Беседы Клеопатры
Валентин Колесников
Первые годы правления Клеопатры VII Египет настигла засуха и бедствие голода нависло над ее государством, которое длилось три года. Сокровища, доставленные караваном из подземных хранилищ Оазиса Сивы, что в храме Оракула, были на исходе. Как пережить неурожайные годы и засуху? И Клеопатра решила прекратить строительство дворца и запершись в отстроившихся палатах в дальних комнатах дворца с приближенными молодыми фаворитками из знатных семей, переживала вместе ниспосланное богами испытание в эти первые годы правления. Голодные бунты крестьян безжалостно подавлялись бесчинствующими римскими наемниками под командованием Юлия Цезаря, которые он оставил в казармах Александрии и во дворце фараона под началом Авла Габиния, и Клеопатра щедро платила Габинию и римским легионерам, так как на усмирения бунтов не жалелось золото, налоги в этот период царицей были отменены до лучших времен…
Валентин Колесников
Беседы Клеопатры
Вступление
– Милые слушательницы, причем разного происхождения, материального достатка, и сословия! За какое бы дело не принималась молодая женщина, ей достоит начинать его во чудесное и святое имя Любви, которая была и есть создателем всего сущего во все времена, что сотворено на планете Земля! – начала свое обращение, царица Клеопатра VII к приглашенным во дворец одного возраста с ней девушкам, – Перед вами и я, на которую выпала честь открыть наши истории об одной из чудных проявлений Любви, услышав о которой, наши надежды и упования на нее утвердятся, как на незыблемой почве. Имя Любви восхвалено будет нами во все дни, невзирая ни на что. Известно, что все на земле преходящее и смертно, исполнено скорби печали и труда, подвержено бесконечным опасностям, которые мы живущие в них составляющие их часть, не можем вывести, не избежать если бы проведение и милость его не давало нам на то сил и предусмотрительности, ибо мы не можем предвидеть событий, или, как говорится: “знал бы, где упаду, подстелила бы заблаговременно соломки”. Не за наши заслуги нисходит к нам милость проведения, а дается нам по его собственной благости, и благодаря опыту наших прошлых жизней, о, которых, мы не должны помнить, но память об этом опыте хранится глубоко сокрывшись в нашем подсознании, что есть проведение, которое нас ведет по жизни и в назначенный срок отбирает нашу жизнь, кто как засеял пройдя свой отрезок жизни, то и пожинает в конце жизненного пути, дабы возродится снова и снова, для продолжения бессмертного пути совершенствуясь и достигая уже вечной и неведомой жизни нам еще. К нашему подсознанию, как к заступнику, знающему по опыту прошлого наши слабости, мы и обращаемся, моля его о наших нуждах, не осмеливаясь, может быть, возносить молитвы к таким судьям, как Боги Египта, что хранят нас и наше процветание. Тем больше мы признаем их милосердия к нам, что введенные в заблуждение молвой, такого мы избираем перед их величием заступника, который навеки осужден ими; а, не смотря на это, они, для которых нет тайн, обращая более внимание на чистосердечие молящегося, чем на его невежество или осуждение призываемого, внимают молящим, как будто призываемый ими удостоился перед их лицом спасения. Все это вы узнаете из историй, что раскроются перед нами с человеческого понимания, не из божественного помысла. – Царица взглянула на миловидную девушку по имени Нефертари (Египетское имя в переводе звучит, как “самая красивая”), – Прошу тебя расскажи нам свою первую историю!
Глава 1
Растягивая слова медленным слогом, Нефертари начала свой рассказ:
– Моя история о том, как в караване фараона Птолемея XII, когда он был на обратном пути из Оазиса Сива, вместе с принцессой Клеопатрой, появился странник, – Нефертари взглянула на царицу, Клеопатра улыбкой дала понять фаворитке, что та может продолжать, – шел месяц Паини, второй месяц весны. Фараон с принцессой пробыли в оазисе Сива две недели. За это время караван пополнял запасы свежей воды в бурдюки из бараньих шкур, вода в таком хранении остается холодной даже в самый жаркий день. На верблюдах переносчиках воды были уложены такие бурдюки, на которых не должно быть никаких других грузов, кроме воды, другие верблюды будут нести на себе тюки с сеном, дрова, запасы пищи. Были отобраны и куплены шесть годовалых баранов, для запасов свежей баранины на каждый день, которых погонят вслед верблюдам. Строительный инвентарь для сооружения шатра был распределен так, чтобы можно было, перед разбивкой лагеря на ночь, быстро погрузить все необходимое на лошадей передового отряда. Весь день караванного пути верблюды будут нести на себе составные части походного шатра, которые в конце дня будут перегружаться на скакунов охраны и быстро выдвигаться вперед. Настигнувший место для стоянки караван застанет там установленный шатер для фараона и люди приступят разбивать лагерь для ночлега. Посуда и тяжелые казаны для приготовления еды снимут с верблюдов, и разожгут костры, приготовят пищу для ужина. И люди без траты лишних сил подготовят для себя места ночевки в пустыне. И вот, накануне выхода каравана из оазиса с верблюдом, навьюченным различными снадобьями, мешками с целебными смесями из трав и сосудами с настоями, появился перед шатром фараона человек невысокого роста в меховой шапке и длинном ватном халате. Он подошел к охраннику и спросил его:
“Мне можно поговорить с фараоном?” Пристально вглядываясь в глаза начальника стражи, Дионисия спросил он. От этого взгляда стражник, подчиняясь воле пришельца, вошел в шатер. Фараон в это время готовился к завтрашнему выходу каравана из оазиса, перебирая и укладывая необходимые вещи и книги в мешки, изготовленные из циновок…
“Что тебе, Дионисий?”
“К тебе, божественный, пришлый человек, просил провести к фараону”.
“Пусть войдет”. Приказал Птолемей. Через мгновение в шатер вошел путник.
“Позволь мне сопровождать тебя, о, наместник бога на земле. Я врачеватель и мое имя Знахарь”.
“О! Это ты? – Птолемей узнал в нем пришлого Кшатра, ранее выдававшего себя за Онисию. – Что ты можешь принести нам полезного в длинном пути пустыней?” Спросил фараон.
“В пустыне случится, может всякое. Там много змей, скорпионов, ядовитых пауков и просто болезней, что могут внезапно настигнуть путника. У меня есть противоядия, лечебные настои из лечебных трав и отвары, приносящие исцеление. Я знаю, как лечить многие болезни, и как лечить раны, останавливая кровь заговором”.
“Нам необходим врачеватель. Судя по твоему набору полезных средств, ты действительно целитель, Знахарь. Скажи стражнику, чтобы отвел тебя к водителю каравана, пусть Креон определит место в караване для твоего верблюда”.
“О! Божественный царь Египта, безмерно благодарен тебе, да хранят тебя боги, хранители царства твоего!” Низко кланяясь, Знахарь вышел из шатра фараона….
– О! Да, да! – одобрительно отозвалась Клеопатра, дополнив рассказ Нефертари, – Знахарь помог отцу прожить, как можно дольше, давая ему “Амброзию Богов” божественное снадобье, употребляемое богами, как добавка в пищу, – Клеопатра вздохнула, вспомнив о Черной Короне, которую Птолемей примерял в подземном лабиринте сокровищницы, от которой у него началась смертельная и неизлечимая болезнь. Царица поникла лицом, затем вздрогнула, вспомнив, что она не одна и жестом дала знать очередной фаворитке продолжить свой уже второй рассказ. Когда Нефертари закончила свой, по желанию Клеопатры, Фукайна (“умная знающая” так звучит имя очередной фаворитки в переводе с древне Египетского), начала говорить:
– Историю, которую рассказала Нефертари, напомнила мне один опасный случай, приключившийся с одним дийокетом при царском дворе, который заведовал царской казной у Птолемея XII…
– А, это тот прохвост, – перебила ее Клеопатра, – ростовщик Рабирий, что еле унес ноги от моего отца?! – воскликнула Клеопатра, – Когда я еще не была Фараоном! – царица взглянула на свою фаворитку, прекратившую свой рассказ, – Фукайна продолжай, интересно узнать еще что ни будь о Пустоме Рабирии, чего мы не знаем? – Сказала ей Клеопатра и приготовилась с интересом слушать Фукайну.
– А так как об Осирисе и о богах хранителях Египта было прекрасно говорено и не покажется неприличным, если мы снизойдем теперь к человеческим событиям и действиям, я расскажу вам историю, прослушав которую, вы, да хранят нас боги Египта, вы станете осторожнее в ответах на коварные вопросы, которые могли бы быть обращены к вам. И нашей повелительнице, и вам, милые подруги, надо знать, что как глупость часто низводит людей из счастливого в страшно бедственное положение, так ум извлекает мудрого из величайших опасностей и доставляет ему большое и безопасное успокоение. Птолемей XII, расправившись со своими врагами, вернул свой трон и восстановил себя Фараоном Египта, это стоило ему огромных трат, и казна царства была пуста, ему на помощь пришел ростовщик Пустом Рабирий, богатый римский торговец, дававший Фараону деньги в займы за место царского казначея Египта. Побуждаемый необходимостью возврата ростовщических долгов, весь отдавшись мысли, какой бы найти способ, чтобы не возвращать долги, Фараон замыслил учинить Рабирию насилие, прикрашенное неким видом разумности. Пригласив его к себе на обед, он посадил его рядом с собой и сказал:
“Почтенный муж, до меня дошли слухи от многих лиц, что ты очень мудр и философски разбираешься я во множестве разных вопросах я желал бы узнать от тебя, какую из вер ты считаешь истинной: иудейскую, сарацинскую или веру в Египетских известных нам богов?!”
Рабирий сразу догадался, что Птолемей ищет, как бы поймать его на слове, чтобы привязаться к нему и подумал, что ему нельзя будет превознести ни одно верование за счет других так, чтобы Птолемей XII все же не добился своей цели. И Рабирию представлялась необходимость так именно ответить, в котором ответе он не смог бы попасться, он настроил свой ум, и быстро придумал, что ему надлежало сказать, и сказал:
“Государь мой, вопрос, который вы мне задали, прекрасен, а чтобы объяснить вам, что я о нем думаю, мне придется рассказать вам небольшую притчу, которую и послушайте. Коли я не ошибаюсь (а, помнится я о том слыхивал), жил когда-то именитый и богатый человек, у которого в казне в числе других дорогих вещей был чудесный драгоценный перстень. Желая почтить его за его качества и красоту и навсегда оставить его в своем потомстве, он решил, чтобы тот из его сыновей, у которого обрелся бы перстень, как переданный ему им самим почитался его наследником и всеми другими был почитаем и признаваем за набольшего. Тот, кому достался перстень, соблюдал тот же порядок относительно своих потомков, поступив так же, как и его предшественник; в короткое время этот перстень перешел в руки ко многим наследникам и, наконец попал в руки человека, у которого было трое прекрасных доблестных сыновей, всецело послушных своему отцу, почему он и любил их всех трех одинаково. Юноши знали обычай с перстнем, и каждый из них, желал быть предпочтенным другим, упрашивал, как умел лучше, отца, уже престарелого, чтобы он, умирая, оставил ему перстень. Почтенный человек одинаково их всех любивший и сам недоумевавший, которого ему выбрать, кому бы завещать кольцо, обещанное каждому из них, замыслил удовлетворить всех троих: тайно велел одному хорошему мастеру изготовить два других перстня, столь похожих на первый, что сам заказавший их, едва мог признать, какой из них настоящий. Умирая, он всем сыновьям дал по перстню. По смерти отца каждый из них заявил притязание на наследство и почет, и когда один отрицал на то право другого, каждый предъявил свой перстень во свидетельство того, что он поступает право. Когда все перстни оказались столь схожими один с другим, что нельзя было признать, какой из них подлинный, вопрос о том, кто из них настоящий наследник отцу, остался открытым, открыт и теперь, То же скажу и я, государь мой, и о трех законах, который бог отец дал трем народам и по поводу которого вы поставили вопрос: каждый народ полагает, что он владеет наследством и истинным законом, веления которого он держит и исполняет, но который из них им владеет – это такой же вопрос, как и о трех перстнях. Ваш отец, царица, тогда понял, что Постум Рабирий отлично сумел вывернутся из петли, которую он расставил у его ног, и потому решился открыть ему свои нужды и посмотреть, не захочет ли он услужить ему. Так он и поступил, объяснив ему, что он держал против него на уме, если бы он не ответил ему столь умно, как-то сделал. Рабирий с готовностью услужил Птолемею приняв казначейство Египта, и со своих средств внес в казну сумму какая требовалась, а ваш отец возвратил впоследствии ее сполна, да, кроме того, дал ему великие дары и всегда держал с ним дружбу, доставил ему при себе видное и почетное положение. – Фукайна закончила свою историю. А Клеопатра хитро улыбнувшись в знак одобрения, подумав при этом, как по приказу отца начальник его личной охраны бросился на розыски скрывшегося от него Рабирия, и о том, как казначей обкрадывал непосильными налогами народ Египта и сдирал даже с бедных последнюю копейку, и в конце концов, откуда знать фавориткам, где ее отец вместе с ней, тогда принцессой, взял сокровища, сполна покрывшие затраты казны, благо деньги Постума Рабирия помогли снарядить богатый караван через пустыню в тайную сокровищницу Египта в храм Оракула в Оазис Сива, что в сердце пустыни Сахара, что в последствии стоило жизни Птолемею XII, но это уже достояние истории … Моя история о любви одного юноши из бедной семьи к девушке, дочери богатого и зажиточного торговца, который ни за что не выдал бы за бедняка свою дочь если бы не вмешательство божественной силы богов. А было так; камень найденный Кшатром, крестьянским сыном на берегу священной реки Кришна в Индии в провинции Султаната Ахмат Нагар, – так начала Файруза (перевод этого имени с древне Египетского звучит, как “бирюза”) свой рассказ, которой дошла очередь истории, – привела мне на память рассказ, не менее полный опасностей, чем история Фукайны, но тем от нее отличающуюся, что в той эти опасности приключались в течение нескольких лет, в этой, как вы услышите, в пределах одной ночи. Жил, слыхала я от купцов из Индии заезжих с товарами в Александрию, что в Султанате Ахмат Нагар, юноша по имени Кшатр в одноименной с названием реки Кришна деревушке, что расположена на берегу под названием, как и река Кришна. Если взобраться на высокую пальму, что растет на рисовых полях возле самой реки, то взору открываются живописные просторы округи, что тянутся от самой деревни, примыкающей к рисовым плантациям вдоль течения реки. А с левого берега, до самых холмов, с чайной растительностью, где девушки в пестрых сари с корзинами за спиной собирают из чайных кустов листья ароматного чая. Отсюда с высоты хорошо просматриваются чайные холмы в сплошных ухоженных кустарниках Индийского чая, сбор, которого сейчас в самом разгаре и Кшатру с верхушки пальмы хорошо было видно сборщиц чайных листов. Там занята за этим занятием его любимая девушка Ратна. Только девственницы допускаются до сбора этого изысканного чайного листа не старше восемнадцати лет. Жаль, только, что Кшатр так далеко от чайных плантаций и разглядеть, которая из девушек его Ратна ему не удается. Ратна, имя звучит, как драгоценный камень. Отец ее богатый торговец чаем из клана ростовщиков. Это их семейный бизнес и в период сбора чайных листьев все девушки селения заняты на уборке, а сам он занимается наймом дополнительной рабочей силы, перевозкой зеленых листьев и упаковкой просушенных чайных листов, ставших товаром. Кшатр пробовал просить руки у достопочтенного Анируддха, отца девушки, но, кроме насмешек челяди дома чайного плантатора над бедным крестьянином ничего из этого не вышло. Кшатр горько вздохнул, мечтательно глядя на чайные холмы, где двигались девушки. Оттуда доносилась веселая песня сборщиц чайных листов, и звонкий смех.
“Эй, бездельник! – окликнул его седой старик в белой чалме, – Я куда тебя послал?! А ты ничего не сделал до сих пор! Бездельник слезай и принимайся за работу!”
“Отец, день только начался. Я пророю каналы, для стока воды. И за день плантации высохнут, и соберем рис до последнего колоска”. Слезая с кокосовой пальмы, оправдывался Кшатр.
“Если ты так будешь работать, то век тебе не видать Ратны. Я разговаривал с господином Анируддха. Но он меня и слушать не стал. Сказал, что его дочь не пойдет к бедняку. Так, что ты забудь ее. У нас рядом из нашего крестьянского сословия есть много достойных девушек”.
“Нет, отец, я люблю ее и, признаюсь тебе, что и она меня любит. Иначе я бы ни за что не явился бы в дом к уважаемому господину Анируддху”.
“Ну и глупец же ты! – старик вздохнул, глядя с упреком на сына, добавил, – Посмотри на своих старших братьев. У них и хозяйство свое есть и внуков подарили мне. А, что ты можешь подарить мне? Бедняк есть бедняк. Ты еще молод, а пройдет год, два и не заметишь, как состаришься”.
“Отец, мне только двадцать лет от роду”.
“Ты не разговаривай, а бери мотыгу и что бы я тебя до захода солнца дома не видел. Придешь, на закате. Я тут тебе принес горшок с едой. Проголодаешься, поешь и снова за работу. Все грядки должны быть осушены, и до сезона дождей рис убран. Для следующей посадки дожди наполнят заводи и можно снова высаживать стебли риса. Я бы тебе помог, но не могу, старым стал, а, как известно старость не радость”. Старик, кряхтя, поставил узелок с едой под пальму и, опираясь на палку, медленно пошел вдоль рисовых полей в селение. Кшатр поднял узел с едой, и приладил его к стволу пальмы, прицепив к почерневшему отростку от пальмового листа. Затем поднял с земли мотыгу и побрел к грядкам белого риса. Хлюпаясь в воде, отпугивая редких змей, что плавали в воде грядок, созревшего риса, прочищал стоки орошающих каналов, по которым уходила вода в реку. От грязи и мутного ила ноги, одежда, лицо и торс запачкались. Изрядно вымазавшись, Кшатр все семь грядок очистил от заторов и теперь, к утру завтрашнего дня вся вода должна будет уйти, останется теперь работа солнцу, которое быстро высушит водоемы и можно будет приступить к уборке риса. Кшатр теперь мог с чувством выполненного семейного долга спуститься к реке. Помыть себя и постирать одежду. На берегу, он разделся, вошел вводу. Умылся и, искупавшись, принялся стирать грязную одежду. Солнце еще было жарким, хоть и день уже был на исходе. Выкрутив воду из выстиранной одежды, он развесил ее на прибрежных кустах на солнце. А сам, выбрав место на берегу, усеянном речной галькой, принялся за еду. Нагретая на солнце галька приятным теплом прикоснулась к продрогшему в холодной воде телу. Он поел хорошего плова, приготовленного отцом, и мысленно поблагодарил родителя за искусно приготовленное блюдо. Затем закинув руки за шею, развалился на спине, отдаваясь наслаждению отдыха после столь утомительной работы на солнцепеке. Спина ощущала прикосновение отшлифованных водой камней нагретой за день гальки, и этот природный массаж снимал усталость, вселяя бодрость в молодое тело юноши. В середину позвоночника упиралась, какая-то острая часть сучка, выброшенного на берег во время разлива реки. Кшатр повернулся, чтобы отбросить этот неудобный упирающий прямо в спину кусок. Нащупал его, пытаясь вынуть и выбросить подальше от себя какой-то торчащий из гальки сук. Но сук оказался твердым, как заостренный белый известковый камешек. Кшатр зажал его двумя пальцами, большим и указательным, пытаясь с силой расшатать и выбросить подальше от себя. Камешек поддался силе обхвата пальцев и вышел из пласта гальки. Этот камешек оказался равно указательному пальцу Кшатра и был необычный. Сверкающими гранями на солнце, он привлек внимание юноши. Кшатр держал этот длинный камень в руке, вертя перед глазами в раздумье, выбросить или посмотреть какой он там без прилипшей грязи. Он подошел к стволу кокосовой пальмы, где оставил мотыгу. Поднял ее за держак и, повернув к себе рабочим концом, стал очищать камень об заостренный конец лезвия. Кшатр увидел, что камень был прозрачным и однородным по всей длине, и отдавал равномерным еле приметным желтоватым оттенком. Этот кусок длинного прямоугольного камня напомнил юноше случай на базаре в Голконде, куда как-то в детстве взял его отец. Что поразило его тогда так это то, что богато одетые купцы толпились у продавца разноцветных камушков.
"Отец, скажи, а, что это за красивые разноцветные камушки, и что там делают люди в богатых одеждах?"
"Там драгоценные камни, они торгуются с продавцом, чтобы купить и вставить в золотое кольцо". Отвечал отец.
"А бесцветные камушки тоже драгоценные?" Спросил Кшатр тогда.
"Бесцветные и самые дорогие, это настоящий брахман, если он прозрачный и грани у него ровные и острые". Ответил отец.
Вспомнилось Кшатру это событие на базарной площади Голконда.
"Значит в руках у меня самый дорогой камень". Подумал Кшатр. Он стал вертеть камень у себя перед, глазами рассматривая внимательно перед собой на солнце. Края были не очень острые, и он длинный и большой, но зато прозрачный. Кшатр решил разузнать подробнее об этом камне, а вдруг он ничего не стоит. А выглядеть посмешищем ему не хотелось перед односельчанами и, особенно перед своими женатыми братьями, и обиднее всего перед своим отцом. Кшатр решил спрятать находку под стволом пальмы, зарыв глубоко под самыми корнями с помощью мотыги. И надев на себя высушенную одежду, в лучах заходящего солнца побрел домой.
По дороге ему встретились девушки, возвращающиеся с чайных плантаций.
“Эй, молодые гарпии, много чая собрали?“ Весело спросил Кшатр.
“Ты лучше спроси у Ратны, вон она с подругами за нами идет”. Ответила одна из них.
“Только смотри, чтобы ее отец уши тебе не надрал”. Добавила вторая, под веселый и одобрительный смех. Кшатр густо покраснел и стал ждать приближающихся к нему девушек и Ратну.
“Здравствуй Ратна”. Сложив в приветствии руки перед собой, поклонился ей Кшатр, когда они подошли ближе.
“Здравствуй“. Ответила Ратна. Ее подруги ушли, вперед оставив влюбленных вдвоем.
“Ратна, я скоро приду просить у твоего отца твоей руки. Я люблю тебя и не могу жить без твоего внимания и без тебя. Мы росли вместе, и я красивее тебя не видел никого из девушек и не хочу видеть. Ты моя на веки”.
“Мой дорогой Кшатр, я, как видит Кришна, просила у него помощи, что бы он дал тебя мне и помог нам быть вместе. И я чувствую сердцем, что меня услышал Всевышний”.
“Ратна, скажи мне, отец дарил тебе драгоценности?”
“Да, на мой день ангела он подарил мне золотое колечко с рубином, когда я стала совершеннолетней”.
“Скажи, а какие еще бывают драгоценные камни?”
“Алмазы, это те, что не имеют цвета, а только острые грани. Из них делают красивую огранку, и они становятся бриллиантами, которые можно вставлять в золотые кольца и серьги. Делать браслеты и колье”.
“А сколько стоят такие прозрачные камни?”
“Знаю, что очень дорого. Некоторые из них так дорого, целые состояния”.
“Ратна, помоги мне и скажи, если я подарю твоему отцу целое состояние в виде драгоценного камня, которого еще не знал мир, он отдаст тебя за меня?”
“Где же ты возьмешь такой камень? “ грустно вздохнула Ратна”.
“Ратна, ты просила в молитве Господа Кришну помочь нам соединится в браке, и Кришна услышал твою молитву. Сегодня он на берегу реки Кришна, названной Его именем, Господь подарил мне огромный драгоценный камень, который я хочу подарить твоему отцу в знак того, что он позволит мне жениться на тебе”.
“Правда?! – радостно воскликнула Ратна. Она подошла к Кшатру, прильнула к нему и обняла, прошептав, – Чудеса творит Кришна. Я сегодня же расскажу об этом отцу. А завтра ты принесешь эту драгоценность в знак нашей свадьбы и попросишь у моего отца моей руки?!”
Влюбленные, обнявшись, шли к селению. Кшатр у красивых деревянных ворот дома Ратны распрощался с девушкой, взяв у нее обещание, что она расскажет отцу о предложении Кшатра, чтобы домашние подготовились к встрече жениха, который завтра войдет в дом невесты с драгоценным подарком. Еще не взошло солнце, как Кшатр, осторожно, чтобы не разбудить отца и мать, выскользнул из хижины и с мотыгой двинулся к берегу реки Кришна. Там в условленном месте он вырыл находку, промыл прилипшую землю к камню. И бережно завернув его в белый кусок шелка, сунул сверток за пазуху. Вернувшись, домой Кшатр нарочно громко вошел в бедную хижину с земляным полом, крытую рисовой соломой, и сказал так, чтобы его услышал отец и мать:
“Просыпайтесь мои дорогие. Сегодня я буду просить руки у достопочтенного господина Анируддха выдать за меня Ратну”.
“Авани, ты слышала, наш сын сошел с ума, я второй раз такого позора не переживу. “ С огорчением сказал отец”.
“Господь Кришна помутил ему разум, когда он не понимает, что ему отец богатой невесты не дал согласия. – Отвечала мать, и уже сыну сказала, – Сынок, Кшатр, вразуми себя и не позорь своих старых родителей перед богатыми людьми”.
“У меня есть то, что даст мне в жены Ратну”.
“Ты, о чем говоришь, сын?” С тревогой спросил отец.
Кшатр вынул из-за пазухи сверток, положил на стол и сказал:
“Отец, мама, подойдите сюда и взгляните вот на это”.
Старый отец, кряхтя слез с лежанки и подошел к столу. Луч солнца в это время просочился через стекло окна и упал на длинный с указательный палец сверток. Старый Абхай осторожно развернул шелк. В глаза вспыхнул разноцветными брызгами света огромный алмаз. Старик замер, как окаменелая статуя. Затем повернул голову к сыну.
“Ты никому не говорил о своей находке?“ Настороженно спросил сына.
“Кроме Ратны, никому. Я просил ее рассказать господину Анируддха, ее отцу, что бы он приготовил нам встречу у себя в доме, куда я к обеду приду просить руки его дочери”.
“Слышала мать, нам жить с этим богатством теперь нет никакой возможности. Эта драгоценность может принести нам беду, если только мы не избавимся от нее. И чем скорее мы это сделаем, тем лучше. Собирайся мать. Мы идем в дом господина Анируддха, за его дочерью”.
Приготовление к сватовству у старых родителей прошли, как это принято у верующих Кришнаитов. Нарядившись в одежды для такого случая, отец и мать Кшатра с сыном, медленной и торжественной походкой на виду прохожих селения двинулись к дому богатого плантатора чая. Там их уже ждала свита из родственников и сам господин Анируддха с дочерью. Нарядная и улыбающаяся невеста с полной любви взглядом не сводила глаз с жениха. У ворот Анируддха постепенно стала собираться толпа зрителей.
Когда во двор торжественно вошли родители Кшатра вместе с сыном, к ним обратился с порога дома господин Анируддха, громко, чтобы все слышали.
“Ты, уважаемый Абхай, привел своего сына к моим стопам. Скажи, что поднесет Кшатр мне в знак руки моей дочери?”
“Пусть Кшатр одарит тебя за твое драгоценное благословение сочетаться в браке наших детей”.
“Подойди ко мне, сын мой“. Громко позвал к себе Кшатра Анируддха.
Кшатр молча, приблизился к отцу Ратны и, вынув из-за пазухи сверток, развернул шелк и поднял в своей руке высоко над головой кристалл. Толпа у ворот издала удивленный вздох и зашумела, как рой пчел. Алмаз сверкал всеми цветами радуги, отбрасывая разноцветные блики красок от лучей солнца во все стороны. Кшатр поклонился отцу Ратны и громко, сказал:
“Я пришел к тебе с просьбой достопочтенный господин Анируддха выдать свою дочь за меня, сына достопочтенного Абхая и матери достопочтенной госпожи Авани“. Сказав это, Кшатр приклонился к ногам отца Ратны и положил у ступней Анируддха алмаз. Выпрямился и почтительно стал стоять возле отца с дочерью. Ратна наклонилась к стопам отца, подняла алмаз и дала сокровище в его руки. Анируддха взял за руку дочь с алмазом, и, подойдя с ней к Кшатру, вложил руку дочери в ладонь Кшатры. На этом церемония была завершена. Кшатр и его родители были приглашены в дом. И у молодых началась новая уже семейная жизнь…
– Что ж, – промолвила царица, – твоя история Файруза, достойна похвалы, но не всем юношам везет найти свою Ратну. – Задумчиво произнесла Клеопатра…
Глава 2
На следующий день, после обеденного перерыва, Клеопатра пригласила всех собравшихся дочерей знатных дворов Александрии, девушек весьма образованных и начитанных, а быть на выданье в окружении молодой царицы, считалось в те далекие и смутные времена при дворе это шанс найти жениха и выйти удачно замуж за мужа состоятельного и богатого, по примеру своей царицы за богатого римлянина, военачальника или если повезет за сына сенатора самой Римской республики. Клеопатра с вниманием относилась к своему окружению, так как обладала незаурядным образованием и опытом, борьбы плечом к плечу с отцом в эмиграции, а по возвращению присутствовала при казнях врагов, от которых ранее Птолемей XII, вынужден был с дочерью принцессой скрываться в Риме. Итак, на сегодня со своим рассказом выступила Олабизи (в переводе с древне Египетского “приносящая радость”). Клеопатра посмотрела на прелестное создание в белоснежной тунике с жемчужным ожерельем на тонкой лебединой шее изящно очерченный овал смуглого лица и сияющие изумрудным блеском зеленые огромные глаза девушки, смело и без всякого смущения смотрящие в карие глаза обремененной властью царицы, озабоченную беспокойными вестями с долины Нила, где обмелевшее русло реки засухой осложняло и делало невозможным совершать крестьянам орошение рисовых плантаций и виноградников. Скудный урожай зерновых и овощей не могли побороть голод вызывая грабежи повсеместно безлюдные деревни встречались римским легионерам Авла Габиния несущим службу в предместьях Александрии. А сам начальник экспедиционного легиона докладывал каждое утро царице о состоянии обстановки и сторожил вверенную гражданскую жену Юлия Цезаря, царицу Клеопатру, пуще собственного глаза, соблюдая приказ командующего римской армией, воюющего в это время в Испании. Цезарь получал донесения от Авла и строго следил за снабжением корпуса легионеров в Александрии. Из Рима шли корабли с продовольствием для Клеопатры и легионеров, было и красное вино в бочках, и солонина, и рис, и свежая баранина. Но вернемся к рассказу Олабизи. Девушка поняла по выражению лица Клеопатры, что рассказ ее должен снять напряжение неприятных вестей и смягчить состояние царицы, но так, чтобы история была рассказана для слушающих и понравилась сразу всем, так чтобы рассказ звучал весело и беззаботно, чтобы получить удовольствие не только одной Клеопатре но и компании девушек фавориток дружественных и веселых слушателей и начала:
– Среди простых людей в ходу есть поговорка: “Когда худой человек слывет хорошим, хоть и сделает неподобающий поступок, тому никто не поверит!” Вот и строится мой рассказ на одном красивом крестьянском юноше по имени Захер (“цветок” в переводе из древне Египетского). Отец его и мать трудились не покладая рук на рисовых плантациях, но пришли тяжелые засушливые времена и Захер распрощался с родителями и ушел в Александрию. А как боги наградили его красотою, то и попросился он служкой в храм Амона в Фивах. Монахи храма вначале присматривались к нему, давая всякую тяжелую работу, но крестьянский труд с раннего детства приучил и закалил выносливостью молодого человека, а прозорливость и природный ум, смиренность, позволили ему получить доверие у младшего сословия монахов храма и у верховного жреца. А когда у алтаря монахи смиренно проводили молитвы богу Амону и богам хранителям Египта, а прихожане выкладывали свои дары, выпрашивая милости у богов, он искренне молился и проливал слезы, и многие то видели. И молва о его святости в тех местах была гораздо больше, чем когда-либо слава у самого Ур Хем Седэка, верховного жреца храма Оракула Оазиса Сива. В скором времени, частью своими проповедями, частью слезами, он сумел так подманить прихожан, что стал верным исполнителем и хранителем почти всех духовных завещаний, какие там совершались, оберегателем денег у многих, духовным отцом и советчиком почти большей части мужчин и женщин; так поступая, он из обреченного на голодную смерть крестьянского юноши стал на виду верховного жреца, и молва о его святости в тех местах была гораздо больше, чем когда либо слава Оракула из Оазиса Сива. Случилось, что одна вдова по имени, как она себя стала называть мадонна Олуфеми (“возлюбленная богов” “ перевод из древне Египетского) богатого купца из Рима, обосновалась в Александрии. И вот приехав вместе с другими женщинами в Фивы на молебен в храм и стоя на коленях перед этим святым монахом, рассказала ему кое-что о своих делах. Брат Захер, увидел, что перед ним стоит на коленях богатая молодая и красивая женщина, и мгновенно влюбляется в нее, и тут же спрашивает:
“Нет ли у тебя, дочь моя, любовника?”
