Сергей Александрович Арьков "Зомбосвят"

– Ну, вот и хорошо, – кивнул Андрей, и улыбнулся. – Свой люкс запомнил? Идем, выдадим тебе одежду, ну и всякую мелочевку. Тебя в лазарете в эти тряпки нарядили?

Павел посмотрел на свою одежду. Это был старый, застиранный до белизны, камуфляж, и кеды на три размера больше, сшитые на какого-то великана-топтуна. Иного наряда у медиков не нашлось, а его собственная одежда, грязная и выпачканная фекалиями, отправилась на помойку.

– Что дали, и на том спасибо, – ответил Павел.

– Да брось, – фыркнул Андрей. – Уж чего-чего, а тряпья у нас выше крыши. Все склады им забиты. Пойдем, подберем тебе приличные шмотки, а то ты в этом наряде на бомжа похож.

Остаток дня Павел потратил на ознакомительную экскурсию. Как и сказал Андрей, недостатка в одежде Цитадель не ощущала, и после посещения склада Павел стал похож на нормального человека. Помимо одежды и обуви ему выдали набор железной посуды, зубную щетку, тюбик пасты и три куска мыла. Так же он получил большой розовый полотенец, тапки и набор казенного постельного белья, очевидно добытого на каком-то армейском складе. Все свое добро Павел снес в свою новую квартиру, после чего Андрей оставил его, предложив самостоятельно познакомиться с Цитаделью.

– На работы тебя определят завтра, – пояснил Андрей. – Новички первый месяц трудятся на самых, так сказать, непрестижных участках. Это чтобы ты заранее представлял, что тебя ждет.

Павел вспомнил свои жуткие скитания по кишащему мертвецами миру, и едва не заявил, что готов ладонями вычерпывать содержимое выгребных ям, лишь бы не возвращаться к своему крысиному существованию. Но промолчал. Потому что вычерпывать ему, на самом деле, не больно-то и хотелось. Однако он не боялся предстоящей работы, какой бы трудной она ни была.

Андрей удалился, и Павел, немного посидев на своей новой кровати, отправился осматривать местные достопримечательности. Как-никак, Цитадель теперь была его новым домом. Новым, и, вероятно, последним. Покидать ее Павел не собирался. Уж он-то прекрасно знал, каково живется там, за высокими стенами. Выживание в условиях наступившего апокалипсиса только кажется увлекательным и захватывающим приключением, а на деле это опасное и унылое существование вечного мародера и затравленной жертвы, которая каждую секунду ожидает услышать за своей спиной голодное рычание мертвеца. Нет в этом никакой романтики и никакого кайфа. Это поганая жизнь одичавшего бомжа, и только.

После долгих месяцев одиночества обилие людей вокруг него слегка пугало Павла. И хотя люди, полностью поглощенные своими делами, не обращали на него никакого внимания, Павла все равно не оставляло болезненное чувство, что за ним непрерывно следят, и делают это отнюдь не из добрых побуждений. Поэтому, немного побродив внутри крепости, он поспешил покинуть ее, дабы осмотреть местность снаружи. На воротах стояла охрана, а чуть дальше, на въезде на огороженную бетонными блоками стоянку автотранспорта, располагался мощно укрепленный блокпост. Но ни на воротах, ни на блокпосте его не остановили, и даже не пристали с расспросами на тему того, кто он, собственно, такой, откуда и куда направляется, и имеет ли для предъявления какие-либо документы. Павел беспрепятственно покинул Цитадель, и медленно побрел вдоль высокой крепостной стены, избегая, впрочем, вплотную прижиматься к ней. Кое-где на стенах до сих пор велись строительные работы, так что имелся шанс поймать на голову кирпич, кусок арматуры или иной малоприятный предмет.

Вокруг всей Цитадели, на расстоянии пятидесяти метров от защитной стены, протянулся целый вал, образованный бесчисленными мотками колючей проволоки, развешанными на сваренных из прутов толстой арматуры «ежах». А за колючкой начинались огороды. Павел разглядел одну единственную сельскохозяйственную культуру – картофель. Похоже, кроме нее в этом году не сажали вообще ничего. Вдалеке маячили невысокие постройки, которые, как впоследствии узнал Павел, являлись фермами, где держали кур, свиней и иную живность. Еще он разглядел дозорные вышки, расставленные вдоль сетчатой ограды, опоясывающей всю занимаемую людьми территорию. Поскольку делать было особо нечего, он отыскал брешь в колючке, и побрел через огороды к внешнему периметру колонии. Остановить его никто не пытался. Если дозорные и заметили его с вышек, они не проявили к одиноко бредущей через картофельное поле фигуре никакого интереса.

Вскоре Павел достиг сетчатой ограды. Та оказалась куда надежнее, чем выглядела издали. Два слоя стальной сетки были натянуты на толстые металлические трубы, основательно врытые в землю, а то и вовсе забетонированные. Даже живому человеку перебраться через такое препятствие было бы затруднительно, а уж безмозглые зомби наверняка увязнут в ней навсегда. Если только некто разумный не будет руководить тухлой братией.

Павел вспомнил слышанные рассказы о некроманте, и ему стало не по себе здесь, у самой границы отвоеванного людьми мира. Пусть вожак Цитадели и был уверен в том, что иных разумных монстров на свете не осталось, но ведь он мог и ошибаться.

– Я бы еще всю территорию за оградой заминировал, – вслух произнес Павел, который давно выработал привычку беседовать с самим собой.

Впрочем, не исключено, что там и были минные поля, просто он еще об этом не знал. Решил выяснить это при случае, чтобы случайно не забрести в смертельную ловушку.

Вдоволь нагулявшись, он вернулся в свою комнатушку, улегся на койку и задремал. Задремал неслабо, так что разбудил его уже вечером явившийся с работ сосед. Павел, давно выработавший привычку спать чутко, и пробуждаться от каждого шороха, сквозь сон услышал шаги в коридоре, открыл глаза и сел. В тот же миг дверь распахнулась, и в комнатушку вошел молодой мужчина, высокий и худой. На глаз ему было лет двадцать пять, или около того. Выглядел он изможденным, его лицо приобрело темный загар от долгого пребывания на солнце. Прикрыв за собой дверь, он обернулся, и только сейчас заметил в комнате еще одного человека.

– Привет, – произнес пришедший.

– Привет, – ответил Павел.

– А ты кто?

– Меня сюда подселили. Андрей сказал, что я пока тут буду жить.

– А, понятно, – мужчина кивнул головой, и тяжело опустился на свою койку. – Ну, значит, будем соседями. Я, кстати, Константин, но ты зови просто Костя.

– Павел.

Они пожали друг другу руки.

– Давно в Цитадели? – спросил Костя.

Павел рассказал, что уже несколько дней, только все это время он провел в лазарете, где старательно отходил от последствий употребления коварной тушенки.

– Да, бывает, – сочувственно покачал головой Костя. – С кормежкой надо поосторожнее. Не гляди, что там на банке выбито. На банке выбито одно, а в банку наложено другое. Я вот тоже так однажды горошком полакомился…. Провались он пропадом, этот горошек! Больше в рот его никогда не возьму. И, главное, ни запаха не было, и вкус, вроде, обычный, но несло меня с того горошка так, что до сих пор вспоминаю и вздрагиваю.

– Вот у меня та же история, – сдержанно улыбнувшись, поведал Павел. – Тушенка как тушенка, а я из-за нее чуть богу душу не отдал.

После чего оба замолчали, и какое-то время сидели в тишине. Первым вновь заговорил Павел.

– Слушай, – спросил он, – а как оно вообще здесь живется?

Костя поморщился.

– Да я сам тут всего месяц с копейками, – признался он. – Что могу сказать? Работать придется много. Очень много. Я вот, например, уже четыре недели раствор замешиваю. Вот, полюбуйся!

И он показал Павлу свои ладони, украшенные богатым ассортиментом разнообразных мозолей всех размеров, цветов и возрастов.

– Вручную замешиваешь? – удивился Павел. – А разве здесь нет мешалки?

– Да она, может, и есть, – тоскливо протянул Костя, – только куда ты штепсель воткнешь?

– Есть же генераторы. Я видел.

– Для генератора бензин нужен, а бензин нынче дорог. Кто побогаче, тот может себе и генератор и бензин позволить, а раствор приходится мешать руками. А его, гада, еще мешать и мешать. Там, с противоположной от ворот стороны, участок стены не достроен, вот его сейчас добивают в авральном темпе. И вот целый день только и знаешь, что замешиваешь и замешиваешь. Сейчас-то я немного привык, а в первые дни думал, что тут-то, у этого корыта, мне помереть и суждено.

– Андрей сказал, здесь можно хорошо устроиться, если не тупить, – заметил Павел. – Вот, например, в поисковую группу.

– Да, мне он то же самое говорил, – буркнул Костя. – Я уже пытался напроситься, сказал, что готов экзамен сдать, или испытание какое-нибудь пройти. Да и потом, я стреляю хорошо. Не снайпер, конечно, но чаще все же попадаю в цель, чем мажу. Разве этого мало? А мне в ответ – нам пока люди не требуются. Вот и все. А когда они потребуются, то одному богу ведомо. Поэтому продолжаю мешать раствор.

– Вот оно что, – тоскливо произнес Павел.

Он, конечно, догадывался, что никто не станет осыпать его высокими должностями и усиленными пайками, но все же рассчитывал, что после положенного трудового месяца его назначат куда-то, где существует хотя бы призрачная перспектива карьерного роста. Но если в поисковую группу не взяли даже Костю, который, по его словам, хорошо владел оружием, ему и подавно не на что рассчитывать.

– Да, так вот оно, – тяжело вздохнув, согласился Костя. – На словах-то они всякое обещают, а на деле все как всегда.

Приунывший Павел постарался взять себя в руки и взбодриться. Так или иначе, ему в любом случае повезло. Даже если ему уготована участь пролетария, это все равно намного лучше, чем его прежняя вольная жизнь. Не говоря уже о том, что он был обязан обитателям Цитадели жизнью.

– Может, все еще наладится? – произнес он с наигранным оптимизмом.

– Дай-то бог, – вздохнул Костя. – Ладно, погнали в столовку. Тебя на довольствие поставили?

– Не знаю.

– Ну, заодно и узнаем. Закинемся, а потом я тебе расскажу, как тут живется.

Павел покорно побрел за своим новым знакомым, а про себя подумал, что как бы тут ни жилось, ему выбирать не из чего. Цитадель теперь его дом, и с этим нужно смириться, даже если ему и не суждено выбиться в люди. По крайней мере, здесь можно жить, и жить среди себе подобных.

Глава 4

Три недели в Цитадели пролетели как один день. К своему огромному удивлению Павел так быстро освоился на новом месте, что ему стало казаться, будто он прожил в крепости года четыре, не меньше. Напрасно он полагал, что проведенные в одиночестве и страхе месяцы превратили его в хронического дикаря, который никогда больше не сумеет безболезненно влиться в человеческое общество. Стоило ему очутиться среди себе подобных, как все дикарство мгновенно улетучилось.

Работать его определили в паре с Костей. Теперь раствор мешали они вдвоем, и дело это оказалось очень непростым. Костя был прав – первые дни Павлу чудилось, что он неминуемо загнется от такой нечеловеческой пахоты. Под конец рабочего дня у него болело все тело. Буквально все. А ладони от непрерывного контакта с лопатой вначале покрылись пышной россыпью мозолей, а затем начали грубеть. Их нежная розовая кожа сменялась чем-то, напоминавшим фактурой наждачную бумагу.

Но самой кошмарной была только первая неделя. А затем Павел с удивлением понял, что тяжелый физический труд больше не кажется ему крестной мукой. Да, он сильно уставал за день, но и только. В конце концов, последний год с лишним он, считай, вообще не нагружал себя физически, а потому тяжелый труд с непривычки показался лютой пыткой. Но его организм быстро приспособился к новым реалиям бытия. Организм – да. А вот сам Павел – нет. При всем осознании важности выполняемого дела, Павел предпочел бы, чтобы этим важным делом занимался кто-нибудь другой. Он не хотел навечно задерживаться в чернорабочих. Решил, что честно отработает положенный месяц, а затем подойдет к Андрею и поговорит с ним на тему перевода на другую, более перспективную, должность.

Но этот первый месяц еще нужно было отработать. И дело это не обещалось быть легким.

Первые две недели они с Костей мешали раствор. Крепостная стена вокруг Цитадели продолжала достраиваться, и происходило это в авральном режиме. Работы торопились закончить до прихода холодов, а потому вкалывали с утра до ночи, с редкими перекурами, в ходе которых удавалось кое-как перевести дух. За две недели адской пахоты подняли на два метра участок стены и добили последнюю башню. Павел за этот срок успел познать все оттенки усталости и проникся лютой ненавистью к цементному раствору. Этот проклятый раствор, темно-серый, маслянистый, густой, снился ему по ночам в кошмарных снах. За эти два недели у Павла сломалось три лопаты, которыми он совершал перемешивание. Даже инструмент не выдерживал трудового накала.

Когда участок стены и башня были закончены, Павел наивно решил, что теперь работы станет меньше. Решил, и не угадал. Не успел он отойти от одного трудового подвига, как с головой угодил во второй. На следующий же день после завершения строительства они с Костей и еще тремя трудягами, выехали в сопровождении двух вооруженных гвардейцев на заготовку бревен для постройки еще одной дозорной вышки. Поскольку в Цитадели действовал режим жесткой экономии топлива, орудовать пришлось исключительно ручным инструментом, пилами и топорами.

Это был первый раз, когда Павел покинул Цитадель после своего в нее прибытия. Он с опаской ожидал увидеть за обжитым периметром мертвецов, но Костя успокоил его, заверив в том, что всех окрестных зомби поисковики давно и успешно утилизировали.

– Ну, может и не всех поголовно, – пожал плечами товарищ, – но большую часть точно. А даже если и нагрянет какой-нибудь дохляк, эти вон с ним разберутся.

И он кивнул в сторону двух гвардейцев, вооруженных автоматами и дробовиками.

Костя оказался прав – за время заготовки они не увидели ни одного мертвеца. На то, чтобы нарубить подходящих деревьев, обтесать их от сучьев и доставить на место, ушла неделя. Затем сразу же началась постройка вышки, в которой вновь оказались задействованы Павел и Костя. На это ушла еще одна неделя. Итого, минул уже месяц его пребывания в Цитадели. Пора было найти Андрея и поговорить с ним, но у Павла буквально не было ни одной свободной минуты. На работу он выходил чуть свет, а когда приползал вечером обратно в свою конуру, то сил у него хватало лишь на то, чтобы раздеться и упасть на койку.

Едва закончили возводить вышку, как подошла пора уборки картофеля. На это ответственное дело тут же бросили самых лучших людей Цитадели – новичков и всяких неудачников, которые хоть и проторчали в крепости значительное время, так и не сумели выбиться в хоть какие-то люди. Разумеется, Павел и Костя оказались в числе ударников, коим предстояло пожать урожай клубнеплодов и убрать его в заранее приготовленные погреба.

После раствора и постройки вышки уборка картофеля показалась Павлу детской забавой. Народу нагнали порядочно – человек тридцать, так что все это мероприятие грозило закончиться за несколько дней. Сам он работал в паре с Костей – один вонзал в землю вилы и извлекал из грунта картофельный куст, второй, присев на корточки, выбирал клубни и складывал в тачку. Когда тачка наполнялась, ее отвозили к автомобильному прицепу, а уже на нем урожай партиями доставлялся в хранилища.

Осень выдалась теплой, дни, как на заказ, стояли солнечные. Несмотря на тяжелый труд и отсутствие даже намека на возможность карьерного роста, Павел пребывал в приподнятом настроении. Он утешал себя тем, что на новом месте всегда тяжело, ведь приходится начинать жизнь сначала. Постепенно, полагал он, все наладится. Не будут его вечно держать в чернорабочих. Куда-нибудь он пристроится.

А вот Костя с каждым днем становился все мрачнее, и постоянно, порой, совершенно беспричинно, срывался и закатывал истерики. Для него шел уже не второй, а третий месяц якобы временного рабства, и Костя решительно не хотел, чтобы за ним последовал четвертый, а потом и пятый, а там, глядишь, чего доброго, и шестой.

– Сколько можно? – ворчал он, собирая клубни и бросая их в алюминиевую тачку. – Обещали же…. Зачем было врать?

– Да не парься ты, все еще будет, – попытался утешить товарища Павел, хотя его и самого одолевали те же чувства. Ему ведь, между прочим, тоже обещали.

– Когда? – чуть не прокричал Костя, и гневно ударил кулаком по земле. – Уже третий месяц пошел. Сколько еще ждать?

Он поднял голову, и посмотрел на пару уборщиков картофеля, что трудилась неподалеку от них. Пара состояла из пятидесятилетнего мужика, который всю жизнь прожил на земле русской и потому выглядел на все сто, и еще одного ударника, который вначале показался Павлу юношей, если не подростком. В заблуждение ввели мощно цветущие на лице паренька прыщи всех размеров и оттенков, среди которых доминировал лиловый окрас. Затем, присмотревшись внимательнее, Павел понял, что мнимый подросток гораздо старше тех лет, на которые выглядит. Ему было тридцать, а то и больше. Но поразила Павла не мнимая юность мужчины, а выражение его прыщавого лица. Казалось, вся скорбь вселенной сконцентрировалась в этом лице. Это было самое безрадостное лицо, которое только носил человек со дня сотворения мира.

– Эй, мужики? – позвал коллег Костя.

Те прервали процесс добычи клубнеплодов, и повернулись в его сторону.

– Мужики, вы здесь давно? – спросил Костя.

– Здесь, это где? – прошамкал беззубым ртом пятидесятилетний дядя.

– В Цитадели. Давно сюда прибились?

– Ну, я два месяца как.

– Не видел тебя прежде.

– Да я почти все время на ферме провожу, и ночую там. Скотником определили, присматриваю за куриным поголовьем. А сегодня вот на картошку бросили.

– Ясно, – произнес Костя. – А ты?

Свой вопрос он адресовал прыщавому мужчинке с полным трагизма лицом.

– Давно, – буркнул тот, и отвернулся, собираясь вновь приняться за работу.

– А давно, это сколько? – не унимался Костя. – Месяц? Два?

Мужчинка застыл на месте, какое-то время молчал, а затем выговорил едва слышно:

– Где-то год.

– Год! – ахнул Костя. – А чем ты занимаешься? Ну, сейчас на картошке, а вообще?

Мужчинка громко шмыгнул носом, и полным страдания голосом вымолвил:

– Я землекоп.

Костя от изумления уселся задом на холодную землю.

– Целый год проторчал в Цитадели, и все еще землекоп? – простонал он. – Я так и знал, что нам наврали. Не светит нам тут никакого карьерного роста, так и будем раствор мешать да дрова рубить, пока ноги не протянем.

– Да подожди ты паниковать! – попытался успокоить товарища Павел.

Он покосился на прыщавого страдальца, и добавил чуть слышно:

– Может, это он сам виноват, что за год выше землекопа не поднялся?

– А я тоже, что ли, сам виноват, что уже третий месяц ишачу тут, как проклятый, за еду? – взорвался Костя. – Я готов на что угодно. Испытание, там, пройти, экзамен сдать. Но ведь никто этого и не предлагает. Как вообще тут дела делаются?

И он уронил голову в полном расстройстве чувств.

Павел попытался подбодрить товарища, и предложил:

– Давай так поступим: как закончится уборка картошки, найдем Андрея и побеседуем с ним. Может, он о нас просто забыл?

– Может, – неохотно согласился Костя.

Он поднялся с земли, и вновь принялся выбирать из грунта облепившие куст картофелины.

За месяц совместного труда и проживания Павел успел сдружиться с Костей. Они были примерно одного возраста, одного, так сказать, круга, и обнаружили немало общих интересов. Большая часть тех интересов, разумеется, осталось в прошлом, но зато было о чем поговорить, что повспоминать, а это уже немало. Павел рассказал новому другу историю своих злоключений, начиная с того дня, когда его девушка превратилась в нежить и попыталась загрызть его. Костя тоже поведал свою историю. Она оказалась гораздо более разнообразной и бурной, чем у Павла. В отличие от него, Костя после конца света не избегал людей, и успел побывать аж в трех разных группах. Но ни в одной из них ему задержаться не довелось. И причина крылась вовсе не в скверном характере самого Кости, тот был вполне терпимым человеком, разве что излишне вспыльчивым, а в том, что стоило ему примкнуть к какой-то группе, как с ней тут же происходила беда. Один его коллектив на ночном привале съели зомби – подкрались под покровом тьмы, беззвучно набросились и стали пожирать заживо. Самого Кости тогда в лагере не было, он отправился к расположенному неподалеку озерцу с целью рыбалки, и проторчал там до утра. А когда вернулся, то обнаружил на месте лагеря кровь, кишки и кучки пожеванной человечины, а еще некоторое количество мертвецов с многозначительно раздувшимися животами.

Другая его группа решила форсировать реку на лодке. Река была широкая, лодка старая, а на дворе отнюдь не лето. Загрузились, отчалили. И вроде бы все шло хорошо, пока они не оказались на середине реки. Тут нерушимый закон подлости дал о себе знать, и в лодке сразу открылось два десятка течей. Не успели мореплаватели опомниться, как их суденышко пошло на дно, а сами они оказались в холодной воде. Ситуацию усугубило еще и то, что все были тепло и тяжело одеты, увешаны оружием и личными вещами. Костя оказался единственным, кто еще в лодке успел сбросить с себя куртку, оставшись в одном легком свитере. Это и спасло ему жизнь. Потому что до берега сумел доплыть он один. А все его товарищи, отягощенные намокшей одеждой, навечно остались в той злополучной реке.

В общем, всякий раз оказывалось так, что из всего коллектива выживал один Костя. У Павла на языке так и вертелся вывод, что его напарник приносит другим людям несчастья, сам каждый раз выходя из них невредимым. Но он, конечно же, не озвучил это. Нельзя говорить такие вещи человеку, которого, в скорой перспективе, видишь своим другом. К тому же, Павел не верил в подобную чушь. То, что Костя пережил несколько групп, к которым примыкал, не говорило о лежащем на нем проклятии. За время зомби-апокалипсиса с разными людьми происходили самые удивительные вещи. Демонстрировались как случаи феноменального везения, так и конкретной невезухи. И все это, при хладнокровном анализе, вполне объяснялось обычной случайностью. Не стоило искать чертовщину там, где ее не было, благо всякой чертовщины в мире нынче хватало и без того.

Костя, тем временем, опять пристал к прыщавому мужчинке, и стал выпытывать у того, пробовал ли он выбиться в люди, и если да, то как и сколько раз. Но собеседник ему попался неразговорчивый. Отвечал он неохотно и часто невпопад, всячески демонстрируя всем своим видом, что не желает вести данную беседу. А при первой возможности и вовсе отошел подальше, чтобы прервать затянувшийся и безрезультатный допрос.

– Странный какой-то, – сделал вывод Костя, провожая угрюмого молчуна неодобрительным взглядом.