Когда из ванной вышел взъерошенный подросток, этакий мокрый ежик, младший братец Муравьиного Льва[6 - В сказке Туве Янсон «Шляпа волшебника» Муравьиный Лев, обладающий репутацией чрезвычайно грозного чудовища, побывав в волшебной шляпе, превращается в печального маленького ежика, а песок, соответственно, в воду. Поэтому ежик получился не только печальный, но и мокрый.], я в одночасье лишился дара речи и, кажется, всех прочих даров щедрой природы. Что за чудесное превращение?!
А ведь, казалось бы, такие пустяки. Прическа.
Но это я уже потом сообразил, что дело в прическе. А поначалу вообще не понял, кто вышел из моей ванной. Девочка, мальчик? И откуда оно взялось? Из чего образовалось?
Наконец опознал свою гостью. От растерянности брякнул:
– Ты что, постриг приняла заблаговременно? Думаешь, поможет? – кривляюсь. – «Да не убоюсь я зла»?..
– Да нет, – говорит. – Я всегда стриженая.
Всегда, значит. А кудри цыганские? Или это шапка-ушанка такая была?
Оказалось, не ушанка. Просто парик.
– Спецодежда моя, – хихикает Варя, потрясая шедевром престидижитаторского искусства. – Профессиональным ведьмам, видишь ли, положено, с кучеряшками бегать… Жаль, накладной нос крючком мне пока не по карману. Недостижимая мечта.
Этот «накладной нос» меня доконал. Я закрыл лицо руками и принялся ржать. Процесс сей куда больше походил на извержение вулкана, чем на обычное человеческое веселье. Хохот овладел моим телом, и я ничего не мог с этим поделать. Только переждать, перетерпеть, выстоять, не покрыться трещинами, не рассыпаться на кусочки от столь мощного сотрясения.
Безумие мое оказалось заразительным: Варя тоже принялась смеяться. Я уж было почувствовал, что вполне могу остановиться, но поглядел на нее и заржал с новыми силами.
Едва успокоились. Мне, впрочем, для закрепления успеха пришлось добраться до умывальника и остудить голову огненными и ледяными струями, поочередно. Так что в финале на моей кухне образовалось настоящее братство мокрых ежей. Маленькое, но сплоченное.
– Давно так не смеялся, – говорю, прижимая к сердцу пачку с сигаретами. Кое-как извлекаю одну, закуриваю. – Пару лет, точно. А может, и больше.
– Напрасно. Такой талант грех в землю зарывать.
– Да уж, таланты в землю зарывать не годится. Особенно наши с тобой таланты.
Смотрю на нее выразительно. Самое время сменить тон, вернуться к делу. Если, конечно, центральную тему нашей беседы можно назвать «делом». Слово-то какое… неуместное.
– Да-да, – оживляется Варенька. – Талант к чужой зубной боли, конечно. Дивный дар.
Опять двадцать пять. Крепко ей, видно, сегодня досталось.
– Слушай, – говорит она, помолчав, – ты все это всерьез, да? Совсем-совсем всерьез? Потому что если это просто тема для разговора, такой оригинальный повод завязать знакомство, то уже и не нужно ничего выдумывать. Уже словно бы лет десять знакомы. Или больше.
– Повод завязать знакомство я бы другой нашел. Да и зачем искать? Вот, к примеру, от кафе твоей подружки камня на камне не осталось, а мы живы-здоровы. Чем не повод?
– Да уж, повод, – вздыхает. – Жалко Маринку, и кафе жалко… Но камень на камне, надеюсь, все же остался. Как минимум один камень на другом таком же. И страховка у нее вроде есть. И, самое главное, Леша, который, если будет надо, десяток таких кафе для мамы откроет. Ничего, все утрясется как-нибудь… Может, и куртка моя уцелела? Тогда вообще счастье.
– Теперь, – решаю, – самое время сварить кофе. Себе сварю, по крайней мере. После полуночи он на меня действует как валерьянка. Успокаивает. А тебя?
– Понятия не имею. Но можно проверить.
Ставлю на огонь джезву, колдую помаленьку. Варя с интересом за мной наблюдает.
– Как это происходит? – спрашивает вдруг. – Как кино смотришь? Или сам участвуешь?..
Я не сразу понял, о чем она спрашивает. Решил, про кофе; удивился даже столь неуместному глубокомыслию. Участвую ли я в процессе приготовления кофе, который варю? А как там у нас насчет дао, выраженного словами и непристойными жестами?..
Потом только дошло.
– Никакого кино, – говорю. – Настоящая человеческая жизнь, во всей полноте. Только ярче и интенсивней. И при этом остается небольшой участок сознания, свободный от участия в игре. Что-то вроде командного пункта, где всегда сидит некий таинственный «дежурный офицер», готовый в любую минуту напомнить, что это – чужая шкура. Не дает заиграться, уйти на дно и навеки упокоиться под развалинами чужой судьбы.
– Немного похоже на то, как описывают контролируемые сновидения, – вздыхает Варя. – Я-то не знаю, как это бывает, только в книжках читала…
– Да нет, ни на что не похоже. Такие вещи не объяснять надо, а просто попробовать. Словами тут мало что скажешь…
– Ясно. Ну, значит, надо попробовать. Ты ведь можешь устроить так, чтобы я попробовала? Только не боль чужую почувствовать – хватит уж! – а прожить настоящий кусок чужой жизни. Это можно?
Вот так просто. Я-то думал, ее долго уговаривать придется. Страшно ведь, теоретически говоря. А ежели не теоретически, то и вовсе ужас.
Какая, однако, храбрая.
– Можно, – отвечаю, разливая кофе по чашкам. – И нужно. Собственно, ради этого разговоры и разговариваются.
– А можно прямо сейчас?
Глаза ее горят, как у пумы, сбежавшей из зоопарка. Ну, дела…
– Теоретически говоря – почему нет? Одно плохо: человек нам с тобой для этого нужен. Посторонний человек.
Варя хмурится, смотрит на меня вопросительно. Дескать, какой такой «посторонний человек»? Зачем он нам?
Объясняю:
– Жертва. Добыча. Охотничий трофей. А на такую роль не всякий годится. Если ты думаешь, что можно выйти на улицу и силой отобрать судьбу у первого встречного, вынужден тебя разочаровать. Это не так. Есть ряд правил, на которые можно было бы забить, если бы не одно «но»: они работают, вне зависимости от нашего к ним отношения.
– Рассказывай свои правила, – вздыхает. И в сердцах добавляет: – Ну почему всегда выясняется, что есть какие-то «правила»? Почему все должно быть сложно? Почему нельзя просто?!
– Вопрос к автору проекта «Жизнь Человечья», – смеюсь. – Я всего лишь скромная лабораторная мышь. Сижу в стеклянной колбе, весь в датчиках, экспериментальное сало лопаю. Взорвусь, не взорвусь, – время покажет.
– Не знаю, как сало, а кофе у тебя обалденный, – говорит присмиревшая Варя. – Фантастика просто… Так что за правила-то? Я сейчас настолько ничего не понимаю, что даже правила твои выслушаю, слова поперек не скажу.
– Первое правило такое. Судьбу можно позаимствовать лишь у того, кто на нее активно сетует. Это, честно говоря, не только техническая проблема. Этическая, как ни странно, тоже. Нарушить это правило, говорят, чрезвычайно трудно, но возможно. Впрочем, считается, что лучше не пробовать. Меня тысячу раз строго предупреждали: ни в коем случае. Все же не конфету у сироты отбираешь, а жизнь человеческую.
– Это как? То есть всякий, в чью шкуру ты забираешься, умирает? Ничего себе!
Не похоже, кстати, что ее такая идея пугает. Немного смущает, не более того. Ну, или я совсем уж не разбираюсь в людях, что, с учетом моего опыта, маловероятно.
– Тихо, ша! Уже никто никуда не умирает! – поднимаю руки, словно бы сдаться в плен собрался. Потом объясняю: – Все остаются живы и здоровы. Никто ничего не замечает, никогда. Даже удивительно… Строго говоря, они ничего не теряют, кроме, разве, интенсивности переживаний. Сомнительное сокровище; мало кто способен оценить его по достоинству.
– Этого я тоже не понимаю, – вздыхает. – Это ты мне потом еще раз пять объяснишь, хорошо?.. Я пока уяснила только одно: человек, чью жизнь ты собираешься прожить, должен жаловаться на судьбу. Это что, по лицу видно? Или как?
– По лицу тоже, если глаз наметанный. Но есть и другие приемы, куда более предпочтительные, поскольку исключают возможность ошибки. Тут, опять же, не рассказывать надо, а показывать. Если я говорить начну, только запутаешься. А показать – проще простого. Завтра же…
– А сегодня можно?
– Почему бы и нет? Просто думал, ты устала. Решил, хватит с тебя на сегодня…
– В общем, правильно думал, – Варя задумчиво чешет нос, хмурится. – Устала, да… Но если сегодня не случится ничего, кроме разговоров, завтра мне будет очень трудно. Ночь – это ночь, ночью в любую ерунду можно уверовать, был бы проповедник хороший. А утром все не так. Вот проснусь завтра в незнакомом месте, вздрогну, вспомню, как здесь оказалась, может, пореву немного из-за кафе, потом осознаю, что ты полночи донимал меня какими-то дикими разговорами – непонятно зачем, но явно не с благой целью. Буду грызть себя за то, что не поехала к Наталье, осталась ночевать у чужого, незнакомого и вряд ли вменяемого человека. Смущаться буду, кукситься и скукоживаться. Злиться – в основном на себя, но и на тебя тоже. Уж я-то себя, любимую, знаю… А тебе, соответственно, придется начинать все сначала. Только я еще и слушать ничего не стану, представляешь? Буду молчать, кивать, отворачиваться и искать глазами свои ботинки. Сама не хочу, чтобы так было, но поделать ничего не могу. Будет.
Правильно излагает. Утро вечеру не друг, а могильщик, известное дело.
– Надо так, – заключает Варя. – Чтобы прямо сейчас, сегодня, до того, как я лягу спать, случилось что-то из ряда вон выходящее. Не разговор, событие. Чтобы не отвертеться при всем желании. Даже с утра.
– Ужас, – говорю. – Ты такая умная. Сама все понимаешь. Причем куда лучше, чем я.
– Я не умная. Я опытная. Я болтовней про всякие разные чудеса на жизнь зарабатываю. Знаю, как дорого стоят такие слова вечером, и как дешевы они с утра. Вот и все.
– Ладно, – я убираю пустые чашки в мойку. – Убедила. У тебя волосы высохли?
– Более или менее…
– Тогда одевайся. Поехали.
– Куда? – спрашивает.
А сама уже схватила одежку в охапку, на пороге стоит. Оглядывается, прикидывает, где бы переодеться. В комнате куда как удобнее, зато ванная запирается на щеколду. Понимаю, дилемма.
– Куда-нибудь. Мало ли в Москве ночных заведений? И в каждом полно печальных людей, проклинающих судьбу, и вообще все на свете. Для них, собственно, и придумали ночную жизнь… Только парик свой не надевай, ладно? Стрижка лучше.
– Правда, что ли?
– А какой смысл врать? Я же тебя сопровождать буду. Твоя прическа – мое достояние, по крайней мере, этой ночью.
Варя расплывается в улыбке и скрывается в ванной. Все же там щеколда и – об этом я сразу не подумал – зеркало.
А я падаю на тахту, закуриваю и внезапно понимаю, что больше всего на свете сейчас хочу спать. Или хотя бы просто лежать на спине, лицом кверху. Уж, по крайней мере, не по ночным клубам колесить. Встал-то в восемь утра из-за всех этих дурацких хлопот, а лег перед этим хорошо если в четыре… И ведь ничего не попишешь, придется сейчас ехать куда-нибудь в центр, искать симпатичное заведение – остались ли они, симпатичные-то? – высматривать в полутемном зале достойную добычу, чья грядущая бурная жизнь сможет должным образом впечатлить Варю. Лучше бы мужчину, для остроты переживаний. Первый опыт – это в любом деле очень важно.
Михаэль, помню, такую барышню мне подобрал – закачаешься. Влюбчивую и страстную, любительницу танцев, подводного плавания и азартных игр; при всем при том – отравительницу, ловкую, умную, хладнокровную охотницу за наследствами. Ее не только не поймали за руку, даже не заподозрили ни разу. После пятидесяти она решила, что заработала достаточно, поставила крест на своем тайном увлечении ядами, занялась хатха-йогой и юными школьницами. Еще позже пристрастилась к нелегальным полетам в антигравитационном жилете и (в особенности) к безбашенным мальчикам-инструкторам. Умерло это прекрасное чудовище в восемьдесят с лишним лет от избыточной дозы каких-то новомодных стимуляторов. Ничего удивительного: в свой девятнадцатый день рождения она пообещала себе, что непременно станет наркоманкой в глубокой старости, когда уж совсем нечего будет терять, и честно сдержала слово.
Впрочем, это только для меня все события ее жизни – прошедшее время; сама-то героиня моего первого романа пока танцует, ныряет, трахается четырежды в день и планирует первое из доброй дюжины хитроумных убийств. Или даже не планирует еще: всего-то чуть больше года прошло с того дня, когда Михаэль пихнул меня локтем и возбужденно прошептал: «Начнем вот с этой красотки!»
Все у нее еще впереди, несмотря на то, что есть на земле человек, бережно хранящий воспоминания о ее будущем. Изумительные, надо сказать, воспоминания. Так сладко, страшно и стыдно, как в ее шкуре, мне, пожалуй, больше никогда не было – и вряд ли снова будет. А ведь с виду – девочка и девочка, обычная скучающая студентка, вынужденная проводить лето, подрабатывая в курортном захолустье. Мастерски Михаэль ее вычислил, ничего не скажешь!
Ясное дело, после такой охоты все пошло как по маслу, никаких дополнительных уговоров не потребовалось. Вот и мне сейчас придется как следует постараться – не для себя, для Вареньки. Чтобы сразу поняла, почем фунт лиха, изюма и прованского масла заодно.
Обдумав это, я яростно, с хрустом зевнул. Мысли о предстоящей ловле человеков не возбуждали меня совершенно. Вот если бы напороться на потенциального Спящего, примерно за четверть часа до начала летаргического оцепенения… И какой, спрашивается, смысл во всей этой нашей хитроумной магии, если никак невозможно человеку обрести при жизни могущество, позволяющее спать столько, сколько требуется, причем каждый день, а не от случая к случаю?..
Ох.
Надо бы все же как-то взбодриться, что ли.
Недолго думая, открываю кран – тот, что с синей нашлепкой. Снимаю носки, поочередно задираю ноги, подставляю ступни под ледяную струю. Неприятно, что и говорить. Зато эффективно. Не то что этот ваш хваленый кофе – напиток, бесспорно, вкусный, но для длительных бдений почти бесполезный.
К тому моменту, как Варя, при полном параде, покинула ванную, я уже был в порядке. И проснулся, и глаза обратно в орбиты вернул, даже носки успел надеть. И ботинки. Чего тянуть, действительно?
– Готова? – спрашиваю. – Поехали. Карты только с собой возьми.
– Зачем?
– Пригодятся, – обещаю.
– Лишь бы без взрыва обошлось, – вздыхает Варя, роясь в сумке.
– Только, – говорит она в машине, – ты учти, я все же не совсем палестинский беженец. Не нужно там, куда мы приедем, за меня платить. Деньги у меня какие-то есть пока, а в понедельник, по моим расчетам, еще приплывут. А если ты меня и сейчас будешь за свой счет выгуливать, я застесняюсь, и на все стану говорить: «Не хочу», – даже если захочу. Тем более что ужин я, по правде говоря, так и не отработала. И вряд ли в ближайшее время решусь: а ну как снова что-нибудь взорвется? Но теперь меня мучает совесть.
– Дело хозяйское, – соглашаюсь. – А чтобы совесть не мучила, можешь нынче ночью взять меня на содержание. Угостишь каким-нибудь молочным коктейлем – больше мне все равно ничего нельзя за рулем-то… Тебе, впрочем, тоже не до того будет, имей в виду. Разве только потом, на закуску.
– Договорились, – радуется Варя. – А вот знаешь что? Скажи-ка мне дату своего рождения, если это не очень страшная тайна. Хоть Аркан твоей судьбы вычислю, что ли. Интересно. Да и полезно бывает такое знать…
Да уж, пожалуй. Сказать ей, что ли правду? А почему, собственно, нет?
– Двадцать второе февраля.
– А год?
– Шестьдесят пятый.
– Правда, что ли? – изумляется. – Думала, ты младше.
– Образ жизни такой, – ухмыляюсь. – Вечная молодость и что там еще нашему брату Фаусту полагается… Ну и что там у меня за Аркан судьбы?
– Погоди, мне же посчитать нужно. Двадцать семь, минус… Ага. И еще, на всякий случай, два плюс семь. То что доктор прописал!.. Смотри, как интересно все получается. Согласно одной традиции, Пятый Аркан. «Иерофант». Согласно другой – Девятый. «Отшельник».
– Ясно. И какая традиция правильная?
– Обе правильные. По крайней мере, обе следует принимать в расчет.
– И что же мне светит? – интересуюсь.
– Тебе-то как раз ничего особенного. Светит – тем, кто рядом с тобой окажется. Ты, собственно, и светишь… Иерофант, теоретически говоря, идеальный проводник тайных знаний. Выходит, если уж учиться всяким потусторонним глупостям, то лучше – у тебя.
– Очень хорошо, – ухмыляюсь. – Именно то, что нам с тобой сейчас нужно… А Отшельник – это к чему? Напомни. «Псих-одиночка», как в детстве говорили?
– И это тоже. Но не только. Там, на картинке, если помнишь, дедушка не с пустыми руками, а со светильником бродит. «Свет твой так ярок, что никто не увидит тебя». Вот что сказано про Аркан «Отшельник». Впечатляет?
– Вполне. Отлично сказано. Хорошо бы, если действительно про меня.
– А есть сомнения?
– Сомнения, – говорю, – всегда есть. Живучие твари… Что ж, во всяком случае, проверим, какой из меня «Иерофант». А «Отшельника» просто примем на веру – уж больно приятно.
В «Китайском летчике» Варя никогда прежде не была. Она, впрочем, как я понял, и сама та еще отшельница. Да и странная эта идея: ходить по клубам, когда работаешь и даже живешь в кафе.
