– Сдается, приобретенная мною вещь имеет иную ценность, к примеру, памятную, – Поляков многозначительно повел бровями.
«Ах ты, прохвост! Узрел выгравированную на броши дату, а может еще что пронюхал, и теперь подло торгуешься со мною!» – посетовал Сергей и, сделав отстраненно-печальное лицо, решил проверить свою догадку.
– На недавней парусной регате, кою устраивал столичный яхт-клуб, что на Крестовском острове, оная безделица была утеряна одной высокопоставленной особой. Пропавшая брошь, как вы справедливо и прозорливо заметили, весьма дорога ей, однако ж, в виду определенных и весьма приватных обстоятельств, она не желает огласки, – окинул собеседника льстивым взором он. – А посему заявлять в полицию или помещать объявление в газете о ее пропаже не стала, – шел ва-банк Чаров.
– Ни это ли обстоятельство побудило вас проверить ссудную казну, в надежде, что нашедший отнесет брошь туда?! – нервно теребя бородку, ехидно лыбился Поляков.
– И частные ломбарды тоже, – едва подавлял раздражение Чаров.
– Положим, я готов пойти вам навстречу и изменить своим намерениям, хотя повторяю – это не в моих правилах, – Поляков рассудил, что довольно набил себе цену и теперь самое время сдать назад. – Я уступлю вам безделицу за те же деньги, что уплатил в ломбарде, – глаза деловара излучали трогательное бескорыстие.
– Раз так, я ее у вас выкуплю, хотя по совести, она должна быть возвращена законной владе… – осекся на полуслове Чаров. Ему вовсе не улыбалось уступать свое место Полякову и позволить тому вручить брошь княжне. – Однако… – он стал лихорадочно прикидывать, сколько у него при себе наличных.
– Однако вы не готовы немедля уплатить, – на лице концессионера расплылась саркастическая ухмылка.
– А что мешает вам передать мне брошь в качестве залога наших будущих деловых отношений? – вспомнил совет шефа жандармов судебный следователь. – Слово дворянина, все, что я имел вам сказать, истинная правда.
– Охотно верю, господин Чаров, однако ж, согласитесь, я имею удовольствие впервые вас видеть. К тому же ваши заверения на предмет содействия высокопоставленных особ моим интересам пока что не более чем пустые фразы, неподкрепленные, пардоне муа, ничем. И наконец, как вы изволили недоговорить, – последнее слово он произнес с расстановкой. – Ежели судить по совести, я должен передать вещицу ее законной владелице, – с самодовольной миной расставил точки над i Поляков.
– Касаемо высокого содействия, я дал вам слово дворянина! – вспыхнул судебный следователь.
– Не горячитесь! – твердо стоял на своем Поляков. – Либо вы сейчас выкупаете брошь, либо я преподнесу ее кому пожелаю. Впрочем, можно по-другому решить наш спор, – загадочно улыбаясь, он подошел к окну и задернул драпировку. – Коли вы поклялись словом дворянина, представьте мою скромную персону кому-нибудь из высокопоставленных особ, кои выразили согласие помогать мне, и я безвозмездно отдам вам брошь, – загадочная улыбка сошла с его лица, и он смиренно потупил взор.
– Я извещу о вашем желании… кого следует, – заставил себя повременить с раскрытием личности шефа жандармов коллежский асессор. Едва сдерживаясь, чтобы не плюнуть в хитрющую физиономию дельца, пунцовый от возмущения, Чаров покинул шикарные апартаменты Полякова и, наняв дежуривший возле парадного подъезда экипаж, отправился к камелиям[17 - Проститутки высшего пошиба, некоторые из которых становились содержанками влиятельных особ и нуворишей.] на Потемкинскую.
Оставшись наедине, Самуил Соломонович достал из потайного ящика палисандрового бюро приобретенную у оценщика брошь. Вдосталь налюбовавшись ею, он спрятал безделицу и, подойдя к окну, проводил взглядом тронувшуюся по набережной Мойки коляску. Концессионер был доволен. Не продешевил с Чаровым и свел знакомство с Утиными. Выйдя в переднюю после разговора с Кларком и приняв цилиндр от горничной, он был неожиданно перехвачен гостеприимным хозяином. «Мой тесть, Исаак Осипович, желает выразить вам свое восхищение, месье Поляков», – мягко потянул его за локоть Стасюлевич и проводил в гостиную, где тот был представлен всему семейству.
«Люди они известные, в обществе вес имеют, да и связи их с заграницей большой плюс для меня, – с недавних пор он вынашивал планы завязать контакты с Ротшильдами и нуждался в рекомендациях. Узнав от Кларка, что один из братьев Утиных[18 - Николай Утин, приговоренный в России к смертной казни за революционную деятельность. В описываемое время решительно разошелся с Герценом, став ярым сторонником К. Маркса.] проживает в Женеве как политэмигрант и одно время сотрудничал (а может и до сих пор сотрудничает!) с Герценом, Поляков задумался.
«Ведь это тот самый Герцен, кой передал свой капитал в управление Ротшильдам и хорошо знаком с бароном Джеймсом – главой французской ветви семьи. А ведь он тоже что-то там издает. Не повторить ли мне трюк с пожертвованием и предложить господину Герцену денег на его газетенку? Нет, пожалуй, это уж слишком, да и доброхоты мои не дремлют. В одночасье обвинят в связях с революционерами, да и сам Герцен, как говорят, человек щепетильный и покамест состоятельный. Впрочем, подождем ответа из Лондона. Как уверил Кларк, он сообщил обо мне тамошним Ротшильдам».
Мысль сойтись с родом знаменитых банкиров весь оставшийся день не давала покоя Полякову и превратилась в идею фикс. Он строил множество комбинаций и по очереди отвергал их, пока сгустившиеся сумерки не подсказали ему, что он еще не обедал. «А все ж таки недурно, что я вчера к Утиным заехал, наплевав на светские порядки. Впрочем, они мне, как не крути, ровней будут, ежели, конечно, их ученость в расчет не брать», – с горечью подумал о недополученном образовании[19 - Самуил Поляков получил лишь начальное образование.] Поляков. «А с пожертвованием ловко получилось. Правда, обошлось оно недешево. Ну да ладно, глядишь, и окупится», – зная счет деньгам, на сон грядущий размышлял деловар.
Глава 5. Хороша Маша, да не наша!
– Вы умеете держать слово, господин Чаров, но и я от своих обещаний не отступаюсь, так что брошь ваша, – с этими словами Самуил Соломонович извлек из внутреннего кармана сюртука завернутую в шелковую салфетку безделицу и положил ее на колено судебному следователю, едва они сели в карету после аудиенции у Шувалова. Граф согласился на эту встречу без особого восторга, и Сергею пришлось напомнить шефу жандармов о карт-бланш и возможности сослаться на него в случае крайней необходимости.
– Премного благодарен, месье Поляков, – развернув шелк, улыбнулся судебный следователь. Едва поднеся брошь к глазам, он принялся подробно рассматривать вещицу, как брови его нахмурились, а лицо исказила гримаса отчаяния. – Это не та брошь! Похожая, но не она! Гляньте! Здесь нет выгравированной даты, а на той, что утеряна на регате, было выбито «30 мая», – повернув безделицу замком вверх, втолковывал Сергей неприятную истину ошеломленному концессионеру.
– Не может быть! Клянусь мамой, именно эту вещицу я выкупил в ломбарде! Поедемте туда, господин Чаров. Я предъявлю брошь оценщику и, уверен, он подтвердит, что продал ее мне, – приказав кучеру ехать на Владимирский проспект, Поляков откинулся на сидение и стал нервно вытирать платком выступивший на лбу пот. Чаров только кусал губы и яростно сжимал в кулаке костяной набалдашник трости.
Служителя на месте не оказалось. Вместо него в окошке маячил благообразной наружности старичок в суконной блеклой поддевке и седыми, под ее цвет усами, пессимистично смотревшими вниз.
– Захворал Порфирьич, третий день как заместо него тут сижу, – натужно кряхтя, посетовал старичок и, сообщив адрес оценщика после красноречиво положенной перед его носом кредитки, исчез за прилавком.
– Полагаю, дома его мы теперь вряд ли застанем, – задумчиво протянул Поляков, поднимаясь вслед за Чаровым по выщербленным ступеням ломбарда.
Квартирная хозяйка подтвердила его догадку, тогда как опрошенный дворник показал, что не видел постояльца с прошлой недели.
– Как пришед в пятницу со службы, из квартиры не выходили-с, а рано поутру приезжал-с извозчик и они-с на нем укатили-с…
– Вещи, узлы какие при нем находились?
– Без вещей он был-с, ваша милость, – недоуменно качая головой, глухо пробубнил дворник.
В квартире – скромной непритязательной меблирашке – беспорядка не наблюдалось. Одежда Порфирьича аккуратно висела в шкафу, столовое серебро, состоявшее из дюжины вилок, ножей и ложек пребывало на своем месте в буфете. Правда, выходного сюртука на красной генеральской подкладке и новых яловых сапог хозяйка не обнаружила.
– Съехал да не заплатил, обманщик! – картинно заломив руки, запричитала она, попеременно косясь то на буфет с серебром, то на шкаф с одеждой. Наблюдая украдкой за ужимками женщины, Чаров взглядом уткнулся в пол. Под обеденным столом, возле его вогнутой ножки, сверкал и переливался крупный рубин, оправленный в тяжелый золотой перстень.
– А вот это уже любопытно! – воскликнул он, доставая находку из-под стола. – Я приобщаю сей предмет к делу, сударыня, – к нескрываемому разочарованию хозяйки, он опустил драгоценность в карман.
– К какому делу?! – жалостливо всхлипнула женщина, провожая перстень алчущим взором.
– К делу исчезновения мещанина Трегубова, мадам. Квартиру придется опечатать и известить полицию, – Сергей выразительно посмотрел на дворника.
– А историйка презанятная, – с философским спокойствием изрек Поляков, залезая в карету. – Порфирьич определенно имел свой гешефт, придерживая у себя невыкупленные и особо ценные вещицы.
– И сбывал оные уже по новой цене и солидным клиентам, – подхватил мысль Полякова судебный следователь.
– Ссужал отчаявшимся людям, в лучшем случае, треть от реальной стоимости заклада, а то и этого не давал, а когда появлялся подходящий клиент на невыкупленную безделицу, сбывал ее задорого, дабы покрыть издержки ломбарда да самому в накладе не остаться, – имея в виду себя, умолк на минуту Самуил Соломонович. – Предположу, он своими средствами обходился, поскольку на низкую цену заклада уговаривался.
«Надобно справиться у дворника, что за люд к Порфирьичу хаживал. Сдается, на квартире своей он подпольный ломбард держал. Да и брошь, что Полякову продал, получается, не от Князя. Стало быть, Журавский ее вовсе не ему заложил, а мне на Порфирьича показал. Видать неспроста. Хотел следы замести да оценщика, кой ни сном ни духом, в аферу свою вплесть. Но кому в таком разе он ворованную брошь продал? И чью безделицу Порфирьичу скинул?»
– Когда деньги нужны до отчаяния, как вы справедливо заметили, месье Поляков, будешь сговорчивым.
– Однако ж как нам теперь быть? – делец не на шутку обеспокоился за свои концессионные перспективы.
– Договоренности с вами будут неукоснительно исполняться, месье Поляков. Тем паче они подтверждены графом. А до того, что оценщик оказался скотиной и вором, не ваша в том вина. Вы деятельно пособляли установлению истины, и я непременно уведомлю об том его высокопревосходительство.
Глава 6. Убийство в гостинице
Расставшись с Поляковым возле Окружного суда, Чаров поспешил в присутствие, где его ожидала записка от Блока. «Приезжайте ко мне вечером на Вознесенский, есть новости».
– Вот те раз! Никак не гадал, что так дело повернется, – заполошно глядя на полицейского чиновника, воскликнул Чаров, устраиваясь с чашкой чая в кабинете хозяина.
– И черт меня дернул его выпустить!
– Вы здесь ни при чем. Это же я пообещал Журавскому, что в арестантской он не задержится, да и законных оснований его держать у нас не было. Выходит, недолго он на воле погулял, как был убит.
– И пары дней не прошло, как застрелен в самое сердце, господин Чаров. Коридорный показал, что Князь заселился в «Знаменскую» гостиницу в понедельник, то бишь вчера, во втором часу пополудни, приказал принести себе обед в нумер, после чего уехал. Швейцар хорошо запомнил наружность Князя и подтвердил слова коридорного.
– На предмет следов дознания на его физиономии швейцар, часом, ничего не проронил?
– Полагаю, Журавский их свел примочками аль мазями какими. Инако по городу бы не таскался в компании с дамой, – без колебаний заявил Блок.
– С дамой? – заинтересованно выгнул брови судебный следователь.
– Опрошенный мною портье показал, что Журавский вернулся в шестом часу в щегольском экипаже и с особой почтенного возраста. По утверждению коридорного, та пробыла в его нумере до семи часов, после чего покинула гостиницу. Швейцар, правда, не может сказать наверняка, что видел ее на выходе, но коридорный заверил, что сопроводил эту даму, она, кстати, прихрамывала, до самого вестибюля.
– Стало быть, Журавский не пожелал самолично проводить увечную старушку?
– Стало быть, не пожелал, – Блок растерянно передернул плечами. – Кстати, портье тоже не припомнит, чтобы дама покидала гостиницу.
– Покрутилась в вестибюле и вернулась к Журавскому? – вскинулся Чаров.
– Наверняка не скажу, однако коридорный ее уж не видал более, – с сомнением заключил полицейский чиновник.
– Дамочка, видать, ушлая, мог и не заметить, – Сергей замолчал, задумался. – Ну, а далее? – слегка прокашлявшись, вопросил он.
– Отужинал в нумере, опосля опять же в нумер бутылку токайского из ресторана потребовал да попросил разбудить его в половине осьмого, коли сам не встанет. Сказал, что должен поспеть к московскому поезду.
– Собрался в Первопрестольную?
– Кого-то на вокзале намеревался с утреца встретить. Когда же утром коридорный постучался и, не дождавшись ответа, вошел, застал Журавского бездыханным. Тело лежало поперек разобранной постели и было совершенно обнажено. Следов борьбы и насилия замечено не было. Буде пожелаете, можем до Мариинской больницы прокатиться, труп в тамошней мертвецкой обретается.
– Ежели в том возникнет нужда, завтра самолично туда загляну. М-да, сюрприз так сюрприз, – прихлебывая чай, морщил лоб Чаров. – И ко всему прочему приемщик ломбардный исчез, – в одночасье помрачнел судебный следователь.
– Полагаете, он Князя порешил?
– Не исключаю, однако Журавский был дворянином, пусть и скурвившимся. Убит же он, как вы изволили упомянуть, не по-воровски, не зарезан, а благородным манером, из пистолета. Едва ли его оценщик застрелил. Не по чину ему, да и жидковат он для такого дела. Полагаю, не свои людишки Князя к смерти приговорили. И что за дама к нему в нумер таскалась? – скомкал салфетку Чаров.
– В вещах покойного обнаружили блокнот и, окромя небольшой суммы в несгораемом шкапу, всевозможные коммерческие бумаги. Закладные векселя, облигации второго государственного пятипроцентного займа за прошлый год, ценные бумаги железнодорожных обществ и даже американские акции, кои с прочими предметами, взятыми у Князя в нумере, на Большую Морскую доставлены. Кстати, при обыске американский револьвер системы Ремингтона под ковром спальни нашли, а когда его в «Доминике» повязали, при нем французский лефоше был, кой я Князю не отдал, – признался полицейский чиновник.
– Прелюбопытное известие. Выходит, оным ремингтоном Журавский перед тем, как заселиться в «Знаменской» гостинице, обзавелся.
– Или в самой «Знаменской», – предположил Блок. – А может, в оружейном магазине купил. Экземпляр совершенно новый и, судя по отсутствию нагара в дуле, ежели из него и стреляли, то тут же прошлись по дулу шомполом.
– Однако подобный ремингтон в оружейной лавке приобресть все же затруднительно, ежели только по заказу, – озадачился Чаров. – Насчет же бумаг его, полагаю, что краденые, а вот на векселя надо бы глянуть. Что за имена на них проставлены?
– На одном векселе, кой разорван, его имя указано, господин Чаров. И вексель тот не просроченный.
– Видать, деньги, взятые по нему, ранее уплатил, а может, услугу какую заимодавцу оказал, – сомнения снедали Сергея. – Шикарная жизнь больших расходов требует, а вот блокнотец его я бы полистал.
– Милости просим. Приезжайте к нам на Большую Морскую да полистаете.
– Не премину воспользоваться вашим любезным приглашением, господин Блок. И вот еще что. Неспроста приемщик с квартиры столь спешно съехал, едва я прищемил ему хвост в ломбарде. Завтра вдругорядь опрошу дворника по месту жительства Трегубова, а вы разыщите подельника Князя Ваньку Решетова и, ежели удача вам улыбнется, допросите его, как вы умеете. Нужны любые подробности о Журавском, любые, пусть и самые, навскидку, пустые. Иван покамест единственная ниточка, не оборвите ее ненароком, – предостерегающе поднял вверх указательный палец Чаров.
– Знакомства Журавский водил обширные, а коли позвал Ваньку на шухере стоять да обещал на другие дела брать, значит, доверял ему и мог, при случае, что-нибудь да сболтнуть. К тому же в «Знаменскую» гостиницу он заселился в день своего убийства в понедельник 23-го, а допрежь на Пантелеймоновской улице жительствовал.
– Стало быть, Князь, как вы его выпустили, по старому адресу лишь пару ночей провел.
– Может и не одной. Дворник на Пантелеймоновской его 21-го не видал вовсе. Правда, сообщил, что по субботам, как истинно русский человек, он завсегда в баню ходит.
– А после баньки ему уже не до Князя было, а там и воскресенье, глядишь. Понимаю, иные дела его занимали, – весело улыбнувшись, предположил о характере проведенного досуга дворником судебный следователь.
– Опрошенная мной дворничиха также не видала Журавского в означенные дни, – не поддержал умозаключений Чарова на предмет трезвости охранителя домового порядка полицейский чиновник.
– Стало быть, куда после ваших хором Журавский подался, покамест неизвестно?
– Разве что, от любопытствующих глаз хоронясь, по прежнему адресу обретался, иных предположений не имею. Обыска на его квартире еще не делали, однако, буде пожелаете при оном присутствовать, приезжайте завтра на Пантелеймоновскую в третьем часу пополудни, а после к нам поедем бумаги его глядеть.
– Превосходно, господин Блок. Так и поступим. А ведь неспроста Князь в «Знаменскую» гостиницу подался. Опосля ареста не желал на прежнюю квартиру носа казать.
– Полагаю, по какой-то известной ему одному причине пребывать там опасался.
– Судите верно, господин Блок, и я на вас, как всегда, рассчитываю, – допив свой чай, Сергей распрощался с чиновником Сыскной полиции.
После задержания Князя в ресторане «Доминик» и препровождения их обоих на Большую Морскую Иван чувствовал себя не в своей тарелке. Он боялся, что Князь догадается, по чьей милости им заинтересовалась Сыскная полиция, поэтому решил залечь на дно, выждать и оглядеться. Ни Вяземская лавра, ни дом де Роберти, ни Яковлевка – известные пристанища криминального элемента – для подобной цели не годились, и он снял грошовую комнатку на Петербургской стороне возле Сытного рынка. А дабы быть в курсе новостей воровского мира, захаживал в тот самый трактир у Пяти углов, в котором, он знал это наверняка, Князь бывать не охотник. Там-то он и услышал о его убийстве, там же его и разыскал Блок.
– Думаешь, раз Князь покойник, ты ноне птица вольная, сам себе кум королю и хорониться тебе уж не надобно? – вопрошал Ваньку переодетый мастеровым полицейский чиновник, когда они вышли из заведения.
Дабы тот не дал деру, Блок цепко держал парня за локоть и, поравнявшись с ожидавшей его каретой, затолкнул в экипаж.
– По твоим плутовским глазам вижу, что слова мои в яблочко попали, – панибратски похлопав воришку по тощему плечу, сыскарь весело подмигнул Решетову. – А теперь поразмысли да слова мои услышь, чай не дурак. – он решил действовать убеждением и заставить подельника Журавского осознать смертельную опасность его положения. – Коли не хочешь судьбу Князя разделить и в покойницкой с перерезанным горлом на лавке али полу хладном валяться, вспомни, что о нем знаешь, даже самое неважное. Не ту вы персону обворовали, да и Порфирьич, оценщик в ломбарде, кому Князь ту безделицу отнес, будто в воду канул. На квартире у него бедлам, все верх дном перевернуто. Не приведи Господь, и за тобой те убивцы придут, – от души сгустив краски и не забыв истово перекреститься, участливо глядел на побледневшего вора полицейский чиновник.
– Да я што, я завсегда готов, тока я ж тогда ужо все вам рассказал, што таперича сказать-то про Князя вам можно? – беспрестанно хлопая белесыми ресницами, лепетал струхнувший Ванёк.
– С начала самого и зачни, когда впервой о Князе прослышал.
Пока Блок занимался Решетовым, Чаров вновь опросил дворника по месту жительства оценщика и имел разговор с околоточным. Но прежде он наведался в покойницкую и осмотрел тело убитого Князя.
«Судя по входному отверстию, стреляли с близкого расстояния, считай в упор», – прикидывал он, когда услышал позади себя уверенный мужской голос.
– Извлеченная из тела пуля менее полутора золотников весом, под патентованный кольт подходит, – протянул ладонь с кусочком свинца эскулап.
– Вы вскрывали тело?
– Удостоился сей сомнительной чести, господин судебный следователь.
– Можете сказать, когда наступила смерть?
– Ежели исходить из общей одеревенелости тела, состояния зрачков и ригидности жевательных мышц, а также трупных пятен… – врач на мгновение задумался, – сентября двадцать третьего дня в девятом часу пополудни он богу отдал свою грешную душу, – убежденно заключил он.
– Давненько в Мариинской больнице практикуете?
– Вот уж пятый год скоро минет.
– А допрежь?
– Служил полковым лекарем на Кавказской линии, да и в Севастополе довелось врачевать.
