По ту сторону крыши
Aliel Krit
В какой момент жизнь пошла под откос, причём стремительными кульбитами, – не знаю. И почему я склоняю голову в жалкой пародии на честность – тоже. Но мой колокол уже не просто звонит… он бьёт набатом. По Нему.Как с этим справиться? Начав с неправильного момента, можно повторить те же ошибки. Поэтому я вернусь к началу и попробую снова.В то лето, что пронеслось будто торнадо. В живых не остался никто.
Aliel Krit
По ту сторону крыши
О том, чего никогда не было
с тем, кто всегда будет…
Первая любовь
Не бойтесь любить,
бойтесь быть любимыми.
Я впервые влюбился здесь – в кабинете моего дедушки. Мне было семь, когда застеклённые двери неохотно поддались нажатию морщинистой руки и впустили меня в маленькую комнатку. В центре – большой деревянный стол, заставленный стопками тетрадей и кружками чёрного кофе без сахара, от которых непременно на глянцевой поверхности оставались коричневые разводы. За ним – встроенный в стену шкаф с такими же застеклёнными дверцами, что на входе, только со шторками изнутри. Печатная машинка и керосиновая лампа на столе, ещё одна на приставной консоли у входа – окон, выходящих на улицу, в комнате не было. Каморка всегда была закрыта: ключ дедушка носил на шее. Так во что же я влюбился в этом кабинете? В запах янтарных одуванчиков и типографской краски, в трещинки на жирных ножках стола и кресла. В мир, которого нет на карте и о котором я мечтаю по сей день, потому что влюбился слишком сильно. Оно всегда так бывает.
Порой дедушка работал до позднего вечера. Зажигал керосиновую лампу, наполнял машинку краской и закрывался в своём кабинете. Следующие часы он проводил за проверкой тетрадей и написанием планов уроков. Да, он был учителем языка и литературы в деревенской школе. Детей в ней училось немного, классов было всего восемь. Собственно, и самих учителей можно было пересчитать по пальцам одной руки. Но это лишь укрепляло авторитет дедушки, жители деревни частенько заходили к нему за аккуратно написанными заявлениями, за книгами и просто за советом. Школьники оставляли на полях тетрадей маленькие послания, выведенные хоть и неуклюже, но от всего сердца. А сердца у детей большие, даже больше, чем китовые. Я сам в этом не раз убеждался, когда стал старше.
По окончании работы дедушка закрывал двери на ключ и ложился спать. Его с бабушкой комната была самой дальней. У трёх стен стояли потёртые металлические кровати: на двух, напротив друг друга, спали дедушка с бабушкой, на третьей лежали горы матрасов и подушек. Когда я забирался на эту кровать, то становился выше дедушки! Признаться честно, вначале она мне и предназначалась, но в первую же ночь я переселился в зал. Всё дело в ужасном храпе бабушки, который сотрясал весь дом точно проезжающая мимо танковая дивизия. Только не говорите ей об этом – она, конечно, станет всё отрицать, да ещё и выставит вас виноватыми. Я проверил это на себе, когда утром следующего дня попытался объяснить, почему спал в зале. Бабушка вся насупилась, без того тонкие губы собрались в едва заметную линию, прожилка на лбу взбухла, а брови сошлись в переносице. Зрелище воистину пугающее. Если бы не вовремя подоспевший дедушка…
Моя кровать в зале стояла точно у входа в кабинет. Когда, бывало, дедушка работал ночью, перед сном я слышал глухой стук клавиш печатной машинки и тихое бормотание. Вот он сдвигает каретку в начальное положение, зажимает новый лист держателями с обеих сторон, опускает рычаги общего гашения и протирает пухлую линейку кончиками пальцев, слегка надавливая, чтобы бумага лучше прилегала к печатному валику. Изношенный механизм «Аркадаша[1 - arkadas (тур.) – друг]» временами жалобно стонет, но не останавливается. Я полюбил печатные машинки благодаря этим звукам. Со временем их становилось всё меньше, выпуск подобных устройств постепенно сошёл на нет. Уже будучи взрослым, я всё же купил старенькую «Континенталь» и писал свои тексты только на ней, снова и снова возвращаясь в заполненную летом комнатку.
Дедушка вообще любил ночи. Часто мог просидеть на веранде до самого рассвета. Расположение дома для такого занятия было наилучшим: одноэтажная постройка стояла на возвышенности, отчего наш дом как бы выглядывал за остальными. К облупленным железным воротам вела горка под крутым наклоном. Двор был большой и каменистый, с единственным растением в виде дерева тута[2 - tut (тур.) – шелковица] прямо по центру. Его массивные кроны накрывали двор, будто зонтик. В жаркие дни сквозь листья пробивалось солнце, образуя на земле паутинку из тени и света. Все окна, а было их только два, выходили во двор. Первое – стеклоблоки, которые, подобно пчелиным сотам, плотно прилегали друг к другу и образовывали стеклянную мозаику в стене. Второе – деревянное окно с двумя створками, каждое лето меняющее свой цвет. Это было нашей с дедушкой традицией. 31 августа мы брали банку краски, обязательно яркой, и покрывали ею выцветшую деревянную раму.
Совсем забыл про других обитателей дома – две коровы, один телёнок и три барашка. Небольшой курятник рядом и пасека за домом. Я был на ней только однажды, но расскажу об этом позже. Обязательно расскажу, только дождитесь. В противоположной стороне двора стояла летняя кухня. Точнее – большой гараж из металлических листов и такой же металлической крыши, уже давно проржавевшей: некогда серебристая постройка теперь была медно-коричневой. Огромный деревянный стол в центре каменистого пола, газовая плита, кирпичная печка, много тумбочек и одинокий шкаф в углу, до краёв наполненный разноцветными баночками со специями. Их бабушка использовала много, особенно любила куркуму – ярко-оранжевый порошок, отдающий слабой горчинкой, но очень ароматный. Пряности были везде: и в сладостях, и в мясе, и в тесте. Даже чай бабушка заваривала, добавляя разные травы и веточки. Дедушка в шутку называл её ведьмой каждый раз, когда в самоваре закипала зеленоватая смесь.
С летней кухней связано большинство моих воспоминаний о бабушке. Она была человеком тихим и немного холодным. Казалось, ей ни до кого нет дела, но я знал, что она заботится о других не меньше дедушки. Просто держится всегда в стороне, не вмешивается в чужие дела, а свои ведёт молча. Думаю, в этом и есть её счастье.
У нашего дома была своя маленькая особенность. Так как стоял он на высоте, то крыша соседского дома была как бы продолжением нашего двора. Да-да, каменистая земля резко переходила в серую черепицу, немного подпрыгнув. В крыше был люк, из которого частенько выглядывала лысая голова Рохана. Он был наполовину индусом и преподавал историю в той же школе, что и дедушка. Последний любил называть дядю Ро Буддой – тот носил длинную юбку – саронг и красную хлопковую рубашку до колен. Рохана это не обижало, наоборот – в ответ на такое обращение он обычно складывал ладони в молитвенном жесте и кланялся. Дядя Ро был частым гостем в нашем доме. Жена его скончалась задолго до моего рождения, так и не подарив мужу детей. Так что жил он в доме вместе с собакой, которой дал говорящее имя Ману[3 - с индийского – человек]. Прямо через люк в крыше дядя Ро выходил к нам во двор, и тогда дедушка доставал нарды, а на столе уже закипал самовар.
Иногда к нам заходила бабушка Аяне – грузная женщина лет семидесяти. Седые волосы она прятала под платком, а вот золотые серьги всегда свисали с растянутых мочек. Эти украшения – подарок от отца, которого забрала война. Его и двоих братьев, так и не вернувшихся домой. Ая была человеком грубоватым, выражалась немного резко и вообще за словом в карман не лезла. Но когда дело доходило до книг, сразу менялась. На губах появлялась улыбка, глаза становились чуть теплее и морщинки на лбу разглаживались. Она не умела читать и писала с трудом, но часами могла слушать, как дедушка пересказывает книги, которые когда-то прочёл. Больше всего ей нравилась история про красавицу Лейли и обезумевшего от любви к ней Каиса, которого прозвали Маджнун[4 - с арабского – безумец].
Как вы уже поняли, друзей моего возраста у меня не было. Нет, детей в деревне имелось много, и дедушка с бабушкой часто советовали мне подружиться с кем-нибудь, но, будучи единственным ребёнком в семье, я слишком привык к обществу взрослых. А потому и здесь не нуждался в друзьях-детях. Особенно здесь. Почему?
Есть в деревнях один большой плюс – неподдельное ощущение свободы. Когда просыпаешься с криком петуха, выбегаешь на улицу и вдыхаешь холодный запах утра. Откуда-то снизу доносится ленивое мычание коров, идущих пастись в раскинувшиеся зелёным ковром поля, в нос ударяет запах только что извлечённого из печи хлеба, а из сарая выходит с ведрами свежего молока бабушка. Дедушка ставит пузатый самовар на стол, и становится понятно, что без него в этом доме было бы слишком пусто. Как и без горшочка со сметаной, всю ночь простоявшего в холодильнике. Да, сметану, масло и творог бабушка делала сама. Вставала на рассвете, доила коров и уходила в летнюю кухню. Собирала сливки по горшочкам и отправляла в холод. Сметана получалась желтоватой и густой, слегка отдавала чем-то сладким и пахла… бабушкиными руками.
Но до этого я девять месяцев ждал момента, когда отец войдёт в мою комнату с билетами в руке, которые означали только одно – лето в деревне: дни, наполненные теплом, уютом и светом. Я нисколько не расстраивался, когда родители уезжали через неделю после нашего приезда к дедушке с бабушкой. Возможно, я не скучал по ним и эти три летних месяца. Вы не подумайте: я люблю своих родителей, даже больше, чем они могут себе представить! Но в деревне у меня просто не было на это времени. Особенно в то лето, о котором я хочу вам рассказать. Тогда произошло многое, что перевернуло мою жизнь с ног на голову и раскрутило на 180 градусов. Именно тогда я впервые услышал от дедушки про крепость.
Случилось это, когда однажды ночью я пробрался к нему в спальню, чтобы стащить ключ от кабинета. Дедушка тут же проснулся, стоило моей руке потянуться к его груди. Я испугался – думал, что меня отругают и волшебной комнаты мне не видать, как своих ушей. Но дедушка не стал меня отчитывать, он лишь слабо улыбнулся и потрепал меня по волосам, сказав:
– Человек – это крепость.
– С драконом на самом верху башни?
– И жандармами по периметру, и лучниками в стрельницах, и, конечно, крокодилом в пруду, – дедушка мягко рассмеялся: – Однажды эта крепость станет твоей навечно и это совершенно естественно, так и должно быть. Только не позволяй никому её разрушить.
Конечно, я ничего не понял. Мне казалось, что это отрывок из какой-то сказки, чтобы меня утешить и отправить в постель. Только спустя годы я пойму, что он имел в виду, когда однажды вернусь в это место.
Я буду уверен, что кресло так и стоит у массивного стола, даже если дедушка в нём уже не сидит; буду уверен, что кабинет остался кабинетом, даже если и погрузился во мрак. Стоять перед знакомыми дверьми будет больно: ни щекочущего затылок волнения, ни будоражащего сознание предвкушения, ни бешено стучащего сердца. Я вставлю ключ в замочную скважину – раньше ручки двери были на уровне моих глаз, а сейчас…
Поворачивая ключ, я буду умолять дедушку быть там. Ведь мне до сих пор больно. Ведь я всё ещё влюблен…
Подарок цвета звёзд
Каждый является звездой
и заслуживает право на сияние.
Мэрилин Монро
Той же ночью, когда я узнал про крепость, дедушка не отправил меня в постель. Он осторожно встал с кровати, чтобы не потревожить сон бабушки (но мы-то знаем, что это бы её не разбудило) и попросил меня одеться потеплее, пока сам натягивал кофту. Прямо в пижамных штанах и резиновых шлёпанцах, мы шли с дедушкой по деревне. От неожиданности этой ночной вылазки моё детское сознание трепетало точно мотылёк, кружащийся у лампочки. Всю дорогу до холма, где у нас было тайное место возле старого дуба, я пытался выяснить, зачем мы идём туда ночью. Но дедушка только щёлкал меня по носу. Он всегда так делал, когда не хотел отвечать или был занят. Поднявшись наконец на холм и разостлав плед на мокрой траве, дедушка похлопал по своим коленям. Я послушно опустился к нему.
За спиной возвышался одинокий дуб, а почти под ногами, словно ковёр, пестрели домики. Деревня была небольшая, до ближайшего города около двух часов езды. Всего одна школа, что-то вроде клуба и парочка магазинчиков с набором самого необходимого. Оставляя меня на лето, родители всегда привозили с десяток пакетов разных продуктов. Как-то раз они и сами захотели остаться со мной, но спустя неделю к нам вдруг приехали пожарные. Один из них, размером со шкаф, неожиданно показался над крышей Рохана на подъёмном кране. Оказалось, на работе срочно понадобилось присутствие отца, а так как связи в деревне не было, то решили позвонить прямо на пожарную станцию в ближайшем городе. Что ж, план однозначно сработал.
– Сегодня я хочу подарить тебе кое-что, – дедушкин голос отчётливо звучал в ночной тишине, – но ты должен пообещать, что будешь бережно хранить это всю жизнь.
О чём только я тогда не думал! О печатной машинке, о ключе от кабинета, о соломенной шляпе, в которой он всегда выходил из дома (она была на нём даже сейчас), о новом велосипеде и о многом другом, что мне очень хотелось получить.
– Хорошо, – я закусил губу в ожидании.
– Что ты видишь там? – он указал на сотни домиков внизу.
– Деревню.
– Всё? – дедушка слабо улыбнулся и поднял голову. – А там?
– Звёзды. Много звёзд.
– Тебе же нравится космос? – я кивнул. – Ты прав, на небе много звёзд, как и людей на земле. Каждая из звёзд живёт по-своему: одни горят ярко, другие едва заметно, а какие-то и вовсе сгорают. Что случается со звездой, которая вот-вот потухнет?
– Маленькие звёзды живут дольше всех, а когда исчезают, то просто расплываются облаками газов во вселенной, – космос действительно был мне интересен, и я зачитывался книгами об астрономии. Даже на потолке моей комнаты была карта звёздного неба: – Большие звёзды взрываются. А после взрыва образуется чёрная дыра или очень плотная нер… нейр… нейтронная. Но от такого взрыва вселенной даже лучше – так рождаются новые звёзды и даже планеты!
– А что делать, если рядом случится такой взрыв?
– Но мы же не в открытом космосе.
– А если просто представить? – дедушка наклонил голову, щуря и без того маленькие глаза. В такие секунды он был похож на лиса. Моего лиса.
– Если представить… Тогда надо бежать! Бежать быстро и далеко.
– Предлагаешь оставить звезду в беде?
– Но я не могу спасти звезду! Это невозможно! – от нахлынувших эмоций я подскочил на ноги. – А вдруг образуется чёрная дыра? Меня же затянет! Зачем её спасать, если от взрыва я умру первым?
– Именно поэтому. Может, оттого эти дыры и образовываются, что никого не оказывается рядом, когда звезда взрывается?
Дедушка смотрел вдаль и лицо его, освещённое луной, выглядело уставшим. Мелкие морщинки у краешков глаз, глубокие полосы на лбу и впадинки у губ. Интересно, о чём он сейчас думает?
– Дедушка, это не смешно, – я топнул, старательно мотая головой. Так старался, что поймал лёгкое головокружение.
Дедушка тихо засмеялся и взял меня за руку, усаживая обратно к себе на колени.
– Я рад, что тебе нравится космос.
– Это ведь так удивительно! Далеко-далеко от нас происходят такие вещи.
– У нас под носом тоже немало удивительного, – дедушка снова щелкнул меня по носу, от чего я поморщился и дёрнул плечами. – Стало быть, каждая звезда и умирает по-своему?
– Конечно. И ничто не случается дважды, ты же сам так говорил.
– Говорил. Тогда запомни и то, что я скажу сейчас: в каждом человеке горит своя звезда, я дарю тебе возможность их видеть. Не дай им погаснуть, – тёплая ладонь опустилась на мою грудь.
– Но зачем мне это? – я нахмурился и, каюсь, немного обиделся. Это его подарок? Какой мне толк от каких-то звёзд, когда у всех знакомых мальчишек были велосипеды, у одного из них даже два! А что мне? Всего лишь звёзды?
– Придёт время, и ты поймёшь, как это важно.
Больше дедушка ничего не сказал, но с того момента почти каждую ночь он водил меня на холм или звал к себе на веранду. Порой он с силой сжимал ладони и долго сидел неподвижно, беззвучно шевеля губами. Потом открывал глаза и говорил, что теперь всё хорошо. Я молча наблюдал за ним и даже не догадывался, что однажды буду кричать с балкона незнакомцу из соседнего дома о его звезде, которая почти погасла. Спасение звёзд стало делом моей жизни.
Считаете меня сумасшедшим? Просто посмотрите тёмной ночью на небо. Видите звёзды? А теперь опустите взгляд на окна в домах и всмотритесь: вот багровым пламенем в сердцах танцует любовь, а здесь – этажом ниже – теплится огонь надежды в новорождённой груди. Мириады звёзд тут и там. Я получил эти огни в подарок и хочу поделиться с вами. Только не дайте им погаснуть! И не спрашивайте почему…
Туда, где о тебе помнят
Тогда пусть станет часовая стрелка,
По мне раздастся похоронный звон.
И.В.Гёте «Фауст»[5 - перевод Бориса Пастернака]
Ещё не рассвело, когда я открыл глаза и сонно потянулся, садясь на влажном от росы пледе. Фиалковое полотно ночного неба прорывала бледно-розовая полоска света – солнце не спеша просыпалось. Лёгкая дымка легла на холмы, редкий щебет птиц и стрёкот насекомых нарушал тишину. Запахло свежестью и травой. Дальние холмы, едва различимые в облаке тумана, потемнели, и только их макушки слабо различались на светлеющем небе. На плед запрыгнул кузнечик и дёрнул усиками. Я невольно поморщился, отодвигаясь назад – никогда не любил насекомых. Рука коснулась чего-то холодного: это была перевернутая соломенная шляпа с жёлтым одуванчиком внутри. Дедушки рядом не было.
Большую часть территории, прилегающей к деревне, занимали бескрайние холмы, у подножия одного из них – небольшое озеро, куда собирались стада, чтобы напиться. Редкие деревья и кустики эрики – похожего на ёлку невысокого кустарника с красивыми розовыми цветочками, бадана и пролеска. И, конечно, моря одуванчиков. Бабушка говорит, что луговой мёд – особенный, а самый вкусный получается из одуванчиков. Такой мёд всегда стоит у нас на столе во время завтрака. Если намазать свежий хлеб домашним маслом и полить сверху густоватым, почти прозрачным золотистым нектаром, получится лучший бутерброд на свете!
От таких размышлений у меня заурчал живот. Взяв шляпу с одуванчиком внутри, я уверенно зашагал к полю дождя. Оно было в самой низкой точке деревни – в пологом овраге. Лучшего места для кладбища, коим поле дождя и являлось, не найти. Дедушка всегда ходил туда с одуванчиком, но прежде никогда не брал меня с собой, да и одному ходить не разрешал. Почему поле дождя? Я сам его так назвал. Сейчас расскажу отчего, только дайте перелезть через искорёженный чёрный металл забора и пройти с десяток молчаливых надгробий, здороваясь с каждым, а затем обогнуть по узкой тропинке разрушенные статуи, чтобы встать подле дедушки у серого камня.
– Вот, – я протянул ему шляпу с цветком.
– Спасибо, – он сел на колени перед холодной плитой и опустил растение в стеклянный стаканчик.
Пару минут мы простояли в молчании. Небо уже окрасилось в голубой, одинокие облака размеренно плыли в объятия солнца. Где-то залаяли собаки.
– Кто это, дедушка?
– Мой друг.
– Что с ним случилось?
– Он забыл дорогу к дому.
– Разве у него не было места, где он жил?
