Рина Гиппиус "Из сумрака сотворится свет"

Из сумрака сотворится свет
Рина Гиппиус

Тени в сумраке #2
Преступник не стесняется творить беспредел днем, следователь не гнушается использовать меня в темную, а я не понимаю, как мне выпутаться из всего этого и не лишиться своего сердца. Во всех смыслах.

Рина Гиппиус

Из сумрака сотворится свет

Глава 1

Столица встретила нас сырым, пронизывающим ветром – сказывалась близость редко замерзающего моря, слякотью под ногами и хмурыми тучами в небесах. Словно город не был рад нашему приезду. Или конкретно моему.

Встречай Сэлаж, преступница, отданная господину важному следователю на поруки, явилась!

Шум большого города, толпы людей, проносящиеся мимо повозки. Все это оглушило меня – так я привыкла к тишине и размерности деревенской жизни. А тут…

В себя я пришла только в экипаже, что мчался по оживленным столичным улицам. За окном мелькали вроде бы и знакомые виды, но все же какие-то другие. Город теперь чужой, не родной. Будто я не из ссылки возвращалась, а наоборот. Я отвернулась от окна и тут же наткнулась на внимательный взгляд Падуану. Невозмутимо уставилась в ответ. Он хмыкнул, но все же отвел глаза.

Служебная квартира располагалась в приличном, тихом районе. При этом не так уж и далеко от центра. В шаговой доступности были и парк, и рынок, и некоторые ведомства.

Само жилище оказалось чистым, аскетичным, обставленным без изысков – только необходимыми вещами. Из коридора двери вели в общую комнату, кухню, ванную. А уже в общей комнате было еще три двери, вероятно, в спальни.

– Располагайтесь, – махнул рукой следователь, пока заносили наши вещи.

– Где моя комната? – поинтересовалась я.

– Выбирайте любую, – великодушно разрешили мне.

Я поочередно заглянула в каждую. Выбрала ту, в которой окна выходили на придомовой садик, припорошенный еще не растаявшим снегом. На улицу глазеть как-то не хотелось. Да и занавески тут оказались веселенькими – мелкие пестрые цветы. Хоть какое-то яркое пятно в унылой комнате.

Задвинула чемодан под кровать и скептически посмотрела на шкаф. Вещи успею разложить, а вот написать маме надо бы сейчас.

И так муторно стало на душе. Хотя казалось бы – радоваться должна. В голову упорно не шли мысли – что же написать. Я не стала предупреждать маму заранее, что приеду. Догадывалась, что она забросает меня цедами, где будут вопросы, на которые у меня нет ответов. Будут просьбы, которые выполнять – не хотелось. Например, помириться с отцом. Приехать к ним домой и возможно вообще остаться у них. Ничего из этого допустить я не могла, поэтому и не отправляла цеду, оттягивала этот момент как можно дольше.

«Мама, здравствуй! Я прибыла в город. Мы можем завтра в полдень встретиться в императорском парке? Подробности при встрече.»

Ничего умнее я придумать не смогла. Мама такую лаконичность не оценит.

А что? Общественное место, где в любую погоду много людей. При них мама постесняется устраивать сцены. Не сказать, что она к ним склонна, но мало ли…

Тут же пришел ответ. Я смахнула бумажку с браслета и прочла:

«В час, дома.»

Цеда тут же рассыпалась пеплом, который я стряхнула в платок.

Начинается…

«Если ты действительно хочешь меня увидеть, то в двенадцать в парке.»

Может это выглядело как манипуляция в виде ультиматума, но неужели мама за два года так ничего и не поняла?

В этот раз ответа не было. Может быть и поняла…

Когда я вышла из комнаты, так и не дождавшись цеды, Ионит суетился и накрывал на стол. Мы поменялись местами и наконец-то мужчины отвечают за еду? Захотелось ущипнуть себя – не показалось ли? Но я лишь молча прошла к дивану и присела. На столике рядом лежали свежие газеты. Для вида взяла одну из них, при этом наблюдая за Шербаном. В общем-то, могла бы и помочь ему, тем более, что он путал местами приборы, пару раз чуть не уронил тарелки. Одна вилка все же оказалась на полу. Он поднял ее, негромко вздохнул и пошел на кухню. Зажурчала вода.

Пожалуй, справится и сам. Главное – старание. Да и меня никто ни о чем не просил.

– Убираться будут приходить через день, – произнес Ионит, когда закончил. – Еду доставят по вечерам, если будет в этом надобность. Постоянной прислуги нам не положено, – вновь тяжело вздохнул. – Чем меньше посторонних людей тут, тем лучше.

– Разве у вас нет своего жилья, почему мы все здесь? – заинтересовалась я.

– Держимся вместе, – пожал плечами следовательский помощник.

Или так проще следить за мной. Но ведь днем мы все будем заняты своими делами, а вечером было бы достаточно и охраны…

Вскоре явился Падуану. Из сумки в его руках доносились вполне себе аппетитные запахи. А проголодались мы с Шербаном сильно – оба водили носами в предвкушении.

Наш добытчик водрузил сумку на стол. А вот такое ответственное дело, как раскладывание еды по тарелкам, я Иониту уже не доверила. Следователю, впрочем, тоже. Хотя он и не настаивал – ушел приводить себя в порядок с дороги. Это мы с помощником успехи передохнуть, а он же даже в своей комнате не появился, сразу уехал, как выгрузил нас тут.

Ужин прошел практически в тишине. Пару раз Падуану с Ионитом негромко обменялись репликами, меня же никто не трогал. Словно опасались, что от такого количества информации, которое на меня сегодня вывалили, любое лишнее слово в мою сторону будет действительно лишним. И я устрою что-нибудь нехорошее.

Тишина, несмотря на обстоятельства, все же давящей или неловкой не была. Да и мысли у меня заняты были лишь встречей с мамой. Убийства, банды и прочее отошло на второй план.

Сдержанно поблагодарив за ужин, я поднялась и унесла свою тарелку на кухню. Хотела было помыть ее, но вспомнила о замечании Шербана и оставила все так. Как-то отвыкла, что порядком в доме занимается кто-то вместо меня.

Я прихватила парочку газет и направилась в свою комнату.

Приятного изучения прошедших мимо меня новостей не случилось. Уже на второй странице я наткнулась на большой разворот, увенчанный снимком теперь уже бывшего папенькиного адъютанта. Господин Альен после несчастного случая, который стал таковым благодаря в том числе и мне, полученную компенсацию не растратил, а вложил в производство протезов. Благородный мужчина, бывший военный, решил помогать таким же несчастным, как и он. Правда, в статье почему-то умолчали, что никакие конечности Альен не терял, и ему самому протезы ни к чему. Он лишь нашел удачный способ заработка, получая заказы прежде всего от государства. Почему именно он стал чуть ли не главным пострадавшем в том пожаре, символом, я не понимала. Такое ощущение, что за ним стояли другие люди, которые использовали так удачно подвернувшегося военного, ушедшего в отставку по состоянию здоровья, чтобы торговать его лицом во имя якобы хорошего дела, а по факту… Даже если отбросить все мои эмоции по отношению к этому человеку, все равно оставалось ощущение подвоха, чего-то неправильного. В профессиональной среде медиков, от которой меня на долгое время отодвинули, уже начинали ходить нехорошие слухи. Один из одногруппников, с которым я поддерживала общение в переписке, как-то упомянул, что пока толком никто этих протезов не видел, громкие слова о них слышал, но видеть, пощупать, посмотреть в деле – нет. Даже промежуточных результатов не было. Однажды только презентовали какую-то собранную на коленке поделку, обозвав ее прототипом. Кто видел, шутил потом – папье-маше и то выглядит прочнее. В общем, постоянно кормили обещания, что вот-вот будет колоссальный прорыв, но нужно еще немного времени, много денег и терпения.

Видимо, критическая масса слухов подошла к опасной точке, поэтому и заказали целый разворот в солидном издании. Несведущий в этом деле человек наверняка восхитится – такое важное, нужное предприятие, столько пользы будет людям. А кто хоть немного понимает что к чему, догадается, что польза будет только конкретным людям и далеко не пациентам.

Мне до последнего не хотелось верить во все эти домыслы, сплетни, но увидев все написанное… Сомнений оставалось все меньше.

Надеюсь, конечно, что рано или поздно во все всем разберутся, и ущерб окажется только материальным – его-то не сложно восполнить. А вот если пострадают люди, которые обратились за помощью…

Как пострадал сам Альен, помощь которому оказывала я…

Я потянулась к графину с водой и прямо так с горлышка принялась отпивать воду. Немного облилась, но лишь промокнула влагу платком. И все же спустя два года я легче воспринимала прошедшие события, решение Комиссии. Альен не был виноват в том, что произошло, я виновата была частично, хоть и наказали по полной. Но именно показания этого человека все усугубили.

Мирелла заявила, что я еще об этом пожалею. Я и пожалел.

А уж как я жалела, что он мне вообще встретился!

И если ранее эти воспоминания выбивали меня из колеи на долгое время, то теперь всего лишь мучала бессонница. Решив долго не страдать, ворочаясь с бока на бок, я принялась потрошить свои запасы – хоть и слабенькое снотворное, но пусть и такое. Ох, сейчас бы я не отказалась от того рецептика Промба…

Однако организм смилостивился, и уснула я довольно быстро и крепко. Да так, что не сразу услышала весьма настойчивый стук в дверь.

Кряхтя поднялась, накинула халат и высунула нос за дверь.

– Завтрак на кухне, ключи на полке в коридоре. У вас свободный день, как и договаривались. Охрана предупреждена, ну а мы ушли по делам, – отчитался Падуану.

Я могла лишь похлопать глазами. Секунда – и следователь скрылся из виду, точно опаздывал. Хлопнула входная дверь.

Время до встречи с мамой я решила провести, гуляя по городу. Нужно же в конце концов и познакомиться с ним заново.

Не сказать, что изменений было много. Но где-то построили новое здание, а где-то – снесли старое, где-то расширили улицу, а где-то вообще закрыли сквозной проезд, оставив только пешеходную часть. Что-то убрали, что-то добавили.

Наверно я ощущала город чужим еще и потому, что возвращаться сюда было не к кому. Дом ведь – это что? Место, где тебя ждут. А в Сэлаже меня ждала только мама. Ну как ждала…

Была бы более сговорчивой, ничего бы этого не было.

С руководителем моей практики и будущим тогда наставником для квалификационной работы для мэтра у нас сложились хорошие отношения, но у него и без меня была куча учеников, помощников и жаждущих его внимания. Одним больше, одним меньше. Я не обольщалась – выдающимся медиком мне вряд ли грозило стать, я всего лишь хотела достойно выполнять свою работу, а звезды с неба – пусть за ними прыгают другие.

Когда начались разбирательства, те немногочисленные друзья, что у меня были, пропали кто куда. В лицо мне никто ничего не говорил, практически все просто тихо и мирно устранились. Лишь пару приятелей, что примечательно, не оставшихся в столице, а уехавших в разные концы страны, не прекратили общение, пусть и только в письмах. И одна столичная приятельница. И такой малости мне хватало, чтобы не чувствовать себя совсем уж брошенной.

А вот мама… Запрета на посещения не было. Ничто не мешало ей выделить хотя бы три дня и приехать ко мне. Ничего и никто, кроме отца.

«Она понесет заслуженное наказание, нечего к ней мотаться», – так он заявил, будто меня и не было тогда в комнате.

Отец хотел добавить к официальному наказанию еще и временное отлучение от семьи. Фонсо, разумеется, не пошел на это. А вот мама перечить не стала. Ограничилась лишь тем, что снабдила меня некоторыми полезными амулетами, которые помогают в быту, и дала немного денег. Гордость я тогда засунула куда подальше – понимала, что отказываться даже от такой помощи, поступать себе же во вред.

В глубине души я была уверена, что несмотря на посильную помощь, мама, также, как и отец, считала меня виновной. Из-за чего и не была особо против приказа отца. Возможно, она так поступала неосознанно и ей казалось, что она лишь уступает воли мужа.

И вот теперь я шла навстречу человеку, которого безумно любила и также глубоко не понимала.

Чистые дорожки с гравием, словно на них никогда не попадал снег, аккуратные, будто по линейке выровненные сугробы вдоль этих дорожек, над ними – чуть припорошенные кусты, также идеально ровно подстриженные. Черные ветки рябин с ярко-красными гроздями ягод. Толпы людей, которых привела сюда в первую очередь комфортная температура – легкий морозец, чтобы не таял снег, но и не кусал за щеки. Таким я увидела парк, когда вошла в него. Вспомнилось, что когда-то мне целый месяц запрещали тут появляться. Теперь уже об этом случае я вспомнила практически без злости. Хотя, когда шла мимо гвардейцев у входа, еле ощутимый озноб испуга прошелся по позвоночнику.

Воздух тут действительно был особенным – дышалось легче, настроение улучшилось. Хотелось улыбаться, радоваться невесть чему. Да пусть вон той синичке, что пристроилась у кормушки, щелкая семечками. Возможно, как и говорил Падуану, в императорском парке сохранились положительные эманации, поэтому это место и было таким теплым, тихим, несмотря на огромное количество гуляющих людей.

Мама не шла по дорожке – плыла. Даже гравий не хрустел под ее ногами. Привлекательная женщина элегантного возраста, куда бы она не направлялась, тут же начинала привлекать внимание к себе. Причем это свойство у нее было всегда, сколько я помнила. Невысокая, темноволосая, с аккуратными чертами лица, изящная, как статуэтка. Такая же хрупкая с виду, но по твердости не уступала и камню. Она куталась в изысканные меха, одевалась в самые утонченные одежды, обдавала тонким и чарующим ароматом. Не женщина – сказка. И не скажешь, что эта дама половину своей жизни проездила за мужем по военным гарнизонам. Научилась готовить из самых скудных запасов так, чтобы сытно и вкусно накормить семью. Умела создавать уют из минимума вещей и обстановки. Могла шить одежду из любого куска ткани, какой можно было достать, и получались достойные вещи. Не говоря уже о ее мастерстве художественной штопки, если ресурсы совсем уж были ограничены.

И также без сложностей она вписалась в столичное общество, когда отец наконец-то получил хорошую должность в главштабе.

Действительно, удивительная женщина. И не восхищаться ею я не могла. Хотя бы в этом.

– Здравствуй, – грудным, обворожительным голосом, таким же прекрасным, как и весь ее облик, проговорила она.

– Мама, – чуть слышно прошептала я.

Она махнула рукой, и я ту же утонула в мехах, вдыхая терпкий аромат жасмина, разбавленный еще какой-то ноткой свежести. Этот запах всегда ассоциировался с мамой.

– Я скучала, – также шепотом произнесла она.

Мне удалось лишь глухо угукнуть. Спустя мгновение она разжала объятия. Взяла меня за плечи и чуть отстранилась, внимательно разглядывая блудную дочь.

– Хороша, – только и заключила мама.

Вряд ли комплимент, скорее упрек. Разве что не цокнула языком.