Группа авторов "Великие русские полководцы"

Брак этот с самого начала был обречен на неудачу, так как молодые не подходили друг другу. Варвара Ивановна, красавица русского типа, но с умом весьма ограниченным, получившая старинное воспитание, исключавшее для девиц всякие знания, кроме умения читать и писать, вряд ли могла по достоинству оценить будущего супруга. Роскошной внешностью Суворов не был отмечен, а ничего другого понять молодая жена была не в силах. Она была дочерью ветреного екатерининского века, не чуждалась, как впоследствии утверждал сам Суворов, противного полу и в девках, тем более, что к моменту женитьбы ей шел уже 24 год. Для Суворова же такое отношение к супружеству было неприемлемо. Понимал это и отец Суворова. Прежде всего он согласился на брак сына с Прозоровской, так как невеста была небогата, отец ее совершенно промотался, а сама она получила в приданое 5—6 тысяч рублей. Между тем Суворов-старший имел уже около 2 тысяч крепостных «мужска полу», не считая денег и прочей собственности. Кроме того, за сыном было неплохое «приданое» – Орехово, Ландскрона, Столовичи, Туртукай, Гирсово. Да и дворянская знать, высоко чтившая военную службу, не могла не оценить заслуг боевого генерала.

Суворов женился с той же стремительностью, которая характеризовала все его поступки: 18 декабря 1773 г. состоялась помолвка, 22-го – обручение, а 16 января 1774 г. – венчание. До половины февраля Суворов проживал с женой в Москве, в отцовском доме на Большой Никитской, а затем выехал на турецкий театр военных действий. Лето 1775 г. принесло ему одновременно тяжелое горе и большую радость. 15 июля скончался Василий Иванович, отец, которого Суворов любил и всегда почитал, а 1 августа родилась дочь Наталья (Суворов называл ее своей «Суворочкой»).

Суворов выехал в Москву по случаю смерти отца. Здесь он представился государыне, которая предложила ему командование Петербургской дивизией. Но он отказался, попросил годовой отпуск для приведения в порядок дел отца и принятия оставленного им довольно крупного наследства. Помимо денег Суворов унаследовал вполне благоустроенные имения в Пензенском, Владимирском, Костромском, Новгородском наместничествах, а также в Московской губернии; всего от отца перешло к нему 3400 крепостных.

Суворов не мог уделять делам хозяйства и управления всеми этими имениями столько времени и труда, сколько его покойный отец. Тем больше внимания требовалось на первых порах, чтобы обеспечить правильное ведение хозяйства управляющими в будущем. По склонности к бережливости Суворов напоминал отца – собирание, а не расточение. Наследство и кое-какие личные сбережения дали ему возможность сразу же после смерти отца увеличить свои поместья прикупкой соседних земель. И в последующие годы Суворов не упускал случая покупать землю: в течение 9—10 лет он успел приобрести до 1500 крестьян. По отношению к крестьянам Суворов был типичным представителем своего времени: они являлись для него статьей дохода. Чтобы обеспечить правильное поступление оброков (все имения Суворова были оброчными), надо было обеспечить благосостояние крестьян. И за этим Суворов следил очень внимательно. Он даже возлагал обязанность помогать неимущим и пострадавшим от каких-либо бедствий на остальных односельчан, на весь «мир». Иногда он назначал таким крестьянам незначительное пособие и от себя. Из таких же экономических соображений Суворов уделял особое внимание бракам своих крепостных: в своих деревнях он не допускал безбрачия. При недостатке невест они доставлялись из других его вотчин или даже покупались. «Лица не разбирать, лишь бы здоровы были, – писал он одному из своих управляющих. – Девиц отправлять на крестьянских подводах, без нарядов, одних за другими, как возят кур, но очень осторожно». Многодетным семьям выдавались небольшие награды. В своих приказах Суворов всегда указывал и на необходимость заботливого ухода за детьми для уменьшения детской смертности. Чтобы не уменьшать численность своих оброчных, он предписал не поставлять рекрутов, а покупать их со стороны. Цена на каждого рекрута разделялась по имуществу на весь «мир». В помощь «миру» Суворов выделял от себя по 75 рублей за каждого рекрута.

После отпуска Суворов получил в командование войска, расположенные в Коломне, и в ноябре 1776 г. был откомандирован в корпус Прозоровского в Крым. Однако боевые действия с турками не возобновлялись, и Суворова томили безделье и лихорадка. Он даже просил князя Потемкина, с которым был в переписке со времени подавления восстания Пугачева, о переводе в другую дивизию. Прошение не было удовлетворено. Тогда Суворов в июне 1777 г. отправился в отпуск в Полтаву, где проживали его жена с дочерью. По окончании отпуска он переехал в Опошню, где и прожил до зимы. Пребывание здесь ознаменовалось для Суворова крупными семейными неприятностями. Но и Варваре Ивановне приходилось нелегко: она то жила в Опошне, то следовала за своим беспокойным мужем. Бесконечные походы не прошли для нее бесследно: в 1776 и 1777 гг. у нее произошли преждевременные роды, она потеряла двоих детей. В Крыму, в нездоровом климате, 8 месяцев она не вставала с постели из-за лихорадки, а Суворов, занятый своими делами, полгода не видел жену. Молодая красивая женщина поддалась искушению. Летом 1777 г. у нее завязался роман с секунд-майором Петербургского драгунского полка Николаем Суворовым. Внук И. И. Суворова, сводного брата Василия Ивановича, он приходился полководцу внучатым племянником и долгое время пользовался его расположением. Под началом Суворова он служил в Суздальском полку и выказал недюжинную храбрость при осаде Кракова.

Суворов был потрясен, узнав об отношениях между его женой и внучатым племянником. После краткого и бурного объяснения супруги разъехались. В сентябре 1779 г. Суворов подал в Славянскую духовную консисторию прошение о разводе. Он винил жену в том, что она, «презрев закон христианский и страх Божий, предалась неистовым беззакониям явно с двоюродным племянником моим… о каковых ее поступках доказать и уличить могу». Одновременно с этим он определил свою дочь в Смольный институт благородных девиц.

За время отсутствия Суворова дела в Крыму обострились и открылись военные действия. Ему не хотелось возвращаться в Крым, так как отношения его с Прозоровским были крайне неприязненными. Он вторично обратился к Потемкину с просьбой о переводе. На этот раз просьба была уважена: в январе 1778 г. Суворов был назначен начальником войск на Кубани, которыми командовал до 1779 г. За это время он превосходно организовал оборону Крымского полуострова на тот случай, если последует десант со стороны турок. За это же время он устроил выселение из Крыма греческих и армянских обывателей.

В 1779 г. Суворов получил в командование Малороссийскую дивизию. Нет сомнения в том, что сама императрица вмешалась в его ссору с женой (не без участия Потемкина). В 1780 г. состоялась их встреча в Москве, где Суворов получил секретный ордер Потемкина, предписывающий ему немедленно отправиться в Астрахань для подготовки военной экспедиции за Каспий. Вместе с женой он приехал в Астрахань в первой половине февраля 1780 г. Ненадолго во взаимоотношениях супругов воцарился мир и спокойствие. Но уже в марте Варвара Ивановна призналась мужу в том, что некий «ризомаратель» напал на нее и, угрожая двумя пистолетами, овладел ею. Суворов поверил ей и обратился к своему покровителю Турчанинову, требуя наказать виновника, оставшегося потомкам неизвестным. Окончательный разрыв между супругами произошел в 1783 г. Новые подозрения вынудили Суворова обратиться в синод с челобитной. На этот раз он обвинил жену в связи с секунд-майором И. Е. Сырохневым. Суворов расстался с ней навсегда, назначив сначала содержание в 1200 рублей, а затем увеличив его до 3 тысяч рублей. Варвара Ивановна поселилась в Москве, где 4 августа 1784 г. родила сына Аркадия, долгое время не признаваемого Суворовым (впоследствии он признал сына и даже брал его в свои последние походы).

В 1782 г. Суворов получил в командование Кубанский корпус, а после присоединения Крыма к России (1783) ему было поручено покорить ногайских татар, что он и сделал, несмотря на значительные трудности. В 1786 г. он был произведен в генерал-аншефы и назначен начальником Кременчугской дивизии. В начале 2-й турецкой войны 1787—1791 гг. Суворова назначили начальником Кинбурнского корпуса. На него была возложена оборона Черноморского побережья, от устья Буга до Перекопа. Основательность сделанных им распоряжений обернулась блистательной победой под Кинбурном. Однако участие Суворова в осаде Очакова (1788) прекратилось вследствие разногласий с Потемкиным. В 1789 г. Суворов командовал дивизией в армии Репнина и разбил турок при Фокшанах и Рымнике, за что был награжден орденом Святого Георгия 1-й степени и титулом графа Рымникского, а от австрийского императора – титулом графа Священной Римской империи Германской нации.

В декабре 1790 г. Суворов штурмом овладел Измаилом. Этот подвиг из-за усилившихся разногласий с Потемкиным не принес Суворову долгожданного фельдмаршальского жезла. Он был награжден лишь званием подполковника лейб-гвардии Преображенского полка.

В 1791 г. Суворову было поручено провести рекогносцировку на финляндской границе и составить проект ее укрепления. Но для такой работы у него не было прежней энергии, поэтому он очень тяготился этим поручением. «Я не инженер, а полевой солдат, не Тучков, а знают меня Суворовым, и зовут Рымникским, а не Вобаном, – в подобных случаях говорил Суворов. – Баталия мне лучше, чем лопата извести и пирамида кирпичу». В конце 1792 г. на него было возложено такое же поручение, но на юго-западе России. Одновременно с этим ему было предписано представить планы и сметы по производимым в Финляндии работам, а также соображения на случай оборонительной и наступательной войны в Финляндии. Наветы на Суворова за время его финляндского командования не остались без последствий, тем более, что со времени неудачного сватовства молодого графа Салтыкова к Наташе Суворовой число «государственных неприятелей» значительно возросло. Было признано необходимым не давать полководцу широких полномочий и свободы действий. В мягкой форме, но очень определенно ему указали, что и как делать. Передав требуемые от него документы, Суворов в декабре уехал на юг. Но когда по прибытии на место он горячо принялся за дело и попытался отступить от инструкций (чтобы избежать проволочек в ходе работ, он заключил контракты с подрядчиками на огромные суммы и выдал в обеспечение векселя, а также задатки в размере 100 тысяч казенных денег), милостивый по форме, но жесткий по существу рескрипт тут же объявил заключенные им контракты недействительными. Самому же Суворову было предписано «по мирной поре и надобности экстренных мер действовать впредь не столь поспешно и по закону».

Помимо жгучей обиды, которую испытал Суворов, получив этот рескрипт, аннулирование контрактов возлагало на него обязанность пополнить розданные задатки из его личных средств, вознаградить подрядчиков за убытки, понесенные из-за расторжения контрактов. Суворов уже было подумывал о продаже части своих новгородских деревень, как вдруг последовало новое высочайшее повеление: «все законтрактованное графом Суворовым заплатить немедленно и 100 тысяч рублей, взятых им у вице-адмирала Мордвина, не засчитывать в число ассигнованных сумм на построение крепостей по Днепру». Более того, управляющему банком было приказано отпустить для Суворова дополнительно 250 тысяч рублей.

В 1794 г. вспыхнуло новое восстание в Речи Посполитой. Его руководителем и вдохновителем стал талантливый полководец Тадеуш Костюшко. В это время к императрице пришло повторное прошение Суворова об увольнении его волонтером на Рейн. Главным мотивом в прошении было то, что он «много лет без воинской практики по своему званию». Екатерина, оставшись крайне недовольной настойчивостью Суворова, увидела в прошении замаскированное требование назначить его в Польшу.

Руководство операциями против Костюшко взял на себя Высший совет в Петербурге. Однако велись они по воле случая – без системы, без должной энергии. В войне, поначалу казавшейся легкой, возникло множество осложнений. Между тем приближалась осень. Уход на зимние квартиры русских войск означал бы предоставление во власть восставших всей Польши и части Литвы. Только быстрый и решительный удар мог изменить обстановку. Командующий войсками двух южных районов, пограничных с Турцией и Польшей, Румянцев решил на свою ответственность отправить на театр военных действий Суворова. Ряд одержанных Суворовым побед, завершившихся взятием предместья Варшавы – Праги, привел к Третьему разделу Речи Посполитой (октябрь 1795).

30 октября 1794 г. польский король устроил Суворову торжественную аудиенцию. В Екатеринин день магистрат Варшавы поднес полководцу от имени города золотую эмалированную табакерку с гербом города и надписью: «Варшава своему спасителю». Императрица писала Суворову: «Вы знаете, что я без очереди не произвожу в чины. Но вы сами произвели себя в фельдмаршалы». Таким образом, исполнилась давняя заветная мечта Суворова. Кроме фельдмаршальского жезла он получил алмазный бант на шляпу за Крупчицы и Брест и «в полное и потомственное владение» огромное имение «Кобринский ключ», в 7 тысяч душ мужского пола. В награду от прусского короля Суворов получил орден Красного Орла и Большого Черного Орла. Австрийский император прислал в подарок собственный портрет, осыпанный бриллиантами.

Однако сразу после блестящих побед Суворов был снова отодвинут на задний план. Он не мог не чувствовать обиды: многие его первоначальные распоряжения отменялись, торжественно данные им обещания не были исполнены его преемниками по власти. Да и сами награждения показали, что положение Суворова с производством в фельдмаршалы мало в чем изменилось, а отношение к нему императрицы осталось прежним. Он был щедро награжден, но еще щедрее награждены были другие, никакого влияния на успех войны не имевшие. Так, Платон Зубов, новый фаворит Екатерины, получил 13 тысяч душ из тех же земель, из которых Суворову было уделено лишь 7 тысяч. Не без горечи Суворов говорил: «Щедро меня за Лодомирию, Галицию и Краков в князе Платоне Зубове наградили».

В течение продолжительного времени Суворов оставался не у дел. Лишь в начале 1796 г. ему предложили возглавить готовящуюся экспедицию в Персию. Однако Суворов отказался от похода, который не сулил ему ни действительных боевых трудов, ни славы. Его мысль была прикована к Западу, где быстрый успех французской революции создавал возможность скорой встречи русских войск с более сильным и потому более ценным для полководца противником. Он без колебаний уступил назначение в Персию Валерьяну Зубову, а сам, в ожидании войны с Францией, принял главное командование армией в Новороссии.

Со времени командования полком Суворов никогда не трудился над боевой подготовкой вверенных ему войск с таким рвением, как у Тульчина. На этот раз, при всей его мнительности, он был уверен, что «экзерцирует» войска для себя, что в войне с Францией главнокомандующим будет он. Суворов чувствовал себя спокойным за будущее после производства в фельдмаршалы и брака «Суворочки» с графом Н. Зубовым (29 апреля 1795), породнившего его с князем Платоном, всесильным фаворитом императрицы.

В Тульчине при подготовке войск были впервые введены в программу строевых упражнений знаменитые суворовские сквозные атаки. Но мирная работа над войсками, борьба с интендантскими злоупотреблениями и мелкие повседневные административные заботы не могли удовлетворить Суворова. Уже вскоре по прибытии в Тульчин он начал раскаиваться, что отказался от персидского похода. По своему характеру он не мог хладнокровно относиться к известиям о победах В. Зубова. По обыкновению своему Суворов не скупился на насмешки в адрес «победителя Персии», «произведенного, стыдно сказать, в генерал-аншефы и кандидаты в фельдмаршалы, как только случится ему из тамошних нескольких тысяч побить несколько десятков».

Подобные отзывы не могли не отразиться на отношениях Суворова с Зубовым, к тому времени осложненных недоразумениями из-за приданого Натальи Александровны.

Кончина императрицы Екатерины (1796) изменила обстановку. Ее преемник, Павел Петрович, по вступлении на престол прежде всего прекратил всякие военные действия: отменил французский поход, вернул войска из Персии, отозвал эскадры из Англии и Немецкого моря. Он торжественно заявил, что задачей его царствования будет залечивание ран, нанесенных беспрерывными войнами императрицы, и что царствование его станет для России эпохой мира. К Суворову новый император не чувствовал особого расположения. Он не считал его выдающимся полководцем, слепо разделяя взгляды своих прусских учителей на Суворова как на грубую, но «счастливую» силу. В его подвигах он находил больше отрицательных, чем поучительных сторон. Так, например, образцово произведенный штурм Праги Павел «не почитал даже действием военным, а единственно закланием жидов». Вместе с тем в глазах Павла Суворов являлся олицетворением ненавистной ему старой екатерининской армии. Однако в первое время своего царствования он не решился порвать с прошлыми людьми так же резко, как порвал с делами прошлого царствования. Тем более внимателен он был к престарелому фельдмаршалу, который пользовался огромной популярностью в народе и всеобщей любовью войск. Павел даже звал Суворова приехать в Москву на коронацию, но Суворов ясно сознавал, что карьера его закончена. Последовавшее вскоре назначение на вновь учрежденную должность инспектора (должность, которую могли занимать генерал-майоры) Суворов счел почти оскорблением. «Новый титул! – писал он Хвастову 11 января 1797 г. – Я – инспектор… Я был таким – подполковником».

Суворов не стал делать попыток добиться благоволения нового императора или хотя бы сохранить первоначально установившееся холодно-милостивое к нему отношение со стороны Павла. Если раньше он мог пойти на компромисс ради пользы дела, то теперь «польза дела» запрещала ему какой бы то ни было компромисс. Он не мог оставаться равнодушным зрителем той беспощадной ломки екатерининских порядков, что позже на многие годы задержала естественное развитие русского военного искусства. Достигшее при Екатерине небывалого блеска, теперь оно было заменено «наемническими особенностями пруссаков» и кабинетным методизмом. Суворов прекрасно осознавал всю опасность происходившего переворота. «Боже, даруй, чтобы зло для России не открылось прежде ста лет, но и тогда основание к нему будет вредно», – писал в то время полководец.

В Тульчине, на месте своей дислокации, Суворов оставил все так, как было при Екатерине. Он не ввел в действие новых уставов Павла и продолжал обучать войска по своей системе. Вопреки формальному приказанию императора Суворов не распустил свой штаб, вышел с предложением об изменении дислокации подчиненных войск, что, по новому уставу, было за пределами его компетенции. Он по-прежнему увольнял в отпуска, посылал за курьерами офицеров. Приближенные понимали, что рано или поздно подобное самовольство навлечет на полководца немилость императора, поэтому настойчиво советовали Суворову подать прошение об отставке. И 11 января 1797 г. он пишет такое прошение. Однако ответ Павла сух, краток и категоричен: «Обязанности службы препятствуют с оной отлучаться».

Поведение Суворова, резко выделявшее его на общем фоне безусловного раболепства, не могло остаться незамеченным. И Павел вскоре убедился в том, что проступки фельдмаршала являются не следствием небрежности или недосмотра, а протестом против новых порядков. Это убеждение укреплялось у него с каждым новым сообщением из Тульчина. 2 и 12 января последовали два высочайших рескрипта, послужившие предостережением полководцу, а уже 15 января – высочайший выговор Суворову по армии, вслед за ним второй. Суворов послал вторичную просьбу об отпуске. По своему обыкновению Суворов отправил также донесение императору, краткое и своеобразное, которое было возвращено обратно. А спустя несколько часов к Суворову прибыл гонец с предписанием немедленно выехать в Петербург. В ответ Суворов 3 февраля послал прошение об отставке. Но прежде, чем оно достигло столицы, 6 февраля на разводе был отдан приказ: «Фельдмаршал граф Суворов… так как войны нет и ему делать нечего, за подобный отзыв отставляется от службы».

В конце марта пришло разрешение на выезд, и Суворов отбыл в Кобрин в сопровождении 18 офицеров разных чинов, подавших вместе с ним в отставку. Суворов предполагал привлечь их к управлению обширным Кобринским имением. Но не успели приехавшие осмотреться в Кобрине, как 22 апреля вечером прибыл коллежский асессор Николев с именным высочайшим повелением: графа Суворова немедленно перевезти в его боровичские деревни и «препоручить там городничему Вындомскому, а в случае надобности требовать помощи от всякого начальства».

Офицеры, приехавшие с Суворовым, были арестованы. Павел принял на веру придворные сплетни о том, что действия фельдмаршала были больше чем неповиновением или попыткой протеста. Да и опала Суворова не ограничивалась простой ссылкой (5 мая 1797 г. он был доставлен в Кончанское). Высочайшей властью был дан ход всем искам, денежным претензиям и жалобам в отношении Суворова. Недоброжелатели решили не упустить случая и воспользовались гневом императора на полководца. На Кобринское имение был тут же наложен секвестр. Прекращенное уже дело Вронского (было связано с интендантскими махинациями во время разгрома польско-литовских инсургентов) было возбуждено вторично. Не в меру усердные судьи на этот раз признали Суворова виновным и приговорили его к уплате штрафа в размере 60 000 рублей. Однако нелепость обвинения была столь очевидной, что сам Павел 17 марта приказал «дело сие оставить».

Частные претензии превышали 100 000 рублей. По некоторым из них высочайшим повелением было предписано произвести уплату. Было время, когда Суворов чувствовал себя близким к разорению. Но и Павел не мог не осознавать, насколько тяжелое впечатление производила эта непонятная и незаслуженная опала на престарелого фельдмаршала, имя которого пользовалось уважением не только в России, но и далеко за ее пределами. Спустя какое-то время он счел удобным примириться с Суворовым, и 12 февраля 1798 г. в Кончанское был отправлен племянник Суворова, флигель-адъютант князь А. Горчаков. Он передал приглашение от императора прибыть в Петербург. В тот же день был отозван Николев.

Суворов подчинился, но столица, двор, служба не имели теперь для него никакой притягательной силы. 27 февраля поздно вечером Суворов въехал в Петербург, а на следующий день утром был принят Павлом. Ожидаемого примирения не состоялось, и Суворов был возвращен в Кончанское, но теперь был освобожден от всякого надзора. Он приступает здесь к приведению в порядок своих запущенных дел: хозяйничает в Кончанском, усиленно переписывается со своим новым кобринским управляющим Красовским и по-прежнему ведет замкнутый образ жизни. Бездействие угнетало и томило его. Суворов постепенно начинает все настойчивее искать успокоения в религии. Религиозное чувство, сильное у него с детства, захватывает его все больше и глубже; мысль его склоняется к отходу в монастырь, к «предстательству душою чистою к Престолу Всевышнего». Когда настроение немного окрепло, он пишет в декабре 1798 г. в письме к государю: «Ваше Императорское Величество всеподданнейше прошу позволить мне отбыть в Нилову Новгородскую пустынь, где я намерен окончить мои краткие дни в службе Богу. Спаситель наш один безгрешен. Неумышленности моей прости, Великий Государь. Всеподданнейший богомолец, Божий раб, Александр Суворов».

Ответа пришлось ждать больше месяца. Наконец, 6 февраля Суворов получил собственноручный рескрипт императора, врученный прискакавшим в Кончанское флигель-адъютантом Толбухиным. «Сейчас получил я известие о настоятельном желании Венского двора, чтобы вы предводительствовали армиями его в Италии, куда и мои корпусы Розенберга и Германа идут…» Далее Суворову предписывалось немедленно прибыть в столицу, чтобы оттуда следовать в Вену для принятия командования.

Суворов был ошеломлен, но ни раздумий, ни колебаний приказ императора у него не вызвал. От прежнего настроения не осталось и следа. Полководец быстро собрался и на следующий день отправился в путь, а 9 февраля уже был в Петербурге. В тот же день он был вновь зачислен на службу в чине фельдмаршала, хотя приказа по армии не последовало. Несколько дней спустя Павел наградил его орденом Святого Иоанна Иерусалимского Большого Креста.

Из Петербурга Суворов выехал в последних числах февраля. Но теперь он ехал далеко не с прежней «суворовской» скоростью: с одной стороны, торопиться не следовало, так как русские войска находились еще далеко от театра будущих военных действий, а до их прибытия Суворов не собирался начинать кампанию; с другой стороны, сказывались преклонные года и далеко не молодецкое здоровье фельдмаршала. Проезжая через Митаву, он представился французскому королю-претенденту Людовику XVIII, который нашел в России приют и был одним из конкурентов Суворова на пост главнокомандующего союзными войсками.

Из Митавы через Вильню Суворов прибыл в Кобрин (3 марта), где остановился на несколько дней отдохнуть и привести в порядок неотложные дела имения. Затем он отправился в сторону Бреста, 9 марта пересек границу, а 14 марта вечером прибыл в Вену. Население города встретило его восторженно, император и двор – благосклонно, но сдержанно.

Суворов был поставлен во главе союзной армии в силу соображений, в которых его военный гений не играл никакой роли. Ни император Франц, ни император Павел не были поклонниками его полководческих талантов. В глазах Франца он был «грубый натуралист, генерал без диспозиции». Он остановил свой выбор на Суворове отчасти под давлением английской и русской дипломатии, отчасти же потому, что считал Суворова одаренным высшим даром судьбы – неизменным военным счастьем.

С первых же дней Суворов разгадал стремление гофкригсрата подчинить его себе, но не придавал этому особого значения. Руководствуясь опытом 1794 г., он надеялся на театре военных действий быстро освободиться от опеки австрийского Высшего совета. Вместо того чтобы сразу выяснить отношения, Суворов давал уклончивые ответы, стараясь даже поддакивать австрийцам. Тем самым он дал им в руки сильное оружие против себя в будущем: возможность ссылаться на «венские переговоры». Кроме того, Суворов допустил ошибку и неосмотрительно передал продовольственную часть исключительно в ведение австрийцам, желая избавиться от докучных административных забот. Обе эти ошибки впоследствии отозвались на ходе кампании.

Несмотря на все настояния, Суворов наотрез отказался принять участие в выработке плана кампании совместно с членами гофкригсрата. Присланный ему для ознакомления австрийский план он перечеркнул крест-накрест, не вдаваясь в его подробности. Тем не менее, на прощальной аудиенции 23 марта император Франц вручил Суворову предписание, в котором заключался в форме приказа тот самый план, который Суворов перечеркнул несколько дней назад.

Первым препятствием на пути следования армии Суворова была Брешия, гарнизон который капитулировал без боя. Подобный исход не входил в планы полководца, поэтому он исправил дело реляцией: в ней были и «жесткий пушечный огонь» и «упорное сопротивление», что придало бескровному делу характер, навлекший за границей нападки на Суворова за «турецкий способ действий». Цель была достигнута Суворовым:

нужное впечатление создалось. Затем последовали переправа через Адду, взятие Милана, занятие Турина. В Турине Суворов самовольно объявил восстановление Сардинского королевства, послал королю приглашение вернуться в столицу, издал прокламацию к жителям с призывом вооружаться на защиту короля, а также восстановил королевскую армию и весь прежний порядок вещей. Эти меры способствовали подъему чувства национального самосознания пьемонтцев и могли только затруднить желание Австрии присоединить Сардинское королевство к своим наследственным владениям. И действительно, тут же последовал рескрипт императора Франца, в котором он ясно дал понять Суворову, что тот поставлен во главе австрийских войск не для того, чтобы при помощи их осуществлять свою собственную политическую программу. В этом же рескрипте содержался категорический совет не думать ни о каких наступательных действиях, а ограничиться осадами Мантуи и Миланской цитадели. Суворов отчасти подчинился приказу, оставил для осады указанных пунктов некоторые свои подразделения, а с остальными силами выступил к Пьяченце. Талантливым французским полководцам Моро и Макдональду некоторое время удавалось теснить разрозненную союзную армию. Но после сражения в долине Треббии французы отступили.

Последовал очередной рескрипт императора Франца с благодарностью за победу при Треббии и категорическим предписанием фельдмаршалу оставить всякие мысли о движении на Геную и ограничиться покорением еще не сдавшихся крепостей Северной Италии, прежде всего Мантуи. 6 недель пришлось провести в полном бездействии. Однако неудачи Моро и Макдональда не могли не отражаться на силе сопротивления осажденных крепостей. Стойко державшиеся до сих пор, одна за другой сдаются Миланская и Туринская цитадели, Алессандрия и Мантуя. С этого момента Итальянская кампания могла считаться оконченной. В воздаяние заслуг Суворова император Павел указом от 6 августа возвел его в князья с титулом Италийского.

Наступившим бездействием воспользовались французы. Три армии – Моро, Макдональда и Жубера начали активные действия. Жубер планировал наступление на Мантую, о падении которой во Франции еще не знали. Французский главнокомандующий ожидал встретить слабый корпус противника. Но с высот Нови он увидел перед собой на обширной равнине всю союзную армию. Суворов ожидал атаки 3 августа, но, поскольку ее не последовало, он решил упредить неприятеля и, не теряя времени, атаковать самому.

После победы над армией Жубера и взятия Нови Суворов стал лагерем у Асти. Опять потянулись томительные дни бездействия. Небывалым почетом и вниманием был окружен Суворов в эти дни. Сардинский король, за взятие Турина пожаловавший ему крест Святого Маврикия и Лазаря, цепь ордена Святой Анунциаты, теперь возвел его в ранг великого маршала пьемонтских войск и гранда королевства с потомственным титулом принца и кузена короля. Узнав об этих почестях, император Павел писал Суворову: «Через сие вы и мне войдете в родство, быв единожды приняты в одну царскую фамилию, потому что владетельные особы между собой все почитаются роднею». Павел предписал также «верноподданным присоединить в молитвах имя Суворова к имени его» и приказал войскам армии и флота (указ от 6 сентября 1799) «воздать Суворову царские почести согласно уставу, даже в Высочайшем присутствии». Город Турин поднес Суворову золотую шпагу, усыпанную драгоценными камнями, с благодарственной надписью. Лагерь при Асти был переполнен иностранцами, которые дожидались свидания с полководцем. В театрах произносились в его честь стихи, за обедами – даже в частных домах – пили за его здоровье. Изображения Суворова, медали в его честь имели широкое распространение в Европе, особенно в Англии. Лишь венский двор проявлял необыкновенную холодность по отношению к фельдмаршалу.

Наконец было принято решение о Швейцарском походе. Время было упущено, поэтому Суворов распустил слух о выступлении не ранее 20 сентября. Но уже к 10 сентября все приготовления были окончены. Суворов отправил отдельные корпуса в обход Сент-Готарда. Однако вскоре у него возникли опасения, что французы держат на перевале только слабый заслон, и корпуса встретятся с их главными силами. 13 сентября русские двинулись на перевал. Две стремительные атаки, воодушевленные личным присутствием фельдмаршала и великого князя Константина Павловича, были отбиты с большими потерями для русских. Суворов хотел овладеть Сент-Готардом непременно до вечера, поэтому в 4 часа дня повел войска на третий штурм высот. В тот же момент на снежных высотах над левым флангом французов появились войска Багратиона. Победа была на стороне русской армии. 14 сентября русская армия овладела Чертовым мостом, а 16-го войска начали подъем. В ночь с 23 на 24 сентября армия Суворова вступила в свой последний швейцарский переход. По Зенфталю, через Энги, Эльм и снежный хребет Рингенкопф (Паниксер) шел путь Суворова. Путь оказался еще труднее, чем переход через Росшток. Без дорог карабкались войска по обледенелым скатам, бросив все тяжести и потеряв почти всех лошадей.

10 октября Суворов получил официальное уведомление о разрыве Павла с Австрией. Рескрипт императора предписывал не обращать внимания на предложение австрийцев и малыми переходами, не утомляя войска, идти к русским границам. 12 октября император Франц пожаловал Суворову орден Марии Терезии Большого Креста. Но никакие награды теперь не могли изменить положение.

Высочайшим указом от 29 октября 1799 г. в воздаяние заслуг, оказанных в Швейцарском походе, Суворову было даровано звание «генералиссимуса всех российских войск» – высшая степень почестей. 15 ноября были окончены необходимые приготовления и Суворов выступил из Аугсбурга. Но в первых числах декабря поход был остановлен в Богемии переговорами и попыткой примирения между Павлом и Францем. Лишь 5 января 1800 г. генералиссимус получил рескрипт своего императора: «Обстоятельства требуют возвращения армии в свои границы, ибо виды венские те же, а во Франции перемена, которой оборота терпеливо и не изнуряя себя мне ожидать должно… идите домой немедленно».

15 января русская армия двинулась на родину. Суворов выехал вперед. Уже при выезде из Праги он чувствовал недомогание. Потрясения Швейцарского похода, когда его энергией жила вся русская армия, надломили слабое здоровье генералиссимуса. В Кракове пришлось остановиться и приняться за лечение. Немного поправившись, он в сопровождении С. Савракова и Розена с большим трудом добрался до Кобрина. Заботливый уход, старания местных врачей и лейб-медика Вейкарта, присланного императором Павлом, временно восстановили угасавшие силы Суворова и дали возможность продолжить путь.

В Петербурге ему готовилась торжественная встреча, в Нарве должны были встретить его придворные кареты, а в Гатчине – флигель-адъютант с письмом от государя. Въезд в столицу должен был совершиться под неумолкающую пушечную пальбу и колокольные звоны, между рядов войск, расставленных на всем пути до Зимнего дворца.

Но Суворов был еще далеко до Петербурга, когда получил внезапную весть о новой опале. 20 марта был отдан выговор ему в приказах по армии «за то, что в походе имел при себе, вопреки уставу, по старому обычаю дежурного генерала». Павел не умел действовать полумерами. Торжественная встреча была отменена, и когда 23 апреля полуумирающий полководец въехал в Петербург, ему дано было знать, что государю неугодно его видеть. 25 апреля последовал приказ об отобрании у Суворова адъютантов. Суворов остановился в доме Хвостова, своего старинного приятеля, на Крюковом канале, и к нему никто не смел приезжать.

Приступы боли продолжали мучить Суворова. Два раза в день его навещал доктор Гриф, тогдашняя медицинская знаменитость Петербурга. Но «фликсена» (так Суворов называл свою болезнь, на самом деле – старческий маразм, склероз) не поддавалась лечению. В минуты облегчения он продолжал заниматься изучением турецкого языка и беседовал с домашними о политических и военных делах. Но память с каждым днем изменяла ему: он сбивался в рассказах о последних походах, с трудом припоминал имена разбитых им французских генералов. Когда близость кончины Суворова стала несомненной, император Павел разрешил все-таки навещать его родным и знакомым. Растопчин передал умирающему генералиссимусу ордена, пожалованные французским королем-претендентом Людовиком XVIII.

С трудом удалось уговорить Суворова причаститься: он не хотел верить, что жизнь кончена. После принятия святых тайн он отдал последние распоряжения… Вскоре началась агония, и 6 мая, во втором часу дня, Суворова не стало.

Похороны были назначены на 11-е, однако по приказанию Павла они были перенесены на 12 мая 1800 г. Отменив завещание Суворова, император приказал предать тело земле в Александро-Невской лавре.

Весть о кончине полководца была встречена в России с глубокой и неподдельной скорбью. Огромные толпы народа стекались к столице, чтобы проводить в последний путь генералиссимуса. На похоронах не было лишь придворных и сановников. Суворов продолжал оставаться в опале и после своей смерти. О его кончине не сообщили в приказе по войскам и в пароле. Воинские почести приказано было отдать рангом ниже, не как генералиссимусу, а как фельдмаршалу. Для проводов в последний путь и отдания последних почестей были отправлены простые армейские части. Гвардия не участвовала в похоронах. Сам император Павел во время погребения Суворова производил смотр гусар, лейб-казаков и аральских казаков, затем был на вахт-параде, после которого удалился во внутренние покои. Только в 6 часов вечера, когда траурная церемония была завершена, он выехал в город на обычную прогулку.

Суворов был похоронен в Нижней Благовещенской церкви, возле левого клироса. Лишь в 50-х годах на его могилу, которая до того была безымянной, положили плиту с краткой надгробной надписью Державина: «Здесь лежит Суворов».

Николай Репнин

1734—1801

Репнин Николай Васильевич – князь, генерал-фельдмаршал (1796). Один из виднейших деятелей Екатерининской эпохи, боевой генерал и удачливый дипломат. Участник русско-турецких войн 1768—1774 и 1787—1791 гг. Командуя отдельным корпусом, он воспрепятствовал переправе через Прут 36-тысячного турецкого войска, затем под знаменами П. Румянцева отличился в сражении при Рябой Могиле (1770), одержал победу в Мачинском сражении (1791). В 1763—1769 гг. посол в Польше, заключил Варшавский договор (1768). Участник русско-турецких войн и заключения мирных договоров в 1774 и 1791 гг.

Князь Н. В. Репнин был внуком генерал-фельдмаршала Никиты Ивановича и сыном генерал-фельдцейхмейстера Василия Никитовича Репниных. В 11 лет он был зачислен солдатом в лейб-гвардии Преображенский полк, в 14 лет сержантом участвовал в походе своего отца на Рейн. В 1749 г. произведен в прапорщики, через 2 года стал подпоручиком гвардии. Затем Николай Васильевич долго жил в Германии, где получил «дельное немецкое воспитание и образование», и в Париже, откуда его вернула в Россию императрица Елизавета, опасавшаяся, чтобы юноша не погиб «от разврата и распутства в этом Содоме».

Когда началась Семилетняя война против Пруссии, молодой офицер отправился волонтером в армию генерал-фельдмаршала С. Апраксина. Проявил храбрость в сражении при Грос-Егерсдорфе, при занятии Кенигсберга, во время осады Кюстрина, с 1758 г. капитан. В следующем году Репнин командирован к союзникам во Францию, где он служил в войсках маршала Контада. В 1760 г. полковник Репнин в составе корпуса графа З. Чернышева участвовал в занятии Берлина. В 1762 г. он произведен в генерал-майоры.

Николай Васильевич удачно совмещал военную и дипломатическую деятельность. В 1762 г. он был направлен Петром III в качестве полномочного министра в Пруссию, где познакомился с первым полководцем своего времени Фридрихом II и его армией. С 1763 г. Репнин по поручению Екатерины II являлся полномочным министром в Польше, фактически управлял там всеми делами при безвольном короле С. Понятовском. Его слова в сейме: «Такова воля императрицы» – имели решающее значение.

Каким почетом он пользовался в Варшаве, видно из того, что в театре ожидали его приезда в то время, когда король уже сидел в ложе. Молва приписывала Репнину связь с красавицей графиней Изабеллой Чарторыской и отцовство в отношении ее сына Адама Чарторыского (впоследствии одного из руководителей польского восстания 1794 г.). Под давлением русского посла польский сейм в 1768 г. уравнял права православных и протестантов с католиками, однако это вскоре вызвало вооруженный мятеж конфедератов, подавленный Россией. За свою деятельность в Польше Николай Васильевич был награжден орденом Святого Александра Невского, чином генерал-поручика и денежным подарком в 50 тысяч рублей.

С началом русско-турецкой войны 1768—1774 гг. Репнин вернулся в Россию и добился направления в 1-ю армию князя А. Голицына. Командуя отдельным корпусом, он воспрепятствовал переправе через Прут 36-тысячного турецкого войска, затем под знаменами П. Румянцева отличился в сражении при Рябой Могиле (1770). В этом сражении действовавшие под его командованием Киевский, Архангелогородский, Ширванский мушкетерские полки и гренадерские батальоны, составив два каре, при поддержке конницы разгромили левый фланг турок. В сражении при Ларге Репнин вновь отличился и по представлению Румянцева был награжден орденом Святого Георгия 2-й степени – «За пример мужества, служивший подчиненным к преодолению трудностей, к неустрашимости и одержанию победы».

Разделил он и славу победителей битвы при Кагуле, внесшей окончательный перелом в ход войны. Впоследствии авангард Репнина без боя занял Измаил и заставил капитулировать Килию. Действуя решительно и жестко в сражениях, князь проявлял великодушие к побежденным и особенно к населению.

В 1771 г., получив под свое командование все войска, находившиеся в Валахии, Репнин разбил под Бухарестом 10-тысячное войско противника. После оставления русскими войсками Журжи он вызвал резкое неудовольствие главнокомандующего Румянцева, их отношения обострились, и, сославшись на расстроенное здоровье, Репнин отпросился из армии. Почти три года он провел в отпуске за границей, но в 1774 г. вновь вернулся в армию.

Участвовал во взятии Силистрии и в заключении Кючук-Кайнарджийского мира, текст которого, по поручению Румянцева, отвез в Петербург Екатерине II. По окончании кампании Николай Васильевич был произведен в генерал-аншефы, подполковники лейб-гвардии Измайловского полка, награжден крупной суммой денег.

В 1775—1776 гг. Репнин возглавлял русское посольство в Турции, где ему пришлось решать нелегкую задачу укрепления хрупкого мира между недавними врагами. По возвращении в Россию он недолго пожил в столице. Императрица настороженно отнеслась к слухам о его участии в планах возведения на престол ее сына – Павла, а также о его связи с масонами. Репнин получил назначение генерал-губернатором в Смоленск.

Участие России в разрешении конфликта европейских стран вокруг Баварского наследства потребовало использования дипломатических и военных способностей Николая Васильевича. Во главе 30-тысячного корпуса он вступил в Бреславль и стал посредником при заключении Тешенского мира. Екатерина II пожаловала князю орден Святого Андрея Первозванного, австрийский и прусский монархи также не оставили его без наград.

В 1780 г. Репнин командовал наблюдательным корпусом в Умани, в следующем году стал генерал-губернатором Псковским, оставаясь и Смоленским. Получил очередные награды: орден Святого Владимира 1-й степени в день учреждения оного (1782), бриллиантовые знаки к ордену Святого Андрея Первозванного (1784). Не испытывая особого удовлетворения от административной деятельности, Николай Васильевич попросил разрешения поехать для отдыха за границу.

Новая война с Турцией вернула Репнина на боевое поприще. Он участвовал в осаде и взятии Очакова, командуя русскими войсками в Молдавии, одержал победу на Салче, запер противника в Измаиле, но по указанию главнокомандующего Г. Потемкина отошел от крепости (ее взятие Потемкин вскоре поручил Суворову). Летом 1791 г., во время отъезда Потемкина в Петербург, Репнин принял на себя обязанности главнокомандующего и решил действовать активно, вопреки инструкциям светлейшего князя. Узнав, что турецкий визирь концентрирует свои войска вблизи Мачина, Репнин двинул вперед свою армию и разбил противника в шестичасовом сражении. На левом фланге наибольший вклад в победу внес М. Кутузов. Русские потери в сражении составили 141 человек убитыми и 300 ранеными, несмотря на то что Репнину противостояло более чем 80-тысячное неприятельское войско. Ошеломленный поражением, визирь уже на следующий день прислал к Репнину в Галац парламентеров, подписавших предварительные условия мира.

После окончания войны Репнин недолгое время жил в своем подмосковном имении Воронцове, откуда императрица его вызвала, чтобы направить губернатором в Ригу, потом он губернаторствовал в Ревеле и Литве. Во время польского восстания 1794 г. князь был назначен предводительствовать над войсками в Польше и Литве. Но главными силами войск, двинувшихся на Варшаву, командовал Суворов. «Я уже не знаю, сам ли я командую или отдан под команду», – жаловался Репнин императрице. Ссылаясь на прямые указания Екатерины и фельдмаршала Румянцева, Суворов довел дело до победы, минуя главнокомандующего.

В 1796 г. взошедший на престол Павел I произвел 62-летнего Репнина в желанный для того чин генерал-фельдмаршала. В 1798 г. Николай Васильевич возглавлял дипломатическую миссию в Берлин и Вену с целью создания союза против Франции. Его отношения с императором были неровными, и в конце 1798 г. последовало увольнение Репнина со службы. Он поселился в Москве, здоровье его ухудшилось, и через три года князь скончался в своем имении в возрасте 67 лет. Тело его было погребено в Донском монастыре.

Федор Ушаков

1744—1817

Ушаков Федор Федорович – флотоводец, адмирал (1799). Во время русско-турецкой войны 1787—1791 гг. Ушаков нанес поражение турецкому флоту у о. Фидониси (1788), в 1789 г. был произведен в контр-адмиралы. В 1790 г. стал командующим Черноморским флотом. Применив им же разработанную маневренную тактику, одержал крупные победы над турками в Керченском сражении у о. Тендра (1790) и мыса Калиакрия (1791). В 1793 г. стал вице-адмиралом. Во время войны против Франции на Средиземном море (1798—1800) Ушаков проявил себя не только как выдающийся стратег-флотоводец при штурме о. Корфу, но и как проницательный политик, умелый дипломат при создании греческой Республики Семи Островов под протекторатом России и Турции.

Адмирал Ушаков был морским деятелем, принесшим славу молодому тогда Черноморскому флоту. Турки с почтением называли его «Ушак-паша». Имея далеко не знатное происхождение (его отец был обедневшим помещиком, коллежским регистратором), Федор Федорович шел к адмиральскому флагу, упорно трудясь, настойчиво овладевая морской наукой и воинским искусством. Во времена Г. Потемкина и А. Суворова Ушаков, морской деятель, высоко поднял авторитет российского флота, а традиции, заложенные им, продолжат Д. Сенявин, М. Лазарев, П. Нахимов, С. Макаров.

Будущий адмирал родился в глуши Тамбовской губернии, в одной из деревень Темниковского уезда. Влечение к морю зародилось в душе мальчика под влиянием рассказов старика-односельчанина, служившего канониром еще в петровском флоте. Шестнадцатилетнего юношу родные отправили в Петербург и определили на учебу в Морской корпус. Через два года, уже гардемарином, он совершил свое первое учебное плавание на корабле «Святой Евстафий». В 1766 г. Ушаков выпустился из корпуса офицером, мичманом, и был зачислен в галерный флот, плававший на Балтике; на пинке «Наргин» он совершил плавание из Кронштадта к Архангельску вокруг Скандинавии, впервые познакомился с морскими просторами.

Когда в 1768 г. в связи с русско-турецкой войной началось возрождение Азовской военной флотилии, Федор Ушаков оказался в числе офицеров, переведенных на Дон. Плавая на парусном судне «Гектор», он защищал русские верфи и населенные пункты на Дону и его притоках, учился управлять огнем в бою. Затем, командуя ботом «Курьер», ходил по Азовскому и Черному морям между Таганрогом, Керчью, Феодосией и Балаклавой, изучал новый морской театр. Через два года был назначен командиром 16-пушечного корабля «Модон», одного из самых крупных в Азовской флотилии. Имея своей базой Балаклаву, русские корабли содействовали операциям сухопутных сил, охраняли крымские берега от возможных десантов противника. По окончании войны турецкая эскадра ушла в Босфор, а Россия приобрела новые земли и свободу мореплавания в Черном море.

В 1775 г. Ушаков был переведен на Балтику и произведен в капитан-лейтенанты. На следующий год, командуя фрегатом «Северный орел», перешел к берегам Италии, в Ливорно. Став в Средиземноморье капитаном фрегата «Святой Павел», охранял русские торговые суда от нападения английских каперов. В 1779 г. он вернулся в Кронштадт, командовал линейным кораблем «Святой Георгий Победоносец», потом был назначен капитаном императорской яхты, что тогда считалось большой честью. Но придворная служба была не для Ушакова. Вскоре он отпросился с этой должности в эскадру контр-адмирала Сухотина и с ней совершил поход в Средиземное море, командуя фрегатом.

В 1783 г. Федор Федорович был откомандирован на Черное море, где Г. А. Потемкин создавал для России новый, Черноморский флот. Ушаков, уже в чине капитана 1-го ранга, активно участвовал в строительстве военно-морской базы в Севастополе, в постройке кораблей в Херсоне. Один из новопостроенных мощных линейных кораблей 60-пушечный «Святой Павел» поступил под его командование. Когда в 1787 г. Екатерина II посетила Севастополь и ознакомилась с созданным в короткое время флотом, она осталась очень довольна. В числе поощренных ею морских офицеров был и Ушаков, которого она произвела в капитаны бригадирского ранга. Через полгода началась русско-турецкая война, которая сделала имя Ушакова известным не только в России, но и за ее пределами. Но это случилось не сразу. Первый боевой поход черноморской эскадры во главе с контр-адмиралом М. Войновичем оказался неудачным. В виду Варны сильный шторм, продолжавшийся несколько дней, разметал корабли по морю, фрегат «Крым» затонул, линейный корабль «Мария Магдалина» занесло к туркам в Босфор, едва не погиб и «Святой Павел» Ушакова, но мужественный и искусный капитан сумел его спасти.

Летом 1788 г. эскадра вновь вышла в море и 3 июля встретилась с турецким флотом у острова Фидониси. Турки вдвое превосходили русских по числу кораблей, имели тройной перевес в орудиях и первыми открыли огонь по русскому авангарду («Святой Павел» и три фрегата). Расстояние не позволяло русским фрегатам вести эффективную стрельбу из 12-фунтовых пушек, и Ушаков, возглавлявший авангард, предпринял смелый маневр. Он приказал фрегатам обойти головные турецкие корабли с наветренной стороны, чтобы поставить их «в два огня», а сам на «Святом Павле» вышел из строя и решительно атаковал флагманский корабль Гассан-паши. В результате боя, продолжавшегося около трех часов, флагманский корабль противника получил серьезные повреждения. Это вынудило Гассан-пашу, а за ним и все корабли его эскадры покинуть район боя.

Потемкин высоко оценил боевое искусство Ушакова, последний был награжден орденом Святого Георгия 4-й степени, произведен в контр-адмиралы и получил начальство над всем корабельным флотом в Севастополе.

В марте 1790 г. светлейший князь Таврический отправил Войновича на второстепенную, Каспийскую флотилию и назначил командиром Черноморского флота Ушакова. С этого момента началось подлинное боевое становление этого флота, стали закладываться его славные боевые традиции. В мае 1790 г. Федор Федорович ходил с эскадрой под стены Синопа и Анапы, жег и топил неприятельские корабли, разведывал турецкие крепости, огнем своих пушек наводил ужас на их гарнизоны. В июле у Керченского пролива он преградил путь турецкой эскадре, рвавшейся в Азовское море; смело маневрируя и ведя меткий огонь, Ушаков отразил атаку противника, а затем сам пошел вперед, сблизился с турками на дистанцию картечного залпа и ввел в действие всю артиллерию. Турецкие корабли, значительная часть которых получила повреждения, начали отход и смогли уйти от преследования лишь благодаря большой скорости. Федор Федорович был удостоен ордена Святого Владимира 2-й степени.

В августе, следуя с эскадрой из Севастополя к Очакову, Ушаков обнаружил у острова Тендра турецкую эскадру, стоявшую на якоре. Он немедленно атаковал противника, не перестраивая свою эскадру из походного положения. Турецкие корабли стали в беспорядке отходить к устью Дуная. Русский контр-адмирал уничтожил два линейных корабля, несколько малых судов, турки потеряли свыше двух тысяч человек, в том числе более семисот пленными. Потемкин писал: «Наши, благодаря Бога, такого перца задали туркам, что любо. Спасибо Федору Федоровичу!» С этого времени турки стали откровенно бояться Ушакова, а тот получил от Екатерины II еще одну награду – орден Святого Георгия 2-й степени.

31 июля 1791 г. Ушаков одержал над турецким флотом блистательную победу в сражении у мыса Калиакрия. В этом сражении он атаковал противника в походном строю трех колонн. Исход боя решили смелые маневренные действия – проход русской эскадры между берегом и турецкими кораблями для занятия выгодного наветренного положения перед атакой, выход флагманского корабля Ушакова «Рождество Христово» из кильватерного строя в ходе преследования флагмана противника. Понеся тяжелые потери, турецкие корабли прекратили бой и, пользуясь темнотой, ушли к Босфору. Это поражение перечеркнуло последние надежды Оттоманской Порты и ускорило подписание победного для России Ясского мирного договора. Екатерина II в рескрипте на имя флотоводца писала: «Знаменитая победа… служит новым доказательством усердия к службе нашей, особливого мужества и искусства вашего. Всемилостивейше пожаловали вас кавалером нашего ордена Святого Александра Невского».

После окончания войны Ушаков был вызван в Петербург, год спустя произведен в вице-адмиралы, после того несколько лет командовал практической эскадрой на Черном море, руководил строительством Севастополя.

С ростом завоевательных устремлений Франции и созданием антифранцузской коалиции европейских государств с участием России Федор Федорович оказался в эпицентре событий, происходивших в Средиземноморье. В 1798 г. Павел I вступил в союз с недавним противником – Турцией, и Черноморскому флоту было поручено действовать вместе с турками в Средиземном море против французов. При этом полный адмирал Кадырбей получил от своего султана приказ не только быть в подчинении у русского вице-адмирала, но и учиться у него. Приняв в Константинополе под свое командование присоединившуюся к Черноморскому флоту турецкую эскадру, Ушаков направился в Архипелаг. Силою оружия он освободил из-под власти французов острова Цериго, Занте, Кефалонию, Святой Мавры и в октябре осадил важнейшую стратегическую базу Франции в Ионическом море – остров Корфу.

Атаковать Корфу с моря и взять крепость штурмом было чрезвычайно трудно, так как противник располагал большими силами и мощными укреплениями, а у Ушакова недоставало сухопутных войск, не было осадной артиллерии. Но четыре месяца блокадных действий у Корфу убедили русского флотоводца в необходимости штурма, и он организовал его блестяще. Овладение сильной крепостью и островом в короткие сроки (18—20 февраля 1799) стало образцом смелых, хорошо спланированных и согласованных действий кораблей и десантов союзников при решающей роли русской эскадры и ее экспедиционного отряда, проявивших себя исключительно доблестно. Узнав о победе Ушакова, Суворов воскликнул: «Зачем я не был при Корфу хотя бы мичманом!» За взятие крепости и острова Корфу Федор Федорович был произведен в адмиралы, кроме того, получил награды от турецкого султана и неаполитанского короля.

С выходом в апреле 1799 г. армии Суворова в Северную Италию Ушаков перенес свои операции к берегам Южной Италии, где его экспедиционные силы заняли ряд городов, включая Неаполь, и дезорганизовали коммуникации противника. Но вскоре отношения России с союзниками ухудшились, и Федор Федорович получил от Павла I приказ о возвращении эскадры на родину (одновременно в Россию был отозван Суворов). В октябре 1800 г. флотоводец привел корабли в Севастополь. В результате действий Ушакова в Средиземноморье Франция лишилась господства в Адриатике, утратила Ионические острова, а приобретение Россией военно-морской базы Корфу помогло союзникам в последующих войнах с Францией в 1805—1807 гг.

Скептическое отношение вступившего на престол Александра I к военно-морским делам привело к тому, что выдающиеся способности Ушакова как флотоводца в дальнейшем практически не использовались. В 1802 г. он был назначен главным командиром Балтийского гребного флота и начальником флотских команд в Петербурге. В 1807 г. Федор Федорович отпросился в отставку и уехал в свое имение на Тамбовщину. На послание императора, пожелавшего узнать об истинных причинах его увольнения со службы, адмирал ответил: «Душевные чувства и скорбь моя, истощившие крепость сил, здоровья, Богу известны – да будет воля его святая. Все случившееся со мною приемлю с глубочайшим благословением». Во время Отечественной войны 1812 г. Ушаков был избран начальником ополчения Тамбовской губернии, но по возрасту и состоянию здоровья он отказался от этой должности. В преклонных годах, пребывая в своем имении, он стал почти отшельником. Умер он на 74-м году жизни и был похоронен в Санаксарском монастыре Темниковского уезда Тамбовской губернии.