Понтифекс, не дослушав, поднялся.
– Ну что ж, миссери, полагаю, мы достаточно прояснили наши позиции. Миссер Ансельмо!..
Архиепископ встал. Вслед за ним поднялась на ноги и вся делегация. Иннокентий наклонил голову.
– Прошу прощения, миссери, но более не имею времени беседовать с вами. Дела, дела… Надеюсь, моя позиция по озвученным вопросам вам понятна. Прошу в точности донести её до королевы Константин. Хугулино!.. Проводи гостей!.. Всего наилучшего, миссери!.. Всего наилучшего! Храни вас Господь!.. И непременно передайте моё благословение Её Величеству королеве… и принцу Фрид ерику!..
Когда делегация, несколько ошеломлённая ничтожностью результатов и краткостью аудиенции, покинула Леонинский триклиний, Иннокентий, заложив руки за спину, принялся мерять шагами зал, то и дело останавливаясь у фонтана и подолгу, в глубокой задумчивости, наблюдая за сверкающими и переливающимися игривыми струйками воды. Время от времени он, видимо не замечая того, чуть выставлял перед собой, словно бы прося подаяния, правую руку ладонью вверх и коротко и плавно жестикулировал ею, явно беседуя с неким, невидимым постороннему глазу, собеседником. Проводивший послов и вернувшийся Хугулино, сидя за своим маленьким раскладным, с косой наклонной крышкой, секретарским столиком, почти не дыша, с трепетным благоговением, наблюдал за патроном. В подобные периоды раздумий понтифекс напоминал ему некоего божественного ткача, виртуозного портного, ткущего и тут же кроящего ткань непревзойдённого мастера, изготовляющего неповторимый, доселе невиданный, изящный, но, в то же время, весьма практичный костюм. А эта правая рука! То словно взвешивающая на ладони невидимую волшебную ткань. То ловко орудующая иглой. То любовно разглаживающая уже готовые детали туалета. То словно дирижирующая целым выводком послушных, ловящих каждый жест своего хозяина, старательных слуг-портняжек…
– Хугулйно!
– Да, святой отец!..
Иннокентий остановился возле капеллана. Всё! Полотно было соткано, ткань раскроена, и сейчас на глазах у Хугулйно великий мастер будет ловкими стежками сшивать отдельные куски в готовый, но пока ещё видимый лишь ему одному, костюм…
– Запоминай, Хугулйно. А лучше – записывай, помечай, чтоб ничего не упустить… Значит, так… Сейчас же отправь кого-нибудь в Трастевере. В базилику Святой Цецилии, к кардиналу Петро Диане. Пригласи кардинала от моего имени к завтрашнему обеду… Далее… Составь послание Пилиппу Суэбскому. Поздравь его с избранием. От меня и от Священной коллегии кардиналов. Побольше пафоса и пышных оборотов… Ну, там: преемник великих дел и великой славы!.. Высоко вознёсший фамильный герб… Нет, лучше: прославленный в веках фамильный герб!.. Да снизойдёт на тебя благодать и благословение Божие!.. Ежечасно молимся за процветание царства твоего… Ну и так далее. Сообразишь. Потом дашь мне просмотреть… Теперь… – понтифекс, в задумчивости огладил бородку. – Теперь… Теперь пиши. Возьми большой лист и пиши.
Хугулйно вытащил из-за пояса чистый бумажный свиток, отмотал изрядный конец и, разложив лист на столе, тщательно разгладил ладонями. После чего, прижав плоскими свинцовыми грузиками края бумаги, пододвинул ближе чернильницу, достал из кожаного пенала и выложил в ряд три отточенных гусиных пера. Приглядевшись к острию, отправил одно из перьев обратно и заменил его новым.
– Я готов, святой отец!
– Готов? Хорошо… – понтифекс привычно заложил руки за спину и вновь принялся неторопливо вышагивать по залу, впрочем, далеко не отходя от секретарского стола. – Пиши… Иннокентий, епископ, слуга слуг Божьих, всем верным Христа в Баварии, Суэбии, Франконии и Лотарингии привет и апостольское благословение… Следующим годом сто лет как отвоёван был Гроб Господень от попирающих Его неверных. Сто лет как потом и кровью великой был смыт позор бесчестия и святыни бесценные христианскому миру возвращены были… Однако ж грехами нашими тяжкими, равно как и глупостью и немощью нашей, вновь, посрамив себя, утратили мы Крест Животворящий, на коем Спаситель мира висел… Имущество наше другим отдано, и жилища наши в руках чужих. И дороги Сиона печалятся, ибо некому идти по ним на пир, а взамен ходят по ним лишь враги наши… Гроб же Господень, коему пророк предрекал славу непреходящую, вновь осквернён неверными и обесславлен… И сия слава наша, о коей сказал апостол, что нет славы большей, чем спасение через Крест Господень, ныне опять в руках вражеских… И сам Господь Иезус Христос, умерщвленный за нас, искупивший наше пленение Своим, отдавшись в руки неверных, ныне гоним из обиталища Своего… О чём наш Престол Апостольский, взирая на то, безмерно скорбит… Успеваешь?.. Пиши-пиши… – понтифекс сделал несколько шагов молча, постоял, покачиваясь с пятки на носок, потом вновь повернулся к секретарю. – Пиши… Нынче же пришла земля та в положение таковое, что ежели в скором времени помощь в трудностях оказана ей не будет, и не изломятся потуги языческие… малая толика верных христиан, тех, что отдали себя всецело защите наследия Господнего и служению Распнённому, кровью своей напоят стрелы вражеские, и мечи языческие увидят у горла своего… Великий плач разносится оттоль, коего прежде не слыхивали, и от воплей тех охрипло горло, и от слёз тех безмерных глаза ослабли… – Иннокентий увлёкся, голос его окреп и теперь гремел под гулкими, расписанными великолепными фресками, сводами зала: – Истинно говорю вам, сбудутся слова пророка: коль оставите Хиеросолйм, правая рука ваша не повинуется вам более, и язык к небу присохнет, ежели о нём не вспомните. И ныне стенает Престол Апостольский, и как трубный возвышает глас свой, народ христианский на поприще ратное поднимая… Отмстить за рану, нанесённую Распнённому, следуя словам: ты, идущий дорогой своею, внемли и взирай, видел ли ты скорби, подобные моим?!.. Успеваешь?.. Пиши… Посему, горя пламенным желанием к освобождению Земли Святой из рук нечестивых, посоветовавшись с мудрыми, хорошо знающими обстоятельства времени и места, и с одобрения Священной коллегии, мы постановляем… Да свершится так, чтоб через год с малым от нынешнего, к июньским календам следующего, одна тысяча сто девяносто девятого, года, все те, кто, пред Богом обет святой дав, воевать Гроб Господень отправиться решится… как и те, которые знамение креста на себя возложить решатся… так и прочие крестоносцы, и другие, которые крест свой впоследствии примут… а также с ними следующие и им вспомогающие… то есть все, кто за море, в земли хиеросолимские, отплыть предпримет, собрались в королевстве Сицилии… Одни, как им будет предписано, в Брундйзиуме, а другие – в Мёссане и в других местах, этим гаваням соседних… – Иннокентий вновь остановился рядом с капелланом и, глядя через его плечо, проследил, как тот заканчивает строчку. – Этим гаваням соседних… Так. Хорошо… Пиши дальше… Пиши, Хугулино, пиши…
– Ну что ж, миссер Диана, здесь вполне укромное место, чтобы можно было поговорить, не опасаясь чужих ушей…
Иннокентий и кардинал Петро Диана, спустившись по широкой беломраморной лестнице и пройдя через колоннаду, оказались в атриуме Латеранского дворца. Дворик действительно был пуст – обитатели Латерана, зная о том, что понтифекс облюбовал это место для своих уединённых раздумий и тайных деловых встреч, старались без крайней нужды здесь не появляться. Относительно небольшой – шагов сто на сто – квадрат двора был весь засажен самшитовым кустарником, сквозь который были проложены извилистые, мощёные камнем дорожки. То там, то тут, в небольших зелёных карманах, были устроены уютные, укрытые от любопытных взоров уголки с удобными широкими скамьями, вырезанными из чёрного африканского дерева. А в центре скверика босоногая каменная дева печально лила воду из кувшина в небольшой овальный бассейн с невысокими, зелёного мрамора, бортами и глазастыми жёлтыми и синими рыбами, выложенными цветной смальтой на дне…
Состоявшийся перед этим обед прошёл в непринуждённой светской болтовне. Говорили о погоде, о затянувшейся холодной весне, обсуждали недавнюю скандальную свадьбу младшего сына Франгипани, сетовали на несносную в своём непослушании молодёжь, на шатание веры и, как следствие, повсеместное падение нравов. Папа справлялся о делах прихода, спрашивал о ремонте, затеянном в церкви Святой Цецилии, особо интересовался витражами, которые кардинал собирался установить в базилике. Дело было новое, своих мастеров-витражников – во всяком случае, толковых – в Роме не оказалось, и кардинал заказал витражи аж во Флорентин. Обещали сделать к Рождеству. По деньгам получилось очень и очень недёшево, но отнюдь и не запредельно дорого – мастер цеха здорово скинул цену после того, как кардинал исповедал его и отпустил все грехи – как прошлые, так и будущие, на семь лет вперёд. Петро Диана отвечал на вопросы понтифекса охотно, многословно, порой с излишними необязательными подробностями. Оба собеседника понимали, что вся эта застольная болтовня – пустое, не более чем простая дань вежливости; основной разговор – впереди. После того как воздали должное десерту – горячему вину со специями, золотистым французским пирожкам-дариолй и фруктам в меду – папа легко поднялся из-за стола и пригласил кардинала на свежий воздух…
Устроились на одной из скамеечек неподалёку от босоногой нимфы. Было свежо, но не холодно. Неласковый западный ветер, гнавший низко, над самыми крышами дворца, похожие на нечёсаную овечью шерсть грязносерые лохматые облака, вниз, во дворик, не залетал, глянцево-зелёные самшитовые кусты стояли, замерев, и тонкая струйка воды, льющаяся из кувшина девы, временами казалась неподвижным стеклянным прутиком, вертикально воткнутым в камни на краю бассейна…
– Миссер Диана, я хочу поручить вам миссию, – без обиняков начал Иннокентий. – Миссию очень важную, очень ответственную и… и очень секретную. Секретную настолько, что, если сведения о ней утекут на сторону, источником утечки могут стать только два человека – либо вы, либо я.
– Я весь внимание, святой отец, – подался вперёд кардинал.
Иннокентий в задумчивости огладил бородку.
– Мне как-то рассказали историю про одного охотника с острова Сардиния. Говорили, он одной стрелой мог разом убить двух зайцев.
– Я тоже слышал эту историю, святой отец, – улыбнулся краешками губ Петро Диана. – Только мне говорили, что тот охотник был балеарцем. И, разумеется, пращником. Он просто закладывал в свою пращу по два камня и метал их одновременно в две цели.
Понтифекс одобрительно посмотрел на кардинала.
– В принципе, это ведь не столь важно, чем этот охотник бил зайцев, не правда ли? Важен результат… – он помолчал и добавил: – Всегда важен только результат… Миссер Диана, вчера я написал письмо. Адресованное правителям и прелатам Баварии, Суэбии, Франконии и Лотарингии. Письмо с призывом к новому крестовому походу. Я хочу, чтобы вы отправились в Германию и доставили это письмо всем митрополитам и наиболее влиятельным германским дуксам. Это будет первой целью вашей поездки, то есть, условно говоря, первым зайцем, которого вам надлежит добыть… Но я сразу хочу сказать, что этот заяц станет не основным. Главная цель вашей поездки будет в другом.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=69673246&lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
