– Вот, морда муравьиная! Не она же меня обслуживает? Ну, а ты?
– Я сказала, чтобы будили меня, только когда тебя будут лишать гражданства.
– Ты заслуженно летишь первым классом! Умничка! Я в восхищении!
– А что я буду с ней церемонии разводить? Пускай хоть маршалу авиации жалуется! Это же понятно: ты их бар опустошил – у неё добыча пропала.
В проходе салона из-за занавески выглянула «муравьиная морда». Как та злобная старушка, выглядывающая из-за портьеры на картине Рембрандта «Даная». Посмотрела на нас, как ядом дыхнула. Взгляд явно свидетельствовал о том, что к лишению меня гражданства она уже приступила.
– Ладно, бузить не будем! Допиваю и спать!
– Сколько выпил-то? – спрашивает жена.
– Девятьсот грамм, – отвечаю.
– Прилетим – будешь никакой!..
«Никаким» меня и снимали с самолёта.
Нет, ногами я шёл сам, но не твердо.
«Шаркающей кавалерийской походкой», как Понтий Пилат перед встречей с Иешуа Га-Ноцри. Здравствуйте, Михаил Афанасьевич!
День первый. Токио
Шаркающей кавалерийской походкой с видеокамерой наперевес меня несло в целеустремленной толпе по длинным коридорам международного токийского аэропорта Нарита. Чуть впереди вприпрыжку бежала моя жена, сознательно делая вид, что невыспавшийся здоровый мужик, норовящий её догнать, не имеет к ней ни малейшего отношения.
Здоровяк по форме, но явно нездоровый по внутреннему состоянию, проштрафившийся, – а точнее, проштофившийся, увалень рьяно схватил два чемодана с ленты транспортера и был тут же остановлен маленьким таможенником в белых перчатках. Мягко зажурчала японская речь, которая абсолютно точно предлагала открыть оба чемодана для досмотра. Здоровяк на удивление оказался понятливым малым: дыхнул перегаром и… моментально предъявил билеты с двумя талонами на багаж. Подошла жена и встала рядом, дескать, два человека и поэтому два чемодана. Маленький японец заулыбался и стал кланяться. Кланялся столь усердно, что чудная парочка, напуганная такой вежливостью, с чемоданами поспешила к автоматическим стеклянным дверям и через мгновение уже вдыхала тёплый осенний воздух мегаполиса Токио.
– Ну, до Токио ещё часа полтора езды, – сказала огромная и очень серьёзная девушка Нина, в которой я безошибочно, на фоне мелкой японской суеты, определил нашу встречающую гренадёршу из Владивостока.
Мы погрузились в автобус с гордым названием limousine bus и плавно покатили вдоль зелёной полосы деревьев. Очень скоро видовые картинки за окном сменились на однообразные промышленные пейзажи, и я стал выстраивать своё первое впечатление от Японии. Впечатление выстраиваться не хотело.
Не было золочёных изогнутых многоярусных крыш храмов и пагод, пузатых фонариков с иероглифами, которые рисовало в Москве моё воображение. Одни утилитарные, хай-тековские (читай, индустриальные) постройки и эстакады. Неправильная какая-то Япония! На одну из эстакад наш автобус и начал заползать.
– Заезжаем на второй уровень транспортной магистрали, – прокомментировала Нина. – А потом поедем по третьему. В Токио – три вертикальных уровня передвижения для автомобилей.
«Три – это лучше, чем два, но хуже, чем четыре,» – как нельзя, кстати вспомнилась мне фраза Буркова из кинофильма «Гараж».
Интересно, что к слову «четыре», которое по-японски звучит «си», сами японцы относятся суеверно и настороженно. Потому что «си», в свою очередь, ещё означает «смерть», а от этого, несмотря на все самурайские кодексы, лучше держаться подальше. Чтобы потом не раскаяться. Предрассудок, конечно, но кнопки четвёртых этажей в лифтах во многих японских зданиях зачастую отсутствуют. За третьим сразу идёт пятый, прямо как у нас в школьных классах после реформы образования. Кто же захочет жить или работать на «смертельном» этаже? (Любопытно, что в столь продвинутой и чуждой всяких суеверий стране, как Америка, кнопки тринадцатого этажа в некоторых лифтах вы также не найдёте.)
А попробуйте подарить японцу футболочку с вышеназванной циферкой, и вы увидите, как он будет растроган до слёз, а то и тюкнет вас по темечку пяточкой с разворота. Они это умеют, у них это запросто. Со школьной скамьи дзюдо и карате пробавляются. Еще кэндо – это когда палками друг друга отлупить совсем не считается зазорным, а даже наоборот, поощряется.
Но просто так японец рукосуйствовать не полезет, для этого его очень сильно обидеть надо. Потому что чем большего мастерства он в своем искусстве достигает, тем смиреннее становится и дисциплинируется. Тот же, который ерепенится и хамит своими изящными пластическими фигурами, вероятнее всего – недоучка. И такого необходимо закидать шапками, по-русски. Самый эффектный наш метод.
Вот такая незатейливая философия и лезет в голову от унылых строений за окном. Ни архитектурного разнообразия, ни тебе исторических традиций, ни покосившегося русского заборчика. Не тот японец пошёл. Не будет он с такой жизнью в смертельной обиде себе живот вспарывать. Жилых коробок впритирку понатыркали и не хотят больше себе харакири устраивать. Бельё, вот, выстиранное на балконах развесили, сушат. Уже – кое-что, уже – жизнь, разнообразие. Где же его ещё сушить? Мы тоже так сушим. Не путать с суши! Но сейчас не об этом.
А это что? Ёлки-палки – производственная гимнастика! Как у нас в советские времена. С третьего яруса эстакады было хорошо видно. На крыше небольшого здания группа японцев в белых рубашках с галстуками усердно занималась гимнастическими упражнениями. Браво! Порадовали.
– Что? Уже приехали? Наш отель? Больно убогий какой-то.
– Нет. Здесь мы пересаживаемся в такси и едем в ваш отель, – ответила Нина.
– То-то я смотрю – это не центр. Я заказывал отель возле императорского дворца. А он – в центре.
– Да, в «Центре-А»! – съязвила жена.
– Да мы сейчас и поедем в центр, – сказала немногословная Нина.
Да, где уж в далёкой, тесной Японии знать о существовании крохотульки московской стройки, но очень амбициозной строительной компании «Центр-A», которая числится моим детищем. Не Panasonic, однако.
«Числится вашей, но строится на мои деньги!» – ну, просто засела в голове на подкорочке рязановская классика.
Кстати, о японской тесноте. В каком-то путеводителе я прочитал, что вся территория Японии по площади равняется одному американскому штату Монтана. Из-за обилия гор и вулканических зон японцы ютятся только на двадцати пяти процентах своей земли, а численность их такая же, как половина населения Северо-Американских Соединённых Штатов. В том же путеводителе предлагалось согнать половину всех американцев на четвертушку этого штата Монтана, чтобы понять, как живётся японцам. И я вам отвечу – не Монтана!
Тем временем нас погрузили в такси, и мы уже ехали по улицам Токио. Таксист-японец – худой очкарик с гордой осанкой, одетый в белоснежно-белую рубашку и чёрную жилетку, управлял тойотой в белоснежно-белых перчатках.
– Так положено. У них у всех – белые перчатки, – ответствовала Нина на мой незаданный вопрос.
Дальше будет, как в «Бриллиантовой руке», подумалось мне:
– Куда он меня везёт, я ведь не сказал адрес?
– А тут дорога одна.
– Почему он свернул?
– А там ремонт!
К вопросу о ремонте на дорогах в Токио. Пока стояли в пробке, да и потом на прогулках по городу, я наблюдал такие картины. Прелесть! Скажем, копается траншея. На работу набрасывается ватага японцев. Один – чумазый работяга, в траншее, как в окопе, лопатой или отбойным молотком ковыряет асфальт, другие – десять, опоясанные крест-накрест, как чапаевцы пулемётной лентой, отражательными элементами, вооружённые такими же отражательными палками, энергично руководят движением. Работа идёт более чем слаженно. Соотношение – один к десяти. И я подумал: какие же у них накладные расходы на дорожные работы подписываются?
У нас на эти деньги можно две траншеи прорыть и ещё бы осталось. Остаток украсть, работу прекратить, траншеи не закапывать, чтоб была возможность просить дополнительные фонды. Или вы думаете, что я говорю что-то придурковатое? Вы всё время живёте в нашей стране или наездом?
– Приятная страна, ничего не скажешь! – проговорила жена, и я стал соображать: о какой стране речь? – Вокруг такая чистота!
– Это да! – протянул я и уставился на приборную панель тойоты, которая была оборудована мобильной связью и навигатором.
– Нина, а по складу какие они, японцы, по характеру? Каждой нации ведь присущи какие-то черты, – обратилась жена к нашей сопровождающей.
– Добродушные, – обернулась с переднего сиденья Нина. – Говорят, вот, азиатская хитрость. Нет, скорее, это китайцам присуще.
– Ну, они открытые по натуре или интроверты?
Какая эрудированная фемина моя жена! Интроверты, иноверцы. «Нам бермудорно на сердце и вермутно на душе!»
– Трудно сказать. С одной стороны, они, конечно, открыты, а с другой стороны, традиции ходить друг к другу в гости нет. Наверное, это идет оттого, что у них квартиры маленькие, комнаты маленькие, то есть, нет понятия собрать у себя дома человек пять-шесть.
– Значит, как в Европе, они встречаются в ресторанах? А как часто?
– Довольно-таки часто. Если ты работаешь в компании, то традиционно каждую пятницу. Отдыхают, расслабляются.
(Я знаю, что подшофе, когда уже галстук набекрень, японцы прощают себе и другим всё, даже домогательства до жены начальника.)
– А у вас уже установились здесь с кем-нибудь тёплые отношения? С какой-нибудь семьёй?
– М-м… У нас с мужем… Пожалуй, нет. Работы много, и потом, мы для японцев всё равно всегда будем гайдзинами. Что-то вроде иностранцев. И они до конца никогда не пустят в свою… касту, что ли.
За разговором не заметили, как приехали. Наш отель? Hotel Grand Palace. Приятно! Прямоугольная башня этажей в двадцать пять со стилобатной частью внизу. Верхушка отеля растворялась в лучах солнца далеко в небесах.
Ещё в Москве я выбрал европеизированный отель, хотя вкусить прелести японской экзотики можно в рёкане (ryokan) – традиционной японской гостинице. Эти «прелести» меня, по всей видимости, и оттолкнули. Заключаются они в следующем.
Спать на татами (соломенные подстилки).
Сидеть почти на коленях (стулья отсутствуют, в наличии только малюсенькие табуретки).
Обувь оставлять за порогом.
Коллективная ванна «о-фуро» с горячей водой (упаси вас Бог в ней намылиться, сразу превратитесь не в козленка, нет, в «бака гайдзина» – глупого иностранца).
Туалет – на корточках (и не спиной к стене, а лицом).
Завтрак – разочарование для тех, кто привык к йогуртам, овсяным кашкам или блинчикам с икрой.
Взвесив наши шансы на выживание в рёкане и посчитав их несоизмеримыми с нашими привычками (к тому же впасть в немилость моей жены – легко, войти обратно в доверие – прямо противоположно), я остановился на Grand Palace, который уже и сверкал своим огромным холлом перед нашими носами.
Пока регистрировались и сдавали валюту, получая взамен местную йену, Нина напутствовала о правилах денежного поведения в сфере обслуживания, из которых следовало: на чай, на кофе и потанцевать – не давать. Ни таксистам, ни официантам, ни носильщикам. Не принято. В счетах у них уже и так all inclusive, т.е. райская жизнь и без вашей невоспитанности.
Соотношение доллара к йене, если не мелочиться, очень простое. Один доллар – сто йен. Разница – в два нуля. Но это, если не мелочиться и пока вы – богатенький Буратино в начале путешествия. Потом, когда вы окончательно промотаетесь (слава Всевышнему Будде или лучезарному Синто, если это произойдет в конце поездки) и пойдёте в одних кальсонах, как генерал Чарнота по набережной Сены (только вы пойдёте по набережной Сумиды), стреляя глазами ближайший McDonald's для пропитания, то в городском банке вариант обмена будет лучше. Там вы покажете свой изумительный паспорт, всплакнёте, как многострадальный депутат Государственной Думы вечного созыва перед выборами, и к двум нулям вам щедро добавят кое-какую мелочь. Такая вот математика получается. А если вам не нравится, как я излагаю, то, по совету БГ купите себе у Бога copyright на русский язык.
Далее мы в автомате, наподобие пепси-колового, купили телефонную карточку, и жена сделала звонок в Москву, в котором сообщила, что мы добрались до отеля, что у нас здесь тепла 25 градусов и время – половина первого. Дождливо-осенняя заспанная Москва не поняла и спросила:
– Половина первого чего?
– Половина первого дня.
«А в десять часов – подвиг!» – подумал я, как барон Мюнхгаузен, когда тот составлял своё мюнхгаузеновское расписание. Потому что не лишить себя способности мыслить с десяти часов утра после девятисот граммов виски накануне – это и есть подвиг. Простой и гражданский. Но спать уже хотелось безумно. И есть, как всегда после длительного недоедания, тоже хотелось безумно. Но спать – больше.
Мы поднялись на лифте на 20-й этаж, где находился наш номер. В лифте кнопка четвёртого этажа присутствовала. Отель-то ведь европеизированный. Без предрассудков. Носильщик принёс в номер наши чемоданы и поспешно скрылся, предупредив тем самым мою возможную невоспитанность. А ведь я уже был обучен, как обезьянка, и не собирался предлагать ему чаю.
Нина, было, присела за столик, чтобы изложить нашу программу пребывания в Токио.
– Поди прочь! – не сказал я, подкрадываясь к кровати.
Хорошая девушка Нина всё поняла, встала и ушла, сказав на прощанье:
– Ладно, отдыхайте! Документы я все на столе оставляю. Я думаю, разберётесь. Завтра в девять утра внизу в холле отеля будет ждать муж на экскурсию по городу. Счастливо!
Когда мы остались одни, я спросил жену:
– Ну, что? Спать или есть?
– Спать! – уверенно ответила жена.
Последнее, о чём я подумал перед сном, было: какой муж и кого будет ждать? Я сам благородный муж! В голове почему-то проплыло что-то от Конфуция: «Благородный муж в жилище не ищет комфорта». И я уже спал.
Проснулись мы одновременно. Растворили шторы на окне. Ба! Токио уже весь в ночи полыхал огнями.
Который час? Половина девятого и, судя по всему, не утра. У них тоже осенью быстро темнеет. Однако хочется есть!
– Очень хочется есть! – проговорила жена.
– Как думаешь, заказать в номер или прошвырнёмся на Гинзу?
– А что такое Гинза?
– Ну, как у нас Тверская. Район и улица в Токио.
– А это далеко?
– Думаю в трёх-четырёх кварталах отсюда. Сейчас по карте посмотрю.
– А ты не можешь бежать и смотреть в карту?
– Могу. Голыми побежим?
– Я так проголодалась, что и голой побежала бы!
– О, это разговор! Все японцы в обморок попадают. Какая раскованность! Нас покажут по телевиденью, напишут в газетах. «Двое русских, освободившись от комплексов и обезумевших от голода…»
– Быстро одеваемся и бежим, а то я сейчас в обморок упаду от голода!
– Мы оделись и выскочили из отеля. Голод погнал нас на Гинзу. Только он не указал направления. Бежать из отеля можно было налево или направо, соответственно улице.
Вереница желтых машин такси выражала полную готовность к побегу в нужном направлении. Швейцар – молодой японец, услужливо кланялся, предлагая первую в очереди машину.
– Поедем на такси? – с надеждой спросил я жену.
Ты же сказал, это – близко. Давай уж пройдёмся! Заодно осмотримся, – ответила жена и отправилась направо. Как мне показалось, даже не задумываясь.
Швейцар продолжал кланяться. Я помотал ему головой, дескать, такси не нужно. Он всё равно продолжал кланяться. Я огляделся: может, кто ещё вышел из отеля, и он его приветствует таким образом? Нет, мы были одни. Я отвел взгляд от его поклонов и пошёл за женой. Краем глаза увидел, что тот прекратил кланяться. Тогда я остановился и опять на него посмотрел. Швейцар снова начал кланяться. Это так позабавило, что у меня вылетело из головы спросить у него, в какой стороне Гинза.
– Можно подумать, что у тебя биологический азимут на Гинзу, – догнал я жену.
– Это ты к чему?
