Примерно та же участь постигла дочь лучшей учительницы 114-й школы – математички Эсфири Бенционовны Коблер.
Ее Белла была страшна, как Хиросима утром 7 августа 1945 года, но в школьной математике равнялась мне – пожалуй, даже превосходила. В отличие от меня, она участвовала во всех околоматематических мероприятиях, в десятом классе стала победительницей областной олимпиады – а это в нашем городе, где уже тогда имелась академическая школа комплексного анализа, значило много.
Мы друг другу ненавязчиво симпатизировали, но не дружили.
В 114-й школе я не дружил ни с кем вообще, слишком занятый математикой, к тому же Белла была совершенно не в моем вкусе; сложенная по-мальчишески, она имела самый длинный нос из всех виденных мною в жизни.
На выпускном балу я обратил на нее внимание, но не потому, что она мне вдруг понравилась, а совсем наоборот.
Девчонки пришли разряженные в прах, моя соседка Ира Альтман молча давила всех своей неземной красотой. Белла Коблер пришла в белом платье с открытой грудью, хотя ей было нечего открывать. Она казалась несчастной маленькой птичкой, случайно залетевшей на шабаш хищников – и на нее никто не обращал внимания. Мне стало жалко Беллу почти до слез; я пригласил ее на первый танец, так и танцевал только с ней всю угарную ночь до утра. Некрасивая одноклассница радостно прижималась ко мне, и я чувствовал, что поступаю правильно.
Ведь мне было все равно с кем танцевать, в школе по ряду причин меня не интересовал никто – а ей мое внимание доставляло удовольствие.
Белла получила золотую медаль – обогнала меня, поскольку еще раз выйти на уровень классического отличника я не успел, занятый делами более важными, чем зарабатывание оценок по какой-нибудь истории с географией. В том же 1976 году она поехала поступать – не в Москву, а в Ленинград, на математико-механический факультет университета. Я знал, что Белла Коблер в решении конкурсных задач превосходит составителей, но за письменную математику ей поставили «четверку», и даже Эсфирь Бенционовна, приехавшая поступать вместе с дочерью, ничего не смогла доказать апелляционной комиссии. Закон об одном экзамене для медалистов в отношении одноклассницы не сработал, ей пришлось мучиться дальше: иди на устную математику, писать сочинение, сдавать еще какую-то дрянь – кажется, физику. На каждом из этих «испытаний» Белке тоже занизили всего по баллу, но этого хватило, чтобы она не прошла по конкурсу. Мать отвезла ее в Петрозаводск, где тоже имелся университет, но антисемитизм туда еще не докатился.
Эти перипетии я узнал осенью от ее подружки, нашей одноклассницы из сто четырнадцатой школы, которая поступила вместе со мной.
Однако получила ли Белла диплом Петрозаводского университета или завершила свое образование в штате Мэриленд, мне до определенного времени было неизвестно.
В любом случае ни ей, ни Ире жизнь наверняка не казалась безоблачной.
Умнее всех поступили родители единственного моего приличного одноклассника по школе №9 Жени Циклиса. О том, что еврею в России делать нечего, они поняли вовремя; Женя исчез уже в четвертом классе. Я, правда, не знаю, как сложилась его жизнь. Возможно, он делает вид, что лечит эндометриоз у арабских жен в какой-нибудь Эйлатской клинике – а может быть, толкает тележки в аэропорту «Бен Гурион».
Но он не пережил унижений, которым подвергаются потомки Сима в стране, населенной отпрысками Хама.
Перед тем, как перейти, наконец, к воспоминаниям о главных переменах, отмечу некий итог воспоминаний: две моих школы, №9 и №114, убедили в том, что все педагоги суть люди дефективные.
Единственно известное мне исключение лишь подтверждало правило.
Этим исключением была…
Впрочем, до нее я еще не дошел.
Пока лишь отмечу, что, возненавидев учителей как категорию, в своей собственной педагогической деятельности я действую по методу «от противного».
То есть в любой сомнительной ситуации прикидывал, как поступил бы кто-то из моих школьных учителей, и делал наоборот.
Конечно, высшая школа – не средняя, тут отношения между сторонами баррикады не столь обусловлены и отличаются больше сложностью связей. Но и в университете бывают разные преподаватели.
Я не застал одного доцента математического факультета: в мои времена он уже почивал на пенсии – но из разных уст слышал одну и ту же историю. Однажды студенты после экзамена в складчину купили гроб и ночью поставили на крыльцо деревянного дома, в котором он жил.
Сейчас времена изменились; я не знаю ни одного университетского преподавателя из частного сектора, который остался существовать лишь на окраине, где живут не доценты, а социальные отбросы. К тому же купить гроб просто так, без медицинского заключения и свидетельства о смерти, теперь тоже нельзя.
А мои студенты тоже как-то раз «скинулись» и после защиты дипломов подарили мне авторучку «Паркер» с золотым пером, который стоил, если не ошибаюсь, двадцать или даже двадцать пять тысяч рублей.
Как любит повторять один из моих приятелей по университету, доцент Коля Жуков с кафедры иностранных языков для естественных факультетов, feel the difference
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=69800452&lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
