На один огромный деревянный щит, собранный из бревен разобранного тына, уложили связанного князя и его воевод. Затем с хохотом и шутками на князя и его людей возложили другой подобный деревянный щит. Получился просторный и прочный помост. На краях этого помоста друг против друга расселись Субэдэй и Джэбэ со своей свитой. В середину собрания победителей вскоре влезли два воина и водрузили перед ними котел с едой. Каждый новый стон пленников под ними вызывал у них приступы смеха. Раскачиваясь на них, как на качелях, они доели свое вареное мясо, но с помоста не уходили. Наступил черед пития кумыса и неспешного разговора. Князь давно уже затих, помост обрел устойчивость, а монголы под вечерним звёздным небом всё пели и пели свои заунывные песни в честь победы.
Остальных пленников монголы раздавили раньше, просто по очереди укладывая каждого связанного пленника на заранее приготовленное место и раздавливая его под другими щитами весом в десятки своих воинов. Несмотря на количество пленников, это развлечение для монголов закончился до того, как был раздавлен Мстислав. Ему помогли прожить дольше всех дорогие железные доспехи, которых у остальных пленников не было. Ведь до этого рядовых пленников быстренько раздевали, освобождая их от кольчуг и кожаных лат и… от долгих мучений. Доспехи бояр – знатные, очень хорошей работы тоже негоже было портить и пачкать кровью – трофеи всё-таки. Их собирали. А вот их прежних владельцев огорчали несусветно, заставляя свиту князя поочередно по доброй воле засовывать свои головы в петли из конопляных веревок на ближайших пригнутых к земле берёзах. Затем берёзы отпускали… Роща закачалась под тяжестью танцующих мёртвых тел под порывами ветра.
…Стихли заунывные песни монголов, больше похожие на завывания диких зверей после сытного дня. На поля и перелески легла туманная летняя мгла. И стреноженные кони утихли, подчиняясь звёздам, которые им ниспосылали почти человеческие сны. Одинокое дерево на поляне, невдалеке от смертного одра князя, прятало в своей кроне письмена луны. А на траве по обоим берегам Калки, где беззаботно делили весь день причитающуюся им по уговору с монголами прибыль монахи и сбродники, лежали вповалку живые победители рядом с кучами непогребённых славян. Монахи клятвенно обещали монголам, что их великая победа в монастырских летописях должна будет понравиться потомкам. По договоренности с победителями поселенцы должны были похоронить мёртвых назавтра. Ночь впервые за столько времени была ясной и тихой, чтобы исчезли вникуда страхи былого ненастья.
Как жаль, что монголы так быстро утратили свои обычаи вознаграждения предателей. Да-да, они почти превратились, правда, не до конца, в цивилизованных лицемеров, которые не чувствуют боли совести ни своей, ни чужой… Но память о тех временах всё-таки сохранили и мы, и они. Горько и уныло бормочет нам ветер истории сказания о нашем прошлом. Но даже мы, живые, и потому ещё не совсем ещё грешные, иногда обязаны жалеть святых и злодеев, можно даже обманутых.…А мне жаль, особенно младенцев, которых взрослые в будущем обрекают на повторение ошибок их прошедшей жизни.
Валенки
Прозрачное, солнечное морозное утро скрипело и дымилось снегом от порывов лёгкого ветерка. Крепкие грибы-домишки с нахлобученными снежными шапками были на три четверти от своей высоты погружены в бескрайнее снежное поле. К каждому из домов были прокопаны проходы в снегу. У края деревушки возились люди на очищенной от снега площадке. На ней в несколько рядов и в ширину, и в высоту были аккуратно сложены огромные бревна. Несколько человек очищали исполинское дерево от коры, другие возились с уже очищенными, пытаясь их так же аккуратно сложить в другой стороне.
С лесной дороги, недалеко от деревни, вызвав сотрясение снега на еловых лапах, показались всадники. Лошади по брюхо проваливались в снег и еле передвигались. Работа на площадке встала, люди всматривались в непрошеных гостей и о чём-то переговаривались между собой. От кавакальды отделились два всадника и неспешно, с трудом, через снежную целину двинулись в сторону площадки. Остальные не торопясь держали путь к деревне. За деревней в чистом поле на глазах росла тёмная туча, полная снега…
Всадники подъехали, один из них спешился, бросив поводья сопровождающему, и направился к людям. Люди, похоже, его узнали. Они вполголоса перекидывались словами и при подходе к ним гостя сдернули с голов шапки и поклонились ему в пояс. Человек ответил им небрежным кивком и, широко расставив ноги, подпер бока руками.
– Князь, оброк уже забрали сполна… Что-то ещё надо? – хмуро поинтересовался у приезжего огромный селянин с непокрытой головой.
Князь, не отвечая, прошёлся перед собравшимися селянами и остановился у присевшего на краешке бревна худощавого плотника с топором за кушаком.
– Сидишь, смерд?! – грозно вопросил князь, белея от злости из-за явного неуважения к нему сидящего на бревне крестьянина.
– Сижу, зима всё-таки – делов мало, день короток… Вот посижу и на боковую… – рассудительно ответил ему плотник, и не думая вставать перед князем. Князь ещё больше побелел от злости, но вдруг встал как вкопанный и несколько раз оглядел с ног до головы собеседника.
– Почему вы тут холодов не боитесь? Зима суровая, а ты в портках сидишь? – забыв о строптивости раба, поинтересовался князь.
– Так привычные мы! Нам всё нипочём, не то што высокородным людям… Топорами машем – согреваемся… – глядя в сторону, ответил плотник и наконец-то встал.
– Ой, темнишь что-то, смерд. Или шутки шутить смеешь?
– Да шо ты, князь распрекрасный. Оброки же уплачены, мзду Господу в церковь снесли, – почесал лохматую голову плотник и вздохнул: – А что ещё потом православному делати?
Князь грозно ещё раз осмотрел смерда и удивился ещё больше: на лютом морозе смерд стоял перед ним в дырявом ветхом зипуне и не мерз. А он, князь, в соболиных мехах еле сдерживал трясущиеся челюсти от холода. Здесь что-то было не так.
Князь ещё и ещё раз внимательно с ног до головы осмотрел крестьянина. Его внимание привлекло что-то несуразное на ногах смерда – грязно-серые, нелепые бесформенные то ли тряпки, то ли чёрт знает что… Но смерд потел явно не из страха перед князем, а просто потому, что ему было жарко.
– Это что у тебя на ногах? – насторожился князь, пристально всматриваясь в обувь плотника.
– Дык… – махнул дырявой варежкой смерд. – Валенки, княже, валенки…
– Сымай! – приказал князь, продолжая приглядываться к странной обувке смерда. Никогда раньше князь и люди его круга не обращали внимание на то, как и во что одеваются смерды. Да что там одежду, для князя все смерды были на одно лицо. Лицо, обезображенное нуждой, голодом и вечной непогодой судьбы.
Смерд послушно скинул валенки и смущенно стал утаптывать снег босыми ногами. И тут же, тут же стал коченеть от холода.
Князь осмотрел обувку смерда, брезгливо понюхал и, стянув с левой голой ноги сафьяновый сапожок, надел валенок. Постоял, потоптался и с изумленным видом сообщил дружиннику:
– Гляди-ка, тепло-то как!
Смердов в деревне облапошили по-княжески: ничего не заплатив, отняли все валенки, даже дырявые. Потом в оброк (в налог, то есть) добавили нужное для челяди князя количество валенок, которые отныне в дополнение к продовольствию должны были отдавать крестьяне. Валенки, как поговорки, как шутки, а и иногда как тупые прибаутки и серые в простоте своей поговорки, разбежались по русской земле…
Даже Екатерина Великая гораздо позже смирилась со своей судьбой на русской чужбине только тогда, когда приняла совет дряхлой то ли послушницы, то ли ворожеи:
– Матушка-государыня, носи валенки – их легче до кровати скидывать перед полюбовниками какими! А то пока исподнее сымешь, пока до чулок доберёшься, а до них надо ещё и корсет скидывать – полюбовник-то и слиняет! Только и лови ветра в поле – попроще надобно быть! А валенки надела – и тряпок много для тепла не надо… Проверено пращурами ещё. Да и здоровье подольше сохранишь.
Екатерина вняла совету; и на первый же бал по случаю какой-то славной победы русского воинства сняла из-под себя всякие французские премудрости и по-простому, по-деревенски под тяжёлым платьем из парчи с грудой навешанных самоцветов на босые ноги натянула валенки. Правда, надо было чем-то овечий запах устранить. Она долго не думала – опрыскала их настойкой французской (из ладана церковного и всяких отваров из лягушек и прочей живности, настоянных на французском шарме).
Эффект был изумляющим: помимо очередного любовника ей пришлось ещё отбиваться от собственной стражи из гвардейцев Преображенского полка – не отбилась… Много, слишком много было вокруг неё унюхавших ладан и испугавшихся собственной скромности верующих мужчин. Здоровья теперь императрице хватало на всё; гремела слава русского оружия в Европе, тряслась императрица от чувственности своей власти на широкой кровати, а всё было нипочём русским валенкам – они несли и хранили в себе тепло ног своих владельцев и дарили незабываемый уют в холодах и в метелях русской зимы.
Но… Но это было или не было, но позже… А тогда, через несколько дней, когда пугливо и устало грянула музыка через открытые окна вместе с летним ветерком, тут только императрица и осознала, насколько она себя прекрасно чувствует в русских валенках под роскошным тяжёлым платьем. И нет никаких больше причин для разочарования суровым климатом загадочного хмурого Севера…
Не верите? Ну, что ж… Это вам не Англия, где спикер парламента сидит на мешке из овечьей шерсти. Сукно они научились ткать, а в валенках нужды у них не было. Не тот климат у них и в их колониях. Вот и маются без валенок. Который уж век валенки древние были и долго ещё будут экзотикой для иноземцев и спасением в лютые морозы для нас. Пусть нет на русской земле огромных отар, как в других землях, но нам больше и не надо. На валенки нам хватит. Да и стоит ли от них отказываться? Сгинет очередная зима в календарях, наступит весна, и пойдут вновь по шерсть стригали.
…Бисмарк ехал домой после тяжёлой попойки с помощником русского канцлера. Иначе действовать было нельзя – помощник терпеть не мог беседовать на важные международные темы в трезвом виде.
– Ты сам глянь, барон, на то, что делает Англия и в чём потом она, ни на секунду не усомнившись, обвиняет других! Как тут обойтись без водки? Да ещё под грибочки? А вот капусточка… Й-е-эх! Как водочка пойдёт!
Бисмарк, как всегда в подобных случаях, соглашался сразу, а уже после третьего стакана (первой была рюмка, второй – стопка!) предлагал перевешать всех, кто говорил по-английски на земле Германской империи. Соглашался и признавался, что без русских солдат тут не обойтись. Помощник был ещё демократичнее огуречного рассола и предлагал это сделать самим немцам. Барон бил себя в грудь и кричал, нервно шевеля длинными усами, что не понимают русские, какое это счастье – воевать с англичанами…
Бисмарка слегка разморило в карете – было слишком жарко. Он слегка удивился, но не очень-то и по привычке оглядев себя, опустил тяжёлые веки со страдальческим стоном:
– О, майн готт! Ну сейчас же лето, не зима… Даже эполеты не оставили. И опять шлем сперли… Хотя, скорее обменяли. Когда я успел? – с этими словами он содрал с головы татарский лисий малахай и поджал под себя ноги, обутые в валенки. В тёмной карете с зашторенными окошками он вдруг наощупь нашёл свой аккуратно сложенный мундир и шарф с каской. «Так это на мне его подарки! – догадался посол. – А вещи они в карету занесли… А как же письмо? Секретное письмо от самого канцлера…» – Бисмарк похолодел от страха. Как же он мог взять с собой пакет? Но тут же успокоился, нащупав небольшой конверт из плотной бумаги в нагрудном кармане мундира. Затем нашёл и второй, запечатанный. Осмотрев конверты, он выбрал один из них и трясущимися руками порвал его в мелкие клочья. В памяти возникло еле уловимое смутное воспоминание:
«– Ваше Превосходительство, а немчура-то копыта может отбросить!
– Не отбросит – мужик крепкий. Прошка, глянь, че у него там в кармане?
– Пакетик, Ваше Превосходительство… И ещё один…
– Ну-ка, дай… Надо же, уже вскрыт. Так-так… О-о, здесь у него просят уточнить список французской агентуры в Санкт-Петербурге. Шпионов, значит… А это уже ответ… И не черновик, кажется. Мать честная… Не, ну как дети малые… По ночам с такими секретами в карманах по гостям шастают… Кушелев, Головнин, великий князь… Этот чёртов Супонин… Великая княжна… Хм, генерал Кондрашин, не знаю такого… Митрополит Кирилл. Ты гляди-ка, какой большой список. Кого тут только нет. Весь высший свет России… Прошка, у нас в запасе должна быть чистая бумага с такими же водяными знаками – тащи-ка её сюда. И разбуди Степана, мастер он чужие почерки подделывать. Этот список забери от греха подальше. Мы им свой ответ сейчас состряпаем. Состряпаем… Где-то у меня тут списочек был девочек… Так, заведение мадам Завойской… Ах, какие там девочки шаловливые… Пальчики оближешь. Так, кто у нас тут? Ага, Аделина (она же Прасковья), Жоржетта (она же Дунька), Лизетта (она же Лизка), Карина (она же Глашка), Бабетта (она же Машка), Мальвина… Странно, а эту я ещё не пробовал. Сколько ещё тут девочек? Двадцать шесть… Маловато будет. Мужиков бы ещё для пущей важности. Добавим… добавим. О, святцы… Ну, начнём с Симеона-пустынника, Николая Угодника отбрасываем, чудотворцы Козьма и Демьян – в список, Филарет Милостивый… Так, ещё мучеников добавим. Народу много, но в самый раз – бляди и святые угодники. Вот это я понимаю – агентура.
– Ваше Превосходительство, вот бумага. Степан счас придёт. А барон ещё не обделался?
– Вроде нет. Не пахнет…
– После наших грибочков долго он ещё видения всякие будет видеть…
– Прошка, готовь шифровку в Париж. Так, мол, и так, барон этот моржовый знает точный список нашей агентуры здесь, в Санкт-Петербурге. А вот этот пакет запечатать. Сургуч и… какая у барона там печать? Приложи-ка её так, чтобы комар носу не подточил…»
…Канцлера ждали слуги с халатом и тапочками.
– Этого не надо! Я же не от британского посла вернулся, а от русского! Я не больной. Или отравлен, или пьяный. Письмо из кармана – срочно в Берлин! – почти внятно произнёс канцлер и захрапел на руках слуг.
Слуги донесли Бисмарка до кровати. Снять с него валенки они не смогли – барон брыкался и отбивался, как мог в таком состоянии. Проснулся он на следующий день ближе к вечеру с невероятной головной болью. Долго ещё будущий «железный канцлер» приходил в себя, хотя и был как истинный пруссак закаленным человеком и никогда не гнушался хорошей компании и крепкой выпивки. Какая-то странная мысль приходила ему в голову каждый раз, как только он замечал эту необычную русскую обувь перед кроватью. По мере того, как к нему возвращались мыслительные возможности, он грустил всё сильней и сильней: «Никогда ничего не замышляйте против России, потому что на каждую вашу хитрость она ответит своей непредсказуемой глупостью».
Бисмарк с повязанным мокрым полотенцем на голове встал с кровати и, отодвинув рукой вошедшего врача, поднял валенок и оглядел его.
«Надо это записать, чтобы не забыть!» – осенило канцлера.
Вдохновение Бисмарка было похоже на танцующую в его сновидениях восточную смуглую красавицу с голым пупком в объятьях христианского ангела. Может, он перепутал валенок с западной философией? Но как бы то ни было, высказывания Бисмарка поражали не только его современников, но и были непонятны потомкам. Надо было подарить валенки и Гитлеру… Может, и он поумнел бы? И во всю прыть бросился бы создавать не Третий рейх, а культ русских валенок?
Идучи на рать – водку не пей!
Шёл загадочный 1445 год. Хотя таких загадочных дат в нашей истории хоть отбавляй. Но всё же выберем эту. История любит повторяться.
На все времена самым таинственным правителем, но ещё не самодержцем на Руси остался Василий Второй. Он ко всему прочему был ещё и простым, самым простым на то время великим князем Московским, а это уже перебор! Ну, был бы просто самодержцем где-нибудь в Самарканде или, скажем, в Бахчисарае… А в Москве!.. В Москве на такой должности ухо надо держать востро, а брюхо полным.
Проснулся он как-то спозаранок, а тут тебе и Дмитрий Кожемяка с Васькой Косым из головы не выходят даже в честь похмелья. И татары ещё какие-то, и бабы-полюбовницы. А с утра пораньше ещё и юродивые да скоморохи, да дружинники в портках вокруг – ну, всё как обычно. Вповалку лежат в шатре и вокруг шатра, если внимать дружному храпу спящей челяди. И что делать рабу Божьему в царственных веригах в таком случае? На какие галеры подаваться? Что остается? Правильно, довериться самому Богу. Но… Богу доверяй, а с чёртом дружбу не теряй.
Василий поднялся с пуховиков, отер вспотевшее лицо подвернувшейся под руку шапкой.
«Братья, твою мать! Выперли-таки на чисто поле! Да, выперли, ну не совсем в чисто поле. Река какая-то рядышком… – сообразил он, оглядевшись. – Ага, пожертвования иль что ещё попросят – я тогда им ещё это гостеприимство припомню…» – Василий был очень даже злопамятным.
Однажды, когда папаня незабвенный разбил глиняный горшок на его голове, шибко удивился тогда Василий – где гречневую кашу греть теперича надоть? Папаня тогда совсем уж охренел от тоски похмельной и обрек его на подвиги. (Дал пинок под зад, то есть. Напутствовал. Ну, по-родительски…) Папаню вскоре… схоронили. И хоть было ему тогда лет десять, но он уже освоил все атрибуты и правила будущей власти, даже девок щупать привык. (Но только пока щупать). А потому всякие дурацкие слухи про столь странную скоропостижную кончину папани своего Василий решительно пресекал. Да что там отец? Василий даже домашних питомцев – кошек, собак, девок паскудных, девок для утех, старушек-повитух, старушек-посудомоек и поломоек – наказывал один раз, сурово и жестоко. Потом набирал новых.
Единственное утешение – матушка Софья. Надежда и опора. Хотя нрав у родительницы… Василий поежился до дрожи в теле, потом сладко зевнул. Он был приучен с детства молиться сразу же после пробуждения. Но сейчас ничего из заученных молитв не вспоминалось. Верил ли он в Бога? Жизня… Слишком много в ней соблазнов. Пока до веры в Бога доберёшься, там, глядишь, и без него всё, чё надо, утрясется. Была бы власть… А тут монастырь и братия непутёвая… Поневоле умные мысли искать приходится. И тут до Василия дошло:
«Вчера эти твари в рясах забрали всех овечек из обоза, всю птицу битую и даже капусту квашеную! Что за праздник по святцам был? Хотя у монахов всегда праздник при виде чужого добра, итить твою кочерыжку…»
Капало. Но небо ещё молчало, укутавшись в предрассветные облака: ни тебе грома, ни тебе молний, ну, никаких знамений. Василий почувствовал сырость под собой. Накапало неплохо – штаны и рубаха пропитались влагой. Василий содрогнулся пред туманными видениями… Хотя вокруг сумерки – самое место и время для них. И кто-то в морду сапогом: «Больно. Свой, значит…» Появился вначале грязный, чуть позже облизанный сапог. «Хм, а сапог-то мой, запасной… Мо-о-нашка. Монашка… Монашка?! В мужском монастыре? Да ещё в таком голом, непотребном виде? Грех. Вспомнил: паломница ведь. Не-ет, монашка… Это они так на строительство монастыря денежку собирают… А где другие с ней? Сволочной грех…»
Но чужая пьяная бормотень и по-сонному вялые бабьи взвизги продолжались, отпугивая появившуюся было святость в мыслях: «Монашка (если это монашка) очень даже ничего. Ишь, раскинулась как. Волшебно. Свят, свят… Монашка. Братья – козлы. Дикая страсть. Попа или жопа? Она самая. Монашка. Ах, да, рядом же срубы Покровского женского монастыря. Дружно живёт братия с сестрами… Дружно, ничево не скажешь… Колдовство какое-то. Война? С кем?! С татарами? Ах, да… Али со своими? Со своими – одно паскудство. С татарами лучше. Подарки и так далее, водка, девки и молебны… И хде татары? Подать их сюда… Воевать идем… Забью насмерть. Хто против? Хто супротив воли моей? Забью, снасильничаю, на дыбу посажу… Свободу слова и веры объявлю. Будете знать, без меня передеретесь все и переебётесь…» – мысли у человека, барахтавшегося под полуразвалившимся шатром, сталкивались, путались между собой и отскакивали проблесками сознания, смешиваясь с предрассветным внешним миром.
«Ах, в Суздале нас не примали? Мозги им вышибу! Князь я или не князь? И хто там орал, что я какой-то там… Как эти монахи бормотали, дай-ка вспомнить… Не венценосный? Слово-то какое. Точно игумен. Ученость свою показывал… Ещё и объяснять пытались, мол, я хуже самозванца. Молчать! Царь я или собака пуганая?»
Да, уважаемый читатель, это было обычное пробуждение обычного монарха на Руси. Они же сами изумляются границам дозволенного им. Изумляются и пугаются, подозревая, какой кошмар возмездия за эту вседозволенность полагается.
– Батюшки-светы… – заныло что-то рядом под грудами одежд невероятным сивушным перегаром.
– Молчать. С басурманами воевать идем… – молвил кому-то в пустоту за полог шатра Василий и тут же охнул от изумления. В предрассветных сумерках он увидел ряды татар, бегущих к лагерю царского воинства с саблями наголо.
– Охренеть, ну и померещится такое… Свят-свят! – только и нашёлся, что сказать великий князь. Перекрестился и вернулся снова на мокрые от пота перины. Но не тут-то было.
– Православные, к бою!! – возопил кто-то из протрезвевших воевод. Василий с досадой прислушался: на реке Каменке испуганно захлопали крыльями утки и закрякали на всякий случай точно не по-русски – много стран они пролетают за год, много языков слышат. На котором закрякали? Молчит о том не одна летопись. Их двоюродные сородичи – гуси – Рим спасли… Но разве можно гогот гусей с кряканьем утиным боязливым сравнить?
«Заутренняя служба поди начинается, – подумалось Василию, и он ещё раз сладко зевнул. – Ишь, как монахи стараются – всю живность в округе на ноги подняли…» Он снова захрапел, но ненадолго…
Внезапный грохот и визг сражения изумил и несколько испугал его.
– Православные, с нами Бог! На басурманов!.. На басурманов!.. Навались, родимые! – надрывался совершенно уже трезвый, очередной, не на шутку изумленный воевода Игнатий с горсткой полуразбуженных вояк. Но вряд ли кто его ещё услышал – часть воинства доблестно храпело беспробудным сном, другая часть, пребывая в полузабытье, силилась ещё немного пображничать. Некоторые, правда, спросонок стали поворачиваться на другой бок, приняв истошные вопли за команду повернуться. А грохот ударов мечей в щиты всё продолжался. Воеводу поддержали только дозорные, начавшие пить ещё до всеобщего праздника отмоления всех грехов в монастыре и потому проспавшиеся до трезвости ожидания выпивки и чуток для этого не опохмелившиеся. Василий подумал, что дыбы для паникера-воеводы маловато будет:
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=69565297&lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
