Лина Эдриан "Дорога в никуда"

“Не очень хороший сигнал? О чем он, интересно, говорит?” – мысленно нахмурилась я, продолжая недоумевать, что происходит.

– Дядя, я взрослая девушка, если мне потребуется помощь, я ее попрошу. Сейчас она не нужна, – стараясь скрыть раздражение, ответила я.

– Я так не считаю, Сэмми. Твои родители…

– Я не хочу говорить о родителях, – резко оборвала.

Повисло напряженное молчание. Честно говоря, я не понимала, чего он хочет добиться? Мы не были с ним очень близки. Хотя, когда были живы родители, он часто бывал у нас дома, и мы проводили достаточно много времени вместе. Но ведь это абсолютно не значит, что мы друзья. Или что он имеет право учить меня жизни.

Почему все взрослые считают, что нужно учить жизни? Что-то доказывать, объяснять? Почему дядя считал, что я хочу и буду его слушать и слушаться? Самое лучшее, что он может сделать – отойти в сторону и не трогать меня, так я считала. А если мне что-то понадобится, я попрошу. Сама.

“Не попросишь”, – упрямо взвился внутренний голос, но я от него лишь отмахнулась.

Да, я справлялась, как умела и могла. Но так ведь живут все люди. Мои сестры и брат… переживали произошедшее по-другому. Их горе сплотило, я это знала. Они жили вместе в родительском доме, поддерживали друг друга. А я не могла так. Мне надо было по-другому. И мир вокруг как будто пытался сказать мне – ты неправильно проживаешь свое горе. То есть я должна проживать свое горе, свои эмоции как-то по-особенному? Как-то как угодно другим людям?

– Хорошо, Сэмми, я соглашусь не вести с тобой долгие беседы и не доставать тебя, если ты согласишься на одну вещь, – примирительно начал дядя.

– Какую вещь? – с подозрением отозвалась я.

– Важную для тебя, конечно. Полезную, – его голос стал мягче, тон доброжелательней.

– Не томи, дядя, – я хмурилась все больше с каждой секундой нашего разговора.

– Мне посоветовали очень хорошего специалиста, и я уже оплатил месяц сеансов. Походишь, пообщаешься. Он тебе поможет.

В очередной раз повисло молчание. Я просто моргала и изумленно смотрела на дядю. Как я должна была на это реагировать, интересно?

– Дядя, ты отправляешь меня к психологу? – шокировано уточнила, неверяще смотря в серьезное лицо родственника.

– Сэмми, это очень современно, это то, что тебе поможет, – уверенно прозвучал голос в ответ.

– С чего ты взял, что мне нужна помощь? – с негодованием возразила я.

– Жизнь продолжается, Сэмми, и тебе нужно выбирать для себя самое лучшее, а не то, что заглушает боль и пустоту внутри. Ты была к ним очень привязана, я знаю. Но жизнь продолжается.

Я подскочила с дивана.

– Я не хочу продолжать этот разговор, – резко заявила, чувствуя, как закипаю, словно чайник.

– Только при условии, что ты пойдешь к психологу, – не менее категорично заявил дядя.

– Нет, – обрубила я в ответ.

– Полгода прошло, Сэмми. Мы дали тебе время попробовать пережить это самой, но ты не справляешься, – повысив голос, произнес он.

– А что значит не справляюсь? То, что я перестала общаться с родственниками, значит, я не справляюсь?

– Сэмми, Эмма сказала, что ты связалась с какой-то дурной компанией, встречаешься с байкером. Ты работаешь официанткой, в конце-то концов, Сэмми! Разве этого ты хотела для себя? Разве этого хотела для тебя твоя мама?

Не в силах больше это слушать, я побежала прочь. Сорвалась с места и, не оглядываясь, побежала, что есть сил.

На улице начался за это время настоящий ливень, и я выбежала прямиком под град из капель. Растерянно оглянулась, посмотрела налево, направо, а потом просто побежала, куда глаза глядят. В голове прокручивались слова дяди, я пыталась их заглушить, выкинуть, забыть.

И откуда Эмма знала про то, что я встречаюсь с байкером? С чего вообще они решили, что мне нужна помощь? Ведь я не давала повода думать, что что-то не так.

Я думала, что у меня сейчас все нормально. Я была в этом уверена. Да, моя жизнь немного поменялась – работа другая, появился парень, но я продолжала жить, чувствовала себя порой счастливой, все было на своих местах. Я не спилась, не депрессовала, я продолжала жить. Почему же дядя пытался меня убедить в обратном?

Я добежала до парка, промокнув до нитки. Я плакала? Непонятно. Ливень поглотил мои слезы, всхлипы, злые крики, возмущения, растерянность. Ливень поглотил всю мою боль, принял, разделил.

Я села на скамейку. Вскинула голову к небу, закрыла глаза.

Нет, я была абсолютно не согласна с дядей. Со мной было все нормально, с моей жизнью было все нормально. Я была в этом уверена. И не пойду я ни к какому психологу.

– Ты вся мокрая, Сэмми. Ты гуляла под дождем? – удивленно спросил Майк, когда увидел меня на пороге.

– Да, решила погулять под дождем, – послушно согласилась с его версией.

Майк отодвинулся, пропуская меня внутрь. Наблюдал, как я снимаю обувь. Я повернулась к нему и посмотрела в глаза.

– Мне кое-что нужно, Майк, – произнесла серьезным тоном.

– Всё что угодно, Сэмми, – хмуро, озабоченно ответил Майк.

Я приблизилась к нему, обняла за шею, встала на цыпочки и прошептала в губы:

– Трахни меня так, чтобы я забыла свое имя.

Он молча притянул меня ближе и больше не задавал никаких вопросов.

Уже глубокой ночью, когда Майк уснул, а я так и не смогла сомкнуть глаз, вышла на кухню. Сделала себе горячее какао и забралась с ногами на подоконник. Он тут был достаточно широкий и удобный. Я задумчиво смотрела на темный, спящий город.

Пыталась прогнать гнетущие мысли из головы и не могла. Раз за разом прокручивала слова дяди. Раз за разом злилась, чувствовала боль. Потом ощущала грусть. Хотелось плакать или кричать. Или молить о том, чтобы эти чувства внутри успокоились, угомонились. В душе какой-то раздрай. Мое тонкое душевное равновесие сегодня было нагло нарушено, и я не знала, как его восстановить обратно. Меня начинали одолевать мысли о том, что я делаю что-то не так.

Я ведь должна строить свою жизнь. А я разве сейчас ее строю? Сплю с парнем, которого не люблю. Работаю на бесперспективной работе. Я ничего из себя не представляю. И не делаю ничего, чтобы стать в этой жизни кем-то.

Я глубоко вздохнула, закинула голову, зажмурилась сильно-сильно, руки сжались в кулаки.

“Жизнь – такая сложная штука”, – зло подумала я.

Все в моей жизни было так, как надо – размеренно, спокойно. Пока были живы родители. Но потом, когда они умерли, я почувствовала такую оглушающую боль и пустоту внутри и думала, что по-настоящему свихнусь.

И вся моя размеренная, спокойная жизнь перестала быть привычной, нормальной, безопасной. Появились пустота, боль, одиночество, и мне резко захотелось в жизни движения, спонтанности, чего-то нового.

Знаю ли я, что хочу от жизни? Нет, конечно. Но должна ли я знать? Да и в конце концов, я ведь еще так молода, мне всего лишь 23 года. Почему я должна переживать, что что-то в моей жизни идет не так? Я не строю великую карьеру? О Боже! Я и не хочу. Я сплю с парнем, за которого не планирую выходить замуж и даже не влюблена? О Боже! Какой кошмар.

Я зло рассмеялась и вытерла ребром ладони предательские капли слез со щек.

– Крошка, все в порядке? – в темноте показался силуэт Майка, голос сонный.

– Да, все отлично, – отвечаю ровным голосом и отворачиваюсь обратно к окну, намекая, что хочу побыть одна и не нужно меня сейчас беспокоить.

Майк потоптался на месте еще немного и все-таки подошел ко мне. Положил руки на плечи, а потом и вовсе теснее прижался и обнял. Его нос уткнулся в волосы, он глубоко вздохнул.

– Знаешь, Сэмми, из меня такой себе собеседник по душам, но я могу тебя выслушать, – наконец, проговорил он.

Я удивленно хмыкнула. Майк для меня был абсолютным сухарем в плане эмпатии, мне всегда казалось, что его мало, что тревожит в этой жизни, кроме собственной персоны и комфорта. Но последнее время Майк все чаще меня удивлял.

Я повернула голову и коснулась губ Майка, скользнула аккуратно языком, как бы заигрывая. Мурлыкнула и углубила поцелуй. Майк быстро подхватил ритм, с каждой секундой все более жадно и горячо меня целуя. Я взяла Майка за руку и потянула его в сторону спальни.

Я. Не. Хочу. Больше. Думать.

Вот так вот просто.

Да, это сейчас мой лозунг по жизни. Просто жить. Просто чувствовать себя живой. Просто прожить еще один день, не захлебываясь от пустоты и собственной ничтожности, а почувствовав хоть какие-то положительные эмоции. Со мной все нормально.

Глава 4. Увольнение

С утра будильник звонит надрываясь. Я смотрю в потолок и лежу неподвижно, никак не реагируя. Мне пора вставать и собираться на работу. Майк ушел где-то час назад. С тех пор я не спала, все это время так и смотрела в потолок.

Да уж. Вчерашний разговор с дядей основательно выбил почву из-под ног.

Я резко повернулась на левый бок и, наконец, выключила будильник. Неохотно подняла себя с кровати и потопала в ванную.

Холодный душ, кружка крепкого кофе, и я начала чувствовать себя почти человеком. Сегодня у меня 12-ти часовая смена в кафе, поэтому день ждет очень увлекательный.

Я затянула волосы в конский хвост, побросала всякую мелочовку вроде расчески, наушников в сумку и выбежала из квартиры Майка.

Мне хотелось сделать что-нибудь безумное. Моя жизнь опять стала казаться пресной и скучной. Пожалуй, пора увольняться и искать что-то новое.

Чем бы я хотела заниматься? Я задумчиво нахмурилась, ничего умного в голову сходу не приходило, поэтому я просто ускорила шаг и решила подумать об этом позже.

На работу я зашла ровно без одной минуты девять. Артем встретил меня внимательным взглядом. Я в ответ закатила глаза. Он всегда стоял на страже и проверял, кто во сколько приходит на работу.

Я переоделась в рабочую униформу в раздевалке и вышла в зал. Людей особо не было, поэтому я подошла спокойно к Артему.

– Привет, – встала рядом с ним, плечом к плечу.

– Привет, – буркнул Артем, даже не повернув голову в мою сторону.

– Почему ты такой неприветливый? – нахмурилась.

Артем и, правда, вел себя последнее время так, как будто я сделала что-то не так.

– Я твой начальник, мне не нужно быть с тобой приветливым, – ровно ответил он.

– Да и плевать, знаешь. Не хочешь говорить, как хочешь. – Я замолчала. А потом неожиданно для самой себя сказала: – Я хочу уволиться.

Вообще, промелькнувшая с утра мысль про увольнение, не должна была так быстро трансформироваться в реальное решение. Но, видимо, мое паршивое настроение и неприветливость Артема сложились в какой-то единый пазл.

Теперь я, наконец, удостоилась его внимания. Он резко повернулся и даже сверкнул глазами. Нахмурил брови и очень внимательно стал сверлить взглядом.

– С чего бы?

– По собственному желанию и по личным причинам, – я вскинула подбородок, отчетливо намекая, что не желаю пускаться в какие-либо подробности.

– Отрабатывай две недели и проваливай, – Артем отвернулся, всем видом показывая, что у него больше нет желания уделять мне внимание.

– Не буду, – спокойно заявила я. – Я не оформлена, раз. Два, у вас куча официантов в запасе, я точно не доставлю своим уходом никаких проблем.

Артем опять повернулся и посмотрел на меня, всем видом показывая, что я его уже достала.

А я… не знаю, что за муха меня укусила. Может, так повлияло его свинское поведение. Я могла отработать эти две недели, спокойно. Но он разговаривал со мной таким надменным, язвительным тоном, что мне хотелось ершиться как злобному котенку и спорить. Не соглашаться ни с чем.

Глупо, по-детски. Но со вчерашнего дня я была разбита эмоционально и пребывала на грани истерики. Не было сил сохранять спокойствие и уравновешенность. Тем более, я действительно знала, что у нас нет проблем с официантами, и мой уход не доставит проблем. Сейчас лето, поэтому клиентов стало значительно меньше, и многие наши официанты сидели без работы.

– Хорошо, – ровно отчеканил он. – Можешь отработать сегодня, получить расчет и больше здесь не показываться.

Я счастливо улыбнулась, подпрыгнула и даже чмокнула Артема в щеку. Он был выше на полторы головы и удивленно посмотрел. Не знаю, что на меня нашло, но в тот момент, когда он согласился, я почувствовала себя вдруг невероятно легко и радостно. Развернулась и побежала принимать заказ у пары за столиком.

Что ж, новости прекрасные. Я не волновалась за деньги. У меня было немного отложено, плюс сегодня выплатят зарплату за отработанные дни. Меня больше волновало, а что я хочу делать дальше?

На самом деле, мысль об увольнении была очень спонтанной и даже для меня неожиданной. Но я не собиралась ругать себя за поспешность.

Мелькнула в голове одна безумная мысль. Я пару раз была на гонках, мне очень нравилось следить со стороны. И безумно нравилось, когда Майк сажал меня на байк, и мы неслись с какой-то невероятной скоростью. Может, я бы хотела и сама погонять? Понятно, что мой уровень будет очень любительский и приеду я, скорее всего, последней. Но мне и этого будет достаточно, чтобы почувствовать кайф от скорости, от гонки.

Я удовлетворенно хлопнула в ладоши и решила, что это отличная идея.

“Мой новый план – стать гонщицей?” – удивленно подумала, а потом пожала плечами. Пускай так.

Я достала телефон и написала сообщение Кэт: “Давай встретимся вечером?”

Смена прошла на удивление спокойно. Вечером Артем без лишних комментариев рассчитал меня и даже пожелал удачи. Правда, вместе с удачей, попросил больше не показываться ему на глаза.

Когда я вышла из кафе, то поняла, что очень рада увольнению. Мне нравилось это ощущение, что впереди ждет что-то новое. И удивительно, но это решение помогло немного снять то подавленное состояние, что было у меня после разговора с дядей.

Мы с Кэт договорились встретиться в торговом центре, чтобы поесть мороженого. Это была наша любимая традиция еще с детства. Я всегда ела шоколадное, а Кэт – клубничное. Мы встречались то в кафе, то на фудкортах, то в парках, но неизменным было одно – мороженое.

Мы дружили, сколько себя помнили. Наши родители близко общались, часто устраивали общие семейные посиделки. И так две девочки-погодки сдружились и стали не разлей вода. Мы вместе ходили в садик, потом в школу, учились в одном университете, ходили на танцы. Мы всегда были как две палочки твикс – Кэт и Сэм. Екатерина Власова – красивая, добрая, веселая была инициатором наших бесконечных приключений.

После смерти родителей именно Кэт осталась единственным человеком, с которым я поддерживала контакт. Родственники, друзья – нет. Только Кэт. Наверное, потому что она была действительно мне нужна и важна. Мы так давно были знакомы и близки, что я не представляла, как это – быть без Кэт.