Когда Данила вышел из комнаты, я ещё долго не могла начать нормально дышать. Всё внутри переворачивалось, дрожала каждая поджилочка, в груди болезненным колючим шаром ширилась боль. Та самая, от которой нет спасения. Опять.
А на коже – тающие следы его прикосновений. Вкус его поцелуя на губах. Его запах по венам. Его тяжесть, сила и страсть – всё ещё на мне. Не думала, что всё ещё помню его, что всё ещё реагирую. Думала, стёрлось. Надеялась на это. Но сегодня что-то пошло не так. То ли Кирилл разбередил своим появлением, то ли… Я не знаю. Но оказалось, что чёртова любовь всё ещё здесь. А с нею и боль.
Прислушалась – Данила через холл второго этажа вышел на балкон. Схватилась за телефон:
«Мне плохо!»
В ответ тишина. Минута, другая…
«Густав, пожалуйста, ответь!»
Он, наверное, спит. Уже так поздно, а он всегда ложится по расписанию. Швед, что с него взять… Но экран вдруг вспыхнул:
«Извини, не сразу услышал сигнал сообщения. У тебя что-то случилось?»
И едва только мои глаза побежали по буквам, как в голове зазвучал и голос – спокойный, мягкий, с забавным акцентом и едва уловимой вопросительной интонацией в конце каждой фразы. И мне сразу стало легче. Даже тремор в руках пошёл на убыль и присмирела аритмия.
«Да. Мне очень плохо! И я не знаю, как быть»
Галочка «прочитано». Секунда, вторая… Карандашик бегает, набирая сообщение. Скидывает. Набирает – скидывает. И вдруг:
«Можно я тебе позвоню?»
Глава 5
Около пяти месяцев назад. Начало апреля 2018г.
Звонок раздался в самый обыденный момент самого обыденного дня. Лизка, моя шестнадцатилетняя сестрёнка, паковала чемоданы, готовясь к вечернему поезду, я шутила над ней, мол, твою сувенирку нужно вывозить отдельно – транспортной компанией. В открытую форточку санаторного номера врывался напоенный ароматами весны ветерок. Было немного грустно оставаться здесь одной, но сестрёнке нужно было возвращаться к учёбе, она и так здорово загуляла со своих весенних каникул, и Оксана, моя любимая мачеха и Лизкина родная мама, по секрету признавалась, что папа крайне этим обеспокоен. К тому же ещё через неделю должен был на все выходные подъехать Данила, а будние дни у меня были так плотно заполнены лечебными процедурами, что я знала наперёд – время пролетит быстро. И, даст Бог, с толком. Я на это почему-то даже не то, что надеялась, а именно верила.
Со стороны, возможно, покажется глупо, но, когда тебе уже под сорок, твоя жизнь зациклена на попытках сохранить беременность, а организм при этом раз за разом отвергает едва завязавшийся плод – надеяться начинаешь на что угодно. Поэтому наряду с супермодными курортами и дорогими заграничными клиниками я одно время не брезговала и «бабками», гадалками и всякими там другими эзотериками. А вдруг?
Однако все они были плюс-минус одинаковыми, и со временем я и сама, как заправская гадалка, научилась сходу определять кто из них по какой схеме «работает». И разуверилась. Но в этот раз всё было иначе. В тот день, двадцать пятого марта, я пришла на могилку к Владушке. Никого не трогала, даже по сторонам особо не смотрела, когда ко мне подошла вдруг цыганка. На вид ей было около пятидесяти пяти, и она была странная, словно слегка безумная: хихикала, спорила сама с собой, говорила о себе в третьем лице, обращалась к самой себе с вопросами, как будто в голове у неё сидела ещё парочка человек. Но особенно мне запомнились её разноцветные глаза – один зелёный, как бутылочное стекло, другой жгуче-карий. Когда я смотрела в них, сердце отчего-то замирало щемящим чувством дежавю.
– Тамара уже давным-давно знает, о чём болит твоё сердце, девочка! – безо всякого предисловия начала она. – Но рано ещё было. А теперь пора.
Я, если честно, испугалась, даже несмотря на то, что папа милиционер всегда относился к цыганам со спокойной строгой справедливостью, говоря, что они такие же люди, как и остальные, и я помнила это с детства. А вот сейчас обуял вдруг какой-то мистический ужас. Подумала вдруг, что лучше – сразу дать ей денег чтобы отстала или вообще не связываться, а просто сбежать?
– Ты Тамару не бойся, – словно услышав мои мысли, рассмеялась она, – Тамаре всего-то и надо, что подсказать тебе дорогу. На Северный Кавказ поезжай, на минеральные воды. И раз уж решилась, то и умри без сожаления.
По мне колким табуном ринулись мурашки и резко засаднили шрамы на запястьях, и я, захлопнув калитку оградки, едва ли не бегом поспешила прочь.
– Это прошлое твоё, а не тело не принимает дитя! – крикнула мне вслед цыганка. – И пока ты не умрёшь, оно так и будет с тобой!
Я замерла. Медленно обернулась.
– Что ты сказала?
– Всё отсюда, – сжала цыганка виски кулаками. – Давняя твоя беда. Горькая вина за чужую ошибку. Чужой крест несёшь, и ни понять этого, ни скинуть не можешь, слишком давно взвалила.
– Я не понимаю.
Цыганка рассмеялась.
– А Тамара и сама не понимает! Она говорит то, что видит сердце, а сердце видит не так как глаза, потому что глаза говорят с разумом, а сердце – с душой. Сердце говорит Тамаре, что одной маленькой, брошенной девочке нужно поехать на минеральные воды и тогда в её жизни снова появится сын.
И моё глупое сердце тут же заколотилось с удвоенной силой.
– А… – я чувствовала себя и глупо и в то же время как-то странно собранно, словно говорила не с явно двинутой, а, как минимум, со штатным психологом «Птиц» – А что ты говорила про смерть?
– Смерть – это конец. Конец – это начало. Не затягивай с отъездом, тогда и приедешь быстрее.
Конечно, я рассказала о странном разговоре Даниле, и оказалось, что он знает эту Тамару ещё по юности.
– Она всегда была немного с приветом, а с возрастом, похоже, усугубилось.
– Может и так, но мне без разницы. Я хочу поехать на Минводы.
– Марин, ты серьёзно? Лучшие клиники Израиля и Германии не помогли, а ты на минералочку надеешься?
– А ты нет?
Долгий взгляд глаза в глаза. Ну же, дай мне знать, что ты ещё хоть на что-то надеешься! Я ведь так устала скрывать каждое очередное кровотечение спустя одну-две недели после положительного теста, о котором ты тоже даже не знаешь. Я берегу тебя от этой изнуряющей правды, как могу! В одиночку грею твою веру у самого своего сердца. Так пожалуйста, хотя бы надейся со мной вместе!
Он притянул меня к себе, обнял так нежно, как умеет только он один.
– Господи, Марин, ну о чём речь, конечно, я надеюсь! Но мне не нравятся все эти присказки про концы и начала.
– Почему? Ты же говоришь, что эта Тамара просто с приветом?
– Да, но я всё равно волнуюсь за тебя. Давай поедем вместе, но на майские? Я постараюсь выдрать время.
– Нет, я поеду как можно скорее и лучше останусь там подольше. Мне действительно надо перезагрузиться. К тому же, я давно обещала Оксане подлечить Лизкин гастрит, а у неё как раз каникулы в школе. Всё совпадает, надо ехать.
И вот я здесь уже почти две недели, санаторная жизнь вошла в колею и стала обыденной. И как раз в один из таких обыденных дней и раздался этот звонок.
Вместо цифр входящего звонка, на экране телефона высветилось «Номер не определён» Я сразу подумала на Данилу, он иногда по запарке звонил мне с шифрованных, но в трубке прозвучал женский голос:
– Марина Магницкая?
И вроде ничего не случилось, а сердце отчего-то ухнуло в пятки.
– Да, я.
– Я звоню, чтобы сообщить, что у твоего мужа есть семья на стороне.
Это очень странное ощущение: растерянность и беззащитность, но в то же время злость. Разве я не знала, что вокруг моего мужа вьются толпы охотниц за сладкой жизнью? Разве не смеялась над ними, гордо и спокойно вышагивая рядом со своим львом, уверенная в нём едва ли не больше, чем в себе самой?
А вот сейчас вдруг растерялась, и это пугало и злило.
Мимоходом улыбнувшись Лизе, вышла на лоджию, плотно прикрыла за собой дверь.
– Какая ещё семья?
– Обыкновенная: квартирка, женщина, ребёнок. Сын, если быть точнее. В Воронеже.
…И разве не боялась в глубине души этого самого пресловутого «один на миллион» случая, когда стреляет даже палка?
– Кто вы? Представьтесь.
– Не думаю, что в этом есть смысл.
– В таком случае, смысла нет в этом разговоре в принципе.
– Не веришь? Могу выслать фото и адрес.
– Не утруждайтесь. Мне это не интересно. – И я, едва не выронив из дрожащей руки телефон, первая дала отбой.
Как же меня трясло! Под ложечкой, растекаясь по телу противной слабостью, забилась паника. Вопреки ей и гадливому чувству стыда за то, что посмела допустить даже мысль о том, что всё это может оказаться правдой, набрала единственного, кто мог бы меня успокоить – Данилу. Но он не ответил.
– Марин, мы идём обедать? – позвала из комнаты Лиза, и я взяла себя в руки.
Но кусок в горло не лез. Лизка без умолку тарахтела, совершенно не замечая моего прибитого состояния. Впрочем, сама-то я что замечала в её возрасте, кроме собственных забот?
Бжикнул телефон, я сжала его в ладони. Наверное, если было бы возможно, я бы его просто придушила, чтобы не рвал душу… Но вместо этого всё-таки глянула на экран. Файловое сообщение со скрытого номера. Удалить не глядя, и дело с концом?
И что, неужели, я настолько боюсь этой лжи?
От первой же фотки зашумело в ушах – Данила с мальчиком на шее. Следом прилетела ещё фотка, и ещё, и ещё – целая серия, которую, судя по всему, снимали вот прямо сейчас.
Дрожащими непослушными пальцами увеличила очередной снимок… Дыхание перехватило – ни вдохнуть, ни выдохнуть, перед глазами поползла тёмная пелена. Недаром Данила так гордился своими «сильными генами» – этот мальчик, которому на вид было около трёх лет, так сильно походил на нашего Владюшку, как может быть похож только родной брат.
«Ну как тебе фотки? Теперь веришь?»
В горле встал ком, глаза наполнились слезами. Я бросила взгляд на сестру – она тоже сидела в телефоне и по-прежнему не замечала моего состояния.
– Лиз, я пойду прилягу…
Нужно было взять себя в руки. Продышаться и разобраться со всем этим досконально. А пока любые выводы преждевременны.
Пока возвращалась в номер, телефон периодически жужжал новыми сообщениями, и мне казалось – он жжёт руку. Больше всего хотелось швырнуть его об стену… Но было уже поздно. Я уже знала то, что знала и не собиралась оставлять это так. Если это всё провокация и наветы, то у них могла быть только одна цель – навредить Даниле, и он должен об этом узнать. А если нет…
Господи, как же это было больно! До удушья и ватных от бессильной паники коленей. Перед глазами стаяли фотографии – как приветики из прошлого, на которых Данила с нашим сыном… Только в роли нашего сына был сейчас другой мальчик, идеально подобранный дублёр, почти двойник.
Может, фотошоп?
Эта мысль вспыхнула в мозгу как озарение. Ну конечно! Господи, ну как я могла повестись на этот бред? Рвётся там, где тонко. Какая-то сволочь просто знает о нашей с Данилой проблеме и поэтому давит именно на это. О чём тут вообще думать, надо звонить мужу!
Но позвонить не успела, потому что погрязла в новых, наваленных доброжелателем фоточках. И ладно бы только фоточках – среди прочей грязи были и короткие видео. На них мой муж безо всякого фотошопа и фильтров возился с мальчуганом, который называл его папой. А мой муж называл его Владькой. Владькой! Это какой-то сюрр или особо изощрённая пытка. Этого просто не может быть!
Но это было, и я словно подсматривала за незамутнённым отцовским счастьем своего мужа в замочную скважину. Из узницы своей боли на волю, куда он, здоровый плодовитый мужик выйти сумел, а я, дефектная, нет.
К вечеру, когда провожала Лизу на вокзал, уже даже она заметила, что со мной что-то не то. Трудно было не заметить зарёванных красных глаз и рассеянного внимания. Но она списала это на свой отъезд и обещала звонить мне каждый день, и я держалась в её присутствии как только могла. Но когда поезд скрылся из виду – сломалась. Сидела на краю какой-то случайной лавки и рыдала навзрыд. Вокруг царила обычная вокзальная суета, ходили люди, встречались, прощались, проживали свои горести и радости, и я потерялась в этой толпе, растворилась в её безразличии и упрямой живучести. А потом зазвонил телефон, и это был Данила. Я смотрела на мигающую зелёную кнопку на экране и не могла найти в себе силы чтобы ответить. Что я ему скажу? Что скажет мне он? Я не знала, мне просто хотелось как в детстве – спрятаться и пусть всё решится как-нибудь само.
Данила перезвонил снова. И снова. И я решилась.
– Привет! Я на вокзале, Лизу провожала, не слышала звонка.
– А что у тебя с голосом? Такое ощущение, что ты плачешь?
– Ну… – слёзы катились по щекам, щекотали горячей горечью губы, – есть немного. Говорю же, Лизу провожала.
– Марин… У тебя там точно всё нормально?
Я закусила губу.
– Да. Всё нормально. А ты где сейчас?
– Работаю, где мне ещё?
– На заводе?
– Нет, в офис заехал. Сейчас уже домой поеду. Соскучился по тебе, просто жуть!
– Так приезжай! Если прямо сейчас выедешь, к утру уже у меня будешь.
Пауза… и он рассмеялся.
– Да я бы с удовольствием, ты же знаешь. Но пока не могу вырваться…
Потом он говорил что-то ещё, я что-то отвечала – на автомате, по привычке, а сама думала о другом.
Я ведь изучила те фотки вдоль и поперёк. Геометка указывала на Воронеж, дата – сегодня. При всём желании он не мог бы успеть вернуться оттуда, максимум – находился где-нибудь в пути. Но это не важно, ведь он в любом случае прямо сейчас врал мне. Что мешало ему сказать, что поехал по делам в Воронеж? Или мотается по области? Он ведь регулярно выезжает…
К горлу подступил ком – регулярно, каждый месяц именно в этих числах он уезжает с инспекцией по области… Но куда на самом деле?
– Ну давай, кис, не хандри там! Я к концу недели подъеду. Сейчас до санатория доберёшься обязательно перезвони мне, поняла?
– Конечно. Не переживай.
– Скажешь, тоже – не переживай! Я тут только о тебе и думаю! Целую, малыш! Соскучился жутко!
– И я…
