Борис Александрович Алмазов "Деревянное царство"

А в раньшее время церковных воров знаешь как убивали? – интересуется тот, с недобрым смехом. И тоже запевает про двурогую луну.

–

Так дикие люди были! Опьянённые дурманом религии, они видели в иконах так называемые святыни, а не произведения искусства… А мы возвращаем народу утраченное достояние.

–

И сколько же такое достояние даёт, если, скажем, милиция застукает? – интересуется охотник.

«Что это он? – думает Петька. – При чём тут этнография и милиция?»

–

«Светила в окна тусклого вагона…» – поёт очкастый. – Меньше, меньше, чем за охоту без лицензий. Да ещё в заповеднике.

–

Не заповедник здесь… Не заповедник, – говорит охот-

ник. – Вот вам раз! Два! Три! И… погоны! – И он довольно начинает подпевать про окна тусклого вагона.

«Что это они поют неправильно, – думает сквозь дремоту Петька, – не «тусклого вагона», а «окна тусклые вагона», а тусклых вагонов не бывает, это окна тусклые…»

Трясётся вагон на стыках, гудит разговорами. В каждой секции – своё. Ребёнок плачет, гармошка играет… Но разговоры всё больше про деревню да про места, мимо которых мчится поезд.

–

То, что сейчас деньги вкладывают в Нечерноземье, – это не только экономика… – говорит кто-то в соседнем купе. – Это наш национальный, патриотический долг, нужно воскресить исторический центр России…

–

Болото не стоит! Оно наступает! Мы сейчас осушаем те земли, которые полвека назад обрабатывались… А озёр сколько болотом затянуло… – толкуют в проходе.

–

И… милай, – встревает, судя по голосу, старуха, – я девчонкой была – всё озёры да озёры кругом, а теперя болотина онна…

–

От болот реки образуются, – говорит ещё кто-то. – Болота осушите – рек не станет.

–

Не заповедник тут, не заповедник… – говорит под Петькиной полкой охотник. – Это тут егерь есть один – Антипа Пророков, так он норовит все леса в заповедник превратить.

–

Знаем, – подтверждает очкастый, – чокнутый он. Сумасшедший.

–

Точно, – говорит охотник. – Меня в упор стрелял. Я кричу: «Что ты делаешь? Убьёшь – тебя в тюрьму посадят!» А он смеётся. «Не твоя, – говорит, – забота! Были бы у лосей ружья – я бы не стрелял». И в шапку мне пулей! Пулей! Ненормальный.

–

Да, – тяжело вздыхает другой охотник. – С ним общего языка не найдёшь. А вот, к примеру, сколько икона может стоить?

–

По-разному, – отвечает очкарик. – Смотря кто берёт.

«А разве иконы продают?» – сквозь сон думает Петька.

И ему припоминается Николай Александрович. Как тот изменился в лице, когда Петька спросил: «Сколько это стоит?». Словно он про что-то стыдное спросил. И как восторгался реставратор: «Какие краски! Контур плавный! Рисунок…»

–

Тут зверьё само на выстрел идёт, – говорит тот, с героическим подбородком, в свитере. – На прошлой неделе взяли лосиху. Рюкзака два мяса, шкуру сверху повесили. Только идти

собрался, а за мной лосёнок сзади, здоровый уже, а совсем дурак, так до грузовика и шёл. За шкурой! Дурак!

–

Это их Антипа избаловал! Он их солью да сеном всю зиму прикармливал. Они человека не боятся.

–

Да нет! Это он за шкурой шёл! До самого грузовика. Так что мясо теперь за охотником само ходит…

Это последнее, что слышит засыпающий Петька. Ему снится индеец в полном боевом уборе, Зверобой и Чингачгук, друг индейцев, в исполнении югославского артиста Гойко Митича. И он, сам Петька, скачет куда-то на мустанге по прериям.

«Доски нынче в ходу!» – говорит Чингачгук, а Зверобой добавляет: «Теперь мясо за охотником само ходит… Только вот егерь сумасшедший всю музыку портит…»

Ещё вечером решил Петька подружиться с героическими охотниками и с этнографами. А может, и попроситься с ними на охоту. Всё лучше, чем ехать в какую-то деревню о пяти дворах, к какой-то Клаве. Но утром он, как водилось в его обычаях, проспал и проснулся оттого, что его трясли.

– Мальчик, – орала над его ухом проводница, – что ты разлёгся! Твоя станция!

Петька с грохотом повалился с полки и, роняя лыжи, которые всё время норовили стать поперёк прохода, побежал к выходу, метнул в вагонную дверь рюкзак и сам, как десантник, ринулся за ним. Его ослепил радостный блеск снега, синего неба, солнца. Он даже ошалел немного…

«Где же я найду эту Клаву, которая должна меня встречать?» Петька огляделся. У станции он увидел сани и лошадь. В санях стоял дед и наяривал на гармошке. Столбов подошёл к нему.

Тепловоз зафырчал. Поезд уехал, и в наступившей тишине особенно весело заливалась гармошка. Невольно шагалось в такт плясовой. Старик с гармошкой был похож на деда-мороза из мультика. Шуба до пят, из-под воротника задорным клином торчит бородёнка. А тут ещё принялся он выкрикивать частушки, да такие разудалые, что лошадь только вздрагивала и трясла перевитой лентами гривой.

– Я извиняюся! – закричал старик. – Не вы ли, я извиняюся, Столбов Пётра?

–

Я! А вас за мною Клава прислала?

–

Клаве меня прислать никак невозможно, – ответил старик, – потому как я Клава и есть! Клавдий меня называют – в честь римского императора!

Из-за угла вывернулась девчонка в пуховом платке крест- накрест и в оранжевом полушубке.

–

Катюша! Вот он! Она, вишь ты, стесняется, что я на гармошке исполняю, – пояснил дед, укладывая Петькины вещи. – «Вы, – говорит, – дедуня, меня на всю станцию позорите». А я так понимаю: гостя с музыкой надо встречать. А? Ну, поручкайтесь! Чего вы так стоите?

–

Здрасти. Пётр!

–

Здравствуйте и вы! Катерина, – нараспев сказала девчонка, покраснела и стала совсем похожа на апельсин.

–

Катерина Николаевна Стамикова, приставлена ко мне по тимуровской линии, – объяснил дед. – Как пенсионеру и инвалиду войны воспомоществование оказывать. Вот. А сюда её старуха моя отрядила, чтобы я в буфете себе лишнее не позволил. Для досмотру за мной. Потому как ежели напьёшься, можно замёрзнуть в дороге: ехать-то двадцать пять вёрст!

Дед тараторил, мотался вокруг лошади, оправлял сбрую. У Петьки от него в глазах рябило.

–

Что ж! – сказал дед. – Похож на отца! Похож и похож! Хорошай ты мой!

Он вдруг всхлипнул и прижал Петьку к себе.

–

Вспомнили старика. Робёнка свово прислали… А сами-то что? Ай при деле? Ну-ну-ну… А то вон идут с ружжами! А с ружжами я возить не любитель! Счас проситься станут… Погоняй!

Петька оглянулся. К ним, действительно, торопились вчерашние его попутчики. Петька узнал и очкастого, и хрипатого.

–

Эй, маэстро! – закричали они. – Погоди!

–

Кричат? – подмигнул дед Петьке. – А я не слышу. Я на инструменте исполняю! – И он развернул гармошку во всю ширину расписных розовых мехов.

Гармошка рявкнула, зазвенела бубенцами лошадёнка, дёрнула. И поплыли мимо кирпичные сараи станции, избы, закрытые ларьки на привокзальной площади. И потом пошёл лес – румяные сосны, тёмные с фиолетовым отливом ели, голубые и розовые сугробы. Лошадёнка весело бумкала копытами по накатанной дороге, девчонка покрикивала на неё, скрипели сани.

–

А вот, скажем, в автобусе на гармошке играть не дозво-

ляется. Да и не сыграешь: мотор гудит. И на катере не сыграешь: опять же мотор заглушает. А вот на вёсельной лодке можно! Но для лодки нужнее гитара, потому в лодке плавность, там тихая музыка нужна, чтобы природу не пугать, – рассуждал дед. – Ах! – закричал он вдруг так, что Катя оглянулась. – Голова я садовая! Робёнок совсем окоченел., а я на гармошке исполняю! Я же тулуп тебе припас. Натягивай! А то ты в синтетике етой вовсе окочуришься.

–

Да я ничего! – попытался возражать Петька, но зубы у него предательски выбивали дробь.

Дед вытянул откуда-то снизу тулуп, и Петька оказался в тёплом овчинном облаке. Он поёрзал, устраиваясь поудобнее, и вдруг под ногами увидел ящик. Не таким человеком был Петька, чтобы не сунуть в ящик руку. Раз –ив руке у него оказалась деревянная пёстрая птичка – свистулька! Два – и он вытащил деревянный грибок с алой шляпкой.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=69802789&lfrom=174836202) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.