прихожей Вера сбросила модельные туфли и радостно зафутболила их под шкаф. И как она только целый день умудрилась проходить в узких лодочках на высоких каблуках? Однако ничего, проходила и даже ни разу о натертых мозолях не вспомнила. Пальцы, освободившись от «орудия пыток», тут же заныли. Вера, постанывая, добрела до гостиной и раскинулась на широкой тахте.
– Леш, поди-ка сюда. Быстро, – позвала она неожиданно игривым тоном.
– Понял, – отозвался Алексей, на ходу стаскивая брюки и расстегивая рубашку.
– А завари-ка, пожалуйста, чайку покрепче. Матерого, как ты умеешь. Сегодня все равно не уснуть.
– Ну, Верка! – Алексей обиженно шлепнул ее по попе и в нижнем белье потопал на кухню, сделав вид, что страшно разочарован.
В том, что уснуть не придется, Вера оказалась права. Через минуту раздался пронзительный звонок, и ее страхи вернулись. Так звонили, когда умер отец. Три года назад, когда принесли срочную телеграмму. Резкий звонок, разбудивший ее среди ночи. Резкий звонок, словно разорвавший все внутренности пополам. И сейчас, как тогда, сердце снова подпрыгнуло вверх и назад не опустилось, как будто застряло в горле. Сердце, покинув грудную клетку, забилось где-то в ушах, в висках, но только не в положенном месте.
– Вера, откроешь? А то я – без портков! – послышалось из кухни Лешкин веселый голос и беспечное упоминание о штанах вернули ее к действительности. Она неуклюже сползла с дивана и подошла к двери. С осторожностью посмотрела в глазок… Всего-навсего парнишка… лет десяти, с большим свертком в руках…. Сердце облегченно плюхнулось назад, на прежнее место.
– Извините, что так поздно, – вежливо сказал мальчик, протягивая Вере бесформенный пакет. – Четвертый раз прихожу. Думал, сегодня не сумею подарок вручить. А мне хорошо заплатили, чтоб непременно сегодня…
Вера долго возилась с бечевкой, снимала бесчисленные обертки, пока не добралась до содержимого объемистого свертка.
