– У меня есть имя, – всё же я не выдержала. Даже сжала кулак.
– Вот как? И как же тебя зовут, цифра ты пятизначная?
Я снова закусила губу. Я не могла позволить себе роскоши спорить с этим оригиналом. По крайней мере, на данном этапе развития наших взаимоотношений. Он даёт мне книги. Он учит меня боевому искусству, пусть и делает это крайне сурово. Он только начал учить меня пользованию компьютером. Нет, на кону слишком многое.
Выждав и не дождавшись от меня боя – непонятно, удовлетворился он этим или напротив его это раздосадовало, – наставник, отставив свою фляжку на стол, сел на высокий табурет и, врезавшись в меня раздраженным взглядом, продолжил говорить:
– Люди путешествуют на автомобилях. Ты ведь знаешь о существовании таких?
– Конечно. У всех наставников есть автомобили. И у всех, кто приезжает в Миррор…
– Ну естественно, по-другому ведь не продраться в эту тёмную глушь, – в его голосе всё ещё звучало раздражение, но уже другого оттенка. Теперь он как будто злился не на меня, а на собственные мысли о чём-то мне неведомом. Попыхтев немного, он взял свою фляжку, отпил из нее и только после этого продолжил, уже более спокойным тоном. – Ещё люди путешествуют на самолетах, кораблях или на автобусах, фотографий которых ты, как я понимаю, уже насмотрелась.
– Они просто погружаются в них, и всё?
– Ты бездушная, но не безмозглая ведь? Пока ещё не безмозглая, пока Роудриг не вскрыл твою черепную коробчонку. Конечно это не “всё”! Для того чтобы “погрузиться”, как ты выразилась, нужно сначала купить билет. Такой специальный квиток, который тебе должны пробить.
– А где оригиналы берут эти билеты?
– Я же сказал, покупают за деньги. В специальных кассах. Там, в реальном мире, всё за деньги, слышишь? Это здесь вас кормят задарма, так сказать, в кредит – вы кушаете, а после расплачиваетесь.
– Не понимаю. У нас ведь нет денег…
– Органами вы своими расплачиваетесь, понимаешь ты это, печень да селезёнка?
– Понятно, – я отвела взгляд и увидела на мониторе фотографию большого красного автобуса. – И что, оригиналы могут ездить совсем куда захотят?
– Ну как совсем. Если у тебя есть паспорт и деньги, то, конечно, хоть куда. Ты хоть раз видела такое?
– Вы про что? – я вновь вернула свой взгляд к наставнику.
– Деньги, паспорт – видела их, своими пока ещё находящимися на месте глазами?
– Нет.
Мой собеседник вдруг поднялся с табурета и привычно хромым шагом прошествовал к единственному шкафу, находящемуся в комнате. Начал в нём рыться.
– А кассы, они где находятся?
– Ясно где – там же, где и сами средства передвижения: на переправах и на вокзалах. Вот! – вынырнув из шкафа, он подошел к столу и бросил на него какие-то бумажки.
Поднявшись, я приблизилась к столу и, взяв бумажки в руки, начала рассматривать их.
– Это деньги. В обмен на них можно получить еду, крышу над головой, треклятые билеты, про которые ты мне все уши прожужжала и которых в округе Миррор ты не сыщешь даже с миллионом долларов.
– Что такое миллион долларов?
– То, что тебе не светит, только если не распродашь на ярмарке тщеславия все свои органы и заодно органы своего дружка 11112.
– Ваша фотография…
– Это паспорт. Без него на свете туго. Много куда не пустят. Да и без него даже внутри страны проблем не оберешься. Нужно иметь, – с этими словами он забрал документ из моих рук. – Обязательно свой, персональный, со своими данными, своей фотографией.
– Паспорт для оригинала, как ID-card для клона, в котором указана индивидуальная информация?
– Кхм… Ну да… Что-то вроде того.
– Вы принесли мне новую книгу?
Мы встретились взглядами. Угрюмость моего собеседника продолжала нарастать. Значит, скоро прогонит.
– Нет.
– Почему?! – эмоция так быстро взорвалась внутри меня, что я, совершенно неожиданно для себя, не успела отконтролировать её. По выражению лица наставника было заметно, что моя реакция стала неожиданностью и для него тоже. – Я ведь прочла предыдущую книгу. Вы обещали давать мне новые книги, как только я прочту те, что Вы приносите мне…
– Зачем тебе?
– Что?
– Зачем тебе, разменной монете, пушечному мясу, органам на ножках, читать? – он впился в меня странным взглядом. Я растерялась. – Почему ты согласилась ходить на боевые искусства? Что тебе даёт знание интернета? Тебе ведь незачем. Тебя ведь разберут. Будешь печенью своего оригинала, почками для его семьи, кожей для его друзей…
– Мне интересно, – неосознанно до боли сжимая кулаки, я ответила сквозь сжатые зубы.
– Почему не интересно 11112?
– Он другой.
– Почему не интересно другим клонам?
– Они другие.
– Может быть, не они?
– Я не знаю! Просто… – я вдруг тяжело выдохнула и резко разжала кулаки, как будто вулкан не взорвался, а лишь выпустил лёгкую испарину.
Пройдя к дверям мимо наставника уверенным и каким-то одновременно уставшим шагом, я слегка повернула голову, но не обернулась:
– Просто принесите мне ещё одну хорошую книгу. Пожалуйста.
Глава 8
Сегодня день забора крови для благотворительной донорской программы. Так как я и 11112 входим в малый процент клонов, оригиналы которых утвердили свой отказ от участия своих клонов в данной программе, что значит, что их клоны не должны участвовать в сдаче своей крови на благотворительные нужды оригинального общества, я, как и обычно, решила разыскать 11112, чтобы вместе побродить по Миррор, посидеть на лавочках или поваляться на газоне. Если бы сегодня Джером Баркер принес мне книгу, как обещал, я бы наверняка спряталась с ней в каком-нибудь закоулке и не стала бы разыскивать 11112, но книги у меня сегодня не было, так что я вышла на поиски друга.
Обычно 11112 предпочитал проводить своё свободное время за играми в бадминтон или шашки, но его не оказалось ни на лужайке справа от парадного входа, ни у игральных досок. В дни забора крови Миррор как будто опустошается – всех клонов одновременно сгоняют на подвальный этаж, где десятки лаборантов, во главе с Роудригом, сливают с их вен необходимые унции крови. Ещё одна причина, по которой клоны боятся и ненавидят Роудрига – он втыкает иглы в вены так больно, “словно желает проткнуть руку до самой кости”. Так говорят все и так говорила 11110 – её оригинал дала разрешение на участие своего клона во взносах для банка крови.
Процедура забора крови незамысловата, проходит два раза в месяц, неизменно заканчивается бледностью клонов, редко, но случаются обмороки. Сдавшим кровь клонам выдают шоколад – для повышения уровня глюкозы в крови. Именно из-за шоколада клоны любят дни заборов крови и ждут их, словно праздников – потому что шоколад не входит в наш стандартный рацион. Я бы ни грамма своей крови не сдала за шоколад, а другие расстраиваются, если их, по причине простуды или из-за недавно произведенных изъятий, лишают возможности участвовать в этой процедуре. 11112 в этом вопросе солидарен со мной: тоже не сдал бы свою кровь ни за какой шоколад – так и сказал мне прямо в глаза. Хотя кто бы нас спрашивал? Всё ведь решают наши оригиналы. И всё же… В подобных вопросах моё мнение редко на целых восемьдесят пять процентов сходится с мнением 11112 (85% – наш зафиксированный максимум), но когда это происходит, я понимаю, почему именно он и 11110 стали моими лучшими друзьями. Не потому, что мы пришли в этот мир друг за другом – потому, что в нас троих с самого начала нашего существования сверкали бунтарские искорки, которых во мне, несомненно, всегда было заметно больше, чем в них двоих вместе взятых, но всё же…
Пошатавшись по пустующим коридорам основного здания, встретив на своем пути всего лишь с десяток клонов, таких же не участвующих в заборе крови, как и я, но так и не найдя 11112, я наконец забрела в последнюю аудиторию первого этажа, расположенную в самом тупике. Эту аудиторию все клоны любили меньше, чем любую другую, потому что в ней проходили уроки дисциплины, ведомые Марисой Мортон. Покосившись взглядом на один из поддонов с гречихой, я подумала о том, не попрактиковаться ли мне в уроке “боли нет”, но решила, что мне ещё предоставят возможность для практики, с моим-то “несгибаемым” характером, как однажды выразилась миссис Франссон, и в итоге предпочла поберечь свои колени. Пройдя в конец аудитории, к последним, самым длинным партам, на лавках которых можно было вытянуться в полный рост двухметровому клону, каких в Миррор никогда не водилось, я выбрала лавку в ряду у окна, растянулась на ней и таким образом оказалась под партой. Начав гипнотизировать вырезанные на внутренней стороне парты символы “1650+1701”, определённо оставленные здесь одними из первых клонов, пришедшими в Миррор задолго до нас и давно ушедшими, я не заметила, как начала дремать.
Полностью погрузиться в дрёму мне не удалось, хотя тому и способствовало приоткрытое у меня над головой окно, за которым завели свои гипнотические трели певчие птицы, прячущиеся от прямых лучей солнца в густых кронах высоких деревьев. В коридоре послышались уверенные шаги – по стуку каблуков я с легкостью определила, кому принадлежит шаг одного из двух людей, – и вскоре они вошли в аудиторию, которую я выбрала для своего дневного уединения.
– Видеонаблюдение будет включено через два часа после Вашего отъезда, и можете не сомневаться в том, что четырехчасовая дыра в съёмке местной скуки останется всеми незамеченной, так что Ваше пребывание здесь не оставит следов. Как и в предыдущий раз, – голос Марисы Мортон звучал как и всегда вызывающе-самоуверенно. Выглянув в просвет между партами, я увидела её стоящей у наставнического стола. Рядом с ней остановился мужчина с густыми и начинающими седеть усами. На нем была интересная шляпа – таких фасонов я прежде не видела – и длинный плащ серого цвета.
– Вы спасли дочь одного из самых влиятельных людей Швеции, – отозвался незнакомец.
– Дети должны жить.
– Клону, которого Вы предоставили моему нанимателю, было четырнадцать лет, – в тоне мужчины послышались странные ноты.
– Давайте обойдёмся без сантиментов, мистер Перссон. Она была только клоном и к тому же прожившим на год больше спасённого её органами ребёнка. Это существо исполнило предназначение, для которого было создано. Так что всё в полном порядке.
– Точно в полном? Вы говорили, что с её оригиналом проблем не возникнет.
– И я готова повторно подтвердить это утверждение. Я бы не продала вам сердце и глаза этой девочки, если бы не была совершенно уверена в том, что эту сделку можно провернуть с безопасностью для обеих сторон. В конце концов, на кону моя собственная репутация – результат кропотливого труда долгих десятилетий моей жизни. Можете не сомневаться в том, что я не споткнусь там, где вы того страшитесь. Оригинал этого клона трагически погибла три месяца тому назад, а её родственники, сочтя самое существование клона кармической причиной несчастной участи их ещё молодой плоти и крови, своеобразным наказанием за то, что их племянница якобы созданием своего клона пошла против природы и самого Господа Бога, отказались от клона и подписали все соответствующие, и страхующие нас отказные бумаги. Этого клона искать никто не будет, и, к тому же, родственников её оригинала всего двое, и оба достаточно религиозны, чтобы не иметь желания связывать себя с клонами.
– Вы весьма хладнокровны.
– Не будь я хладнокровна, не стояла бы сейчас перед Вами в должности директора Миррор. Потому я приму Ваши слова за комплимент. И к тому же не забывайте, что причиной нашей встречи является факт того, что я спасла человеческую жизнь, жизнь ребёнка, причём ребёнка весьма влиятельного человека, как Вы сами успели это подчеркнуть. Клон же бездушен, и самое его существование предопределено логической концовкой. Полагаю, на этой ноте данная тема исчерпывает себя.
С сосредоточенным выражением лица мужчина вытащил из внутреннего кармана своего плаща и протянул своей собеседнице квадратный белый конверт, который та приняла недрогнувшей рукой.
– Деньги на счете карты, которую вы найдете в этом конверте вместе с паролем. Счет офшорный, проблем с хранением средств и их снятием с этой карты в любой точке мира у Вас не возникнет. Учтите, что доступ к этому счету отныне имеется только у Вас и только в единичном экземпляре, потому настоятельно рекомендую Вам беречь информацию о пароле, как зеницу ока, возможно даже продублировать её для себя, потому как в случае возникновения необходимости, восстановлением информации наша сторона заниматься не будет хотя бы по той причине, что заказчик, в целях обрывания всяких связей с Вашей стороной, не оставляет при себе никаких нитей, способных хотя бы косвенно связать его с данными средствами. Учтите, миссис Мортон, самое важное: с этого момента Вы никак не связаны с моим заказчиком, и происхождение этих средств никак не свяжет Вас с ним впредь. В дальнейшем Вам запрещается искать обратную связь с нашей стороной. Если же Вы нарушите этот запрет, последствия для Вас могут оказаться крайне плачевными. Договор между двумя сторонами полностью выполнен. Статус сделки – закрыта.
– Что ж, Вы выразились весьма недвусмысленно, мистер Перссон. Надеюсь больше не встретить Вас и Вашего заказчика на своем жизненном пути, сколько бы мне ни оставалось от этого скудного отрезка.
– Позвольте задать Вам последний вопрос, – густые брови незнакомца сдвинулись к переносице.
– Спрашивайте, – голос Мортон прозвучал странно, как будто радостно. Может быть потому, что прежде я никогда не слышала его звучание именно в положительных тонах, он и показался мне странным.
– Вы сами только что заметили, что находитесь в весьма почтенном возрасте. Зачем Вам столько денег? Что Вы будете делать с ними?
– То же, что делали бы Вы, получив в своё распоряжение подобную сумму: я буду их тратить.
– Однако работникам Миррор государство платит крайне солидные суммы, а директор Миррор и его главный хирург наверняка получают и вовсе неприличные денежные вознаграждения за свои труды. Ведь работа у местного штата не из легких и тем более не из приятных.
– Денег много не бывает, мистер Перссон. В дополнение к этому я Вас удивлю: я смею Вас уверить в том, что в Миррор нет таких работников, которым приходилась бы не по душе их работа.
Глава 9
Опасаясь разоблачения, которое, несомненно, было способным навсегда внести меня на первое место в ЧСБ Марисы Мортон и даже приблизить мой уход из этого мира, я продолжала дышать через раз и наблюдать за происходящим через просвет между партами.
Коснувшись полей своей странной шляпы рукой, облаченной в черную перчатку, незнакомец вышел из аудитории. Мортон как будто хотела последовать за ним, но вдруг остановилась на пороге и, осмотрев коридор, сделала шаг назад в аудиторию и захлопнула дверь. Моё сердцебиение участилось. Я продолжила наблюдать.
Подойдя к наставническому столу, Мортон взяла с него ножницы и уже собиралась вскрыть конверт, как вдруг произошло совершенно неожиданное – в коридоре послышались громкие женские голоса, откровенно вступившие в серьёзную склоку, граничащую с истерикой. В кричащих интонациях я смогла распознать голоса миссис Маттссон, миссис Франссон и ещё одного наставника, занимающегося младшими группами клонов, что было крайне странно – эти женщины хотя и были вздорны, всё же редко завышали свои голоса даже в обращении с клонами, не то что со своими коллегами. Вздрогнув, Мортон переменилась в лице. Сначала она будто испугалась, но испуг миновал в считаные секунды, отдав место раздраженности, быстро перетекшей в откровенную злость. Отбросив на стол ножницы, Мортон поспешно открыла одну из столовых шуфлядок, забросила в неё конверт, после чего громко захлопнула её и поспешила выйти из кабинета. При выходе она с силой хлопнула дверью, таким образом заставив её плотно захлопнуться. Спустя ещё пять секунд её голос зазвучал поверх голосов спорящих и продолжил отдаляться от двери. Недолго думая, я выскочила из своего укрытия и уже спустя считаные секунды очутилась у стола.
Открыв верхнюю шуфлядку стола, я увидела конверт. Запечатанный – она не успела сделать даже надреза, так что незаметно, а значит безопасно проверить его содержимое у меня не было возможности. Голоса в коридоре, включая голос Мортон, всё ещё казались достаточно далекими. Схватив конверт, я подбежала к окну, открыла его и выпрыгнула через него на газон. Мне повезло, что все клоны в это время были или на заборе крови, или отдыхали после этой процедуры на спальном этаже – на этой стороне территории никого не оказалось. Я поспешно скрылась за углом здания, затем медленной походкой прошествовала по кустарниковому лабиринту мистера Еклунда, после чего благополучно добрела до постройки Джерома Баркера, в это время должного вести урок физической культуры у клонов среднего возраста. Меня не заметили. За мной не следили. Я осталась наедине со своим сорвавшемся на галоп пульсом.
Облокотившись о стену постройки, с дрожью дыша, я холодными пальцами достала из внутреннего кармана пиджака белоснежный конверт в форме квадрата и не раздумывая, однако с аккуратностью, вскрыла его. Внутри обнаружилось нечто странное. Я была совершенно уверена в том, что тот незнакомец и Мортон вели разговор о тех самых деньгах, про которые прежде рассказывал мне мистер Баркер, но в конверте их не оказалось. Я это понимала, потому что до этого видела, как выглядели деньги мистера Баркера. Сейчас же в моей руке оказалась странная пластиковая карточка, исполненная в золотистом и серебристом цветах. Она никак не походила на деньги. Просто ровный, матовый кусок пластика. Это точно не деньги. Я заглянула внутрь конверта и нашла в нём ещё кое-что, также не являющееся деньгами – квадратную бумажку с печатным текстом: “Для легкости запоминания, паролем является номер пожертвованного Вами клона без первой цифры: пятнадцать тысяч девятьсот тридцать пять”. И больше ничего. Никаких денег, о которых шла речь. Только пластик и какой-то пароль…
Мои руки задрожали от нахлынувшего на моё нутро отвращения, смешанного с ужасом: Мариса Мортон разобрала на органы клона 15935 взамен на пластиковую карточку с ничего не значащими цифрами, и я выкрала у неё эту вещь! Я не знала 15935, судя по имени этого клона, она была значительно младше меня, но как же никто не заметил её исчезновения?! Ведь даже не было произведено ритуала в честь её ухода! Её что же, просто разобрали, без предупреждения и официального запроса её оригинала?!..
Я позже узнаю, что пропажа была замечена её лучшей подругой, но из-за собственного онемения, вызванного третьим для нее изъятием, она почти никому не успеет донести своё беспокойство – четвёртое изъятие станет для клона 15941 последним. Сейчас же меня вдруг, совершенно неожиданно затошнило. Я скомкала конверт вместе с бумажкой, порвала их на мелкие кусочки и выбросила их остатки в кусты Еклунда. В руках осталась только карточка. Что делать с этой бесполезной вещью? Ведь это даже не деньги, за которые можно было бы попробовать купить билет…
Я выглянула из-за угла постройки. Вокруг всё ещё было как будто бы очень тихо. Даже страшно тихо. Как может быть только перед самой страшной бурей…
Спрятать. И не отдавать. Почему? Потому что то, что эти оригиналы сделали с клоном 15935 – это бездушно. Они ведь оригиналы, у них ведь есть души, так как же они смогли сотворить подобное?! Имея настоящие, оригинальные, человеческие души…
Я предчувствовала, что этот кусок пластика будут искать везде, хотя не могла знать, что последствия этих поисков будут столь страшны, что начнут сниться мне в самых страшных и тёмных кошмарах… Я спрятала карточку достаточно хорошо. Достаточно, чтобы в ближайшие недели меня, в компании многих других клонов, пытали до состояния полусмерти.
Глава 10
Клоны, как и оригиналы, способны видеть сны. Некоторые клоны утверждают, будто им порой снится “память” их оригиналов, что может значить, что во снах нам могут приходить образы из жизней наших оригиналов. Так было у клона 10549: однажды во сне ему как будто бы приснилось имя его оригинала – Патрик, – а перед самым его уходом выяснилось, что его оригинал, занимающий должность министра обороны, носит имя Патрик Якобссон.
Я проснулась оттого, что мне приснилось много воды. Во сне я сидела в хвосте диковинной лодки, а спиной ко мне, на носу лодки сидел большой человек, темный силуэт которого застилал туман, через который мы плыли. Он уверенно и сильно работал вёслами, так, словно знал, куда переправляет нас через густую пелену дымки, а я руководила странным маленьким веслом, пристегнутым к задней части нашего необычного передвижного средства. Человек, оказавшийся в одной лодке со мной, был опасен. Чувствуя исходящую от него угрозу, я опасалась того, что он обернется, чтобы посмотреть на меня. В момент, когда он начал поворачивать свою голову, я так сильно испугалась, что резко перевела взгляд на волнующуюся под нами воду и, распахнув глаза, проснулась от ощущения ледяного холода, соприкоснувшегося с моим онемевшим за ночь телом.
Круг подозреваемых в воровстве конверта, принадлежащего самой Марисе Мортон, был небольшим: всего лишь пятьдесят два клона и ни одного оригинала. Хотя, быть может, Мортон и могла подозревать кого-то из своих коллег, но она не могла делать с ними то, что ей было доступно делать с нами, так что страдали только клоны.
За находку конверта была объявлена награда в десять тысяч долларов. Должно быть, это немалые деньги в мире оригиналов, потому что лаборанты, услышав эту цифру, начали вовсю стараться вытрясти из нас заветную утрату директора Миррор. Нас отвели на подвальный этаж и здесь начали пытать. По-настоящему. Уже две недели, как я (и ещё пятьдесят один клон) сплю стоя, с завязанными жесткими ремнями запястьями, поднятыми над головой, и просыпаюсь из-за потока холодной воды, который проливается на наши головы каждое утро за час перед рассветом. Ремни привязаны к высокому потолку таким образом, чтобы каждый из нас касался пола только пальцами и не имел опоры для пяток. После восьми часов, проведенных в подвешенном состоянии, тело немеет полностью – от кончиков пальцев ног до самой макушки. Сначала это казалось ужасным, но позже (конкретно мне) стало казаться едва ли не полезным для воспитания бойцовского духа: сразу после нашего пробуждения, для которого используется по меньшей мере десять литров холодной воды на каждого клона, крупные лаборанты, в основном мужчины, “снимают” нас с ремней и укладывают животами на деревянные столы, после чего бьют нас палками по стопам. Дальше начинается разнообразие: кого-то продолжают подвергать водным пыткам (притапливание в бочке или обливание водой со льдом), кого-то избивают (бьют подручными средствами и только спину – не бьют по лицу, чтобы не портить “товарный вид”), кого-то заставляют отжиматься от пола до полуобморочного состояния, и как только клон становится неспособным отжаться ещё хоть раз, начинают топтать его ногами.
На своей шкуре я испытала каждую пытку по четырнадцать раз – регулярно один раз в день, однако продолжительность всегда разная. Худшее – притапливание в бочке: двое мужчин удерживают твою голову под водой на протяжении ровно одной минуты, от пяти до пятнадцати раз подряд (пять – мой минимум, пятнадцать – мой максимум). Один раз я потеряла сознание, а когда очнулась, уже была привязанной ремнями к потолку – меня привели в чувство мощной пощечиной, которая рассекла мою нижнюю губу у правого уголка (бивший был левшой).
В конце первой пыточной недели один клон признался в том, чего не делал, и после того как не смог предоставить искомый конверт своим палачам, был избит до такого состояния, что его пришлось в срочном порядке оперировать – у парня вытек глаз. Первый случай, не считая выписанной мне после обморока пощечины, когда клона били по лицу и били с крайней безжалостностью. После операции этого клона не вернули в пыточную. Один из пыточников сказал, будто с этого парня сняли подозрения, но глаз ему не спасли, и будто бы его оригинал не должен будет этого узнать, а если вдруг по какой-то нелепой случайности узнает, ему скормят версию, согласно которой парень якобы случайно потерял глаз во время игры в футбол.
Нас всё ещё продолжают кормить привычной едой, не урезая нашего рациона. Скорее всего, пекутся об исправном функционировании наших основных органов. И всё же за прошедшие две недели я похудела. Килограмма на три, не больше, но, подозреваю, если в ближайшие пару недель это всё не закончится, я рискую потерять вдвое больше веса.
Я держусь. Может и сломалась бы, если бы в число подозреваемых попал 11112 и я видела бы, как мучиют его, но ему повезло: в час, когда Мариса Мортон лишилась своего заветного конверта, сам Эбенезер Роудриг оповещал 11112 о том, что в ближайшие дни тому предстоит изъятие левой почки. 11112 был вне подозрений и готовился – уже должен был пройти – к своему второму по счету изъятию…
Я не видела солнца четырнадцать дней. Упражнение “боли нет” не спасало так, как спасало онемение тела после сна. Некоторые клоны начали кашлять – подозрение на простуду. Может быть, простуженных, как того парня с вытекшим глазом, в итоге прекратят мучить, ведь лёгкие – важные органы. Впрочем, кашель после “холодных ванн” меня всё ещё не схватил, так что у меня нет ни единого весомого повода рассчитывать на облегчение мук.
