Моя любимая куколка
Алена Юрашина
Случайно встретив однажды, я долгое время бережно хранила его образ в своем сердце. Даже не надеялась на встречу, не верила, что мне выпадет счастливый билет, не ждала, что улыбнется фортуна, однако вышло иначе. Волею судьбы теперь мы с ним вынуждены терпеть друг друга, потому что видимся каждый день, делим крышу над головой, живем бок о бок. Но была ли это улыбка фортуны, а может, ее злобный оскал? И что делать, если мне достался антигерой, далекий от идеала, с которым непросто найти общий язык? Я знаю, мы что-то чувствуем друг к другу, и это пугает нас обоих. Так сколько шагов на самом деле от ненависти до любви? Кажется, мы с Максом застряли где-то на середине…
Алена Юрашина
Моя любимая куколка
Глава 1
Мне бы хотелось, чтобы ощущения оказались другими, но кривить душой я не стану: здесь было довольно красиво. Как по мне, даже чересчур…
Богатый ухоженный район, где живут приличные люди с достатком выше среднего, для которых норма – дорогие в обслуживании автомобили, галстуки по будним дням и барбекю в выходные, коротко стриженые изумрудные газоны, невысокие заборчики, через которые при желании запросто можно перешагнуть, уютные задние дворы, где всегда много цветов, зелени… и, конечно, тщательно скрываемые от длинных носов соседей семейные тайны.
Странно, в нашем небольшом городке я прожила всю свою сознательную жизнь, знала в лицо каждую улицу, если не каждую бездомную собаку, и все же этот новый коттеджный поселок на противоположной его окраине представлялся мне сейчас местом из другого мира, по ошибке заброшенным в наш. Слишком кичливо все вокруг кричало о благополучии и роскоши его обитателей, слишком резко контрастировала их жизнь с жизнью остальных: старых, потрепанных временем спальных районов.
В прошлом – город заводов и фабрик, где все привычно подчинялось гудку, что оповещал работяг о конце или начале трудовой смены – теперь город принимал совершенно другие очертания: видоизменялся, расширялся, богател, наливался лоском, в то время, как фабрики и заводы продолжали разрушаться, переходя в частные руки. По соседству уже строился новый поселок городского типа, даже покруче этого… он, конечно же, не станет последним, а значит, преображение продолжится.
Перед глазами мелькали дома, на которые я устала смотреть, сменялись часто, как картинки в калейдоскопе – вроде бы уникальные, каждый по-своему, но взглянешь придирчиво – похожи один на другой, будто армия клонов. Для кого-то такая жизнь – предел мечтаний, для иных – предмет зависти или раздражения. Для меня, в данном конкретном случае – неизбежная и крайняя необходимость, и ничего больше.
Я нервно застучала ногой по коврику – есть у меня такая дурацкая привычка, устало прикрыла веки – поднялась с петухами, да и день оказался суматошней, чем предполагала.
– Еще долго?
Мама тут же обернулась, я поймала успокаивающий взгляд ее нежно-голубых глаз.
– Мы почти на месте. Дом по другую сторону холма, на самой границе леса. Воздух там – просто закачаешься.
Я закатила глаза, а правая нога разошлась не на шутку. Что мне воздух? Не на курорт же еду. Каким образом я буду ежедневно добираться отсюда до университета? Водительские права, как и совершеннолетие, светят мне не раньше будущего года, а на велосипеде в такую дождливую пору, как осень, далеко не уедешь. Не говоря уже о предстоящей зиме.
Отец словно почувствовал мою неуверенность. Он всегда меня чувствует.
– Не волнуйся, здесь есть транспорт. Автобус ходит в город регулярно, даже в выходные, так что с этим проблем не будет, куколка.
Теплые чувства к нему мгновенно вытеснились раздражением, я подалась вперед, требовательно коснувшись широкого плеча.
– Папа, я тебя прошу по-человечески… не вздумай называть меня так… при посторонних.
– С каких пор ты стала стесняться этого обращения? Папа всегда тебя так называл, – вмешалась мама, – к тому же, тетя и дядя тебе вовсе не посторонние. Твоя тетя – моя сводная сестра, нечего их дичиться… да, мы давно не общались, но ты им не посторонний человек… мы ведь с тобой уже об этом говорили, Вероника…
Я промолчала. С мамой лучше не спорить. Если с ней долго не соглашаться, она начнет повышать голос, малыш проснется и будет беспокоиться, зайдется в плаче. Я покосилась на соседнее сидение: младший братик спокойно себе посапывал в детском кресле, приняв премилую позу. Он еще такой маленький… как игрушка… и я его очень люблю… несмотря на то, что, по сути, я ему… чужая.
О том, что я приемный ребенок в семье, я узнала случайно, без дела прогуливаясь на переменке по внутреннему школьному двору. Пятый класс. Один из мальчишек вдруг принялся дразнить меня приемышем, остальные – бестолковые, но ведомые – дразнилку охотно подхватили. Я не знала, что это означает, но слово показалось мне обидным. Отмалчиваться не стала, не в моем это характере. Когда вернулась домой, решительно забросила ранец на обувницу да и прижала родителей к стенке.
Мама, на секунду замерев, вцепившись в фартук, все же нашла в себе силы не юлить и не выкручиваться, вернувшийся с работы отец, по-деловому пригласив меня присесть напротив него за кухонный стол, довершил начатое. Ничего необычного, маме долго не удавалось забеременеть, и родители решились на удочерение. Детали и сам процесс мой пытливый детский ум не интересовали, потому что к концу рассказа я совершенно точно уяснила: это не то, чего мне следует стыдиться.
Наверное, я была неправильным ребенком. Я не думала, не терзалась, не гадала, кем были мои настоящие родители, по какой причине они от меня отказались, поэтому ночью прекрасно выспалась. А придя на следующий день в школу, первым делом расквасила нос тому мальчишке. Расквасила сильно, от души. Поднялся большой шум, маму вызвали к директору, нас, детей, даже заставили публично примириться друг с другом, но своего я добилась: больше приемышем меня никто не смел там называть.
Это было давно. С тех пор многое изменилось. Много воды утекло. Некоторые реки и вовсе сменили русло…
Год назад мама стала матерью по-настоящему, и в нашем доме появился маленький Богдан. А три недели назад мы узнали, что папе, который всегда был в своей области востребованным специалистом, способным обеспечить достойную жизнь мне и маме, наконец, предложили перспективную работу на руководящей должности, не где-нибудь – за границей. Упускать такую возможность было глупо, и на общем семейном собрании, где у меня напрочь отсутствовало право голоса, постановили: на время, которое им потребуется для обустройства на новом месте, я останусь здесь, с тем, чтобы продолжить обучение. Летом я поступила в университет, конкурс был огромный, место далось мне нелегко, не терять же теперь из-за переезда целый учебный год.
Оставлять несовершеннолетнюю дочь на свободном выгуле родители не стали, и выбор пал на семью тети, которая, по стечению обстоятельств, наоборот, совсем недавно вернулась из-за границы, успев приобрести коттедж в этом новом поселке. Они вернулись в полном составе – отец, мать и сын, который был старше меня года на три… четыре, если не изменяет память.
Разумеется, решение жить в чужой семье, пусть и временно, было принято мною в штыки.
Разумеется, я об этом не раз говорила родителям.
Разумеется, мои слова утонули в абсолютном непонимании взрослых…
Отец заглушил мотор, но я не торопилась выбираться наружу, с каким-то мучительным, почти болезненным ощущением тревожности разглядывая светло-фисташковые стены особняка. Даже его внушительный самодостаточный вид меня не радовал. Широкая подъездная дорожка упиралась в просторных гараж на несколько машин. Между гаражом и домом – тропинка из декоративных каменных плит, уводящая на задний двор, за которым – сплошная стена деревьев. Цивилизация, судя по всему, здесь и заканчивалась.
Цветущая герань в горшках, увитое садовым плющом крыльцо парадного входа, по кругу – опрятно обрезанные кусты самшита, окаймляющие идеально ровный газон, и, наконец, сам дом семьи Ярцевых. Последний дом в этом конце улицы. Добротное трехэтажное строение с эркерами. Напыщенное, претенциозное, вместе с тем элегантное и комфортное. Интересно, в моей комнате есть балкон?
Счастлива я здесь не буду – я это сразу и окончательно для себя решила. Но я готовилась к этому, потому почти не расстроилась. Понуро плетясь следом за родителями к поджидавшей на ступеньках приветливой паре, почувствовала, как меня грозовой тучей накрывают отчаяние и злость, а еще – ожидание чего-то неизбежного.
Я не знала, на кого злилась. Скорее всего, на все сразу. На несправедливую судьбу. На безоблачную, летнюю, не соответствующую моему душевному состоянию погоду. Да хоть на этот огромный запыленный серый джип. Проходя мимо, не удержалась, пнула с досадой ногой по колесу. Должно быть, именно на нем их сынок и ездит. Что за кусок грязи, мог бы потрудиться, помыть.
Честно говоря, о Максиме я знала мало. Точнее, совсем его не помнила. Мне даже имя ни о чем не говорило – никаких внятных ассоциаций. По праздникам наши семьи встречались, только когда мы были совсем уж детьми. Но на таких мероприятиях всегда присутствовало много детишек, вполне возможно, мы с ним редко пересекались в играх: обществу шумных мальчишек я предпочитала стайки воспитанных девочек, ими всегда проще управлять.
А подростком его вообще отправили учиться в закрытую частную школу где-то в Великобритании. Конечно, он, как и положено, приезжал домой на каникулы, но этих редких моментов я, похоже, тоже не застала. И до последнего не знала, что он вернулся в страну вместе с родителями. И чего ему там не сиделось? В глубине души я надеялась, он так и останется за бугром. Подальше от меня. Вне поля зрения. Хотя бы на ближайший год. Внутри сидела странная уверенность: без него мне бы здесь жилось куда спокойней.
Стоило носку коснуться шины, барабанные перепонки тут же взорвались оглушительным фейерверком от резких кричащих звуков сигнализации, заставив немедленно и плотно прикрыть уши руками. Сигнализация ревела припадочно, точно хобот раненого мамонта. Такого варианта развития событий я предвидеть не могла: помилуйте, ну, кто ставит машину на охрану во дворе собственного дома? Это же элитный поселок, частная собственность, огороженная территория с работающими камерами, впридачу, настоящие охранники на въезде. У них даже форма своя имеется.
Поднялась невероятная суматоха, слегка оглушенная и испуганная, продолжая топтаться возле машины, я резко вскинула глаза на дом, словно ждала оттуда избавления. Действительно, на втором этаже чуть качнулась занавеска, потом резко дернулась, и на меня уставилась пара мрачных свинцовых глаз. Меня пригвоздило к земле прямо рядом с этим ревущим монстром. Стоящее в зените солнце слепило, я не могла толком разглядеть лица, но этот парень был готов прожечь во мне дыру, я сразу почувствовала, каким пламенем полыхнули щеки.
Взрослые бестолково суетились на крыльце, дядя несколько раз раздраженно окликнул его по имени, нетерпеливо оборачиваясь вглубь дома, но этот придурок даже не соизволил пошевелиться, упершись руками в подоконник, просто стоял и смотрел на переполох, что устроила его машина, точно отбитый дирижер, довольный продолжающейся какофонией. Потом, глядя мне прямо в глаза, медленно провел рукой под подбородком в недвусмысленном, подчеркнуто угрожающем жесте. А это, надо понимать, предупреждение?
Я не успела рассердиться. Сигнализация по взмаху его руки, наконец, послушно замолчала, заставив поморщиться. Тонкий писклявый звон в ушах, будто надо мной все еще вился рой гигантских комаров, щеки пылали маковым цветом, глаза наливались кровью. Какой мерзкий гусь. Выходит, не зря я отказывалась водить с ним знакомство в детстве. А может, бессознательно избегала его, потому что он всегда надо мной издевался? Разозлившись, не отказала себе в удовольствии пнуть по колесу внедорожника еще раз… и сигнализация протестующе взревела снова…
Дожидаться, когда занавеска качнется, чтобы вынести мне окончательный вердикт, на этот раз я не решилась, скромно поспешив подняться по ступенькам, мило улыбаясь гостеприимным родственникам.
Из небольшой прихожей мы попали сразу в просторный светлый холл. Дом был обставлен и украшен со вкусом. Должно быть, хозяйке пришлось нанимать настоящего дизайнера, а может, у тети имелось собственное чувство стиля.
Сейчас она остановилась у изножья изогнутой лестницы, нервно поправила свежесрезанные цветы в вазе, попутно пару раз окликнув сына. Подождала. Окликнула снова. Безрезультатно, сверху не доносилось ни звука, верхняя галерея была совершенно пуста. Огорченно, будто извиняясь, тетя взглянула на начинающего успокаиваться после переполоха Богдана, которого качала на руках мать. Похоже, тетя искренне любила своего сына, но сейчас ей было стыдно за его поведение. И я уже хотела отвлечь ее чем-нибудь, подыскивая в уме подходящий вопрос, как в спину мне вдруг повеяло арктическим холодом.
– Да вот же он, собственной персоной! – воскликнул дядя, и все посмотрели куда-то поверх моего плеча, в коридор, который уводил дальше, в столовую, заставив и меня резко обернуться, – соизволил, наконец, спуститься…
Мне едва удалось сдержать крик – подпрыгнула на месте, потом метнулась к стене, пытаясь унять колотящееся сердце: так близко он стоял. Парень проводил меня равнодушным взглядом, на лице не шевельнулся ни один мускул, не появилось ни тени сожаления, хотя он прекрасно понял, что до ужаса перепугал меня.
Дальнейшее вспоминается смутно, обрывочно, будто в зыбком тумане, в молоке…
– Максим! Я же звала тебя, – с мягким упреком произносит тетя, отстраненно замечаю, как шевелятся при этом ее губы, – ты разве не видишь, что у нас гости?
– Не хочешь поздороваться? – продолжает давить дядя, и только потому, что все еще стою у него на пути, Макс переводит на меня глаза. Нехотя. Вынужденно. Внутри все переворачивается, следом – содрогается, но отступать некуда, позади по-прежнему стена. Значит, я не ошиблась. А как бы я хотела ошибиться…
В глазах этого парня колотый лед, серые льдины, торосы и непогода. Целое море презрения, которое усилием воли он откладывает выплеснуть на меня в ту же минуту. Но я-то понимаю, насколько ему не терпится, затягивать с этим он точно не станет. И лишь беспомощно продолжаю смотреть на него, цепенея, утопая, уходя все глубже под воду. Еще немного – и я захлебнусь, но он вовремя отводит взгляд.
– Добро пожаловать, – а голос низкий, вибрирующий, сквозь зубы. И я отлично его помню, хотя прошло уже три года…
– Рада знакомству… – нетвердо начинаю я, но Макс не слушает, снова не видит меня, проходит мимо. Движения резкие, уверенные, и там, вдалеке, он протягивает руку папе, тепло здоровается с мамой, они о чем-то разговаривают, быстро находят общие темы, вскоре до меня доносится их дружный смех…
Разве такое возможно? Макс. Ярцев. Он – тот самый Ярцев? Это слишком. Почему я раньше не догадалась, не сумела связать воедино? Я ведь знала имя. Знала и фамилию. Наверное, потому что совпадение до сих пор кажется мне слишком невероятным. Неожиданным. Другой конец города. Да мало ли вообще Ярцевых в моем городе? К тому же, он так редко в нем появляется…
Реальность обрушивается мощно и внезапно, как сорвавшаяся с кручи лавина, несется со скоростью локомотива прямо на меня. Защититься от нее непросто. Увернуться – невозможно. Рано или поздно она настигнет. И она меня настигает именно здесь, бьет наотмашь. Но мне приходится заставлять себя улыбаться.
Мы давно прошли в столовую, сидим за общим семейным столом, Макс – справа, почти напротив, и то, что я притихла, что боюсь лишний раз задеть его взглядом, еще можно списать на мои смущение и застенчивость… пока еще – можно.
Когда мы невзначай все же встречаемся глазами, окончательно убеждаюсь: Макс не узнал меня. И не узнает. Я ничего ему не скажу. Буду спокойно жить с ним под одной крышей. Я постараюсь.
Теперь понимаю, почему три года назад он так внезапно исчез с радаров: вновь уехал за границу. А девчонки тогда еще долго не могли успокоиться, не зная ничего о нем. И я, глупая, в их числе… Ловлю себя на том, что перед глазами продолжает стоять его образ. Тот образ, который мне запомнился до мельчайших подробностей. Дурацкая встреча. Одна-единственная. Даже странно, почему я продолжаю помнить ее так ясно…
***
На свадьбу своей старшей сестры меня пригласила близкая подруга, Рита. Мы долго жили по-соседству, учились в одном классе. Позже ее семья куда-то переехала, так наша связь оборвалась.
Но тогда… Мне едва стукнуло четырнадцать, в крови вовсю бушевали гормоны, но я, как нарочно, продолжала оставаться нескладным угловатым подростком, никак не хотела расти, так что пустоту лифа красивого, первого взрослого моего платья пришлось срочно восполнять тугой ватой. Ваты потребовалось много.
Церемония проходила пышно, с размахом: четыре десятка гостей, гуляли в одном из красивейших старых ресторанов в центре города. И все было на высоте и на уровне, пока не появился он.
Сперва никто не обратил на Макса внимания. Как прочие гости, он был одет красиво – по случаю, празднично, с иголочки – отутюженная рубашка, черный, переброшенный через руку пиджак, лакированные туфли… Однажды поймав в фокус зрения, я глаз не могла от него отвести, так и следила за ним, как примагниченная, машинально подмечая крошечные детали в его лице, прическе, в одежде, еще не понимая, что со мной происходит. Впервые.
Ведущая двигалась с микрофоном от гостя к гостю, вышло так, что молодожены как раз принимали поздравления. Не дожидаясь, когда очередь дойдет до него, Макс вдруг вышел вперед, резко выхватил микрофон из чужих рук, обрывая предыдущего оратора на полуслове. Нахально поднял со стола чей-то чужой, доверху наполненный стакан.
– Предлагаю выпить за женское непостоянство. Красивой женщине ведь можно простить даже неверность, правда? – воцарилось легкое недоуменное молчание, никто ему не ответил, а жених нахмурился, не понимая, к чему он клонит. Музыка, как по заказу, смолкла. Макс уже стоял прямо перед ними, теперь насмешливый взгляд его был прикован к растерянному лицу невесты. Ухмыльнулся, – сама ему скажешь… или мне это сделать?
Тишина вокруг стала неживой.
– Горько.
Одним махом осушив стакан, Макс вдруг грохнул его об пол и неожиданно шагнул прямо к невесте. Зловеще захрустели осколки стекла под его ногой. Жених поначалу просто огорошенно наблюдал за их жарким поцелуем, потом внезапно очнулся: я видела, как менялось его лицо – палитрой от изумления до слепой ярости. А следом отмер и весь остальной зал.
Задвигались стулья, гости повскакивали со своих мест, зашумели, заворчали. Раздались крики, возгласы, поднялась суета. Слившуюся в объятиях парочку разделили, вокруг Макса вырос частокол разгневанных молодчиков. Он не сопротивлялся. Казалось, его вообще не интересовало, что будет дальше.
– Миша! Это не то, что ты думаешь! Я ничего ему не обещала, ничего! Я даже не знаю этого мальчишку! Все это какая-то шутка! Я тебя никогда не обманывала! Миша, поверь мне! Ты должен мне поверить! – продолжала отчаянно, надрывно голосить рыдающая невеста им вслед, Рита и родители, как могли, ее утешали. Под обвиняющий ропот толпы Макса без промедления выволокли на улицу, на расправу.
Били его тут же, совсем недалеко от ступенек. Били втроем – жених, брат жениха да свидетель – били недолго, но на совесть. Я слышала непрекращающиеся глухие удары, и почему-то после каждого вздрагивала, содрогаясь всем своим хрупким девичьим телом.
Несмотря на численное превосходство, Макс держался достойно, он оказался непростым соперником для подвыпившей троицы, поэтому большей частью кому-то одному приходилось сдерживать натиск, пока другие нападали, зачастую – подло, исподтишка, опасаясь действовать в открытую – уж очень часто напарывались на его крепкие кулаки.
Но вскоре Макс начал промахиваться, все чаще и чаще, потом – сжав зубы, просто защищался, под конец уйдя в пассивную вынужденную оборону. Остановить разъяренного виновника торжества, как и другие гости из тех, что зябли на крыльце, молча наблюдая за избиением, я не посмела. Оставалось дожидаться, когда мороз окончательно угасит их воинственный пыл. Когда это произошло, Макс уже стоял на коленях. Когда его отпустили – уперся, закашлявшись, ладонями в асфальт, чтобы не упасть.
Осуждающе качая головами и переговариваясь, гости постепенно втягивались внутрь. Наконец, ресторан вобрал в себя последнего, и двери плотно затворились. Яснее не стало, но сатисфакцию жених получил, а нанесенное оскорбление было смыто кровью. Брошенный кем-то мимо урны окурок одиноко, неохотно тлел. Больше никому не было дела до Макса, лишь я одна продолжала стоять, как молнией сраженная, восхищенно разглядывая коленопреклоненную фигуру. В тот момент, действительно, он был для меня если не рыцарем без страха и упрека, то кем-то сродни супергероям из пресловутой вселенной марвел.
Поверженный супергерой вновь помотал головой, пытаясь придти в себя. Я подумала, сейчас он отключится, но Макс вдруг поднял глаза, выпрямляясь. И сразу заметил мой тонкий одинокий силуэт, привидением трепещущий на холодном ветру.
– Эй… подойди сюда.
– Я? – изумленно ткнула себя в грудь с неожиданной силой, одновременно оглядываясь по сторонам. То, что Макс заметил меня, обычную невзрачную девчонку, стало на сегодняшний день вторым чудом.
– Ты, ты… или ты видишь здесь кого-нибудь еще?
А голос охрипший, раздраженный. Еще бы, неудивительно. Неуверенно качнувшись на носках, я послушалась.
– Подержи… Держи, тебе говорю. Мне его еще в прокат возвращать…
Смяв относительно чистый пиджак в кулаке, он протягивал его мне. Автоматически приняла, сжала в ладонях. Просто рефлекс, тактильное ощущение, ничего больше. Продолжала пораженно его разглядывать, в этом русле были направлены сейчас все мои обострившиеся чувства.
Сидя на дорожке, Макс аккуратно закатывал рукава своей кипенно-белой рубашки. Один рукав, следом другой. Никуда не спешил, словно на пикнике погожим деньком расположился. Из носа на асфальт меж расставленных коленей безостановочно капала кровь, а он словно не замечал. Да уж, конкретно ему досталось.
– Тебе бы к врачу… – не выдержала я.
– Перетопчусь, – буркнул, облизнул губы, – из-за расквашенных носов люди не умирают.
Продолжая шмыгать, потянулся к сугробу, принялся тщательно утираться, пытаясь остановить кровь, отшвыривал увлажненные бурым комья подальше. Кровь не останавливалась, струилась, будь здоров. Стянутые тонкой тканью мышцы играли, рельефно натягиваясь от каждого его движения. Я переминалась с ноги на ногу в легких туфлях, а он будто не чувствовал, каким холодом вечер сковал город.
