Сергей Юрьевич Миронов "Межсезонье"

Вдруг погас во тьме маяк.
Ты вдыхал подвижный воздух,
Не спалось тебе никак,

Будто грезилось развидеть
Перст божественный средь туч.
Где-то тут живёт провидец,
Наблюдает с дерзких круч

За рыбацкой старой шхуной,
За заливом и рекой.
А ты стой под вишней юной
И маши ему рукой.

«Дальше, всё дальше от стройных берёз…»

Дальше, всё дальше от стройных берёз,
От берегов разноцветного детства.
Снится тебе тот зелёный утёс,
Парус несётся вдоль берега резво.

Нет ни начала, не видно конца
Плаванью этому, сказке прибоя.
Так думал ты, и корабль юнца
Плыл по очерченной трассе покоя.

Тот же утёс, чайки юркой вираж.
На побережье баркас, вросший в дюны.
Видишь нависший над пляжем мираж:
Ты – капитан. Непоседливый, юный.

«Скажи, что всё ещё случится…»

Скажи, что всё ещё случится.
Пусть в отдалённой стороне,
Как после шторма в море чистом,
Забрезжит в суетной волне
Блик разгоревшегося солнца,
Пусть в том неведомом краю
Поймёшь случайно, что прольётся
Хрустальный дождь в судьбу твою,
Промочит тонкую футболку,
Сбежит по вздрогнувшей щеке.
Ты, счастьем странным сбитый с толку,
С пригорка спустишься к реке,
И будет мир в каком-то смысле
Таким же ясным и простым,
Как солнца луч в небесной выси
Над побережьем золотым.

Маяк

Повеет ветром с побережья,
Уймётся фосфорный закат.
В глухой провинции безбрежной
На волнорезах чайки спят.

И ты уснёшь, затихнешь позже,
Хотя тут дремлют на ходу,
Петляя в соснах осторожно,
Не видя близкую беду.

У моря будни иллюзорны,
А выходных как будто нет.
Маяк, пожизненно дозорный,
Врос в чрево дюн за сотню лет.

И кто-то в нём играет светом.
В зеркальной башне по ночам
Живёт, не веруя в приметы,
Приветы дарит рыбакам,

По штормовому бездорожью
Ведёт к причалу корабли
Сквозь вспышки молнии безбожной
К разбитым символам земли.

«На берегу, в слоистой мгле…»

На берегу, в слоистой мгле,
В янтарных отсветах заката,
Среди последствий шторма, где
Песок уложен кочковато,
Идём на свет пока ещё
За мол не спрятанного солнца,
И чаек бдительный расчёт
Кружит над нами. Из оконца,
Меж небом и морской грядой,
В едва заметных очертаньях,
Резвится ветер над водой,
Волну ваяет скульптор тайный,
И мы встречаем этот звук
На пляже. В громком резонансе
Летит за дюны возглас «ух!»
И глохнет в тающем пространстве.

«И было так тебе легко…»

И было так тебе легко,
Что море лужицей казалось.
Мог плыть ты долго, далеко,
Едва поверхности касаясь.

Мог целить прямо в горизонт,
Не зная устали, сомнений.
От всех напастей, бед и зол
Уплыл, разбуженный теченьем.

И слился с кружевом волны,
Пейзажем кисти мариниста.
Плыл в будни, плыл без выходных
По акватории лучистой.

И просыпался на заре,
И вновь дремал, под пледом прячась.
А за окном, как тяжкий крест,
Твой белый парусник маячил.

«У надломленной земли…»

У надломленной земли,
у скалистого обрыва
лунным светом лес залит.
Ночь цепляет молчаливо

кроны сосен и ольхи,
деревянный столб на взгорье.
В этих сумерках глухих
слышишь лишь дыханье моря,

видишь скользкий волнорез,
мола длинного извивы.
Ты неси свой тяжкий крест
с вдохновеньем терпеливым

до обрыва, до того,
за которым дремлют волны.
В непогоде штормовой,
может быть, тебя не вспомнят,

только птица пролетит
над забытыми следами,
и мелькнёт метеорит
в вышине под вой цунами.

«Течёт река твоя степенно…»

Течёт река твоя степенно
Среди холмов, среди равнин.
Струится вдаль вода напевно,
А ты стоишь в тиши один.

Вокруг святое захолустье
На позабытом берегу.
Остался город в синем устье,
Лежит в нетронутом снегу.

В том белом городе старинном
Ты не бывал – и будешь ли?
Украшен путь в туннеле длинном
Гирляндой вьющейся петли.

И в освещённом подземелье
Есть тоже город, но другой.
Царит в нём жизни мелкотемье,
Сквозит рассыпчатой пургой.

Сметаешь с пола сор былинный.
В тягучем мареве свечей
Под воском тающим пчелиным
Хоронишь смуту страшных дней.