Что ж, я и одна скучать не стану. Подставила лицо рассеянным солнечным лучам, глянула по сторонам и оголила ноги. Совсем скоро зачастят дожди, начнет подползать холод, надо пользоваться такими изумительными деньками!
СИЛЬВИЯ
Время потекло вокруг, неспешное и невозвратное. Почему-то вдруг подумалось, что все это, вокруг – такое привычное и прекрасное, не вечно. Как говорит мама, все течет и изменяется. Когда-то и мы уйдем в вечность, и поселения нашего не будет. А что придет взамен? Я приставила ладонь козырьком ко лбу, пытаясь разглядеть, что мелькает в воздухе над озером.
Огромные дома из камня, высокие, будто десяток наших один на другой поставили. Да куда там, несколько десятков! По широким дорогам коробки разноцветные бегают, на колесах, как у телег наших. И все сияет, переливается!
Моргнула, исчезло. Что это было? Сердечко забилось часто, как у перепуганной зверушки. Неужели… видение? Ведь никогда раньше ничего подобного! Да и с чего бы, я уж привыкла, что магия младшую дочь Маат не особо жалует, все это знают, не секрет.
Некстати вспомнился Феникс, который упорхнул с листов гримуара моей матери после того, как прочитала заклинание. Может, все-таки я не такая уж бездарность? Стрельнула глазками по сторонам, потом затаила дыхание и повела рукой, шепча слова чар, которые мне никогда не давались, хоть тресни, на уроках ведьмовства.
Ой. Замерла, глядя, как с кончиков пальцев сорвалась золотистая пыльца и, долетев до водной глади, превратилась в золотую рыбку. Вильнула вуалью шикарного хвоста и бульк, нырнула в озеро!
Получилось, надо же! У меня получилось!
– Красиво вышло, – прозвучавший рядом голос заставил меня подпрыгнуть.
Ой.
– Себастьян? – выдохнула облегченно.
И когда подкрасться-то успел!
С опозданием заметила, что подол задран, поспешно натянула его на ноги. А ведь он не только коленки, но и рыбку, мной сотворенную магией, видел!
– Не рассказывай никому, хорошо? – попросила тихо.
– Не буду. – Улыбнулся и сел рядом. – Денек сегодня прекрасный. Будь у меня та золотая рыбка, пожелал бы, чтобы все дни такими стали.
– И только-то? – я прищурилась.
– Но она же все равно ненастоящая была. – Глаза стали такими грустными, что мое сердце сжалось.
– Да, это называется морок. У тебя что-то случилось?
– Что у меня может случиться? – улыбнулся широко, но тоска из глаз никуда не делась.
Что ж, рассказывать не хочет, насильно доверять не заставишь.
Шум позади заставил нас одновременно повернуть головы. Мимо прошла Алана со сворой своих подпевал. Зыркнула в нашу сторону взглядом – будто каменюку швырнула, но ни словечка не сказала и ушла.
– Она не обижает вас? – Себастьян внимательно вгляделся в мое лицо.
– Теперь нет, как ни странно, – пожала плечами.
А и в самом деле, раньше прохода не давала, каждый день какую-нибудь новую пакость удумывала, змея, а теперь присмирела.
– Может, у нее совесть проснулась. – Предположила я. – Нельзя же вечно быть такой зловредной гадиной.
– Ну, это уж вряд ли, – оборотень так искренне расхохотался, что и сама от улыбки удержаться не смогла. – Сильвия, она просто завидует вам по-черному, вот и все. Так что держите ухо востро с ней, хорошо?
– Да из-за чего завидовать-то? – нахмурилась. – Она ведьма сильная, да и все девчонки с ней дружат. А я…
– А вы, – перебил парень, – просто не знаете, какая вы чудесная, маленькая чаровница!
Его глаза так сияли, что смутилась и отвела взгляд, пробормотав:
– Ага, волшебная на всю голову.
– Вы просто себя еще не знаете, – прошептал Себастьян, – моя золотая рыбка.
Глава 3 Золотое руно
СЕБАСТЬЯН
– Так кто была та недавняя мамзель? – шепнул Кнес, орудуя рядом со мной лопатой. – Аган рассказал про твои амуры в городе!
Язык у него длинноват, смотрю, у нашего Агана! Укоротить надобно! Я со злостью вонзил лопату в землю по самый черенок и нажал на древко, вывернув наружу шмат пахучего чернозема. Непрошенное напоминание пробудило память и слишком уж сильной болью полоснуло по душе, заставив язвительно ответить:
– Какая разница, кто? У дамочки засвербило, я помог, делов-то.
– И что они в тебе находят? – друг завистливо глянул на меня. – Тощий ведь, как наша старушонка каурая! Только глазастый, да еще языком молоть умеешь!
– Языком не только молоть надо, – усмехнулся, продолжив копать.
– Не, фуу, – Кнес скривился. – Чтобы я туда языком? Да ни в жисть!
– А воду ты как пьешь? – не удержался я.
– А чего?
– Ну, коли брезгливый такой, так подумай, как воду-то озерную пить, в нее же рыбы испражняются.
– Ис… чего?
– Писают и какают они туда.
– Тьфу, ну зачем сказал, Себ? – парень скривился. – Теперь думать о том буду!
– Мальчики, заканчивайте, – моя мать подошла к нам с кувшином в руках. – Испейте водицы, работнички!
– Ох, тетя Сара, только не хватало! – Кнес покосился на кувшин, сплюнул и, махнув рукой, направился к дому.
– Что ты ему сказал? – мама отдала воду мне и покачала головой. – Знаешь ведь, что он такой чувствительный!
Ага, я поперхнулся водой, засмеявшись. Двухметровый детина с нежной душой! Когда переживает, не замечает, как подкову в дулькину фигу сжимает!
СЕБАСТЬЯН
– А тебе все хиханьки, – мать укоризненно посмотрела в мое лицо. – Думаешь, прикроешь шуточками, что на душе у тебя муторно? – она погладила по щеке. – Вижу ведь, что сам не свой в последнее время, сынок.
– Ничего, матушка, пройдет, – перехватил ее руку и поцеловал. – Ну, коли этой грядки тебе хватит, сажай. А у меня еще дела есть.
– Знаю твои дела, неугомонный. Когда выберешь девушку хорошую, из наших, да женишься?
– Когда рак на горе попой свистнет! – отшутился и подошел к большой лохани во дворе, около которой чистые рубахи, приготовленные матерью, лежали. Стянул грязную и, фыркая, начал мыться в холодной воде. Но недобрые мысли не отпускали.
Жениться? Нет уж. Одна девка на всю жизнь? Да через месяц взвою. Да и что с ней делать, помимо очевидного? Половина даже читать не умеет. А те, что грамоте обучены, думать не особо стремятся. Поговорить не о чем, кроме погоды да трудной работы. Ну, о соседях еще позлословить, вот и закончились общие темы.
А самое пакостное – всю жизнь пресмыкаться перед ведьмами, в погоне за призрачной надеждой получить разрешение родить дитя. Никто из наших и не задумывался никогда, что может быть по-другому. Что жить можно себе хозяином, получать за честный труд деньги, мир посмотреть, детей наплодить столько, сколько высшие силы позволят, счастливым стать.
Утерся полотенцем, надел чистую рубашку и пошел, куда глаза глядят. Соврал ведь матери, не осталось на сегодня никаких дел, только вечером скотине корм задать. Но то ближе к закату, когда коровы вынырнут из вечернего тумана и сытые, покачивая боками, неторопливо двинуться к своим дворам, мечтая о теплом стойле и дойке, которая освободит разбухшее вымя от молока.
Вот и мы, оборотни, как эта скотина, послушно делаем, что велено, и рады тому, что имеем. В точности также размножаемся по разрешению хозяев. Да, мы вчерашние животные, что выли на луну и бегали по лесам, жили в норах. Но мы были свободны! Не велика ли плата за сомнительную честь стать человеком? Да и человеком ли?
Вот я кто? Для Лавии, например? Мясо о двух ногах, которое ей, ведьме, приглянулось, да настолько, что она сочла этого волка достойным своей постели. Игрушка для потрахушек. Еще ведь и считает, что облагодетельствовала меня, допустив до тела своего великолепного такого смерда низко рожденного.
Я скрипнул зубами и сжал кулаки. Будь она неладна, эта старшая дочь Маат! Но толком разозлиться не успел – в глаза что-то ударило, ослепив. Что такое? Приставил руку козырьком ко лбу, вгляделся вперед и улыбнулся. Это белые волосы Сильвии сияют на солнце, как невиданное сокровище! Прямо золотое руно из греческих мифов!
СЕБАСТЬЯН
Позабыв про Лавию, стоял и смотрел на младшую дочь Верховной ведьмы. Хоть ее волосы и цвета нетронутого снега, сама она такая теплая, нежная, добрая и наивная. Ни на мать, ни на сестру непохожая. И тянет к ней, как к пышущей жаром печке зимой.
Вот и я не удержался, спустился с пригорка, любуясь оголенными стройными ножками. Улыбнулся, глянув на рыбку, магией сотворенную, что нырнула в озеро.
Заметив меня, Сильвия тут же прикрыла ноги подолом. Жаль, такие красивые были! Попросила про рыбку никому не рассказывать, пришлось пообещать. Сел рядом, а она вгляделась в меня и, будто мать моя, все прочитала по глазам. Но и ей раскрывать ничего не стал. О таком разве расскажешь нетронутой душе, которая и зла-то не видит вокруг себя, всех хорошими считает?
У нее в голове не уместится, что кто-то может пользоваться другими, будто игрушками, не допуская и мысли, что у них имеются чувства, желания, самоуважение. Сильвия и Алану считает достойной прощения, и Лавию, и остальных. Могла бы, наверное, всех спасла бы. Вот только спасать их пришлось бы от самих себя.
Я сидел рядом, грелся о ее невинность, а думать мог только о том, что в свете ее чистых глаз сам себе кажусь перемазанным в грязи. А так хотелось бы счесть себя достойным этой неземной красоты! Укрыть ее от всех бед, защитить, никому не позволять даже думать о том, чтобы причинить ей боль!
Пока эта буря металась в моей душе, безжалостно выкручивая все чувства вдоль и поперек, Сильвия поднялась. Оторопел, глядя на нее снизу вверх, и ляпнул, не глядя:
– Уже уходите?
– Пора мне, – ответила, но заалевшие щечки рассказали правду – сам спугнул, смутил, взбаламутил эту невинность.
И это оборотень, которому молва давно навесила ярлык дамского угодника! Идиот!
– Позволите проводить? – встал и сделал шаг к ней.
– Н-не надо, – отступила тут же.
Волосы, подхваченные ветром, запутались в низко опущенной ветви дуба.
– Ой, – дернулась назад, но раскидистый зеленый великан и не думал отпускать.
Даже ему Сильвия приглянулась.
– Обождите, помогу. – Осторожно отнял у дуба добычу.
– Спасибо, Себастьян, – улыбнулась напоследок и зашагала к поселению.
А я остался смотреть на пару сияющих длинных волосков, которые развевались на ветру, сияя куда ярче, чем золотое руно из греческого мифа.
Что хотите делайте, не удержусь! Глянул по сторонам, не видит ли кто, бережно снял их с ветки. Да простит меня могучий старик-дуб за эту кражу. Настоящая драгоценность! А кто я такой, чтобы ею владеть? Обычный оборотень, бедняк без гроша в кармане, у которого есть только руки-ноги, да самомнение. И еще член, который по нраву Лавии. Не моими лапами чудеса хватать!
Скривился и отпустил волосинки сияющие, отдал ветру, что бережно подхватил их и понес прочь. Все дальше и дальше от меня. Что же я творю?! Погнался вдогонку, упал, запнувшись о камень, схватился за воздух, поднялся, ругаясь, снова помчался и лишь в последний момент, когда сияющие волосинки заскользили над водной гладью, будто солнечные зайчики, успел их поймать.
Выбрался на берег, смеясь в голос. Увидит кто, решит, что Себастьян сдурел. Да и пусть! Снял с шеи медальон, доставшийся мне от отца, раскрыл и привычно улыбнулся, глядя на две миниатюры внутри – я и моя сестра Катерина. Папа заказал их в городе, у заезжего художника. Так мои дети всегда будут рядом, говорил.
Я бережно сложил белые волосинки в кружочек и убрал в медальон. Теперь Сильвия тоже всегда будет со мной. Хотя бы так. По-другому не заслужил.
Глава 4 Выбор книги
