Такие разные мечты
Марк Ронин
"И все-таки, трагедия или праздник? Кинотеатры крутили фильмы, в барах грохотала музыка. Парки развлечений закрывались на ночь, а киностудии по-прежнему выглядели заманчиво, почти мистически, и в то же время немного нелепо, словно большая вселенская шутка. Вся жизнь ? кино! Я шел и шел, и не хотелось мне ни есть, ни пить, ни плакать, ни веселиться. И так до самого утра, которое в конце концов наступило. Расчертило сызнова горизонт, расставило все по своим местам. Слава богу, подумал я, когда солнце показало свою макушку над горизонтом бескрайней пустыни ? и спасибо.И такова была моя молитва, моя надежда на этот новый день".Десять философских рассказов-размышлений о любви, жизни и будущем.
Марк Ронин
Такие разные мечты
?????? ?? ????
I. МЭРИ
После долгого ожидания Мэри перешла дорогу и наконец оказалась на другой стороне. По всем правящим в мире законам и нарушениям она могла бы сделать это и раньше, но горящим красным знак человека на пешеходном переходе просто не позволял ей этого сделать.
Красный человек исчез, под ним возник другой, зеленый ? Мэри наконец перешла дорогу, на которой до горизонта с обеих сторон не было автомобилей. Мэри перешла ее в полном одиночестве, без людей. «Всегда в одиночестве», ? мелькнула мысль в голове Мэри. Мелькнула и пропала. Как тот красный, а затем и зеленый человечки.
Итак, Мэри оказалась на другой стороне. Она ждала этого. Теперь до воды оставалось совсем немного. Неспешно, словно ей некуда было спешить ? но ей действительно некуда было спешить, ? она зашагала по асфальтированной дороге, отгороженной от набережной невысоким каменным ограждением, едва достающим до ее бедер. Эта высота дразнила, и все же Мэри продолжала идти прямо. Вскоре в ограждении наметилась выемка ? проход. Мэри достигла его, не изменяя темпу своих шагов. Не медля, но и не спеша, спустилась по ступеням, так же, как ограждение, каменным, и ее ноги наконец ступили на песок.
Мэри ждала этого.
Выйдя из дома, она отправилась искать пляж. Правда, сейчас, думая о том моменте, Мэри не могла вспомнить, где же дом, из которого она вышла, и даже как он выглядит она не помнит. Она хорошо помнит, почему решила выйти из него и искать пляж. Еще, если захочет, Мэри знает, что может почувствовать свой дом, рассказать, но лишь исключительно себе самой, своими словами, каков тот дом, из которого она вышла ? вышла изначально. Великий сияющий дом. Но вот дом-жилище, которым обладают здесь, похоже, многие, почти все, кажется, и она скорее всего тоже, Мэри вспомнить не могла.
Она хорошо помнила путь. Сияющий путь от великого дома, и этот, короткий и более простой ? тоже. Он начался незадолго до пешеходного перехода. «Возможно, и мое жилище где-то неподалеку, ? подумала Мэри, оглянувшись, ? на той стороне. Я вспомню и вернусь в него, если захочу. Наверное, это удастся. Если в этом будет необходимость мне».
Песок быстро запачкал ноги, но Мэри это понравилось. Ей нравилось шагать сейчас по песку, больше, чем по дороге, не отрывая глаз от своих ног в сандалиях. Ей нравилась всякая обувка, туфли, но эти сандалии ей нравились особенно. Словно из ниточек собранные, словно на одном обещании держащиеся… «Да, обещание», ? подумала Мэри одновременно с грустью и с облегчением. С грустью ? потому что и ей было дано обещание. С облегчением ? потому что она, похоже, переставала ждать, что оно будет сдержано в итоге.
Не только сандалии были по вкусу Мэри, но и платье, и шляпка. «Они словно обладают возможностью дополнять меня, ? думала она, вышагивая по пляжу то в одну сторону, то в другую, ? словно говорят на понятном мне одной языке, в конечном счете донося миру то, что хочу сказать я. Как такое возможно? Какие-то вещи! Просто удивительно!»
Мэри внезапно сменила курс. Словно корабль с чудаковатым капитаном во главе. Теперь она двигалась прямо на воду. «Почему я вышла? ? размышляла она. ? Зачем пришла? Почему сейчас?» Люди сейчас были вдалеке от нее. «Как и всегда, ? подумала Мэри, бросив быстрый взгляд по сторонам, ? в одиночестве». Но горечи или сожаления в ее мыслях не было. По этому поводу ? не было.
Сбросив сандалии с ног, Мэри прилегла недалеко от воды. Одну ногу она вытянула на песке, другую согнула в колене. Обе руки она сложила за головой, и теперь могла спокойно наблюдать за изменчивым небом. Ветер, дующий то с одной стороны, то с другой, тонкая, податливая, ткань платья ? Мэри почувствовала себя великолепной скульптурой в глазурованном каркасе красок, оставленной кем-то на берегу. «Ты же обещал!» ? прокричал внезапно, с надрывом, голос в голове Мэри, и она от усталости закрыла глаза. Мэри поняла, что голос прокричал не у нее в голове, а у нее в сердце, глубоко в сердце, в этом странном музее впечатлений, чувств и надежд, а потому от услышанных слов ей стало еще больнее.
Мэри лежала на берегу, больше не чувствуя себя скульптурой божества, чьим-то гением, подарком Небес ? земле. Она даже не чувствовала себя женщиной или человеком. Да и как она могла? Мэри являлась сейчас лишь тенью того, чем она когда-то была. По крайней мере, так она себя сейчас ощущала. Различные образы, фразы, голоса снова и снова врывались в ее сознание, словно ветры в незапертые окна и двери дома. Часть из тех образов имела какое-то отношение к правде, а часть была, похоже, просто выдуманной. То же самое и с голосами. «Да, но кто выдумал их?» ? подумала Мэри недовольно и открыла глаза.
Ей вдруг показалось, что он рядом. Еще не здесь, но где-то поблизости. Мэри могла поклясться, на секунду, другую, она явственно ощутила его.
Что это было?
Очередная выдумка?
– Но ты же обещал… ? сорвалось беззвучно с пересохших, покрывшихся белой корочкой губ Мэри. Никогда ? никогда она еще не испытывала такого негодования.
Мэри села, подтянув к себе ноги, погрузив руки в горячий песок, оказавшийся горячим только на поверхности. Внутри он оказался холодным ? холодным, как ее внутренности. И она стала смотреть на отдыхающих в отдалении людей, надеясь, что пройдет вечность, другая, и ей не придется ничего менять. «Так и буду сидеть, ? решила Мэри. ? И никогда не состарюсь, не умру. Никогда не начну ничего снова».
День еще даже не задвигался в сторону заката, а с Мэри уже кое-что случилось. А она-то считала, что просидит здесь неизменную вечность. Возможно, у вечности, у перемен, были на нее свои планы.
На смену отдыхающим взрослым в стороне пришли играющие дети. Ветер задул с новой силой, и тут до Мэри дошло. Это не стало большим откровением для нее, она уже знала то, что прошло через ее ум буквально мгновение назад, и до этого проходило не раз в прошлом, границы которого обозначить здесь сложнее, чем кажется, просто она наконец-то посмотрела на это, а не сделала вид, что ничего не замечает, что ничего не происходит. «Да, я впустила тебя в свой дом, ? заговорила Мэри про себя и для себя, ? в свой собственный великий сияющий дом, в храм своей души. Да, мы были в нем счастливы настолько, насколько могут быть счастливы двое, пусть и совсем недолго. Ты дал обещание, уходя, что непременно вернешься, но не сдержал его. Я ждала сотни лет, десятки тысяч дней, и я выбрала в итоге покинуть тот дом и пройти долгий и одинокий путь в поиске нового значения всего, и вот, я нисколько не жалею об этом. Потому что я нашла, что искала? Нет ? потому что это было мое решение».
Через минуту, другую, Мэри нашла себя на песке, кажется, что снова нашла себя на песке, как когда-то раньше уже находила себя не раз. То на песке, то еще на чем. Нашла мирно дышащей и глядящей на играющих вдалеке детей, с рукой на своем округлившемся, но притом пока еще довольно мягком и небольшом животе. Она думала о доме-жилище, в который ей внезапно захотелось вернуться, расположение и вид которого больше не являлись загадкой, когда она услышала позади себя неспешно приближающиеся шаги. Мэри не обернулась, ничего не сказала ? продолжила сидеть и наблюдать за детьми, перекидывающимися яркой пластиковой тарелкой, едва сдерживая улыбку на своем лице. Она думала об этих шагах за ее спиной, и любимых обнаженных ногах, которых их рождали. Она знала, какую-нибудь вечность, другую, тому назад они неслись через огонь и ветер так быстро, так быстро…
И вот они достигли ее как раз вовремя.
Знакомый голос позвал ее по имени. Мэри обернулась. И Мэри улыбалась.
II. БАБУШКА И ВРЕМЯ
Бабушка вышагивала по коридору вперед-назад вот уже битый час. До этого она вышагивала по кухне. А до того – по спальной комнате. И в каждом случае час был битым. «Битый час, битый час», – повторила про себя бабушка, словно на автомате, сцепив морщинистые руки в замке за спиной. Довольно-таки прямой спиной, нужно отметить! Затем, не перестав шагать, она спросила себя: «А с чего это, интересно, час битый?»
Если бы кто-то сейчас смог остановить бабушку и спросить, а чего это она, собственно, вышагивает то в одной части своего дома, то в другой, она бы не ответила. Идея остановить бабушку сама по себе уже амбициозность – да и кто бы в конце концов стал это делать? Бабушка-то давно живет одна, за запертыми дверьми. На самом деле, было бы очень хорошо, если бы кто-нибудь все-таки, пускай и не останавливал сейчас бабушку, но задал бы ей этот вопрос. Да, это бы оказалось очень полезно.
И вот, удивительное дело, она задала его себе сама. В коридоре полном шкафов, комодов, тумб и этажерок с одеждой, обувью и аксессуарами полувековой, а в каких-то случаях и большей давности. Бабушка даже остановилась на мгновение, другое, в смысле, перестала шагать, вопрос прозвучал в ее голове, словно гром в пустыне – обезоруживающе. За первым вопросом последовали другие. Словно самолеты в день объявления войны – какой именно? бабушка была свидетелем не одной! – со страшными звуками они полетели над ее поредевшей белой головкой. Вжух! – в одну сторону. «Когда это началось?» «Почему ты вообще принялась?» Вжам! – в другую. «Когда ты в последний раз спокойно сидела, листала книжку, пила чай с печеньем?» Бум! – теперь вверх. «Ты завтракала сегодня?» «Вчера ты – ужинала?» Бам! – вниз. «Что было вчера?» «А днем ранее?» И снова: Вжух! Вжам! «На прошлой неделе – скажи!» «Что не так, дорогуша, что случилось?» Бум! БАМ! Из всех возможных ответов пришел лишь ответ на последний вопрос, который также, случайно или нет, был первым. Да и тот не легко пришел, не сразу. Попробуй, называется, пробиться! Во имя Истины, всего, что Она для нее сделала, всего, что Она для нее значила, бабушке пришлось собраться с силами, отбросить все ненужные свои мысли и переживания. Все отбросить, конечно, не получилось – это могло бы стать ее прощанием с жизнью, – но отодвинуть от себя немного все-таки удалось. Словно ведомая кем-то за руку, не такая резвая, как минуту назад, бабушка прошла в конец коридора, по которому вышагивала, к запертой двери, ведущей на улицу, порог которой она не пересекала одному лишь Богу на Небесах известно сколько лет. Лишь изредка она отпирает и приоткрывает ее, чтобы забрать очередную посылку с едой или новыми старыми книгами и оставить почтальону записку и денег на следующие. В вечном, сыром полумраке, в ароматах обойной плесени и букетов завядших в пыль цветов, бабушка поглядела в небольшое овальное зеркальце на стене, и с ее бесцветных, тонких, словно старая хлопковая нить, губ, следом за скрипом древней половицы сорвался тот самый пробившийся ответ:
– Время, – проговорила бабушка не своим голос, голосом тысячелетней мумии, – со мной случилось… время.
И от этого слова ее тело стало холоднее обычного, просто ледяным. Внутри и снаружи.
*
Она не сумасшедшая, не дура – «Хотя, – вдруг подумала бабушка, – разве кто-то в здравом уме может утверждать нечто подобное?» – она прекрасно понимает, что происходит. И она помнит тот день, полвека тому назад, когда это случилось. Когда с ней случилось то самое время. А может, ей лишь только показалось тогда? И кажется теперь? В любом случае, в тот день или на следующий, парой, тройкой лет позже, оно все равно бы случилось с ней. Ибо результат происшествия очевиден – на лицо, так сказать. Зеркало не может врать. «Да черт с ним, с зеркалом! – раздраженно, в гневе подумала бабушка, – мои собственные глаза, мои ощущения – они не могут врать!»
Бабушка отошла от зеркала, но больше не шагала вперед-назад. Ни по коридору, ни где-либо еще в доме. Желания нет, поняла она. Хорошо это или плохо, бабушка не знала. Желание, желание… Очередное не-желание. «Неужто, и правда, конец мой близок?» – посетила ее внезапно мысль, от которой ей не стало плохо. По крайней мере, ей не стало хуже, чем было.
Бабушка прошла по коридору, в другой его конец, и свернула налево. Подошла к очередной двери и, не колеблясь, не задумываясь, толкнула ее от себя: та стояла слегка приоткрытой и сквозняк, словно ребенок, баловался с ней.
– Битый час, – шепнула бабушка в темноту, которая в следующую секунду рассеялась перед ней, словно облако пыли.
Оказавшись в гостиной собственного дома, она слегка растерялась, не знала, куда идти, что делать. Бабушке показалось, что ее словно ударили по голове с размаха чем-то большим. Не обязательно тяжелым – но точно большим. Обойдя помещение по кругу, сначала в одну сторону, затем в другую, по часовой стрелке, затем против, будто старая болонка, сорвавшаяся с поводка и затерявшаяся на поляне в лесу, она наконец встала перед единственным здесь окном. Плотные, непонятного цвета занавески на нем почти полностью преграждали путь царствованию света, творившемуся сейчас снаружи. Все вернулось к ней в одночасье. Кто-то опять, словно ударил ее по голове…
Такой она всегда была женщиной – назвать ее красоткой язык бы ни у кого не повернулся. Скорее, была она чудачкой. И по поведению, и внешне тоже. Но такой скромной чудачкой, если можно так сказать – без излишеств. Невысокого роста, с телом, как у мальчишки, волосами кудрявыми и недлинными, восхитительного, золотистого цвета. Словно херувим с картины. Так она сама про себя всегда и думала. Вот увидела херувима как-то по юности на картине в музее – и стала так думать. Что это был за музей, она, конечно не помнит. Да и херувим давно позабылся.
В те далекие от сегодня годы она любила подтаявшее сливочное мороженое и платья свободного кроя с цветочным узором. Сандалии на босу ногу и газеты. Правда, никогда их толком не читала – ей просто нравилось покупать их и носить сложенными в руке или под мышкой. Очень важно! Шуршать бумажкой? – Да! Ей нравились следы черной краски на ее белой коже. Еще ей нравились долгие прогулки по городку, в котором она родилась, выросла и жила все годы своей жизни, и конечно… шляпки.
В тот день погода была замечательной – похоже, такой же замечательной, как и сегодня, в день нашего рассказа. Ярко светило солнце, которое грело, но пока что еще не жарило. Небо было высоким, голубым. Наверное, точно таким оно было, когда Бог решил создать Землю. «Интересно, – подумала она, остановившись на мгновение посреди улицы и посмотрев наверх, – а каким было небо, когда Он решил создать человека?»
Путь ее в тот день много лет назад пролегал бог знает где. Действительно, порой сам Бог не мог предугадать, куда пойдет и чем займется эта чудачка. Выйдя из дома, она направилась в парк. Там она гуляла по гравиевым дорожкам и песчаным тропинкам, местами размытым грозовым дождем, прошедшим накануне, наблюдала за толстыми коричневыми утками на пруду и боялась стать такой же толстой с годами. Потом она внезапно вскочила в автобус, ехавший в сторону центра. Она почему-то сошла на остановке «Городское кладбище» и среди надгробий гуляла еще примерно три четверти часа. Она довольно часто так делает – в смысле, гуляет где-то по три четверти часа. Словно полчаса, это мало, а час, это уже очень много. Здесь она читала даты рождений и смерти – но избегала имен. Нет, имена, по ее мнению, знать не стоит. И не только на кладбищах, но и вообще, в жизни! Примерно в полдень она оказалась в центре города. Но тут и Бог не сможет рассказать нам, как именно это случилось, а потому я даже пытаться не буду. Съев одно сливочное мороженое, продемонстрировав любимым улицам новенькое «мятное» платье с желтыми и белыми цветами, решила, что первое мороженое было недостаточно подтаявшим, когда она его ела, а потому вернулась, купила и съела еще одно – выждав, естественно, какое-то время на солнце.
Гуляя в обеденный час по центру прелестного, словно с открытки, городка, наша героиня в итоге вышла на улицу бутиков. Здесь она прикидывала на себя блузки, юбки и пиджаки, любовалась сумочками и туфлями, которые и через годы сбережений не смогла бы себе позволить.
Но ведь никто не запрещал ей любоваться!
Наконец она остановилась у прилавка со шляпками…
– Не знаю, в чем тут дело, – разоткровенничалась она неожиданно с продавцом, – но при виде шляпок я теряю контроль.
– А лучше бы деньги, – вставил значительно продавец.
Не будучи состоятельной с самого рождения, только раз в году, летом, она позволяет себе купить одну новую шляпку. За несколько лет специально выделенный под этот предмет гардероба шкаф в ее доме буквально преобразился – составляемый ответственно, словно музейная коллекция.
Сейчас она думала, настал ли момент пополнения коллекции или все же стоит еще подождать. В конце концов, летний сезон только начался.
– Да, но вот эта шляпка такая красивая, – убеждала она себя в разговоре с продавцом, который молчал и, не слушая, видимо, кивал головой, – она мне так идет!
Да и стоила шляпка совсем дорого.
Этот очень весомый аргумент она озвучила уже про себя.
И вот мы, плавно или не очень, воодушевленные или не совсем, подобрались к тому самому моменту в тот самый день много-много лет назад.
Бабушка, в то время еще совсем молодая женщина, готова была приобрести новую шляпку, розовую, с бутоном белой розы на боку из фетра, как из именитого бутика по соседству вышли три не менее молодые, чем она, женщины. При виде нашей героини все три сразу остановились, осторожно переглянулись между собой, а затем, разразившись хохотом, без стыда продолжили свое движение вверх по улице бутиков.
Небо вдруг стало не таким ярким и высоким. Горло ее сковал лед съеденных мороженых.
– Брать-то будете? – спросил раздраженно продавец.
Солнце не грело приятно, а мерзко жарило. К тому же слепило. «Мятное» платье стало цвета кресел у стоматологов – кошмар!
– Нет, – только и смогла вымолвить девушка-бабушка. А затем про себя повторила: «нет-нет-нет… нет!»
Она аккуратно положила шляпку туда, откуда взяла, на прилавок, развернулась и, не попрощавшись с продавцом, что было совсем не в ее манере, задвигалась в противоположном взятому жестокими женщинами направлении – вниз по улице.
*
