Ярина Николаенко "Бу Си До. Шаманский буддизм"

Бу Си До. Шаманский буддизм
Наталья Потупчик

Ярина Николаенко

Шаманка Ави из параллельного мира попадает в тайский буддийский монастырь. Вместе с ней курс медитации будут проходить и другие практикующие, в том числе и её двойник из этого мира.

Бу Си До

Шаманский буддизм

Ярина Николаенко

Наталья Потупчик

© Ярина Николаенко, 2023

© Наталья Потупчик, 2023

ISBN 978-5-0060-4820-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Данная книга является художественным произведением, не пропагандирует и не призывает к употреблению наркотиков, алкоголя и сигарет. Книга содержит изобразительные описания противоправных действий, но такие описания являются художественным, образным, и творческим замыслом, не являются призывом к совершению запрещенных действий. Автор осуждает употребление наркотиков, алкоголя и сигарет.

Глава первая: Ави

Когда мой дом подожгли, я не была к этому готова. Не было потайного хода через погреб, да и погреба не было. Друзья кончились еще в тот момент, когда новый царь возомнил себя Богом, и моя работа стала запретной.

Я села в кровати поудобнее и обняла колени. Задыхаться я начну быстрее, чем огонь опалит мое тело, но ох, как же не хочется умирать.

Я закрыла глаза. Вдохнула пропахший гарью воздух глубоко, как можно глубже. Перед внутренним взором я увидела проход, дупло в огромном дереве, корни которого простираются на много метров. Я вошла туда и взмолилась: «Духи, помогите мне!»

Я не была опытной шаманкой, все мои знания появились у меня от бабушки. Так получилось, что мне пришлось стать отшельницей, я сама этого не выбирала. Люди мне нравились, но сторониться они меня начали еще с детства, будто бы им рядом со мной было страшно и некомфортно. Когда однажды я прибежала в слезах к бабушке, она посмотрела мне в заплаканные глаза и сказала, что знает, где я смогу найти себе пристанище. В этот месте она провела молодость, но бросила этот дом из-за своего мужа, как она шутила, ещё более крутого шамана, чем она сама. И не думала возвращаться, собиралась похоронить свое прошлое, но вот не вышло, во внучке проснулся дар. Поэтому бежала с ней в лес. Сидела в тихой избушке, чтобы в радиусе двадцати километров не было ни трассы, ни дома; ходила в баню в соседней пристройке, утопая по колено, а то и по пояс, в сугробах, сушила собранные летом травы и варила компот из черноплодной рябины. По весне разбивала огород и сажала картошку. Добывала клеёнки для парников и выращивала за короткие два месяца лета продуктов на всю зиму. А по вечерам мы сидели в тишине, вглядывались в темноту и благословляли этот мир, насколько могли, насколько возможно. Потихоньку отпускали свои мысли, учились видеть не глазами, а душой, слушать интуицию, не умирать от ночных кошмаров, которые на самом деле и не кошмары вовсе, а духи, которые хотят познакомиться с такой чудной и неумелой ведуньей. Все же бабушка была намного сильнее и талантливее. И красивее. Было ясно, за что ее посреди леса дед нашел и увез в столицу, в красивую жизнь. Но судьбу не выбирают, меня этот мир не принял, единственный способ выжить был таким.

После дупла шел темный землистый тоннель, похожий на нору, Духи-помощники молчали, и мне пришлось пробираться в полной темноте. Я чувствовала, что по тоннелю уже ползут чужеродные сущности, мерзкие многоножки, они захватили не только внешний мир, но и само наше мироздание. Наверное, через несколько минут я умру, и все попытки спастись бесполезны.

Магия ушла из этого мира, подсказывает мне интуиция, пока я иду по скользкому темному тоннелю.

Тоннель на минуту становится капельку светлее. Маленькая золотистая бабочка освещает его стенки, порхая у меня перед носом.

Ко мне люди всегда приходили неохотно, только когда жизнь припечет и ничего больше не помогает. Благодаря им у меня были теплые валенки и пуховик, чай и оленина, сама я охотиться не умею, а людей, на что угораздит, то и несут, я им не препятствовала. Лечила их заговорами, бабушка научила, иногда видела энергетику человека и могла поправить что-то руками, Ох, как же корежило меня после этого. Иногда травы помогали справиться, тут, где я их собираю, нет людей, нет чужих энергий, которые все пачкают и делают бесполезным, поэтому и простой зверобой мог творить чудеса.

Но люди меня не спасли, не предупредили, они, как крысы, бегут, адаптируются к условиям, заботятся только о себе. Я узнала о том, что происходит, месяц назад, когда мои духи еще были со мной. Прекрасный снежный барс, что дает победу над всеми страхами, мудрая рысь, которая покровительствует интуиции, бесстрашный сокол и бескрылый серебряный дракон. Они показали мне то, что стало с нашим миром и сказали, что надо бежать.

Моя бабушка поняла бы, куда бежать, но ее не стало несколько месяцев назад. По завещанию я дала ее тело склевать орланам и не проронила ни слезинки на ее похоронах. Все мы там будем. Теперь я понимаю, что бабушка очень изящно сбежала заранее, а меня и в известность не поставила о надвигающейся беде. Птицы отнесут части ее тела в разные стороны света, где она удобрит землю и прорастет березами и сон-травой, луговым клевером и сиренью. Ее дух растает в воздухе, и она возродится в облике птиц или духов природы, если больше не захочет материального тела.

Между вдохом и выдохом рождаются целые вселенные, но мне надо спешить, мое дыхание вряд ли позволит родиться чему-то существенному. Я просто не хочу умирать.

Я побежала за бабочкой, оставаясь телом в той же задымленной избушке. Пару раз споткнулась о лианы, распростертые на скользком полу пещеры, несколько раз чуть мысленно не закричала при виде огромных многоножек, но продолжала бежать.

Куда могли уйти мои помощники? Согласно нашей религии, их могли похитить и держать в заточении. Это те части моей души, которые дают силу для магии и помощи другим, а теперь я почти полностью беззащитна. С золотым мотыльком вряд ли можно сотворить настоящее чудо и тем более спастись. Но я продолжала молить «Пожалуйста», и в какой-то момент золотом стало залито все перед моими глазами. Мне стало очень спокойно, показалось, что я в безопасности. Можно не переживать ни о чем, все проблемы решатся сами собой. Возможно, так выглядит смерть у тех, кто никого не убивал при жизни и вел праведную жизнь? Но была ли я праведницей? И умерла ли я?

Спокойствие ушло, а золотые отблески стали более четкими. Я разглядела острую шпилеобразную крышу, по краям загнутую так, будто бы в ней живут птицы, которые вот-вот оживут и понесут чудесное строение в небо. Белые колонны подпирали удивительный верх здания, а у подножья ступеней резвились молодые драконы, серебрящиеся зеркальной чешуей под обжигающим палящим солнцем. Горячий ветер доносил аромат, не сравнимый ни с чем, что я знала раньше. Как если бы сирень и ландыш разбавили кленовым сиропом и развеяли эссенцию по ветру. Один из цветков, белоснежный, с краснотой в середине, размером с мою ладонь, приземлился к моим ногам. Я вдохнула полной грудью. Как же здесь все-таки жарко.

Наверное, огонь подобрался к моей кровати и сейчас я сгорю заживо, – решила я, и, чтобы убедиться, приоткрыла один глаз.

Но нет. Даже самой слабой бабочки, чьих сил я ни во что не ставила, всегда гордясь только рысью и барсом, оказалось достаточно, чтобы переместить меня в другой мир. Как? Неосознанно? Силой желания жить. Я вряд ли смогу узнать, как именно я смогла избежать гибели от рук царя-фанатика в лесной избушке, но это и не важно. Сейчас я сижу на асфальте перед золотой аркой, ведущей в чудесный храм.

Я замерла. Встала. Хотела было развернуться и пойти в противоположную сторону от храма, но ноги словно приросли. Я вздохнула, закрыла и открыла глаза. Прекрасное голубое небо. Как давно я его не видела? В моем мире дым от огня давно заволок все.

Я попыталась еще раз оторвать ногу от земли, но она словно корни пустила в асфальт. Значит, мне в храм? Я обернулась и со смирением посмотрела на него. Что ж. Надеюсь, бабочка не вывела меня из одного кошмара, чтобы привести в другой.

Я решительно зашагала в сторону храма. В любом случае, мне пока больше некуда идти.

***

Вокруг кипела жизнь. Мужчины в просторных оранжевых одеждах, мешком болтающихся между ног, но иногда оголяющие одну сторону груди, шли рядком вдоль дороги, в руках держали чаши, наполненные фаст-фудом и странными жижами в пакетиках (как я потом узнаю, это их традиционная еда, ух, и забористая же она на вкус, видно, чтобы выработать смирение духа). Прямо у ворот храма одному из монахов было очень плохо, я это заметила по черным синякам под глазами и дикому взгляду зеленых глаз. На него никто не обращал внимания, а мне уже намекнули, что лишний раз женщине с монахами разговаривать не следует, поэтому я прошла мимо. Через дорогу находился рынок с фруктами, которые я никогда не пробовала. Желтые и продолговатые, похожие на лимонов-переростков; покрытые черными волосами красные шары (как мошонка медвежонка, улыбнулась я пошлым шуткам бабушки, которые всплыли в памяти); оранжевые «колбасы» с черными косточками, похожими на рыбью икру – все было в новинку.

Я прошлась вдоль рынка и настороженно втянула ноздрями воздух. Пахло неаппетитно. Рядом жарили свинину, но аромат был сладко-приторный, еще в паре шагов готовили непонятную субстанцию, которую я видела до этого в чашах у монахов, ее заливали в одноразовые целлофановые пакеты. Я свернула направо и обнаружила деревянную постройку, на сводах крыши которой звенели бронзовые колокольчики. Она была такой же воздушной, как и храм, который я видела неподалеку, но, когда я вошла туда, монахи замахали руками и показали, что мне идти в этом направлении. Сказали что-то наподобие «фаланга[1 - имеется в виду «фаранг», так тайцы называют всех иностранцев. Иногда это слово считается пренебрежительным, поэтому здесь мы играем словами – лучше быть экзотичным фламинго, чем нежеланным фарангом :)]” или «фламинго» и показали, что мне сюда. Фламинго, значит. Редкая, экзотическая птица, которую чудом занесло в эти края. Что ж, это вполне ко мне относится.

Я опустила глаза и заметила маленькие статуэтки слонов у ступеней постройки. Ветер донес аромат невиданного цветка, который перебил все несочетаемые запахи с рынка. Мне – сюда.

Я ступила на пустынную вычищенную асфальтовую дорожку и пошла вперед. Солнце нещадно ослепило меня, я и отвыкла от такого света после стольких лет в лесу, и я ускорила шаг. Справа находился тенистый парк, но он был окружен заборчиком, а все места в тени были заняты щебечущими брюнетками в белоснежных одеждах. Это очень отличалось от пыльных футболок и протертых джинсов уличных жителей, но разглядывать более детально я не стала.

«Мне нужно более уединенное место, чтобы спрятаться от жары», – решила я.

Еще несколько шагов, и меня слепят отблески золота у статуи сидящего под воздушно-кружевным зонтом мужчины. Статуи мужчины.«Местный царь?» – мелькнуло в голове. Но нет, в отличие от Романа, которого я однажды видела в своем подсознании, пока мои духи-помощники не были похищены, при виде этого золотого мужчины меня охватило легкое чувство зависти, пока еще неведомо, к чему. При виде же царя Романа тело сковывало будто бы льдом, и душа леденела от ужаса. Пройдя мимо статуи, я пошла прямо, но проходящий мимо мужчина в белом показал, что мне надо снова повернуть. Сплошные повороты. Один налево, потом – направо. Дальше идешь вдоль домиков, из которых доносятся смех и музыка, потом – вдоль тихих. Аромат становится все сильнее, и при мысли о том, что есть город с его жареной свининой и пластиком под ногами возникает только брезгливость и приступ рвоты. Я наконец вижу эти деревья, невысокие, как яблони, сплошь усеянные цветами, белыми, розоватыми или красными в центре, с ободком на лепестках цвета закатного солнца, с крупными, обожженными листьями, шуршащими, как наши клены в октябре.

«Не хочу никуда. Разве только в место, где попрохладнее».

Открывается калитка слева, и из нее выходит грудастая женщина, выше меня на голову и абсолютно лысая. Хотя какая женщина, совсем девчонка, просто изможденная каторжным трудом, который никто не видит. Вся она облачена в абсолютно белоснежную одежду (как же непрактично, особенно если ты живешь в этом душном пыльном городе!). Одежда скрывает всю женственность и кажется катастрофически неудобной, будто бы призванной создавать страдания.

«И как она в ней передвигается», – с сожалением думаю я.

– Вы к нам? – равнодушно спрашивает девушка, оглядывая меня с ног до головы, как будто бы с тонкой ноткой неприязни.

Я на всякий случай тоже оглядываю себя. Свободная льняная рубаха, когда-то бирюзовая, теперь покрытая налипшими комьями грязи (это когда я убегала от поджигателей, я их заметила, когда собирала дрова в лесу, вот ирония), свободные фиолетовые штаны-алладины (наверное, сказка про джинна из лампы есть во всех мирах, а до жизни в лесу я мультики любила) и собственноручно бабушкой сшитая обувь из кожи оленя, с грубыми швами небесно-голубых нитей.

Я потерла одним носком мокасина о другой. Жизнь в лесу дает о себе знать, общаться с людьми я привыкла в небрежно-приказной форме, ведь я их спасала и требовала к себе уважения. Все, как бабушка учила. Здесь же никаким почтением и не пахло, и, судя по всему, почтение должна была оказывать я. И не подумаю.

– Ага.

– Вы заполняли форму? – все же не ошиблась, в ее голосе явно какое-то недовольство.

– Нет, я только сегодня приехала.

– У нас нет свободных мест, вам придется пожить в общей комнате.

«Вот черт. Да я лучше в лесу буду жить», – мелькнуло у меня, и тут же погасло. Вспомнился мой лес, который, наверное, горит синим пламенем вместе с моей избой и моим прошлым. Весь мой мир в огне.

Бабушка ничего не говорила о том, как приспосабливаться. Если бы ведунство было о приспособлениии, не бежали бы мы на берега озер и в горы, не растили бы картошку на возделанной тяжелым трудом клочке земли, а селились бы в человейниках посреди города. Но тут же мелькает и другое – если бы смысл нашей жизни был только о комфорте, то не лечили бы мы пришедших взамен на шмат оленины, а витали бы в небесных далях вместе с духами наперегонки, не ходили бы к богам на чаепитие и не учились танцевать со звездами темной ночью в полнолуние перед кронами качающихся елей. Было в моей жизни приспособленчество, так что и сейчас можно гордость свою утихомирить.

…Мне достались матрац и квадратный мат для медитации на втором этаже небольшого деревянного домика. На первом этаже валялись пять или семь походных рюкзаков, на кухне кто-то готовил чай. В животе заурчало, но никакой еды у меня, конечно, не было. Мне сказали, что завтра будет кормежка в 6 утра, и я тут же завела выданный будильник на это время. В 4, как здесь принято, я и сама проснусь, а вот завтрак – дело святое.

Только в ванной я смогла найти уединение; возле моего места для медитации постоянно сновали девушки, каждая погружена в свой внутренний мир и меня будто игнорируют. Много. Слишком много людей все равно. Я закрылась в санузле и стала обдумывать произошедшее: обычно в шаманских путешествиях задействован только дух ведуна. Ты закрываешь глаза и оказываешься перед вратами в нижний мир, и там, пройдя через подземный коридор, ты встречаешь те знания и образы, которые тебе нужны в данный момент. То, что предстанет перед мысленным взором, может быть чем угодно, от картин твоего собственного прошлого, до невиданных мест, где ты никогда не была. Когда мой дом подожгли, я ушла во внутренний мир, чтобы спастись, но я понятия не имела, что получится. Каким-то чудом в этот раз в путешествие отправилась не только моя душа, но было перенесено и мое тело. Это незнакомый мне мир, хоть он и похож своими благами цивилизации на наш. В моем мире царила обрядовость. Ведунов почитали, к ним шли за помощью. Их было не то, чтобы много, и в обычной жизни простые люди сразу не уживались с потенциальными колдунами, сторонясь их. Но в моем мире были знакомы с таинством шаманского пути, с уважением относились к знакам и образам, пришедшим во время снов, знали о духах-похитителях, которые питаются чужим гневом и обидами, да и любыми, впрочем, сильными эмоциями. Знали о духах леса и гор, просили у них покровительства и редко строили жилище без проведения ведунского обряда просьбы о прощении и разрешении на новое жилье.

Может быть, я до чего-то и додумалась бы, но в дверь постучали. Да, я здесь не одна. Если не усну, попробую войти в шаманское состояние перед сном, чтобы еще раз попробовать со всем разобраться.

Я быстро обтерлась выданным мне полотенцем, надела белую одежду, как у тех женщин, что сидели в парке на входе, с сожалением посмотрела на свою, такую родную, как часть души, одежду, и сложила ее в тканевую сумку, пообещав постирать чуть позже. Щелкнула задвижкой двери и встретилась глазами с другой девушкой. Внешне она не выражала недовольства, даже улыбалась, но все внутри меня перевернулось от нахождения рядом постороннего существа. «Она что, ненормальная? Могла бы и злость показать, что она тут корчит?» Я вспомнила отношение своих одноклассников, когда я еще была простой девчонкой, и точно могу сказать, что нормальные люди так себя не ведут. Прошла мимо к своему матрасу. Вспомнила, что мне говорили делать: поклон, ходячая медитация, сидячая медитация. Надменная девчонка, неприветливо встретившая меня, объяснила, как этим заниматься, и я решила попробовать.

Всего лишь десять минут. Какая мелочь в рамках мироздания, даже мои путешествия к духам занимают часы, а здесь… Но как же много всего происходит в любую секунду. Звуки птиц, звон посуды на первом этаже, воспоминания о бабушке, гнев за надменность училки, точно, так и буду ее называть, училка, стоп, стоп, стоп, думание, думание… и чем я занимаюсь здесь? Что за бред? Сомнение, сомнение…

Десятиминутных раундов мне более чем достаточно, и страшно подумать, что мне придется заниматься этим больше одного дня.

Глава вторая: Phra Тарас

Вспышка. Боль. Чьи-то голоса. Опять вспышка. И снова боль. Люди вокруг пляшут и смеются. Вспышка. Боль. Ругань, бьется посуда, плачут дети. Снова вспышка. И опять боль. Картинки чужих жизней мелькают перед глазами одна за другой. Я слышу их голоса, их мольбы, желания и страхи, сразу всех, одновременно. Эта какофония не прекращается ни на секунду.

Все вокруг просто рассыпается к херам на куски. Мир совершенно зыбкий и непрочный. Взрывается голова от боли. Невыносимая тоска и горечь о судьбе совершенно незнакомых мне людей. Что же со мной творится. Не хочу все это. И все, что мне сказал этот старый пень – Осознавай.

Хотя бы попытаюсь встать. Сколько я тут сижу? Час, два, а может и больше. Очередной приступ всеведения и всезнания накрыл меня на рынке. Надо уползти отсюда, слишком много людей. Мне плевать на их беды и несчастья, на их долбанные страхи и сомнения. Ладно, Тарас, соберись.

Вынужден признать, что вариантов не много. Придется опять идти в храм к этому сумасшедшему деду. Снова ходить и сидеть целыми днями и жрать этот сбалансированный корм. Дед будет доволен, что я приполз. Да похер, все лучше чем вот это вот.

Шатаясь, я поднялся с бордюра. Солнце слепило. Я прошел мимо рынка, свернул направо, пошел мимо тенистой зеленой аллеи. Голоса в голове утихали, людей вокруг становилось все меньше. То тут, то там мимо проплывали оранжевые и белые одежды. Вот уже знакомая улица и Бу Си До стоит и взглядом приглашает меня, он всегда появляется, когда нужен.

– Тарас, друг мой, настало время и тебе надеть одежду послушника и вступить в наш орден. Тебе сейчас трудно принять решение, но поверь мне, и я помогу тебе разобраться. Не у многих открываются силы, подобные твоим, это дары осознанности, у каждого они свои. Как Будда, ты можешь видеть будущее и прошлое. Много лет назад мой учитель мне сказал то же самое. Пришло время.

– Я не пойду в монахи. Я хочу это остановить. Это мучительно. Вы же можете это прекратить? Пожалуйста! Все что угодно, только не это.

Старый монах с грустью в глазах отрицательно покачал головой, – Тарас, мальчик мой, это и дар и проклятье, здесь ты сможешь развивать свои навыки, но за воротами храма тебя ждёт только боль и отчаяние, пока это не сожрет тебя изнутри, выжжет дотла, и ты уже не сможешь различить где твое, а где чужое. Не сможешь вернуться.

Я понял, о чем он говорит, я однажды прожил десять лет чужой жизни, а потом оказалось, что не прошло и получаса, как закрыл глаза. Я нервно сглотнул, видимо, выбора у меня особо нет. Учитель протянул мне оранжевый сверток и улыбнулся.

***

Вернувшись к себе в кути, я всё-таки нашёл в себе силы для медитации.

«Поднимается – опускается – сидит – касается… Поднимается – опускается – сидит – кусается…»