Юлиуш Фальковский "Миг всемогущества"

ЮЛИЯ. Свидетели излишни.

ВАНДА. Идемте.

[Уходят.]

ДМИТРИЙ [обращаясь к Мари]. Я так счастлив, сударыня, что эти слова, чего бы они ни касались, будут мне переданы именно вами.

ГУВЕРНАНТКА [в стороне, про себя]. Должна ли я оставить их одних? В конце концов, она здесь хозяйка… сама сможет за себя постоять.

[Уходит.

Сцена III

ДМИТРИЙ, МАРИ.

МАРИ. Мой отец пишет, что он не добился у Сейма… того успеха… на который рассчитывал; но он настоятельно просил меня передать вам, чтобы вы не огорчались… что в его луке не одна тетива.

ДМИТРИЙ [с улыбкой]. Я вовсе не огорчен, сударыня. Я обратился к Сейму против своей воли, уступив настойчивым просьбам отца Григория, – и я был готов к неудаче.

МАРИ. Отец Григорий рассчитывал на благородство и рыцарские чувства нашего Сейма; к несчастью, Сейм их не продемонстрировал.

ДМИТРИЙ. Сейм всего лишь сделал то, что должен был сделать. Ошибка целиком моя. Было и впрямь настоящим безумством просить вмешательства Польши в дело, не представляющее для вашей страны непосредственного интереса; но мне иногда приходится уступать фантазиям человека, который спас мне жизнь, вырастил меня, заботился обо мне как отец, – который живет лишь ради меня.

МАРИ. Да… этот славный монах – истинный образец преданности… Но у вас есть и мать, которая также воплощает собой материнскую любовь, достойную восхищения.

ДМИТРИЙ. Увы! Я уже пятнадцать лет не поддерживаю никаких отношений со своей матерью. Все, что мне известно, – это то, что она приняла постриг и живет в некоей Фиваиде[7 - Фиваида – египетская пустыня, где селились когда-то раннехристианские отшельники.], посреди русский степей. Возможно, она даже не знает, о моем существовании!

МАРИ. Как! Отец Григорий не сообщил ей, что спас вас и что вы находитесь в Польше?

ДМИТРИЙ. Нет, не сообщил. Я горько пенял ему, но он ответил, что дал себе строжайший зарок никому не рассказывать обо мне – не исключая и мою мать, – из страха, что Годунов прознает об этом и пошлет вслед за мной убийц. Он даже и мне многие годы не говорил, кто я такой.

МАРИ [с удивлением]. Вы не знали?

ДМИТРИЙ. Ни в коей мере. Мои самые ранние воспоминания относятся к сцене угличского убийства. Я помню крики жертв, набатный звон, комнату, залитую кровью. Но это было какое-то бессвязное воспоминание, оно ни с чем не соотносилось в моем сознании. Роль, которая мне была отведена в этом трагическом событии, детали моего предыдущего существования, даже лицо матери, – все стерлось из моей памяти. Я уже жил несколько лет в Польше с отцом Григорием, я уже начал учиться в школе ордена св. Василия в Остроге, на Волыни, убежденный в том, что я всего лишь бедный сирота, которого приютил добрый монах. И в одно прекрасное утро, когда я готовился пойти в класс с маленькой связкой книг под мышкой, он подозвал меня и внезапно поведал мне, что я сын Ивана IV, что мой брат Федор, сменивший отца на троне, только что умер, и русский трон принадлежит мне по праву. Он рассказал мне обо всех кознях Годунова, кровавой трагедии в Угличе, обстоятельствах, которым я был обязан своим спасением. Он показал мне завещание моего отца: украшенный самоцветами крест, на котором было начертано мое имя; этот крест был мне подарен по московскому обычаю крестным отцом у купели. Он рассказал мне также и о многих других событиях моего раннего детства. Но после всех этих признаний он потребовал от меня поклясться, что я сохраню глубоко в сердце тайну своего рождения до тех пор, пока он не снимет с меня эту клятву.

МАРИ. И вы сдержали эту клятву, находясь в том возрасте, когда сердце так пылко и откровенно?

ДМИТРИЙ. Я свято держал ее. Должен, правда, признать, не без усилий. Не раз мне страстно хотелось признаться своим товарищам, когда они забавлялись тем, что унижали меня, называя московским бродяжкой. Но я помнил о клятве и прятал глубоко внутрь себя уязвленную гордость. Отец Григорий сам раскрыл тайну.

МАРИ. Наверное, после ваших подвигов у стен Трапезунда[8 - Трапезунд (Трабзон) – город в Турции.], не так ли?

ДМИТРИЙ. Бог мой, это было всего лишь вследствие счастливой случайности. Когда я закончил учебу, отец Григорий отправил меня к запорожским казакам, чтобы я научился у них военному ремеслу, и я был ранен при взятии Трапезунда на глазах вашего зятя, князя Константина, возглавлявшего поход. Известный своим благородством, он приказал доставить меня в свой замок в Брагине[9 - Брагин – резиденция князей Вишневецких, расположенная на территории современной Белоруссии, в Гомельской области.] для лечения. – Вскоре он и сам прибыл туда, вместе с ним приехал отец Григорий и, полагая, что моя жизнь в опасности, объявил великодушному хозяину, кто я такой. Этому-то обстоятельству я и обязан счастьем оказаться в этом замке, куда князь Константин поспешил привезти меня, едва я оправился от ран.

МАРИ. Но теперь, когда запрет снят, у отца Григория не осталось предлога, чтобы не сообщать о вас вашей несчастной матери.

ДМИТРИЙ. Я просил его об этом, умолял даже, но он, похоже, не нашел пока способа; но очень скоро он найдет его – неважно, как и какой ценою. О, моя бедная мать! Увидеть ее, припасть к ее ногам, воздать ей ласкою и счастьем за все слезы, что она пролила – это самая заветная моя мечта.

МАРИ. Вы вскоре встретитесь с ней, в Москве, в царском дворце – доверьтесь лишь моему отцу. Воевода – человек с огромным опытом, умеющий улаживать самые сложные дела с людьми самого надменного нрава. Я совершенно убеждена, что собрание, которое вот-вот здесь состоится [подносит палец к губам в знак молчания], касается именно вашего дела [почтительно приседает]. Так что не теряйте надежды.

ДМИТРИЙ [удерживая ее за руку]. Не убегайте, сударыня: добрые ангелы не улетают столь скоро… Позвольте задержать вас еще не мгновение.

МАРИ. Но… я жду отца, он должен вот-вот подъехать со своими друзьями.

ДМИТРИЙ. Сударыня, мне впервые представилась возможность говорить с вами откровенно, быть может, другой такой не представится, поэтому не откажитесь выслушать меня.

[Берет ее за руку.]

МАРИ [мягко высвобождая руку]. Я … опасалась этого разговора, царевич. Прошу вас, позвольте мне не знать того, что вы хотите сказать.

ДМИТРИЙ. Это невозможно, Мари! Как бы вы ни восприняли мои слова, выслушайте меня. – Вскоре я покину этот гостеприимный замок, и – прежде чем эти деревья вновь покроет листва – я погибну или буду на троне…

МАРИ [перебивая его]. Но вы должны, прежде всего, подготовить для себя шансы на успех.

ДМИТРИЙ. Я найду их, только если полностью позабуду о собственной жизни. В ближайшие дни я отправляюсь в Россию с горсткой запорожцев.

МАРИ. Вы так высоко цените корону, что без нее жизнь не имеет для вас никакой ценности?

ДМИТРИЙ. Могу ли я пронести по свету, точно погасший факел, великое имя, освещенное восемью веками величия и славы? Жить в изгнании, скитаться, вызывая жалость в чужеземцах? Нет, Мари! Мне хочется верить, что если Провидение оторвало меня от родной земли, едва я вышел из колыбели, и привело меня к такому благородному, просвещенному, свободному народу, как польский, то лишь для того, чтобы подготовить меня к моему великому предназначению: стереть ужасные пережитки двухвекового монгольского ига в России, возродить мой народ для свободы, просвещения, нравственной жизни!

МАРИ. Это высочайшее предприятие, но подвластно ли оно силам одного человека?

ДМИТРИЙ. Если хочешь быть абсолютным властителем своего народа, нужно понимать, что ты ставишь себя на место вечной справедливости. Тот, кому не ведомо это чувство, – всего лишь грубый честолюбец, достойный презрения. Я же стремлюсь к суверенной власти, поскольку она даст мне средства просветить, возвысить, преобразовать народ, который ничего не знает, – быть может, не знает и самого себя. Вот мысль, которая до сего дня вела меня и придавала мне силы. Но, увы! Я повстречал счастье, Мари, и – боюсь, эта сила меня покинула.

МАРИ [с трепетом]. Как вас понимать?..

ДМИТРИЙ. Я люблю вас, Мари, больше, чем суверенную власть, больше, чем славу, больше, чем жизнь. Без вас будущее представляется мне унылой битвой, я буду лишь гладиатором, брошенным на произвол судьбы посреди огромного цирка.

МАРИ. Царевич, вы не должны вести со мною таких речей. Я не могу, я не должна их слушать.

ДМИТРИЙ. О, Мари! Я не безумец, чтобы желать соединить вашу судьбу со своей, когда я не знаю еще, что будет со мною завтра. Я только прошу вас оставить мне искру надежды. Обещайте мне дождаться исхода борьбы, в которую я вступаю. Обещайте мне, что, если я выйду победителем, тогда, быть может, вы захотите отдать мне руку и сердце. С этой надеждой в глубине сердца я сделаю невозможное, я одержу победу. Но если я умру… я закрою глаза со сладкой верой в то, что наши с вами, Мари, родственные души соединятся по ту сторону могилы.

[Мари опускает голову и хранит молчание.]

Сцена IV

ТЕ ЖЕ; ВОЕВОДА МНИШЕК И ИЕЗУИТ САВИЦКИЙ, на крыльце.

САВИЦКИЙ [вполголоса]. Вон они, там, под ивой.

ВОЕВОДА. Как! Мари наедине с царевичем в парке? Я поручил ей передать ему от меня два слова, но я не велел ей разводить с ним любовные беседы, тысяча чертей!

САВИЦКИЙ. Спокойствие, воевода. Оставьте их. Я побуду здесь.

ДМИТРИЙ [печально]. Вы не отвечаете, Мари?

ВОЕВОДА. Это недостойно девицы ее положения. И потом… она может скомпрометировать наши планы.

САВИЦКИЙ [беря его под руку]. Идите к вашим гостям и доверьтесь мне.

[Он провожает воеводу к дверям в прихожую, затем тихо прячется за деревьями в левой части сцены.]

Сцена V

ДМИТРИЙ, МАРИ; САВИЦКИЙ, укрывшийся за деревьями.

ДМИТРИЙ. Мари, одно лишь слово, прошу вас!

МАРИ [сердечно протягивая ему руку]. Государь, поверьте, что я всегда буду вашим преданным другом, сестрой, что радуется вашим успехам и сопереживает вашим печалям, но не просите большего, я не рождена для величия, которое уготовано вам. Я, подобно цветам и деревьям в этом парке, привязана к земле, на которой родилась; я не смогу жить на чужбине. Да и вы сами, государь, взойдя на престол, возможно, пожалеете об узах, которые лишат вас любви ваших подданных.

ДМИТРИЙ. Вы делаете жестокие предположения, Мари!

МАРИ. Вспомните печальную историю Барбары Радзивилл[10 - Барбара Радзивилл (1520–1551) происходила из семьи могущественных литовских магнатов. В 1547 г. она тайно обвенчалась с великим князем литовским Сигизмундом Августом. В 1548 г. Сигизмунд Август унаследовал польскую корону. Польские вельможи были категорически против его брака с Барбарой. По некоторым данным, вскоре после коронации она была отравлена.]. Ее также полюбил молодой, красивый рыцарь-король; полюбил так, как только можно полюбить женщину в этом мире, и… она умерла от горя на троне, на который он возвел ее, но на котором не смог защитить ее от зависти, ненависти, клеветы и оскорблений, отравивших ей жизнь. Моя судьба, возможно, будет еще печальнее. Попав в страну, где все мне чуждо: религия, язык, нравы, как я буду выглядеть в глазах русских? – выскочка, самозванка, ненавистная папистка!

ДМИТРИЙ. О, нет, Мари! Супруга царя стоит над миром, где соперничает честолюбие, ничья зависть ее не достигнет. А вы, самое изысканное из всех творений Господа, вы, обожаемый идеал, который народное воображение ищет в государыне, вы станете идолом всей России. Да, Мари, рядом со мной ничто не сможет вас огорчить; вы станете моим вдохновением, моей силой, моим неизбывным счастьем, священный огнем, что будет оживлять мою душу в часы отчаяния. Вы станете Провидением для несчастных, матерью для сирот, ангелом милости, надежды, сладкого утешения. [Берет ее за руку, которую она не убирает.] Вы будете русской Ядвигой[11 - Ядвига (1373–1399) – легендарная королева Польши, известная своей ученостью, благочестием и самопожертвованием.], связующим звеном между нашими двумя народами, столь долго враждовавшими, и, возможно связующим звеном между двумя нашими церквями.

МАРИ [мягко]. Увы! Столь прекрасные мечты почти всегда обманчивы. Нет, государь, не смущайте мою душу, не настаивайте.

ДМИТРИЙ. Я не стал бы настаивать, Мари, будь я уверен, что вы ко мне совсем равнодушны; но спросите свое сердце. Если я попрощаюсь с вами навеки, эти жестокие слова прощания окружат меня мраком и пустотой, но не будут ли они впоследствии часто терзать ваши мысли упреком? Позабудете ли вы эту бесконечную любовь, которая, вознося вас на самую вершину человеческих грез, просила взамен лишь каплю надежды? Позабудете ли вы волнение этой торжественной и решающей минуты, когда ваша рука дрожит в моей, когда ваши глаза наполняются слезами, более драгоценными, нежели все морские жемчужины. [Мари бессильно опускается на скамью, Дмитрий становится перед ней на одно колено. Савицкий наполовину выходит из укрытия, лицо его непроницаемо, руки скрещены на груди; собеседники его не замечают.] О, Мари! Скажите, что вы будете меня ждать, что вы будете моей в тот день, когда вернусь к вам с победой. Скажите, умоляю вас: все мое будущее зависит от этих полных надежды слов!

МАРИ [поднимаясь]. Царевич Дмитрий, встаньте. [Дмитрий встает. Савицкий снова прячется за деревья. Мари делает шаг вперед, снимает со своей шеи цепь с золотым крестом и говорит серьезным голосом.] Поклянитесь на этом кресте, который святая женщина, мать, умирая, прикладывала к своим губам, что, если Провидение возвратит вам корону ваших предков, вы никогда не употребите оружие против моей родной Польши; что, напротив, вы будете ее верным союзником и станете помогать ей при любых опасностях.

ДМИТРИЙ. Клянусь!

МАРИ. Поклянитесь, что вы снимите все ограничения и запреты, касающиеся католической веры, и будете прилагать все усилия, чтобы примирить две церкви.

ДМИТРИЙ. Клянусь от всего сердца!

[Савицкий делает одобрительный жест.]

МАРИ. Поклянитесь, наконец, что вы будете царствовать, следуя священным Евангельским заповедям, и употребите всю свою славу, чтобы сделать свой народ справедливым, свободным и счастливым.

ДМИТРИЙ. Я клянусь! Да, я клянусь!

МАРИ [подавая ему руку]. Вот моя рука. С этого дня я буду вашей супругой перед Господом, вашей верной спутницей в радости и в горе.

ДМИТРИЙ. Ах, теперь мне не страшны никакие невзгоды! Сердце подсказывает мне, что я одержу победу и поведу вас к алтарю, завоевав для вас диадему, которая единственно достойна вас украсить.

МАРИ. Дмитрий, наши судьбы с этой минуты соединились раз и навсегда; запомните, что я вам здесь торжественно пообещала: в час опасности я всегда буду рядом с вами.

[Савицкий выходит из-за деревьев и кашляет, чтобы обозначить свое присутствие.]

Сцена VI

ТЕЖЕ; ИЕЗУИТСАВИЦКИЙ.

САВИЦКИЙ. Laudetur Jesus Chistus[12 - Слава Иисусу Христу! (лат.)]!

ДМИТРИЙ. Приветствую вас, преподобный отец.

САВИЦКИЙ. Государь, мне нужно с вами переговорить. [Поворачиваясь к Мари.] Мари, дайте мне вашу руку. [Берет ее под руку и провожает в замок.] Дочь моя, вы приняли торжественные обязательства, не оскорбив вашего отца; идите же, расскажите ему обо всем, как подобает послушной и благочестивой дочери. [Отпускает ее руку.] Идите без страха: Господь благословит вас, ибо вы подумали о нем… [Возвращаясь к Дмитрию, в сторону.] Между нами говоря, девица весьма облегчила мне задачу. [Делает почтительный жест Дмитрию, приглашая его присесть на скамью. Оба усаживаются.] Я вынужден с грустью сообщить вашей светлости, что усилия ваших друзей, предпринятые в Сейме, не привели к ожидаемым результатам.

ДМИТРИЙ. Я знаю, преподобный отец.

САВИЦКИЙ. Никогда бы не подумал.

ДМИТРИЙ. Отчего же?

САВИЦКИЙ. Оттого что вы только что привязали к себе обязательствами дочь воеводы.

ДМИТРИЙ [в сторону]. Он все слышал.

САВИЦКИЙ. Как будто ход событий находится в ваших руках.

ДМИТРИЙ. Преподобный отец, я не забыл, что являюсь гостем воеводы и многим ему обязан. Я люблю панну Мари, и искренне признался ей в этом; но я просил ее дать мне лишь небольшую надежду. Я буду достоин стать ее супругом только тогда, когда смогу возвести ее вместе с собой на трон.

САВИЦКИЙ. А могу ли я спросить у вашей светлости, на какую поддержку вы рассчитываете, чтобы достичь этого результата?

ДМИТРИЙ. Честное слово, преподобный отец, я рассчитываю только на самого себя.

САВИЦКИЙ. Этого мало.

ДМИТРИЙ. Но разве я не законный государь, не закон во плоти?

САВИЦКИЙ. Разумеется, вы есть закон, ваш противник – преступник; но у него есть войско, которого у вас нет.

ДМИТРИЙ. Его войско будет моим, как только я вступлю в пределы страны и она узнает о моем существовании.

САВИЦКИЙ [с сомнением качая головой]. Не надейтесь на это, государь. В России вас почитают мертвым уже пятнадцать лет, и злодей-Годунов предпринял все возможное, чтобы упрочить это заблуждение. Красивых слов нынче не хватит, чтобы разуверить народ.

ДМИТРИЙ [глухим голосом]. Я разыщу свою мать, чье свидетельство будет для всех решающим.

САВИЦКИЙ. Доберетесь ли вы до вашей матери, не повстречавшись с кинжалами агентов Годунова? Но допустим даже, вы сумеете проникнуть в монастырь, куда она удалилась, – уж не знаю, где он находится, – не боитесь ли в этом случае навлечь смерть на нее?

ДМИТРИЙ [опускает голову и некоторое время молчит]. Я вижу, вы считает мое дело проигранным?

САВИЦКИЙ. Это как посмотреть: я полагаю, в ваших силах привлечь дополнительные мощные силы на свою сторону.

ДМИТРИЙ. Какие могут быть дополнительные мощные силы, кроме Сейма?

САВИЦКИЙ. Вы забываете о двух: папа и король Сигизмунд III.