Рина Гиппиус "Из тени вышла тьма"

– Опять ты за старое, – заунывно протянула я.

– Ладно, я сегодня добрый. Продолжать не буду. Да и вообще, поздно уже. Пойду я.

У выхода Рэду взял меня своими теплыми руками за предплечья и сказал:

– Спасибо тебе, Мирка, за все. За веру в меня прежде всего. Если бы ты знала, насколько это важно для меня.

Я чуть не шмыгнула носом, так растрогалась. Ком в горле застрял, глаза защипало. Пришлось прокашляться.

– Да ладно, чего уж. Но ты обращайся.

Рэду нарочито громко вздохнул и пробурчал:

– Коза, как есть коза. Хуже своей Мырьки.

А я не удержалась и выдала так противненько:

– Ме-э-э.

– Дурында, – добродушно хмыкнул Рэду и щелкнул меня по носу.

Глава 2

Учебник лежал на столе. И открывать я его не решалась.

Думала ли я, что отправляясь в самую глубь страны, как можно дальше от столицы, что мне понадобится учебник по судебной медицине?

Не думала, но учебник положила в свой чемодан, в котором привезла все самое необходимое.

Наконец, открыла книгу и придвинула ее ближе к светильнику. Словно не своими пальцами подцепила сначала одну страницу, заглянула краем глаза, потом другую.

Дальше вдруг нашелся листок и карандаш, который приходилось слюнявить. Листок за пару минут оказался мелко исписан кривыми буквами – я отвыкла писать. Всего лишь два письма в месяц матери и брату, да изредка рецепты для пациентов. Рецепты, понятное дело, незаверенные – скорее просто рекомендации. И почерк, соответственно, сделался у меня самым что ни на есть медицинским. Разобрать что к чему – та еще задачка.

Глядя на расплывчатые тени на стене, я продолжала размышлять. Что там с этим трупом? Как, отчего? Зачем этот сыскарь сюда явился? Дунул в почти потухшее пламя моей мечты. Разворошил угольки тлеющей надежды. И полетели искры воспоминаний…

Пустое.

Лучше пойду Мырьку подою. И без того сегодня припозднилась.

Зачем только завела ее? Молоко я не пила – отдавала соседке, у которой было двое маленьких детей. Шерсть с этой козы ни на что не годилась. Да и не стала бы я прясть, будь иначе. Козлят я также раздавала всем желающим бесплатно.

Лучше бы кошку завела, а не это исчадие со скверным характером. В хозяйку, наверно…

Исчадие встретило меня недовольным «ме-э», дрыганьем ногами – паршивка сбила ведерко, и попыткой боднуть.

– Еще одна выходка и отдам тебя на живодерню.

Наверное, произнесла я угрозу достаточно серьезно – Мырька присмирела, только косилась на меня злым блестящим глазом. Зато молока сегодня дала больше, чем обычно. Может, попросить соседку научить сыр делать?

Чем еще заниматься недоучке?

На утро разбудил бодрый стук в окно.

Я закуталась в шаль и открыла створку.

Не по-утреннему веселый мальчишка, чьего имени я не знала, но частенько видела, задрал голову, ослепляюще улыбнулся и выпалил:

– Вас в управу зовут!

– Столичный хмы… Столичный, в общем?

– Он самый, – закивал так, что чуть шапка не слетела. – Это ж вы вчера трупака нашли в Лысом яру?

– Что, уже болтают?

– Ага, – улыбнулось это чудо, сверкнув дыркой между зубов.

Как быстро тут расходятся новости. И это при том, что здесь цедами обычно не пользовались. Оно и понятно – дорого же. Посему, как здесь так стремительно разлетались вести, было мне неведомо. А уж как причудливо одни сведения вдруг превращались в другие…

– Ладно, иди. Скоро буду, – произнесла я и бросила мальчишке яблоко.

Он его поймал, но покосился с подозрением.

– Еще никого не отравила, – заверила я.

– Да я думал ни у кого уже не осталось, – шмыгнул носом мальчишка.

Не говорить же, что маменька меня снарядила не одним бытовым амулетом.

Меня ждали. Действительно ждали. Целое собрание: примар с заместителем, главный полицейский со своим заместителем и сыскарь. С помощником.

Падуану сидел во главе стола. Вид недовольный и слегка помятый. Неужто работал, не смыкая глаз? Впрочем, эта легкая небрежность наконец-то добавила чуточку человечности в его образ.

А я торопилась. И впрямь торопилась. Только вот пока собиралась, поняла – единственная парадная юбка грязная, а в не парадной – несолидно идти. Пошла в штанах. И пусть кто увидит, ха. Пока этот столичный тут, до меня никому не будет дела. Мою персону, даже если и будут обсуждать, то так, вскользь.

В общем, по взгляду сыскаря поняла – заждались.

– Стало быть, явились, – улыбнулся Падуану.

От его улыбки будто холодные тиски сжали желудок.

– Мне можно присесть? – я кивнула на свободный стул.

– Присаживайтесь, – елейно протянул Ефрен. – Вы же не наказаны.

И то верно.

Но сначала нужно было снять верхнюю одежду. Все мужчины дружно округлили глаза, когда я скинула пальто. И нечего так пялиться – вязаная кофта длинная, все что нужно, прикрывает.

Равнодушным остался лишь Падуану. Впрочем, уголок его рта как-то подозрительно дернулся. Небось решил, что на сегодня хватит с него улыбок.

– Продолжим, – процедил он.

– Только один момент, – обратился к нему второй человек в Брышеве. – Присутствие здесь госпожи Илейнс действительно целесообразно?

– Действительно, – кивнул Падуану.

Мне даже показалось, будто ответ прозвучал как издевка.

Видимо, мой приход прервал доклад Шербана. Тот, сверяясь со своими блокнотом, принялся рассказывать, что на данный момент удалось выяснить.

Степенные мужи важно кивали.

Труп принадлежал жителю хутора Кавник. Позавчера вечером он отправился в местное питейное заведение. А потом пропал. И нашелся вон как.

Я особо не вслушивалась в слова помощника. Скорее наблюдала за собравшимися, пока не перехватила взгляд Падуану. Пришлось сделать вид, что жутко заинтересована столь увлекательным рассказом, от которого нестерпимо хотелось зевать. Но я держалась.

К слову, собравшиеся, как мне показалось, доклад слушали все же внимательно. И услышанное явно им не нравилось. Во взгляде Стена, так вообще, сквозила паника.

– Вы все еще уверены, что расследование должно происходить под вашим руководством? – поинтересовался примар у сыскаря. А в голосе столько надежды…

– Не был бы уверен…

Заканчивать фразу Падуану не стал.

Впрочем, примара ответ, вероятно, устроил. Оно и понятно – лучше, когда ответственность на ком-то другом лежит.

Дальше нашлись вопросы у Мечника. Он пытался разузнать, как же именно будет проходить расследование и все в таком духе. Хотя и его, видимо, радовала перспектива быть здесь ведомым.

Опять же – я не особо вслушивалась, так как все еще не понимала – зачем я здесь? Неужто Падуану вздумал привлечь меня к расследованию?

Чушь же!

Поэтому я спокойно погрузилась в свои мысли: к кому обещала зайти сегодня, что приготовить на ужин. Явится ли сегодня Рэду, и как его наконец свести с моей вдовой соседкой. Избавиться от Мырьки или все же оставить?

Как обычно, слишком увлеченная размышлениями, я не заметила, что в кабинете, выделенном сыскарю, никого не осталось. Кроме самого сыскаря и его помощника.

Шербан ерзал на стуле, нетерпеливо крутил в руках карандаш и переводил любопытный взгляд с меня на своего начальник.

Тот задумчиво смотрел в окно. После ночной метели пушистый снег ярко сверкал на солнце. Дорожки еще не чистили и не протоптали. Еще одна причина, почему я задержалась.

Молчание затягивалось.

В тишине было слышно лишь сопение Шербана, да как скрипит пол под его стулом.

Наконец, Падуану повернулся ко мне.

– Вон бумага, ручка, чернила. – Он кивнул на стопку бумаги рядом с собой на столе. – Пишите все, что вчера видели. Только факты, домыслов не надо.

Как пожелаете.

– Будет первичным заключением? – поинтересовалась я.

– Будет.

– А как же… – я хотела спросить правомочность таких моих записей, но он меня перебил:

– Остальное – не ваша забота.

Не моя, так не моя.

Написала все, как есть. И даже не выпачкалась в чернилах, не наставила клякс.

– Все? – спросила я и положила перед сыскарем записи.

– Все, – бросил он.

– Всего доброго, – кивнула я обоим. – Удачи в расследовании.

Шербан забавно раскрыл рот, округлили глаза и воскликнул:

– Но ведь…

Договорить ему не дал начальник.

– Всё-о-о, – протянул он.

Я с подозрением посмотрела на них, хмыкнула, пожав плечами, и развернулась к двери. Чудные.

Меня ждали люди и обыденные уже хлопоты, поэтому задерживаться не стала. Как бы любопытно мне ни было.

Вечером, привычно грея руки чашкой с чаем, вдыхая пряный аромат трав, я поняла – сыскарь от меня чего-то ждал. То ли определенной реакции, то ли заявления какого. Может быть просьбы. Он легко мог отправить цеду в столицу, выяснить, кто же я. И прийти к определенным выводам.

Вот только в той информации, что он мог получить обо мне, вряд ли было про мои припадки. Об этом знал только мой наставник, который поклялся, что никому не расскажет. И ему я поверила. Хотя был ещё один человек…

Жуткая насмешка судьбы настигла в тот момент, когда жизнь и без того сильно меня потрепала. Меня обвинили в том, чего я не делала, наказали, почти приглушив во мне Искру. Но самое страшное выяснилось, когда я вернулась в прозекторскую. Мне запретили применять медицинские инструменты к живым, на мертвых же запрета не было. Однако же при первом после суда вскрытии, хоть и в качестве помощницы, у меня случился припадок. Я упала на пол, начала биться в конвульсиях. Со стороны казалось, будто у меня эпилепсия. А вот внутри я ощущала жуткий страх, ужас, беспомощность. У меня случилась галлюцинация – привиделось, будто покойник вдруг ожил и напал на меня, пытаясь выцарапать глаза и сломать мне пальцы. «Ты не должна нас потрошить!» – рычал он. Галлюцинация оказалась слишком правдоподобной, чтобы я так легко могла избавиться от неё, отмахнуться, когда она все же прекратилась.

Мэтр, который погасил мне Искру и поставил запрет на работу, позже сказал, что это побочный эффект. Ментальный блок, из-за моей сильной природной защиты, исказился. И на выходе я получала запрет не только на работу с живыми людьми, но и с мертвыми. Исправлять уже никто ничего не стал. Было лишь сказано: «Года через три обратитесь к нам. Если ваше поведение сочтём достойным, то, посмотрим, что можно будет сделать. Возможно, к тому времени блок прогнется настолько, что исправить все можно будет безболезненно. А сейчас эта процедура для вас слишком опасна, для нас – слишком трудоёмка».

Я могла пожаловаться отцу, могла сама настоять и потребовать, чтобы все сделали как положено. Но увы… Отец вряд ли бы пошёл мне навстречу. А без его влияния ко мне никто бы не прислушался. Я же преступница, халатный человек, недостойный стать полноценным медиком и все такое прочее.

Мне хватило выдержки промолчать у Падуану, поэтому я и не пыталась вслушиваться в слова Шербана. Я сумела удержаться и ни о чем не попросить, лишь только в мыслях, от которых также надо было избавляться. Нечего отравлять мое спокойное существование!