– Баба, это не умно, – только и смог выдавить я.
– Не волнуйся, дорогой, нет более надежного места, чем дом, в котором случилась беда. Родители будут пристально следить за всеми.
Это меня не убедило, к тому же мне не понравилось, что Робин будет веселиться с Тимми, в то время как меня никто даже не подумал позвать. Я обиделся, но был слишком голоден, чтобы спорить. Мои благородные позывы стать хорошим человеком постепенно улетучивались, а вот злость на сестренку за то, что играет с МОИМ другом, возрастала с каждым вдохом. А этот придурок Тимми вообще поступает не по-дружески! Хотя с чего вдруг ему возиться с малолеткой? Небось будет жаловаться потом, какая скучная у меня сестра. Нам-то было целых 8 лет, а сестрам только 5.
Однако желание отомстить победило, и я уговорил бабушку самому забрать Робин и отвести домой. Она не собиралась уступать, но дети ведь бывают очень убедительны, когда им нужно, вы согласны? Да конечно согласны. Как же иначе?
– Ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! – взмолился я, – Я очень хочу, ба! А представь, как Робин обрадуется! Да я же постоянно ее везде вожу, а тут всего-то… за полчаса управлюсь, ну бааааа!!!
И бабушка сломалась.
– Чтобы пулей! Туда и обратно, 30 минут, я смотрю на часы, и ни одной лишней секунды! – и я побежал.
– Только не наступи на бегонии, дорогой! – вслед поучала Мэри.
Вам кажется странным, что в такой коварный период детей отпускают одних, но вы должны понимать, это было время, когда все друг другу доверяют, и если опасность где-то и затаилась, то исходила она точно не от людей. К тому же на улице ясный день, что может приключиться? На самом деле многое, но Мэри так не думала.
Довольный, я прибежал за сестренкой, чувствуя себя самым взрослым на Земле. Вот я ей покажу, как водиться с моими друзьями, только останемся наедине… Дверь открыла их мама и выглядела она почти такой же седой, как бабушка. Линда даже носила похожий платок с блеклым цветочным узором. Меня проводили наверх, и там подтвердились все худшие опасения, что ребятам, в общем-то, хорошо и без меня. Как вы уже поняли, такого я вынести не мог. Они сидели на кровати очень близко друг к другу, укутавшись в одно одеяло, связывающее их общей цепью, и перешептывались. А самое ужасное, что Тимми, о боже, улыбался! Как смел он смеяться вместе с моей сестрой, уж я-то знал, она совсем не смешная! Глупая и скучная. Предатель!
Они оглянулись, но даже не поздоровались, а просто продолжили делиться своими грязными секретами. Я молча наблюдал за ними и наполнялся обидой. Никогда раньше не думал, что сестра может украсть у меня друзей. Я уже готов был заплакать и уйти, как Тимми неожиданно заговорил:
– Ну чего ты там заст`ял? Иди ско`ее сюда! Обувь сними!
О да, я забыл упомянуть, Тимми слегка картавил после того, как потерял передний молочный зуб, а затем второй, и с ним же утратил способность хоть как-то произносить Р. Правда через раз ему все же удавалось говорить более-менее внятно.
На секунду я замер, не понимая, что происходит, но был несказанно рад, что на меня обратили внимание. Запрыгнув на кровать, я залез к ним под одеяло и стал участником общей тайны. Робин выглядела серьезной, остальные более расслабленными. Я больше не злился, теперь мне только хотелось узнать, что связывает этих троих.
– Мы `ассказывали `обин п`авду, кото`ую ск`ывают вз`ослые, – пояснил Тимми, – о че`ном псе, б`одящем по лесу… Мы-то его видели, но нам никто не ве`ит. А это… самое ст`ашное, что я когда-либо видел.
Эту историю я уже знал, Тимми со мной поделился, а вот от Мишель никогда ее не слышал. С моим приходом она явно чувствовала себя неловко, но все равно продолжила говорить. И такие жуткие вещи! Вовсе не для нежных ушей Робин.
Пес поймал ее и что-то прижал к лицу Мишель. Она не могла дышать и, пока смотрела в ярко-красные глаза Черного Шака, стала засыпать. Она помнит, как неслась по воздуху, словно ведьма, с невероятной скоростью, помнит вонючее дыхание из собачьей пасти и рычание, исходившее оттуда же. А затем она проснулась на полу. Было холодно. Очень. Голова болела, на самом деле боль была повсюду, она заполнила собой каждую часть тела. Вокруг валялось много предметов, предназначение их Мишель не понимала, но ощущала себя, как у папы в гараже. Затем появился он – огромный черный монстр с собачьей мордой. Она закричала от страха, стала умолять его не причинять ей вреда…
Вы что, записываете? Ладно, но мне это не нравится. Не хочу, чтобы вы делились этим с кем-то другим. Кстати, если дадите ручку и листик, я попробую нарисовать, как выглядел монстр… О, спасибо. У вас очень холодные руки. Говорят, холодные руки – горячее сердце. Интересно, насколько это правда… Вот, держите, но помните, что я не художник. Нет-нет, оставьте себе…
Так вот, чудовище заговорило! И у него был просто отвратительный голос – приторный и чавкающий, словно оно напускало ведро слюней. Голос обещал, что все будет хорошо, главное, его слушаться и вести себя тихо, иначе придется снова закрыть ей рот. Но в этот момент Мишель, окоченевшая от страха, заметила, что лежит в луже собственной крови, и завизжала так, что стены задрожали – не могли сдержать столь мощного отчаяния, а затем Мишель почувствовала острую боль и уснула. То, что она видела во сне, было еще страшнее…
Вам нехорошо? Представьте, каково было мне, хотя я не понимал того, что доступно вам. Мне не нравилось, что сестра вынуждена слушать эти ужасные вещи, совесть подсказывала, как это неправильно, к тому же Робин постоянно перебивала Мишель бесконечными вопросами «а что?», «а как?», «что это такое?», «почему?», «что ты сделала?». Меня так это взбесило, что я сорвался:
– Заткнись, Робин! Ты слишком много болтаешь!
Робин застыдилась и смолкла.
Но злился я не только на свою сестру, но и на сестру Тимми, потому что не понимал того, о чем она говорит, а значит, все это было глупой сказкой.
– Ты врушка, Мишель! ТЫ ВРУШКА! Собаки не разговаривают и не живут в гараже!
Мишель заплакала, а Тимми столкнул меня с кровати и заорал:
– Ты идиот! И ничего не знаешь о Че`ном Шаке! Он может все, мы его видели, а ты нет!
– Я тоже его видел!!! – завизжал я, оправдываясь.
– В`ешь! – не поверил он мне.
– Нет, не вру! Вчера утром он подкараулил нас с Робин за полем!
Я закусил губу, так как не хотел дальше рассказывать о том, что трусливо сбежал от монстра, оставив сестру, но Тимми все равно мне не поверил.
– Ты п`осто ду`ак и завидуешь, что мы видели его, а ты нет.
Это меня обидело.
– Да чему тут завидовать? Что вы умрете через несколько месяцев?
Робин и Мишель напряглись, об этом Тимми им не говорил.
– Какой же ты идиот… – отчаянно простонал он.
– А ты – мокришка! Ты мочишь простыни по ночам! Мне бабушка рассказала! Тимми писается в постель, ха-ха! Тимми – мокрые штанишки!
Он стал красным, как помидор, но к счастью, тут вошла его матушка и накричала на нас за то, что шумим. Она выгнала нас с Робин, несмотря на дождь, я был так расстроен, что даже перестал злиться на сестру, в то время как она поникнув шла рядом. Мы быстро вымокли до нитки, но Робин ни разу не пожаловалась. И тут я вспомнил, что обещал бабушке прийти не позднее, чем через полчаса, и расстроился еще больше, понял, что меня накажут. Я стал идти быстрее, и Робин пискнула, что не успевает. Я проигнорировал ее, и тогда она спросила:
– Ты правда видел монстра, Бобби?
– Да.
– Ты что тоже умрешь, Бобби?
Эти слова меня разозлили, сестра точно угадала, какие мысли мучили меня больше всего.
– Нет, я никогда не умру, ясно тебе?
– Но ты сказал…
– Ты слишком много болтаешь, Робин, вот что я сказал. Совсем не знаешь, когда надо замолчать.
И она замолчала.
Когда мы добрались до дома, нас никто не встретил, хотя наша пропажа длилась несколько часов. Бабушка готовила ужин, а дед сидел перед телевизором с бутылкой чего-то вонючего. Он громко смеялся, а увидев нас, прокричал:
– Не ходите мокрыми ногами по полу!
Я подошел к Мэри сказать, что мы дома, но она только кивнула и вновь засуетилась. Я решил, что извиняться нет смысла, но из-за чувства вины все же решил чем-то помочь ей и принялся орудовать скалкой. Казалось, даже этого бабушка не замечала. И никто не обратил внимания на Робин, которая тихо сидела на ступеньке, не издавая ни единого звука, словно голос ее был отравлен.
Вот здесь вам стоило бы записывать, но я вижу, вы совсем не можете отличить главное от второстепенного. Робин впервые замолчала – это важно, слышите вы меня? Не нужно смотреть таким непонимающим взглядом, это меня убивает…»
…
– Пожалуй, у нас будет короткий день. Очень уж я утомился, рассказ отнял много сил, а воспоминания причиняют боль, которую я давно похоронил. Не думал, что это будет так тяжело. К тому же ваше участие сегодня оставляет желать лучшего… с тем же успехом я мог сесть перед стеной и изливать ей душу. Так что, будьте добры, без вопросов. Попрощаемся.
– Вообще-то, я все же хотела кое-что спросить…Ранее вы говорили, что Мишель больше не разговаривала, но в этот вечер она говорила с вами. Так?
– Все верно. Я объяснил, что взрослые не слушали ее, и она замолчала. Для них и для всего мира. Но с детьми она говорила. Ведь дети ее слышали.
– Понятно. Вас тревожит, что вы грубо обошлись с ней? Что не услышали ее?
– Тогда меня это не беспокоило. А позже был отличный повод извиниться перед ней. Но об этом я расскажу позже.
– А что насчет других девочек? Они тоже заговорили? Особенно меня интересует Амалия…
– Потом. Может быть, завтра. А сейчас, прошу прощения, но мне нужно побыть одному.
– У меня ощущение, что это неправда.
– Что именно?
– Вы не хотите сейчас быть один.
– Вы проницательны. Должно быть, я ошибся в вас. И это меня радует. Однако я все равно выбираю одиночество. А завтра…
…
Запись №4: 15 ИЮЛЯ.
«…А завтра никогда не наступит… Так я думал в ту ночь, лежа без сна, пока глядел в потолок и любовался причудливыми тенями от веток деревьев, что колышутся на ветру. Менее чем за сутки я превратился из героя в труса, затем из труса в героя и, как бы не запутаться, наоборот… в общем, снова стал собой. А кем я был – непонятно. Мы можем играть любые роли, какие только придумаем, носить самые разные маски, но внутри всегда останемся теми, кто мы есть. И чем дольше изображаешь из себя кого-то другого, тем труднее потом разобраться, из чего состоит истинное я. Поверьте мне. Заигравшись, я потерял себя и всю оставшуюся жизнь пытался вспомнить прежнего Робин, но, пожалуй, так и не смог. Некоторые вещи невозможно найти вновь. Поэтому берегите их, умоляю, услышьте этот совет. Знаю, вы старше меня и, наверно, считаетесь более опытной, но опыт нарабатывается как раз за счет таких чудаков, как я.
Вам может показаться странным, что маленького ребенка подобные мысли лишают сна, но дело в том, что я впервые столкнулся с разочарованием в себе, и вкус этого чувства мне не понравился. Робин сопела на соседней кровати и ни о чем не переживала. Это еще больше злило меня, а злость – лучший способ отделить себя от других.
На утро она растолкала меня своими маленькими ручонками, и только я собрался накричать на нее, что разбудила так рано, в нос мне ударил запах свежего козьего молока. Робин неуверенно подала мне стакан, будто в знак извинения, может, чувствовала, что я зол, и таким образом налаживала отношения. По моему мнению, все женщины обладают этим даром, хоть иногда он больше походит на проклятие. Я обожал козье молоко, залпом осушил стакан и, поблагодарив, улегся снова в постель. Робин улыбнулась и довольная убежала. Позже я узнал, что сильно ворочался во сне, поэтому она решила прогнать мой кошмар чем-то приятным, тем, что я люблю, и с утра пораньше озадачила бабулю дойкой козы. Такие жесты – мелочи, но отлично показывают характер человека, вы не находите? А из Робин бы вышел прекрасный человек.
В тот день мы почти не разговаривали. Я развлекал себя тем, что бил палкой траву, которая не могла ответить тем же, а следовательно, отдавала мне победу в сражении. Во мне кипела злость, и я никого не желал видеть, но и проводить время в одиночестве было несусветно скучно. Таким образом, я объявлял протест окружающему миру, лишая его своего драгоценного общества, но по сути страдал от этого протеста только я.
Вечером, когда все вместе мы сидели за ужином, Робин задала вопрос:
– Бобби, Черный Шак и за мной придет тоже?
И прежде чем бабуля успела вмешаться, я злобно ответил:
– Он заберет тебя, если не заткнешься.
– Я не хочу, не хочу, не хочу!!! – визжала она в истерике.
– Тише, никто тебя не заберет, если будешь слушаться, тише, детка, – успокаивала бабушка.
– Ба-Ма, он злой, почему он такой злой? – говорила Робин обо мне.
– Я же объясняла, люди злятся, потому что у них понос. Нужно им просто посочувствовать.
– У Бобби понос! – сестра рассмеялась. – Какается под себя! Воняет!
– Замолчи, дура! Нет у меня поноса! – взревел я и запустил в нее пюре из ложки. Недолго думая, она ответила тем же. За столом начался хаос: мы закидывали друг друга едой, и бабушка не могла остановить этот полет валькирий. Теперь уже все смеялись, надрывая животы, пока случайная куриная ножка не попала в тарелку к деду и ошметки еды не забрызгали его одежду. Он яростно взвыл, и игре пришел конец. Меня и Робин поставили в угол и неумытых и грязных продержали там до полуночи. Бабушка и словом не обмолвилась, она никогда не мешала деду наказывать нас, а мы гордо выстояли наказание, не жалуясь. Я ненавидел старика и рад был хотя бы слегка досадить ему, а вид его испачканной рожи позволил мне продержаться до конца наказания. Думаю, что Робин разделяла мои чувства. Как я уже говорил: мы его ненавидели.
А после бабушка принесла нам печенье с молоком в комнату, чтобы мы могли утолить голод и не ложились спать с пустыми животами. Так закончился мой бойкот, о котором никто и не подозревал.
Этой ночью я проснулся около трех часов от дурного сна. Мне нужно было в туалет, поэтому в полной темноте я спустился вниз, стараясь никого не разбудить, так как в комнате стояло ведро, и полагалось пользоваться им, чтобы не шляться ночью по улице. Но то, что мне хотелось сделать, никак не уложилось бы в ведро… И вот тихо завершив свое дело, я вошел в дом через заднюю дверь, когда внезапно услышал какие-то звуки на кухне. Это странно, учитывая, что свет не горит, вероятно, в доме чужак, заключил я. Вот он – шанс вернуть себе достоинство и проявить мужество. Половицы слегка поскрипывали под маленькими ножками, но все же я пробирался к двери, как шпион, рискуя быть обнаруженным. Сердце словно маршировало в груди, заглушая все внешние звуки. Мне нужно только подглядеть, проверить, кто там. Страх сковывал каждое движение, руки дрожали, юное тельце пошатывало из стороны в сторону. Казалось, что я не справлюсь, брошусь прочь в надежде убежать от монстра, который притаился и ждет удобного момента, чтобы наброситься.
Я услышал шепот. И всхлипывания. Это придало сил поддаться вперед и приоткрыть дверь… Огромная фигура сидит в темноте в позе готовности, чтобы кинуться на свою жертву. Не беги! Стой спокойно. Медленное, размеренное дыхание. Помни: чудовища питаются нашими страхами, так пусть они сдохнут от голода! С такими мыслями я немного успокоился и присмотрелся: дед сидит на стуле и что-то держит в руках. Это что-то издает плачущие звуки.
– Сиди неподвижно, – говорит старик, и тело замирает.
– Ну-ну, все хорошо, не плачь.
Но я узнаю эти всхлипы. Робин! Что она делает здесь среди ночи? В сумраке прорисовывается маленький силуэт сестренки: ее стеснительно сложенные ручки, скрещенные ножки, пижамные маечка с трусиками. Знаю, что вы подумали, но в ту ночь дед просто держал Робин на коленях, как куклу, и утешительно обнимал. Я решил, что сестре приснился кошмар и старик лишь успокаивает ее. Я убежден, что и в последующие разы он не позволял себе большего. Но было нечто противоестественное в том, как они сидят на темной кухне, и в слезах Робин, очевидно не нуждавшейся в его утешениях. Тогда я этого не понял. Увиденное показалось мне странным, накатило ощущение, что я наблюдаю за чем-то нехорошим, что мне тут вообще не место. И я ушел и вскоре уснул. Не знаю, во сколько сестра вернулась в кровать, но на следующий день она была тише обычного.
Я не любил, когда Робин помалкивала, мне привычней ее весёлость и жизнерадостность, поэтому я старался как-то расшевелить сестру, чтобы поднять ей настроение, но результатов это не приносило, она только отмахивалась, приговаривая:
– Уходи, Бобби, ты злой.
Полдень прошел в мертвой тишине, только кукушка пела за окном. Мне снова стало одиноко. Не умея сдерживать гнев, я вновь обозлился на Робин, будто она была виновата во всем на свете. Однако в этот день я одержал свою первую маленькую победу над ним. Гневом, в смысле. Вместо того чтобы издеваться над сестрой, я предпринял еще один шаг к примирению. Достал старый велосипед и прикрутил к нему заднее сидение. После обеда я шепнул сестре:
– Хочешь отправиться в путешествие? – она меня не поняла.
– Я покатаю тебя на велосипеде, а то ходишь хмурая и раздражаешь.
Ее глаза засияли.
– Что, правда?!
– Не кричи.
– Ба-Ма не пустит.
– Эй, вы там, больше двух – говорят вслух! – дед сверлил нас недовольным взглядом, словно беспокоился о чем-то. Шептаться сегодня тоже было под запретом.
– Обиженно убеги наверх и жди там, – сказал я еще тише, а вслух добавил громко: – Ну ты и дура, птица – не животное!
Робин отличалась потрясающей сообразительностью… ну, когда ей это было нужно. Я выждал несколько минут и пошел следом. Она сидела на кровати, а завидев меня, резко вскочила,
– Скажи бабе, что уморилась и пойдешь в кровать на пару часиков. Я буду ждать под окном внизу.
– А как я спущусь?
– Есть у меня одна идея, но она очень рисковая… На это могут пойти только самые смелые… пойти супергерои… А ты всего лишь девчонка… не уверен даже, стоит ли говорить…
