Врубиться в историю
Самый известный по степени неприятности и самый неприятный из известных инцидентов, связанный с русскими гостями Японии, случился в 1891 году. И до и после от ударов самурайских мечей, выстрелов револьверов и даже на виселице здесь гибли наши, но, как правило, моряки – народ простой и никому не известный. Поэтому то, что произошло на этот раз, шокировало весь цивилизованный мир. Еще бы: одним главным героем ужасных событий стал наследник российского трона, а вторым – японец смутного происхождения и, по некоторым данным, чуть ли не настоящий ниндзя. Что же тогда произошло?
23 октября по старому стилю, или 4 ноября по новому, сын русского царя Александра III, цесаревич (наследник престола) Николай Александрович, отправился в долгое заграничное путешествие. Маршрут пролегал в основном по странам Ближнего, Среднего и Дальнего Востока, а оттого иногда эту поездку называют Восточным вояжем цесаревича. Довольно подробно и по «горячим следам» она описана в книге служившего в свите князя Эспера Эсперовича Ухтомского под названием «Путешествие на Восток Его Императорского Высочества Государя Наследника Цесаревича. 1890–1891»
. Главные задачи вояжа – ознакомиться с жизнью удаленных от мест, где вершились тогда судьбы мира, но в то же время чрезвычайно важных для мировой политики регионов, показать свое благорасположение тамошним правителям и, по возможности, упрочить неофициальные контакты с ними. Конечной целью среди заморских стран должна была стать Япония. Отношения с ней складывались непросто, соперничество на китайском и корейском направлениях вырисовывалось вполне явственно, однако японских принцев в Петербурге и Москве к тому времени уже принимали и чествовали с большой помпой. Этим в глазах японской аристократии Россия выгодно отличалась от Великобритании или Соединенных Штатов, для которых Токио хоть и числился в друзьях и союзниках, но все же воспринимался несколько холодно и вторично: в то время на Западе царили весьма обидные для японцев расистские настроения. Общение цесаревича с тэнно – а в Японии Николай планировал встретиться с великим императором Мэйдзи, при котором страна сбросила с себя феодальное кимоно и облачилась в сюртук респектабельного буржуазного общества, – должно было подсластить Токио эту горькую пилюлю. Покинув их страну и достигнув берегов русского Приморья, Николай Александрович должен был дать символическое начало строительству Транссибирской магистрали (Великому сибирскому пути). А уж это, в свою очередь, должно было принести в Китай и Корею не только русскую цивилизацию, но и русские штыки – защиту от тех же японцев.
В начале путешествия Николай Александрович со свитой быстро пересек Европу с севера на юг, затем пересел на борт фрегата «Память Азова», поджидавшего его в сопровождении небольшой эскадры, в Греции навестил своих монарших родственников и захватил в путешествие одного из них – принца Георга, Джорджа или, как называл его сам цесаревич, кузена Джорджи. Георгу был 21 год, Николаю – 22, и молодые люди неделю за неделей весело проводили время вдвоем, посетив по пути Египет, Индию, Цейлон, Яву, Бангкок и китайские Ханькоу и Нанкин. 15 (27) апреля подуставшие и изрядно пресыщенные увиденным, попробованным и полученным в подарок, они прибыли в Нагасаки.
Трудно сказать, было ли в истории наших с Японией контактов время, которое абсолютно благоприятствовало бы визитам на высоком государственном уровне. Разве что краткий период с 1909 по 1917 год, часто называемый Золотым веком российско-японских отношений, когда градус вражды, резко подскочивший во время Русско-японской войны, упал, и побежденные русские уже не рассматривались как представляющие хоть какую-то опасность для Великой Японии. Во все прочие годы обязательно находились и те, кто приветствовал сближение с Россией, и те, кто яростно, порой ценой пролитой крови, готов был ему противостоять. Так получилось и с Николаем Александровичем. Узнав о том, что в Японию едет наследник русского престола, всполошились местные ультрапатриоты. В ноябре 1890 года они попытались атаковать русское посольство в Токио, но ограничились в основном криками и угрозами убить цесаревича. Посланник России Дмитрий Егорович Шевич не на шутку встревожился, а поскольку правые и не думали утихомириваться, 16 (28) февраля 1891 года доложил о крайне неспокойной внутриполитической обстановке и распространении среди японцев антирусских настроений. Он даже предложил японцам ввести в уголовное законодательство их страны статью, предусматривающую наказание за нападение на представителей царских семей и миссий иностранных государств. Посол верно оценивал перспективу развития событий и считал, что японское правительство должно «серьезно позаботиться о доставлении себе легальных средств для укрощения каких-либо поползновений со стороны японских анархистов оскорбить чем-либо неприкосновенную особу августейшего гостя Императора»
. Министру иностранных дел Японии Аоки Сюдзо удалось погасить зарождающийся конфликт заверением Шевича в полной безопасности Николая на время его пребывания в стране. Но министр ошибся.
Хорошенько отдохнув несколько дней в Нагасаки, принцы со свитой перебрались в городок Кагосима – столицу бывшего княжества Сацума, славного своими самурайскими традициями, невыносимо сложным диалектом (Сацума была тесно связана с королевством Рюкю на архипелаге Окинава и в местный говор проникла масса китайских и окинавских лингвистических закавык) и главным своим героем – великим маршалом Сайго Такамори. Один из творцов консервативной революции, приведшей к власти императора Мэйдзи и уничтожившей самураев как сословие, Сайго стал почитаем еще при жизни, но в 1877 году он возглавил восстание против действующего правительства, был побежден и погиб в бою (со многими оговорками можно сказать, что эти события послужили основой для сюжета голливудского блокбастера «Последний самурай»). Со временем слава Сайго перевесила его репутацию бунтовщика, и за два года до визита Николая его реабилитировали. Проблема заключалась в том, что далеко не все в Японии считали, что Сайго вообще нуждался в прощении. Некоторые особенно горячие головы верили, что он не погиб, а лишь был ранен, чудом спасся, бежал через Окинаву в Китай, а затем в Россию, и теперь русский принц привез его на родину, чтобы тот поднял новое восстание против бюрократов и казнокрадов. Была даже напечатана гравюра, реалистично (по японским меркам) изображавшая прибытие Сайго и Николая в Кагосиму. По тем временам это был практически репортаж, а уж верить в него или нет, каждый читатель решал сам.
Пробыв в Кагосиме всего один, хотя и чрезвычайно насыщенный день («много ли надо, чтобы высадить на берег одного человека?» – смекнули местные сторонники теории заговоров), Николай и Георг отправились дальше. «Память Азова» бросил якорь в порту Кобэ, и 27 апреля (9 мая) русские прибыли в древнюю императорскую столицу – Киото.
Бегло посмотрев в первые два дня на местные достопримечательности, 11 мая по принятому в Японии европейскому летосчислению утомленные путешественники отправились в маленький городок Оцу, отделенный от Киото высоким холмом. Хотя между Киото и Оцу уже действовала железная дорога, принцев покатили на рикшах. В итоге путь занял два часа, каждую повозку приходилось толкать вдвоем вверх, а потом придерживать при спуске вниз с холма. Добравшись, наконец, до Оцу, путники пересели на небольшой катер, совершили круиз по крупнейшему в Японии озеру Бива и посетили буддийский храм Мии-дэра, с территории которого открывался чудесный вид на озеро. Оба оставались совершенно спокойны, благостны и ничего не подозревали о том, что события, которые чрезвычайно дорого обойдутся будущему русскому царю, уже начались.
Для оцепления по маршруту следования высочайших гостей в Оцу стянули с окрестностей все имевшиеся в наличии силы защиты правопорядка. Одним из рядовых, охранявших порядок в пути, стал полицейский по имени Цуда Сандзо (русские газеты на следующий день передадут его должностной статус как «японский городовой»). Цуда был немолод, ему шел уже тридцать седьмой год, и он служил в армии, когда в 1877 году в Кагосиме случилось восстание Сайго Такамори. Цуда участвовал в его подавлении, несмотря на то, что для него, как и для многих японцев, Сайго продолжал оставаться настоящим героем Реставрации. Но война есть война, приказ есть приказ и, преодолевая серьезный моральный конфликт, будущий полицейский храбро сражался, потерял в боях нескольких товарищей и был ранен сам. Для оправившегося от ранения Цуда Сандзо память о том, что произошло в 1877 году, стала священной и очень личной. И теперь то, что было так дорого и свято для него, грубо и бестрепетно растоптали грязные сапоги чужеземных варваров. Мало того что, как судачили в японском народе, русский принц привез в Кагосиму Сайго, а это, как ни крути, вмешательство во внутренние дела империи, так еще и во время поездки в Оцу русский решил побывать в Мии-дэра! Там, в этом священном месте, стоял (и сейчас стоит, только передвинут чуть выше по склону Миюкиямы) памятник однополчанам Цуда, погибшим в боях с мятежниками Сайго. И вместо того, чтобы отдать им должные почести, эти принцы (в тот момент Цуда еще не знал, кто из двоих Николай) нагло повернулись спиной к монументу и принялись рассматривать озеро Бива и Оцу в подзорные трубы, явно выведывая секреты японской обороны!
Когда в воспаленном воображении ветерана сложилась вся картина чудовищного поведения чужаков, участь русского принца была решена. По мере того как свита на рикшах спускалась в город, полицейское оцепление позади сворачивалось, «японские городовые» быстро перебегали вперед и снова занимали свои места по пути следования кортежа на расстоянии 18 метров друг от друга.
Спустившись в Оцу, Николай и Георг отправились на завтрак в дом губернатора. Там, на выставке-ярмарке местных производителей, греческий принц купил себе красивую и прочную бамбуковую трость, после чего гостей снова посадили на рикш и повезли обратно – в Киото. Цуда Сандзо к тому времени уже узнал порядок следования кортежа. Нужный ему человек – цесаревич Николай ехал в пятой по счету коляске, Георг – в шестой, родственник императора Мэйдзи принц Арисугава – в седьмой, но это уже не имело значения. Цуда интересовал только номер пятый. О том, что произошло дальше, оставил запись в своем дневнике сам Николай Александрович: «Мы… повернули налево в узкую улицу с толпами по обеим сторонам. В это время я получил сильный удар по правой стороне головы над ухом, повернулся и увидел мерзкую рожу полицейского, который второй раз на меня замахнулся саблею: в обеих руках. Я только крикнул: “Что тебе?” И выпрыгнул через дженрикшу на мостовую; увидев, что урод направляется на меня и что его никто не останавливает, я бросился бежать по улице, придерживая кровь, брызнувшую из раны. Я хотел скрыться в толпе, но не мог, потому что японцы, сами перепуганные, разбежались во все стороны. Обернувшись на ходу еще раз, я заметил Джоржи, бежавшего за преследовавшим меня полицейским. Наконец, пробежав всего шагов 60, я остановился за углом переулка и оглянулся назад. Тогда, слава Богу, все было кончено: Джоржи – мой спаситель – одним ударом своей палки повалил мерзавца; и, когда я подходил к нему, наши дженрикши и несколько полицейских тащили того за ноги; один из них хватил его же саблей по шее»
.
Часто приходится слышать, что Цуда Сандзо напал на Николая с мечом. Это не так. «Урод» был вооружен штатной полицейской саблей, которую правильнее было назвать сабелькой и которая был отобрана у него рикшами после того, как Георг нанес решающий удар свежекупленной тростью. Она, кстати, вернулась потом в Грецию уже усыпанная бриллиантами – в знак благодарности Александра III за спасение жизни сына и будущего царя. Если бы в руках у Цуда был меч, последствия наверняка оказались значительно серьезнее. Но и так заключение придворного медика Рамбаха не оставляет сомнений в том, что Николаю крупно повезло:
«Удар сделан чрез фетровую шляпу… Поранение представляется следующим:
1) первая, или затылочно-теменная, рана – линейной формы, длиною 9-ть сантиметров, с разошедшимися краями, проникает чрез всю толщу кожи до кости… У заднего угла раны теменная кость, на протяжении около сантиметра, обнажена от надкостницы, по месту, соответствующему удару острия сабли.
2) Вторая, или лобно-теменная, рана – находится выше первой на 6 сантиметров и идет почти параллельно ей, имеет 10-ть сантиметров длины, проникает через всю кожу до кости; находится в области теменной и частью лобной кости, начинаясь приблизительно над последнею третью длины, или протяжения, первой раны и оканчиваясь на границе волосистой части головы, на 6-ть сантиметров выше средины правой бровной дуги»
.
Покушение потрясло Японию. Хотя Николай выжил и, по его собственному признанию, чувствовал себя весьма неплохо, это было вопиющее нарушение не только закона, но и всяческих норм конфуцианской этики – русский принц был личным гостем самого императора. Мэйдзи подтвердил чрезвычайность случившегося необыкновенным для Японии поступком. Император прибыл поездом в Киото, на следующий день в своей карете вывез Николая в Кобэ, где того ждал фрегат, после чего тэнно ступил на палубу иностранного корабля, чтобы лично выразить сочувствие своему высокому гостю. Историки отмечают: Николай курил папиросы, и в знак солидарности Мэйдзи покурил вместе с ним, чего никогда не случалось ни до, ни после. Цесаревич был осыпан подарками, которые вручались не только от имени императора и правительства, но и были присланы от чиновников, коммерсантов, губернаторов и самых простых японцев. Обыкновенная японская женщина по имени Хатакэяма Юко, решившая, что в отместку на нападение Россия объявит войну Японии, принесла себя в жертву, перерезав горло перед зданием мэрии Киото. В общем, как писал цесаревич венценосному отцу, «все министры, приехавшие в Киото, просили Шевича повергнуть пред Вашим Величеством извинения от имени всей страны, говоря, что пятно, наложенное на нее ужасным происшествием, никогда не изгладится. Вообще, все здесь, начиная с Императора, убиты горем»
.
Но войны не случилось. В том числе и потому, что тщательно проведенное расследование, а затем и суд не установили в действиях Цуда Сандзо признаков преступного сговора, политического мотива, выполнения чьего-то заказа и т. д. Проще говоря, он не был ниндзя, он был сумасшедшим, приступ болезни которого спровоцировали ксенофобские слухи и личная встреча с их предметом. Версия о том, что Цуда был как-то связан с синоби, вообще появилась уже много позже, в ХХ веке, когда на Западе стало известно, что родители Цуда происходили из того самого городка Ига, который уже известен нам как «родина ниндзя», и где сам Цуда начинал свою карьеру полицейского, уволившись из императорской армии. Кстати говоря, он и из Ига перебрался в почти что соседний Оцу, когда после словесной перепалки бросился с кулаками на сослуживца. Цуда Сандзо приговорили к каторге, но уже в сентябре того же 1891 года он умер то ли от болезни, то ли уморив себя голодом.
Николай Александрович сократил свой визит в Японию и из Кобэ прямиком отправился во Владивосток, где провез символическую первую тачку земли на строительстве Транссиба. В том же году Россия запустила в производство трехлинейную винтовку Мосина, с которыми русские солдаты спустя 14 лет, доставленные в Китай по этому Великому сибирскому пути, вступят в противоборство с солдатами японскими. Что же касается пресловутых синоби, то противостояние разведок не кончалось никогда. И пусть Цуда Сандзо не имел к ним никакого отношения, даже легкомысленный отдых Николая Александровича в Нагасаки показал настоящим ниндзя, как можно добывать информацию, одновременно со сведениями получая деньги и удовольствие.
Ниндзя-черепашечники
Простое сопоставление затраченных усилий, риска и полученных результатов скрытого (как, возможно, в случае с «Черными кораблями») и полулегального («Аскольд») шпионажа на иностранных судах неизбежно должно было привести японцев к мысли о том, что второй путь явно предпочтительнее. Даже при одинаковых примерно итогах, как это получилось у Савамура Дзиндзабуро, шансы провалиться во время разведки под прикрытием выглядели существенно ниже. А если исхитриться да иностранные языки изучить, чтобы прочитать то, что удалось добыть, или хоть разговоры иностранных офицеров понять… Конечно, романтика при этом совсем не та, что при ночных заплывах на тщательно охраняемый вражеский корабль, но верить в романтику в искусстве шпионажа – все равно что надеяться на воскрешение убитых на войне – себе дороже. Японцы и не верили – в отличие от многих наших соотечественников.
Так совпало, что «японский круиз» фрегата «Аскольд», заходившего в тамошние порты на протяжении еще и следующего, 1859 года, стал поводом для создания первого большого русского анклава в этой стране – так называемой «русской деревни» в Нагасаки. Повреждения, полученные судном во время ураганов, подхваченные во время странствий по иностранным портам холера и лихорадка, а затем, после высадки на японский берег, еще и повальный сифилис среди членов экипажа привели к решению о немедленном строительстве на японском берегу казарм для матросов, лазарета для больных и кладбища для невыживших. Чтобы после плаваний по тропическим водам русские моряки могли ремонтировать корабли, построили док, а для отдыха экипажей – рестораны и кабаки с экзотическими для Японии названиями типа «Волга» или «Кронштадт». Местные власти выделили под застройку деревни Инаса обширный участок земли, но не в самом Нагасаки, а на противоположном от основной части города берегу бухты. Сын старосты деревни из бедного самурайского рода Сига скоро начал учить русский язык – и под именем Александра Алексеевича вошел в историю как переводчик всех русских адмиралов, генералов и большинства офицеров, побывавших в этом замечательном городе в последней четверти XIX столетия.
Кстати, Алексеевичем бывший Сига Уратаро был наречен потому, что его крестным отцом стал посетивший Инасу в 1872 году великий князь Алексей Александрович Романов. Еще один из великих князей – Александр Михайлович в 1886 году перенял новомодный обычай иностранных моряков и «женился» (то есть заключил в Нагасаки контракт на временное сожительство) на местной конкубине. Его пример вдохновил племянника – цесаревича Николая Александровича, перед посещением Нагасаки писавшего: «Хочу жениться на японке, как дядя». Увы, посещение этого города во время восточного вояжа совпало со Страстной неделей, когда предаваться веселью, да еще в компании язычников, православным не очень уместно. Максимум, что можно было позволить себе открыто, – вызвать на корабль мастера татуировок, который нанес Николаю нагасакского дракона – символ города – на правое предплечье, чего русский царь потом никогда не скрывал. Но в целом упоминания об этих днях в дневнике цесаревича, выезжавшего в город инкогнито, сдержанны до скудности, а отчеты тех самых синоби, никогда не публиковавшиеся на русском языке, но время от времени появляющиеся в японском интернете, полны пикантных подробностей встречи цесаревича с местной жительницей по имени Митинага Эй. Впрочем, тема использования в шпионаже «сферы обслуживания» стара как мир. Совсем другое дело – магазин-мастерская изделий из панцирей черепах: побывавший в Нагасаки вскоре после цесаревича, в 1895 году, капитан торгового флота Дмитрий Афанасьевич Лухманов заподозрил его владельца в двойной игре.
«Заговорив о нагасакских ресторанах Ойя-сан
и Амацу-сан, нельзя обойти молчанием и знаменитого “черепаховых дел мастера” Езаки. Его мастерская действительно артистически выделывала из черепаховой кости самые разнообразные вещи: и модели, и силуэты кораблей, и всевозможные предметы роскоши. Модели кораблей выполнялись в точном масштабе и с изумительной тщательностью. От мастера не ускользала ни одна мелочь, даже снасти делались из тончайших черепаховых нитей. Это стоило дорого. Модели кораблей заказывались для подношений высокопоставленным лицам, и они являлись, бесспорно, музейными вещами. Но черепаховые портсигары с миниатюрными силуэтами кораблей продавались по вполне доступным ценам. Было в большой моде у моряков иметь портсигар с силуэтом своего корабля, и Езаки на них специализировался. Однако для выполнения заказанной модели или силуэта было необходимо или получить чертеж корабля, или его замерить и зарисовать различные детали. Для последней цели “подмастерья“ Езаки постоянно околачивались на кораблях русской Тихоокеанской эскадры с рулетками, масштабными линеечками и рисовальными принадлежностями. Езаки почти исключительно работал на русских моряков и широко их кредитовал»
, – писал капитан.
Мы вряд ли когда-нибудь узнаем, была ли на самом деле мастерская Эдзаки (Езаки) Эйдзо причастна к военно-морскому шпионажу, но допустить подобный вариант не только не сложно, а даже наоборот – совершенно логично. Не будет, пожалуй, преувеличением и еще более общее предположение: русская деревня Инаса вообще послужила своеобразным полигоном, на котором японские, уже вполне официально существовавшие, синоби из военной и военно-морской разведок обкатывали разные системы получения информации от расслабленных отдыхом иностранных офицеров, чтобы потом воспроизвести эту модель в увеличенном масштабе в Хабаровске, Владивостоке и Порт-Артуре. Тем более что на некоторые приемы дал благословение наследник русского престола.
Побывавший в магазине «Эдзаки» цесаревич подарил тогдашнему владельцу мастерской свой портрет с автографом, золотые карманные часы с цепочкой и гербом Российской империи на крышке и два перстня с драгоценными камнями. Эдзаки же немедленно принялся за работу. Как мы помним, Николай Александрович прибыл в Нагасаки на паровом фрегате «Память Азова», и японские мастера тут же приступили к изображению этого корабля из черепахи. Фрегат не вставал в док, но в таких случаях японцы создавали модели по ватерлинию, а то и просто искусные барельефы. В профиль они смотрелись точь-в-точь как в артиллерийский прицел, а феноменальная скрупулезность исполнения позволяла – при некоторой тренировке, конечно – безошибочно определять в море силуэт любой единицы русского флота, который через 13 лет окажется для Японии вражеским.
В Центральном военно-морском музее Санкт-Петербурга и сегодня хранится, возможно, одна из самых больших в мире коллекций моделей военных кораблей, выполненных из черепаховых панцирей, – их там около сорока. Около десятка из них – подарок последнего российского императора в память о его невероятном путешествии на Восток, едва не стоившем цесаревичу головы
.
Усмешка судьбы: капитан Дмитрий Афанасьевич Лухманов, первым открыто высказавший подозрения по поводу чрезмерной инженерной активности мастеров магазина «Эдзаки», считается потомком московского купца Дмитрия Александровича Лухманова, во владениях которого на углу улицы Большая Лубянка и Варсонофьевского переулка в Москве страховым обществом с очень морским названием – «Якорь» было построено здание, в которое весной 1918 года вселилась Всероссийская чрезвычайная комиссия (ВЧК).
Мать Дмитрия Афанасьевича Надежда Александровна в Русско-японскую войну стала не только сестрой милосердия, что было привычно для благородных русских дам, но и едва ли не первой русской женщиной – военным корреспондентом. Ее же перу принадлежит очерк «Японцы и их страна», в котором она в основном повторила многочисленные пропагандистские клише своей эпохи («Они – враги серьезные, так как, несмотря на свое подражание европейцам, как истинные желтокожие азиаты и язычники ненавидят христиан. Кроме того, они враждебно относятся к нашему сильному, могущественному государству, с которым им, конечно, трудно бороться»)
.
Сын бдительного капитана Николай Дмитриевич Лухманов учился в Нагасаки, освоил японский язык, потом, уже в Советском Союзе, окончил восточный факультет Военной академии, служил на Дальнем Востоке в военной разведке, специализируясь на работе против Японии. В 1938 году был арестован по ложному обвинению в шпионаже в пользу Японии и расстрелян
.
Что же до магазина по продаже изделий из панциря черепахи «Эдзаки Бэкко», основанного в год Полтавской баталии и признанного в 1998 году Национальным культурным достоянием Японии, то он закрылся в апреле пандемийного 2020 года из-за снижения спроса и невозможности использовать традиционное сырье: охота на морских черепах и иностранные военные корабли давно запрещены. Так что вернемся снова во времена более ранние – к первым встречам ниндзя и русских моряков.
Особый отряд правительственной связи
На одной из набережных Нагасаки сегодня можно встретить табличку, напоминающую, что в 1804 году на этом самом месте высадилось первое русское посольство графа Николая Петровича Резанова. Миссия будущего возлюбленного калифорнийской Кончиты окончилась тогда неудачей, которую камергер Резанов счел оскорблением и себе и трону (хотя посольство представляло лишь коммерческую организацию – Русско-американскую торговую компанию). Некоторые офицеры его экспедиции на японцев тоже здорово обиделись и даже разозлились. Вряд ли для этого у них были личные причины. Скорее всего, проснулось чувство корпоративной солидарности и индивидуальное понимание патриотизма. Но, так или иначе, Николай Резанов офицеров поддержал, вручив им секретные инструкции по действиям на юге Сахалина и Курилах: местных жителей – айнов – «обласкать», японцев изгнать, японские корабли и поселения в той местности – сжечь
. Так и вышло, что, пока граф следовал дальше, в Русскую Америку, а потом возвращался обратно (пробираясь через Сибирь, он умер), двое подчиненных его сиятельства – лейтенант Николай Александрович Хвостов и мичман Гавриил Иванович Давыдов на небольших суденышках – бриге «Юнона» и тендере «Авось» – по собственной инициативе, но с начальственного одобрения со всей моряцкой лихостью ворвались в историю российско-японских отношений. Совершив в 1806–1807 годах целую серию нападений на японские фактории на Сахалине и Курильских островах, бравые моряки напугали самураев на многие десятилетия вперед, заложив в Японии основы образа России как опаснейшего и вполне реального врага. Надо заметить, что вся территория, на которой Хвостов и Давыдов вступили в конфликт с японцами, тогда не имела государственной принадлежности – и Россия, и Япония считали их своими, но никакими официальными документами претензии на них закреплены не были – до первого межгосударственного договора оставалось еще почти полвека. Но у Резанова, Хвостова и Давыдова по этому поводу имелось свое мнение, и чтобы сведения о русских набегах не только передавались японцами из уст в уста, Хвостов, как старший по чину, подкрепил их письменным доказательством. Дойдя до острова Хоккайдо, лейтенант отпустил восемь из десяти захваченных им японцев, вручив им ультиматум японскому правительству: «Соседство России с Япониею заставило желать дружеских связей к благополучию сей последней империи, для чего и было отправлено посольство в Нагасаки; но отказ оному, оскорбительный для России, и распространение торговли японцев по Курильским островам и Сахалину, яко владения Российской империи, принудило сию державу употребить наконец другие меры, кои покажут, что россияне всегда могут чинить вред японской торговле до тех пор, как не будут извещены чрез жителей Урупа или Сахалина о желании торговли с нами. Россияне, причинив ныне столь малый вред Японской империи, хотели им показать только чрез то, что северныя страны оной всегда могут быть вредимы от них, и что дальнейшее упрямство японского правительства может совсем лишить его сих земель»
.
Ответ японцев был предсказуем. До того момента меры по обеспечению безопасности безмерно далекого, по самурайским представлениям, Хоккайдо и земель, лежащих к северу от него, полностью возлагались на местное княжество Мацумаэ. Теперь же обороной северных пределов Японии озаботилась центральная власть. В Эдо впервые осознали важность северных рубежей как пограничных пределов Японии и решили защищать их как исконно японские территории. На Хоккайдо из четырех других княжеств был переброшен воинский контингент из самурайских дружин общей численностью около 2600 человек, устроивших 80 сторожевых застав. В ожидании нового нападения в феврале 1808 года губернатор Мацумаэ направил в Эдо проект своего предложения в отношении России: «Необходимо уничтожать любые русские корабли, появляющиеся у берегов Японии, но при этом следует проявлять миролюбие и стремиться к установлению мирных добрососедских отношений. Тем не менее, садясь за стол переговоров с русскими, необходимо готовиться к войне. Ситуация – сложная, и ее трудно прогнозировать. Ясно одно – мир с Россией будет недолговечен»
.
Японцы тогда не знали, что поступок Хвостова и Давыдова подвергся осуждению в Петербурге, и офицеры были наказаны за свои действия. Петербург не относился к конфликту с представителем Русско-американской компании как к вызову своей внешней политике, а Курильские острова все еще оставались значительно дальше от российской столицы, чем от Эдо, но самоуправство даже на дальних рубежах поощрять не следовало. Хвостова и Давыдова отозвали в Петербург, где их ожидало суровое наказание за самоуправство и нанесение тяжелого ущерба репутации Российской империи за рубежом. Офицеров спасла Русско-шведская война. Смелые моряки, они отличились на ней, но – опять же в знак наказания за инциденты на Курилах – не были поощрены за свои подвиги и вскоре закончили жизни весьма печальным образом.
Самураи ничего этого не знали, каждую минуту ждали войны, всех русских считали Хвостовыми и Давыдовыми (у попавшего к ним в плен в 1811 году капитана Головнина требовали признания, кто он: Хвостов или Давыдов?), и в общем, их состояние было близко к панике. Как всегда бывает в чрезвычайной ситуации, последняя надежда возлагалась на спецназ – помочь японцам победить русских должны были ниндзя. Синоби из все той же легендарной провинции Ига по имени Хираяма Гёдзо предложил использовать местные отряды «крадущихся» для отражения русских атак, однако, насколько это сейчас известно, его план не был принят, и переброска спецназа из Ига не состоялась. Скорее всего, потому, что в этом не было логистического смысла. Уже в наши дни выяснилось, что недалеко от современного города Аомори, на северной оконечности острова Хонсю – прямо напротив Хоккайдо, во времена Хвостова и Давыдова действовал свой отряд синоби, перебравшихся туда еще в XVII веке из соседней с Ига провинции Кока.
Подтверждением этой версии может служить находка, сделанная недавно на территории бывшего призамкового поселения Хиросаки близ Аомори. В начале XIX века замок Хиросаки являлся центром самой северной провинции главного японского острова Хонсю – фигурально выражаясь, служил мостом в княжество Мацумаэ, на Хоккайдо. Сейчас это один из городов префектуры Аомори с одноименной столицей, и долгое время он не был избалован вниманием военных историков. Но внезапно выяснилось, что один из старых домов, сохранившийся в Хиросаки, может стать на севере Японии центром притяжения туристов. При детальном осмотре невзрачный домик оказался настоящей усадьбой ниндзя со всеми характерными для такого типа строений приспособлениями: крутящимися дверями, двойными стенами, тайниками, ловушками и знаменитой сигнализацией в виде «соловьиных полов», наступая на которые нельзя было остаться незамеченным. Подобные приспособления можно увидеть в Ига и в Кока, в Киото и в «храме ниндзя» Мёридзи в городе Канадзава. Но в подавляющем большинстве случаев это лишь реплики – макеты, созданные по старинным чертежам, хотя и с большим искусством. Да и далеко не всегда даже настоящие усадьбы – ниндзя-ясики оборудовались тайными приспособлениями, и, наоборот, в немалом количестве мирных японских жилищ (например, в домах аптекарей) можно было найти и тайники, и ловушки. В Хиросаки вроде бы всё оказалось подлинным. А главное, нашлись документы, удостоверяющие, что здесь, как минимум с 1669 года и до упразднения самурайского сословия в 1872 году, проживали члены отряда синоби, называвшегося Хаямити-но моно. В старейшем из известных сегодня списков приводится 19 фамилий воинов, чья разведывательная деятельность, очевидно, была направлена в первую очередь против коренного населения – айнов. Обычно местные ниндзя принимали участие в подавлении их восстаний, равно как и в «разборках» клана Цугару, правящего в Хиросаки, с соседями. Вероятно, прибытие русских кораблей в начале XIX века заставило пересмотреть стратегию использования этих отрядов и, возможно, даже повлияло на рост численности ниндзя – к концу эпохи в Хиросаки насчитывалось уже около шестидесяти бойцов-разведчиков.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=69543409&lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
