Осуждение зла
Кейн Роберт
В глухой провинции одной из закавказских республик, в маленьком тихом поселке происходит жестокое убийство. Пытаясь распутать сложное дело, следователь выясняет, что этому преступлению сопутствовал целый ряд странных случаев и трагедий, а тянется вся цепочка из Египта, где один из фигурантов в былые времена участвовал в раскопках гробниц. Неужели череда смертей – проявление мифического «проклятия фараонов»? Или за всем происходящим стоят очень хитрые, жадные и жестокие люди? Пройдут десятилетия, прежде чем уже в другой стране сын того следователя, ставший частным детективом, нащупает ниточку, которая позволит распутать весь клубок…
Кейн Роберт
Осуждение зла
Книга первая
Эпизод 1. Под Открытым Окном
В детстве, когда мне было шесть-семь лет, я не понимал, почему частенько над крышей центрального хаммама нашего района (а хаммам действительно находился в центре района) из узкой трубы с непонятным для меня набалдашником выходила мощная струя пара, издавая пронзительный гудок, как у паровоза. Когда в очередной раз после такого гудка мои родители собирались в баню, в ответ на мой вопрос: «Почему баня свистит?» отец мне терпеливо объяснял, что это она таких чумазых, как я, приглашает обязательно помыться, хотя бы один раз в неделю.
Мне нравилось ходить в баню с отцом. Это было лучше, чем мыться в корыте дома, где мама беспощадно терла меня до крови колючим мешочком. И мама изредка прибегала к моим услугам, когда мыла голову гатыком[1 - Кефир (с азерб.).]. Я лил ей на макушку теплую воду из ковшика. У мамы были длинные густые волосы, черные с проседью. Мне было интересно, почему, несмотря на довольно молодой возраст, у мамы седина. Когда я был младше, особого значения этому не придавал. И не спрашивал маму об этом. Честно говоря, мама с нами была строга, и я боялся ее крутого нрава.
А с отцом, наоборот, мы дружили: он был очень добрым, мягким человеком. И как-то вечером, когда я был в седьмом или в восьмом классе, точно не помню, я помогал отцу чинить наши ботинки. Как всегда, приставал к нему с разными вопросами о войне. Когда мы были в бане, я видел глубокие шрамы на его бедре, следы осколочного ранения. Отец очень не любил вспоминать про войну, всегда отвечал нехотя. Но мне нравилось говорить с ним: он был хорошим рассказчиком и сам умел слушать. Ну и задал я ему вопрос, почему мама такая молодая, но волосы у нее с проседью. Может, она такой родилась? Отец ничего не ответил, подняв голову, посмотрел на небольшое окно.
Вечерело. На юге быстро темнеет. Отставив в сторону наши видавшие виды истоптанные ботинки, положив молоточек и длинную подставку с плоской загнутой лапкой в небольшой ящик, отец попросил меня отнести инструменты на веранду, а сам, сняв передник, вышел за мной следом.
Эпизод 2. Пламя во Тьме
Обычно после школы я приглядывал за скотиной на пастбище, а в тот день меня заменил наш сосед. И он пригнал живность, когда совсем стемнело. Пока мы управлялись в загоне, прошел час. Отец, посмотрев на одну из овечек с большим пузом, сказал:
– Окотиться должна – перед сном надо будет навестить. А то родит, другие овцы малыша могут затоптать.
Поселок хлоппункта, где мы жили, состоял из четырех одноэтажных домов. В каждом доме жили четыре семьи, в которых трудоспособные взрослые работали на хлоппункте. В занимаемой нами половине дома нашими соседями были пожилая женщина тетя Зейнаб и двое ее взрослых сыновей. Старший – худощавый, высокого роста, был бухгалтером в конторе хлоппункта. Младший работал где-то в районном центре. А сама тетя Зейнаб трудилась весовщицей на хлоппункте. Они жили очень тихо и обособленно. Около года назад переехали к нам якобы из Басаргечара, где тетя Зейнаб работала в табачном пункте. Нелюдимость этого семейства объясняли скромностью. У нас с тетей Зейнаб была общая веранда. И входные двери в наши квартиры располагались совсем близко.
В нашем поселке почти каждая семья имела напротив своего дома сарай с загоном, где держали скотину. А у тети Зейнаб даже кур не было, не то что овечек или коз. Тем более сарая с загоном. Чуть дальше за сараями проходила железная дорога, которая была проложена еще на заре советской власти. Правда, она уже не функционировала. На путях стояла полуразграбленная кукушка[2 - Паровоз (простореч.).] – место наших забавных детских игр. Да и сами железнодорожные пути напротив наших домов местами были разобраны. Но дальше, где начинались инжирные сады и тутовники совхоза «Питомник», железная дорога была в рабочем состоянии. Мы там иногда видели на путях дрезины с людьми. А что было за тутовником дальше, за буйной рекой, куда уходила железная дорога, мы не знали.
Я стоял около загона, ожидая, когда отец выдоит овец.
– Вы скоро там? – крикнула мама с веранды.
Я не успел ответить. Вдруг из темноты на веранде резко появилась тетя Зейнаб. Видимо, она откуда-то прибежала. Я издалека заметил, как мама от неожиданности вздрогнула. А та, не обращая на маму никакого внимания, быстро зашла к себе, закрылась.
– Чего стоишь, на-ка, держи, – отец, протянув мне ведерко с молоком, начал загонять овечек из загона в стайку.
Через несколько минут раздался крик, и я чуть ведро не уронил.
– Мама, открой!.. Пожалуйста, мама!.. – прибежавший за Зейнаб младший сын пытался открыть дверь квартиры, но не мог. Видимо, тетя Зейнаб закрылась изнутри.
– Мамочка-а-а! Откро-о-о-й!
Мы с отцом застыли как вкопанные, не понимая, в чем дело.
– Чего он так орет? Домой не пускают, что ли?.. Во дела!.. – сказал отец, перешагнув через арык, и направился к дому.
И я осторожно, чтобы не пролить молоко, поплелся за ним.
Бедный парень все уговаривал свою мать открыть дверь. Уже из соседских веранд начали выглядывать. Чтобы не мешать парню решать свои проблемы, отец, забрав у меня ведро, поставил его через перила на веранду, а сам, достав сигарету, закурил. Парень, оглянувшись на нас, закричал:
– Ради бога, помогите открыть эту дверь!
Не успели мы с отцом среагировать на просьбу парня, как в проеме открывшейся двери возник огромный крутящийся вокруг своей оси факел.
– Мама-а-а-а!.. – дикий крик отозвался в ночной тиши эхом из близлежащих ущелий и лесов.
Тетя Зейнаб горела с треском, как костер! Не растерявшись, отец запрыгнул на веранду. Быстро сняв с себя телогрейку, он начал укутывать тетю Зейнаб и крикнул появившейся маме:
– Тащи одеяло!
Через несколько минут с помощью прибежавших соседей тетю Зейнаб потушили. А спустя некоторое время, сидя на полу, не обращая внимания на висящие на ней еще тлеющие лохмотья, на сгоревшую с одеждой кожу, она все бессвязно твердила:
– Правильно сделала!.. Не сама, так они бы!.. Правильно сделала!
Вокруг стоял стойкий запах гари, жира и еще чего-то. Вскоре приехавшая скорая увезла тетю Зейнаб с сыном. Все собравшиеся были в шоке. Я благодарил бога за то, что моя сестра, старше меня на несколько лет, была не с нами. Она жила в Сумгаите у дяди, училась в техникуме. И благо, что не видела эту трагедию!
Эпизод 3. Вопросы Среди Пепла
Стояла гнетущая тишина. А чуть погодя все сразу заголосили. Вдруг из-за поворота, где обрывалась железная дорога, прорезая темноту светом мощных фар, появилась милицейская машина. Я в то время не разбирался в марках автомобилей, на дверце было написано: «Милиция». Из машины выпрыгнули два-три милиционера в форме. Увидев в свете фар собравшихся, подошли ближе, поздоровались. Стоявшие перед нашей верандой расступились, как бы давая понять милиции, где произошла эта трагедия. Видимо, старший по чину милиционер, поднимаясь на веранду, начал, приседая, молча рассматривать валяющиеся обгоревшие тряпки, кое-где почерневший пол. После, открыв притворенную дверь, позвал стоявшего рядом товарища следовать за ним и зашел в квартиру. Когда уже оба вышли из нее, старший спросил:
– Ну, рассказывайте, кто ее поджег?
– Как это кто? Сама! – дружно возмутились собравшиеся.
– Ладно, ладно! Разберемся.
Увидев прислонившуюся к нашей закрытой двери маму, старший спросил:
– Вы соседка пострадавшей? Что вы видели?
Отец шагнул вперед, пальцем показывая на нашу дверь, резко сказал:
– Здесь мы живем. Я видел все! – и, показав на ступеньки веранды, продолжил: – Мы с сыном стояли здесь, только подошли из сарая. Овечек доили, короче, управлялись со скотиной. Мы еще у загона стояли, увидели, как младший сын соседки, стоя вот здесь, у двери, пытается ее открыть. Но, видимо, дверь изнутри была заперта, и он кричал, чтоб она, ну, его мать, открыла ему. Он долго дергал ручку и уговаривал мать открыть. А когда мы подошли, он попросил нас помочь ему открыть или сломать дверь. Но мы не успели… Дверь открылась, а там такой костер!
Отец попытался рукой изобразить увиденное.
– Ну и мы, конечно же, бросились ее тушить.
Старший махнул рукой стоявшему чуть подальше товарищу, что-то показал, обратился к окружающим:
– Ладно, давайте с веранды, освободите ее, говорю.
Милиционер, которого старший позвал, направил на пол фотоаппарат, начал снимать и на веранде, и в квартире все подряд.
– Давайте так… Сейчас уже поздно. Не хочется сегодня вас больше беспокоить. Но тех, кто что-то видел или что-то знает по этому поводу, прошу, когда завтра мы будем здесь, подойти и рассказать нам. А теперь спасибо большое! До свидания!
Машина заревела, переезжая арык, и исчезла за поворотом. Все еще взбудораженные соседи не могли успокоиться. Из-за чего Зейнаб себя подожгла? Каждый выдвигал свою гипотезу.
– Бедняжка, вся обгорела. Не жилец! – сказал отец, весь измазанный сажей. Подняв местами прожженную телогрейку, повесил ее на гвоздик и, подойдя к умывальнику, попросил испуганную маму:
– Теплую водичку не нальешь?
– Налито, налито. Умывайтесь, – голос мамы задрожал.
Ее лицо тоже было в саже. Через полчаса ошарашенные и расстроенные этой трагедией люди начали расходиться. Мама вынуждена была мыть образовавшуюся на полу веранды, как после пожара, сажу и убирать остатки почерневших тряпок. Наполовину сгорело одеяло, под которым я спал. Мама аккуратно его сложила, дала мне, показав на забор загона. Еще около получаса мы с ней приводили веранду в порядок. Я носил из арыка воду, а мама мыла полы. Отец, облокотившись на перила веранды, изредка вздыхал, молча курил. Было уже очень поздно. В ночной тиши издалека был слышен шум реки. Окурок отца, нарисовав в воздухе искрящуюся дугу, упал под тутовник. А сам он, ничего не произнеся, спустился с веранды и зашагал к загону. Мама, наконец-то закончив наводить чистоту, вылила из тазика в ведро грязную воду, вымыла руки и, поправив на голове платок, подтолкнула меня к умывальнику. А там уже теплой воды не было – пришлось умываться холодной. Взяв висевшее на гвоздике около умывальника почти мокрое маленькое полотенце, я вытер краешком лицо и повесил его обратно на гвоздик. Да-а-а! Денек был на редкость поганый с этим самосожжением! Да еще уроки остались не сделаны. И есть охота: ведь до сих пор еще не ужинали. И, как назло, отец в сарае застрял. Мама ведь не позволит, чтобы без отца мы сели ужинать.
Еще раз с надеждой посмотрев в сторону сарая, от неожиданности я замер на месте. Чуть подальше от ступенек веранды в слабом свете стоял, как призрак, высокий, худой, с пожелтевшим лицом старший сын тети Зейнаб. Я с ним встречался изредка. В последний раз виделись где-то месяц назад. Но потом он куда-то исчез и появился с какой-то пигалицей неделю назад. Я их видел около конторы, когда возвращался из школы. Но почему-то они жили в какой-то комнате в конторе. И вот он стоял, как будто чего-то боялся. Потом, ничего не сказав, медленно поднявшись на веранду, повернул ручку и открыл дверь. Из квартиры невыносимо пахло гарью, керосином. Он постоял некоторое время в дверях, как будто не осмеливаясь зайти. Потом, медленно закрыв дверь на замок, исчез в темноте.
В это время послышался шум закрывающейся двери загона – это был хороший знак. Сигнал, что скоро мы будем ужинать. У отца руки были в крови, еще в чем-то. Он поднялся на веранду, опять, подойдя к умывальнику, начал тщательно мыть руки и заодно мне рассказывать:
– Девочка родилась. На шее два помпончика висят, как кулончики! Вся черная. Только грудь белая. Вот чудо! А ты чего стоишь-то, в дом не заходишь?
– Да я тебя ждал…
– Ладно, пойдем.
Отец вытер руки о мокрое полотенце, снял грязные ботинки, зашел домой. Повторив его действия, я занял за столом свое место. На столе аппетитно дымилась картошка, стояла миска с квашеной капустой, в стаканах – молоко. Я не слышал, что отец рассказывал маме. Зато мое сообщение о том, что приходил старший сын тети Зейнаб и, постояв, ушел, стало причиной очень оживленного обсуждения всего того, что сегодня произошло.
Я, быстро управившись с ужином, поблагодарив маму, удалился спать. Когда, полусонный, лег, обнаружил на своей железной кровати новое одеяло. С большой радостью укутавшись в него, я провалился в глубокий сон, нисколько не жалея о том, что не успел сделать уроки. А ведь точно знал, что наша математичка, жена завуча Зарифа Мамедовна, меня точно вызовет к доске. Вот мегера! Чего она так меня «полюбила»?! Хотя наша «любовь» была очень даже взаимной.
Эпизод 4. Игорь Пахомов
Мы, родившиеся здесь, не считали себя чужими. Это страна была моей родиной. Никто никогда даже намека не делал, что мы здесь пришлые. Нас здесь уважали, любили. Когда я учился в столице, на юрфаке, изредка посещал один из рынков, где торговала соленьями наша родственница. Так вот, когда я приходил к ней, видел, что часто очереди к ней длиннее, чем к другим продавцам. Мы знали местный язык и разговаривали, писали и читали на нем так же, как и на своем.
После окончания университета я по направлению работал следователем прокуратуры в одном из провинциальных районов. Жизнь здесь ничем не отличалась от той, что в других районах республики. Спокойное, размеренное существование без особых хлопот. Жил я в съемной квартире со всеми удобствами. За короткое время полностью адаптировался к местным условиям. Изредка ездил к родителям. Они у меня были уже пожилые. Тем не менее отец, хоть и был инвалидом войны, все работал в колхозе зоотехником. И мама так же трудилась – завхозом в школе. Все мечтали о внучатах. Как приезжал, задавали один и тот же вопрос: до каких пор буду бобылем ходить? В смысле, пока живы, хотим нянчить внуков. А я, такой-сякой, не желаю их понять. И вообще я эгоист! Ну а мне приходилось отшучиваться, мол, не торопитесь, пока рано. Да и пока достойной девушки не нашел. И так далее, так далее…
Таким образом прошло несколько лет. Но вскоре по решению правительства по какой-то причине районы начали укрупнять, то есть два объединяли в один. Нашему ведомству подчинили прокуратуру другого района. И, естественно, увеличилось количество серьезных преступлений. Поэтому часто приходилось ездить в разные поселки, деревни района. Честно говоря, несмотря на то что у меня за столько лет жизни и работы в районе завелось бесчисленное количество знакомых и друзей, все же хотелось переехать к родителям поближе и, если будет возможность, то в столицу.
Но вдруг в конце 1963 года меня, довольно молодого специалиста, неожиданно назначили старшим следователем. Видимо, моя работа кому-то из вышестоящих нравилась. Одним из первых, кто меня поздравил с этим назначением по телефону, был мой друг – преподаватель математики в средней школе Рафик Гасанов. Не давая мне спросить, откуда же он об этом узнал, сразу предложил мне отметить это дело и заодно обсудить кое-какие вопросы. Но, ничего не сказав про время и место встречи, быстро распрощался, дал отбой. К сожалению, вечерний вызов к прокурору не дал возможности строить планы встречи с друзьями в ближайшие дни.
Когда я заходил в приемную прокурора, уже темнело. В связи с тем, что рабочий день давно закончился, секретарши на месте уже не было. Я, постучавшись в дверь с табличкой «Прокурор», попросив разрешения, зашел в кабинет. Его хозяин, худощавый, чуть выше среднего роста мужчина с седым ежиком волос, подпирая голову одной рукой, что-то читал при свете настольной лампы.
– Добрый вечер, Имран Касумович! Вызывали?
– Добрый!.. Добрый!.. Проходите.
Прокурор, встав, протянул руку – его рукопожатие было крепким. Потом, повернувшись к столу, закрыл тонкую папку, бумаги в которой только что читал, и протянул ее мне:
– Как с делом беглеца?
– На завтра к одиннадцати вызвал еще одного свидетеля. После допроса все станет…
Прокурор нетерпеливо меня перебил:
– Завтра сможешь закончить и все оформить как полагается?
– Думаю, да.
– Прекрасно! Если сможешь, сегодня… – Имран Касумович, спохватившись, посмотрел на напольные часы.
