Игорь Александрович Зуев "Черные дыры"

? Да пока не надоест, – пошутил я.

? Тогда сегодня – в ресторан, надо отпраздновать твой приезд.

? Хорошо, – согласился я. ? Но я только приехал и еще не знаю, кого пригласить с собой. Ты ведь с женой пойдешь?

? Да, с Верунчиком.

? Ну вот. А мне придется в ресторане знакомиться. Как-то не хотелось бы.

? Забудь, – успокоил меня он. – У Веры есть подруга, Светланой ее зовут, они учатся на одном курсе. Увидишь – понравится. Сходит вместе с нами для компании, а там уж как карта ляжет.

? Хорошо, ? согласился я.

Мы с Верой довольно долго зачищали чернильное пятно, что кляксой, будто медаль за неряшливость, сидело на лацкане с левой стороны моего серого пиджака. Пятно не сдавало своих позиций. Оно поблекло, но тем не менее предательски обозначало себя, предлагая нам выдумывать разные другие способы его маскировки. В конце концов Вера нашла какую-то брошь, подходящую мужчине, и придала товарный вид моему облику. Я сказал ей: брошь вроде бы женская, но она смогла убедить меня, что это не так.

Светлане брошь понравилась, и она даже не догадывалась о ее предназначении. После ресторана я проводил девушку до дома. Тем бы все и закончилось, но в разговоре я обмолвился, что великий офтальмолог Святослав Федоров (его именем сейчас названа глазная больница в Москве) ? друг моего отца.

Светлана пожаловалась на свое зрение, сказав, что почти ничего не видит. Я был навеселе, душа моя раскрылась, а потому добавил:

? Твои глаза он вылечит в два счета.

Вскоре я уехал в Москву. И от скуки, которая порой накатывала на меня, стал переписываться со Светланой. На самом деле мне в то время нравилась совсем другая девушка.

Но это иная история, которой не суждено было обрести законченную форму.

Я уже подумывал жениться на той девушке, на время выпавшей из моего поля зрения. Так бы в конечном счете и случилось, но неожиданно от Светланы пришла телеграмма: «Еду через Москву отдыхать в Сочи. Встречай, Света».

Пришлось быть джентльменом. Я не опоздал к прибытию ее поезда. Все-таки подруга жены моего лучшего друга. Мы провели вместе целый день, я показал ей Москву. А вечером она покинула столицу. У меня же вновь пошли обычные будни.

Где-то через месяц опять приходит от нее телеграмма: «Еду в Магнитогорск, встречай». ? Надо было держать марку. И я алыми розами ознаменовал приезд Светланы.

Русые волосы, короткая стрижка, карие глаза, рост средний. А лицо ее светилось какой-то загадочностью.

«Что тут скажешь, ? находил для себя оправдания я, ? девушка двадцати трех лет, повалявшись на золотом песочке морского пляжа и получив добрую порцию солнечной ласки, приехала к молодому мужчине, чтобы засветить изумительную прелесть своих длинных ножек и талию, отточенную на занятиях танцами». Талию, которую я смог в дальнейшем, соединив свои пальцы, обхватить двумя ладонями, жаждущими общения с ее телом. От такого лакомства отказаться я не мог.

Естественная особенность мужчины состоит в том, что он, как голодный волк, постоянно рыщет в поисках добычи. А тут «Красная шапочка» со своими пирожками сама прыгнула к нему в пасть. Волк облизнулся и съел ее со всеми потрохами. Если бы он этого не сделал, то перестал бы себя уважать. Кажется, целую неделю охотник наслаждался дичью, которая, конечно же, думала про себя: «Сейчас я тебя съем».

Но пришло время расставаться. Время, отражающее новой вехой жизнь охотника. К чему я был в отношениях со слабым полом готов всегда.

Я с легкой грустью хотел помахать рукой отъезжающему от платформы Казанского вокзала поезду, сказав на прощание трогательную речь, наполненную сожалением, накатившим на меня из-за нашего расставания. Но произошел, увы, неожиданный сбой отработанной программы прощания с милыми сердцу очаровательными прелестницами, случайно вошедшими в мою безалаберную жизнь

Уже на вокзале Светлана неожиданно сказала:

? Если ты не поможешь мне, то никто не поможет. ? И в тот момент ее глаза словно затуманились от слез, крупными каплями скатившимися по ее щекам.

? В чем дело? ? спросил я ее, почувствовав, что действительно нужен ей. ? Чем конкретно я могу тебе помочь?

И тут же понял, что стал для Светланы вроде как спасительным кругом. Это чувство подхватило меня и вынесло на новый уровень отношения к этой девушке. Оно будто дало мне невидимые крылья и силу, с которыми показалось, что я могу свернуть горы.

? У меня слабое зрение, минус девять, и оно только ухудшается. А у твоего папы, как ты сказал, ? есть друг– знаменитый офтальмолог. Я слышала, что в его больнице могут решить мои проблемы.

? Не плачь, ? поцеловал я ее глаза. – Я поговорю с отцом. Думаю, эту проблему мы решим.

Получив от меня это обещание, она села в вагон, и поезд, отстукивая колесами прощальную мелодию, увез ее на Урал.

Я сдержал слово и съездил к отцу, после чего он пообщался со Святославом Федоровым и передал мне свой разговор с ним. Обнадеживающий в целом.

Но во времена Советского Союза, в самом начале развития восстановления зрения операбельным путем на лечение в больницу к Святославу Федорову были огромные очереди, и люди ожидали своего исцеления годами.

? Если бы Светлана была москвичкой, да еще прописана в Тимирязевском районе, то вопрос мог бы решиться проще, – пояснил отцу врач.

За этой больницей зорко наблюдали люди из ОБХСС, и никто из ее медперсонада, понятное дело, не хотел оказаться за решеткой или без работы, и любая внеочередная операция расценивалась как полученная кем бы то ни было взятка. Эта ситуация и решила все дело.

Когда Светлана приезжала ко мне в гости, я уже служил в армии, в звании лейтенанта. Меня из прорабов призвали на два года: в институте была военная кафедра. И однажды, когда я, возвращаясь поздней ночью домой, взглянул на свое окно, то увидел в нем свет, который могла включить только моя Светлана. И я физически почувствовал тепло, которое вдохнула она в мою душу, продуваемую сквозняками всяких житейских неурядиц. В то же время мне словно кто-то сказал: «Чего ты ждешь? Чего тебе еще надо?»

Девушка уехала, а я недолго думая позвонил ей и предложил выйти за меня замуж.

Светлана, в скором времени уволилась из училища, где преподавала, и приехала ко мне в Москву. Я, не откладывая дела в долгий ящик, сыграл свадьбу в ресторане «Славянский базар», а затем прописал ее к себе, желая при этом как можно быстрее исправить ей зрение. К тому же я был москвичом, прописанным в Тимирязевском районе.

«Славянский базар» был выбран мной не случайно.

Мой дедушка Федор Игнатьевич Зуев был последним владельцем этого знаменитого ресторана. Здесь дед и познакомился в свое время с моей бабушкой, в девичестве ? Анастасией Степановной Фроловой. Она работала там официанткой, а дедушка, по происхождению граф, частенько встречался в ресторане с такими людьми, как Чехов, Мамонтов, Горький. Они наслаждались там русской кухней и песнями цыган.

Туда с удовольствием захаживали и революционеры, балуя себя вкусной и здоровой пищей, что было по-своему симптоматично. К слову сказать, там любил бывать и будущий всероссийский староста Михаил Иванович Калинин, а дедушка, как образованнейший человек, редактировал его листовки, было у него такое хобби.

Потому после загса, что и по сей день находится на улице с потрясающим названием ? проезд Шокальского, мы приехали в почти в родовое имение.

В загсе у меня упало на пол кольцо, предназначенное невесте. Михаил Колмыков, мой свидетель, позже неоднократно «отдыхающий», как он объяснял, в психушках, сказал:

? Это плохая примета.

Но я махнул на эти темные предубеждения рукой и поставил подпись под документом, открывшим мне дорогу в семейную жизнь.

Моя мама тоже говорила мне: «Не спеши. Твой старший брат еще не женился».

Но я уже настроился на свадьбу и на решение проблемы Светланы со зрением, о которой я не хотел говорить матери. Эти обстоятельства ускорили процесс обмена обручальными кольцами. В результате получилось так, что мама и мой брат были против свадьбы и не присутствовали на ней.

Отец, всегда и во всем поддерживавший меня, к сожалению, был в отъезде. У него была какая-то серьезная командировка. Но я спешил, чтобы быстрее исправить любимой зрение.

Примерно так началась семейная жизнь влюбившегося в свое желание сделать добро лейтенанта.

Я ходил на службу, служил-то в Москве. Все шло просто прекрасно. На службе мне по случаю бракосочетания дали целую неделю выходных, которые мы со Светой провели, надолго не покидая нашего брачного ложа. Все было, как говорится, просто сногсшибательно!

Но однажды, придя домой, когда я принял душ и начал одеваться, вдруг, из моей офицерской рубашки вылетели, аккуратно сложенные семь конвертов с письмами.

«До востребования», ? прочитал я на конвертах.

Светлана их почему-то спрятала в моих вещах. Наверное, по принципу: у себя искать он не станет. Чувство тревоги охватило меня.

«Изменяет!» ? сразу вспыхнула отравившая мое сознание мысль.

Предательская дрожь охватила все тело. В этот момент я испытал как бы противоположные ощущения. С одной стороны, мне казалось, будто я замерз, словно попал на Северный полюс. С другой – что жара самой знойной пустыни проникла в меня, чтобы иссушить мои силы. Я вынул из конверта сложенный вчетверо лист бумаги, развернул и прочитал любовное обращение к моей жене.

Затем взял другое письмо и быстро пробежался взглядом по аккуратно написанному тексту, проклиная себя за это. А затем вскрывал конверты и читал послания одно за другим, не в силах остановиться.

Писал молодой человек, который, как и я, служил в армии, только в ГДР.

«Ты, королева, ? умница, что зацепилась за Москву. Но если ты от него родишь, мы с тобой никогда не будем вместе», – категорически предупреждал мою жену ее старый друг.

В те годы я еще не знал, что такое валидол, а потому постоянно наливал себе холодной воды и пил ее, чтобы сердце у меня не взорвалось.

Я снова и снова перечитывал эти письма, ожидая Светлану. Но дома она ни в тот день, ни на следующий не появилась…

Конечно, некоторые, а может, и многие читатели моего повествования скажут, такого быть не может, чтобы офицер при виде каких-то писем, одновременно почувствовал дрожь и озноб, сопровождающий душевные пытки, нежданно-негаданно выпавшие на его долю. Но это право каждого человека. Кто знает у кого, в каких условиях черствости или всеобъемлющей доброты расцветала, а может, наоборот, увядала душа.

И если я поступил тогда не как положено офицеру, то только потому, что почувствовал себя обманутым. Значит, не подсуден. Я был впервые женат и к тому же очень любил свою жену. Сейчас я так бы не поступил, но замечу, сколько по таким же поводам в армии было самострелов, побегов, и все для достижения одной-единственной цели –не дать сопернику увести любимую.

И здесь не надо козырять присягой и упрекать в малодушии. Если бы тогда потребовалось, я бы пошел воевать за свою еще маленькую, но семью. Но в тот момент я воевал с самим собой.

Служба в армии предполагает, прежде всего, дисциплину. И не только от солдат, которых ежедневно муштруют офицеры, но и от командного состава.

Что это значит? Конечно, прежде всего, ежедневно на службе своим примером вдохновлять солдат на отличное исполнение воинских обязанностей. У офицера ведь как? Не только не нормированный рабочий день, но и не нормированная служебная неделя, да и сама жизнь. А потому в период службы армия становится для него и женой, и родной мамой, и вообще всем, перед чем надо стоять по стойке «смирно» и, желательно, преданно (не хочу использовать слово «подобострастно») заглядывать в глаза вышестоящему начальству. Это, конечно, если желаешь, чтобы твоя служебная лестница больше походила на эскалатор, непрерывно движущийся вверх. Но что поделаешь, если жизнь заставляет тебя против твоей воли резко изменить курс…

А я метался по комнате из угла в угол, через каждые десять шагов выпивая по стакану ледяной воды, тем самым хотя бы на секундочку остужая пожар, горящий во мне. Служба? Какая служба! Я уже третьи сутки перечитывал письма, пил воду, не спал, да и не хотелось погружаться в сон. За это время я обзвонил все морги и большую часть больниц. Конечно, теперь я понимаю, что можно было двумя, тремя звонками определить ее местонахождение, но тогда я был молод и не знал, как правильно поступать в подобных случаях. И в тот момент, когда я был почти готов совершить что-то неожиданное даже для самого себя, в замочную скважину двери вставили ключ. Замок щелкнул, и дверь открылась. Вошла… она.

? Привет, – слабым голосом прозвучало удивление Светланы, обращенное ко мне.

? Привет, – ответил я на выдохе, как-то, сразу сдувшись внутри себя.

? А почему ты не на службе? – уже обыденным тоном спросила она.

«Что-то она очень бледная. Что случилось, кто посмел ее обидеть? Порву на британский флаг», – метнулась в моем сознании мысль.

Жена спокойно сняла с себя дутую голубенькую курточку, повесила ее в коридоре и, как ни в чем не бывало, прошла в ванную.

«Вот идиот, накрутил себя», – с досадой подумал я.

Сразу же засосало под ложечкой от мысли, что придется как-то на службе объяснять свои прогулы. Но это чувство задело меня лишь на мгновение. Через секунду я был уверен, что поликлиника с ее великодушными врачами выручит больничным листом молодого офицера.

Теперь я уже спокойно, взяв себя в руки, подошел к двери ванной, открыл, а войдя, задал вопрос, принимающей душ Светлане:

? Ты где была?

Она, тихо мурлыча какую-то мелодию, направляла на свое стройное тело танцовщицы воду. Сначала вымыла свои русые, коротко подстриженные волосы. Затем каким-то изысканным и, особо отмечу, сразу возбудившим меня движением руки, провела по бархатистой коже своих торчащих сосками небольших грудей нерожавшей женщины, будто магнит, притянувших мой взгляд, и направила на них упругие струи воды душа, как бы массируя их.

Жена взглянула на меня и с лукавой улыбкой и взглядом предложила мне присоединиться к ее водной процедуре.

Трое бессонных суток стресса, за которые я обзванивал больницы и морги, пять суток воздержания! И капли горячей воды вновь взорвали во мне страсть, загнали меня под душ, где я ворвался в обитель порока и греха, вкусив откровения от смоковницы.

Затем, когда банное полотенце впитало всю влагу от наших тел, я, как-то даже виновато, спросил:

? Где ты была?

Она пристально взглянула на меня и, словно извиняясь, громко вздохнув, ответила, подпустив в глаза слезу:

? В больнице.

? Интересно. Ты в больнице, а я ничего об этом не знаю? – сразу же почувствовав подвох, ледяным голосом поинтересовался я.

Еще задавая этот вопрос, я заметил, как в ее глазах испуганно метнулись какие-то нехорошие искорки. Она ничего не ответила, однако всем своим видом давая понять, что борется со словами, которые по идее должны сейчас вылететь из ее уст.

? И что? ? наседал я.

? В больнице, ? еще раз выдавила из себя Светлана и снова замолчала.

? А что случилось, неужели нельзя было позвонить и сообщить мне об этом?

Она упорно молчала, глядя в пол.

? Ты заболела? – продолжал задавать вопросы я.

? Нет.

? Тогда что?

? Я… сделала аборт.

Вы хоть раз чувствовали, как на вас давит всей своей обжигающей холодом массой вселенная? Как бесконечное число огненных метеоритов пронзают вас жалящим роем, выжигая изнутри?..

Выжигают они те части души и тела, которые до этого момента уютно покоились в оставленной вам родителями зыбке веры в добро и любовь.

И у вас начинает сосать под ложечкой. И начинает казаться, что высасывающая из всего живого жизнь черная дыра своей незримой силой начинает разрывать вас изнутри.

? Аборт? ? не совсем понимая значения услышанного слова, переспросил я.

? А чего, собственно, ты хочешь от меня? ? выбрав тактику защиты в нападении, вызывающе ответила мне жена.

? Но почему? – в моей голове опять начинали закипать нехорошие мысли.

? Ты же знаешь, что у меня плохо со зрением, и, если сейчас рожать, могу ослепнуть полностью.

«Ослепнуть? Это я уже слышал», – проговорил я про себя.

? Да, ? развивая оправдывающую ее мысль, продолжала Светлана.

? Но мы же консультировались у профессора, и он сказал, что бояться не надо. Он сказал, что сам примет роды, – озвучивал я, исходящую из моего сознания нарастающим протестом, мысль.

? Легко тебе говорить, а я боюсь. ? И она капризно сжала губы.