В тишине кабинета робко постучались ноготки; будто белочка принялась грызть орешек.
Внучка. Только она способна извлекать из двери такой деликатный звук, и только ей, семнадцатилетней Диане, позволительно нарушать бабушкины правила.
Мариэн поднялась с кресла, сделала несколько шагов и открыла дверь.
В кабинет вошла светловолосая девушка в платье нежно-лилового оттенка. Могло показаться, что она внимательно изучает паркетный пол, но взгляд ее был тревожным и отвлеченным – так смотрят на предметы или сквозь них, когда мысли в голове вращаются, как снежинки в стеклянном новогоднем шаре; они кружат просто оттого, что их встряхнули.
Фигурка Дианы, стройная и статная, уже сформировалась, но в чертах ее не было той красоты, которая мгновенно обращает на себя мужское внимание. Между тем в лице этой девушки не было чего-то неправильного или неприятного глазу; все существо ее было наполнено той плавной и осмотрительной женственностью, которая непременно пощупает каждую дощечку моста перед тем, как ступить на нее ножкой. Этого очарования, окруженного лепестками юности, Диана в себе не замечала.
– Говори по-русски, милая, – попросила Мариэн, – но сначала успокойся.
– Прячусь от мамы, – коротко сообщила она.
Мариэн оставила фиолетовый платок на ручке, закрыла дверь и спокойно посмотрела на Диану, ожидая объяснений. Внучка пролепетала извиняющимся тоном:
– Я видела платок на двери… – она принялась рассматривать свои босоножки, но вдруг подняла голову и защебетала.
Голосок ее, звонкий и немного детский, создавал впечатление, что говорит героиня из мультфильма – любопытная белочка или маленькая шустрая птичка:
– Я видела в зеркале черное пятно! На моем лице, вот тут, – Диана обвела пальцем левый глаз и щеку. – Оно ужасное, огромное! Звериное, черно-коричневое, с волосами!
– А причем тут твоя мама? – невозмутимо поинтересовалась Мариэн.
– Она думает, что я разговаривала сама с собой.
– А ты разговаривала?
Диана молча помотала головой. Мариэн спросила:
– Уверена, что отражение было твоим?
– Конечно! – удивленно подтвердила Диана и тут же усомнилась: – Или нет… Кажется, в зеркале у меня были темные волосы.
Мариэн внимательно посмотрела на внучку, полагая, что за сомнениями последует неожиданное открытие, и не ошиблась. Диана вдруг воскликнула:
– В зеркале была другая девушка! Ее губы не шевелились, когда я говорила!
– Значит, ты все-таки разговаривала с отражением?
– Нет, – Диана хлопнула ресницами. – Ну да, я стояла перед зеркалом и повторяла, что люблю себя…
– Зачем?
– Ты же сама сказала, что женщину, которая не любит себя, не будет любить и мужчина. Ведь говорила?
– Говорила, – с улыбкой согласилась Мариэн, – но зачем ты сбежала от мамы?
– Не знаю… она думает, что я ненормальная, – взгляд внучки описал дугу по книжным полкам и остановился на двери. – Закроем на ключ? Мама уже наверняка поняла, что я здесь, и придумала кучу вопросов.
– Она всего лишь напугана диагнозом, который…
– Сколько можно бояться? Я в порядке! – перебивая бабушку, прощебетала Диана. – Может, со мной и происходило что-то странное в детстве, но я ничего такого не помню; мама просто выдумала это, чтобы меня запугать.
Мариэн слегка покачала головой, выражая свое несогласие:
– Не нужно себя обманывать, милая. Вторая девушка, бесспорно, существует.
– Две меня? – удивилась Диана. – Почти смешно, если бы не было так страшно.
– Женщина вынуждена быть двойственной из-за двуличия мужского огня.
– Я помню, ты говорила, – беспечно сказала Диана и без труда припомнила фразу: – Огонь испепеляет все, что ему подается, но завороженно тлеет возле недоступного.
– Дикий огонь, милая, – поправила Мариэн. – Огонь в домашнем очаге ведет себя несколько иначе, но постой-ка… – она взглянула на внучку и спросила: – Твои видения… это ведь уже не в первый раз? Они начались после того, как Стив пригласил тебя в кафе?
Диана задумалась и ответила неуверенно:
– Наверно, да, – она опустила ресницы. – Стив интересный парень, мне с ним легко, а с Кевином было скучно, он все время молчал или говорил, как будто выжимал воду из сухой тряпки.
– Тебе виднее, милая.
– Можно я приглашу Стива к нам в гости? Покажем ему кабинет деда и…
– Разумеется, если ты этого хочешь, – Мариэн как будто не интересовали сердечные дела внучки, – а что еще ты видела в зеркале?
Взгляд Дианы очертил полукруг по потолку и уперся в пол.
– Иногда мне казалось, что отражение смотрит на меня как-то особенно и даже двигается само по себе, – она грустно вздохнула и посмотрела на бабушку. – Я ненормальная?
– Да, ты особенная, – ответила Мариэн тоном почти безучастным, каким говорят о погоде, – но твоя мама и психотерапевт не понимают, с чем имеют дело. Кстати, напомни ее имя…
– Психотерапевта? Лаура Вайс. Папа скоро отвезет меня к ней и потом еще на экскурсию… – Диана вдруг замялась и наконец спросила то, ради чего пришла: – Мариэн, можно я пока побуду с тобой? Минут пятнадцать, пожалуйста.
– То есть полчаса?
Диана опустила голову и принялась рассматривать свои босоножки. Мариэн удивленно приподняла брови:
– Больше? Час?
– Где-то так, – Диана смущенно посмотрела на свои розовые наручные часики.
– А твой папа знает, что ты здесь?
– Да, я ему сказала.
– Час, это уже кое-что, потратим время с пользой, – удовлетворенно произнесла Мариэн, направляясь к столу, – и перестань паниковать, милая. Без моего разрешения сюда никто не войдет.
Диана расслабилась, ощупала любопытным взглядом поверхность рабочего стола и прощебетала, скидывая босоножки:
– А что ты читала, пока меня не было? – она взглянула на ксерокопию газетной статьи, лежащей на столе, и прочитала первые строки: – В одном из лондонских салонов случилось происшествие, по нашему мнению, ужасное и в некотором смысле загадочное… Ого, тут про что?
– Это статья о спиритическом сеансе, его провели больше ста лет назад в Лондоне. Довольно печальная история. Она поможет тебе понять кое-что, но не раньше, чем это будет необходимо.
– Духи мертвых? Это интересно, – Диана замерла на пару секунд, глядя на воздух перед собой, тут же забыла о сказанном и оживленно вспомнила: – В прошлый раз ты говорила о Дельфийском Оракуле при храме Аполлона. Мне очень понравилось.
– Об этом я и хотела поговорить, – кивнула Мариэн, удивляясь быстроте перемен на лице внучки. – Что ты помнишь из нашей прошлой беседы?
– Я помню все! – Диана скакнула мячиком на кожаный диван, обустроилась так, чтобы не помять платье, и бойко защебетала: – В древнем мире бог был женщиной. Оракул принадлежал Гее, богине Земли, и был оплотом духовной власти матриархального божества. После победы Аполлона над змеем Пифоном место таинств и предсказаний перешло во владение пантеона олимпийских богов и стало центром греческой колониальной политики. Молодой патриархат укрепился и ослабил архаичную Богиню-Мать…
– Достаточно милая, у тебя замечательная память, – похвалила Мариэн. – Миф о Дельфийском Оракуле повествует об одном из переломных моментов в борьбе женской Любви и мужского Разума. Ты знаешь только мужскую версию мифа. Женская описана вот тут, – Мариэн снова взяла в руки старый томик с мемуарами. – Это воспоминания женщины, наделенной талантами и прекрасно образованной. Ее звали Мария Кавелье, она жила около ста лет назад, была заботливой матерью и мудрой наставницей; ее хорошо знали в кругах суфражисток, но сама она не участвовала в акциях движения.
– Она была феминисткой?
– Мне бы не хотелось называть Марию Кавелье этим отчасти испорченным словом. Суфражистки боролись за реальные женские права, а многие современные феминистки занимаются мужененавистнической истерией. Я бы назвала Марию феминой с большой буквы, то есть женщиной, полной достоинств и самодостаточной. Такая женщина никогда не выставляет себя жертвой; она просто и естественно осознает себя равной мужчине, при этом никогда не ставит себя выше его. Все ее слова и деяния вызывают уважение.
– Не думаю, что мне надо быть равной мужчине, – беззаботно сказала Диана, рассматривая фарфоровую фигурку танцовщицы на книжной полке.
– Ты права, милая, говорить о полном равенстве мужчины и женщины неуместно и даже абсурдно, потому что они уникальны. Я же имела в виду равенство социальное, которое исключает бесправие, ведь там, где есть бесправие, всегда расцветает произвол. И еще, пожалуйста, никогда не начинай говорить со слов «не думаю», это заранее обесценивает все, что ты скажешь после.
Мариэн открыла книгу на нужной закладке и уже хотела приступить к чтению, но Диана, увлеченная фигуркой балерины, вдруг спросила:
– Красивая статуэтка… Откуда она у тебя?
– Подарок из России. Она напоминает мне девушку, которая нашла собственную ось вращения, – Мариэн посмотрела на внучку. – Ты обратила внимание, как балерина исполняет фуэте? Ее голова то опережает движение тела, то отстает от него, поэтому не кружится. Балерина сохраняет равновесие, потому что опирается на свой взгляд, направленный в одну точку на уровне глаз. В этой комнате есть одна девушка, она умная и талантливая, но не всегда может сосредоточиться на чем-нибудь одном. Особенно когда ее голова вращается вместе с телом.
– Это про меня, – с виноватым видом сказала Диана, – папа говорит, что я слишком любопытная.
– Уважающая себя женщина просто обязана быть любопытной, иначе она рискует оказаться в неведении относительно того, что вокруг нее происходит, – наставительно возразила Мариэн. – Кстати, твой папа любопытен не менее, чем ты, только называет это любознательностью, но довольно об этом. Мемуары Марии Кавелье написаны на французском языке. Я буду читать и переводить на русский, – Мариэн откинулась на спинку кресла и приступила к чтению.
Из мемуаров Марии Кавелье.
Мон-Шант, Франция, 1912
Историю о дракайне Дельфинии, более похожую на забытый древнегреческий миф, чем на откровение, я записала в 1889 году, спустя три месяца после рождения моей дочери Алисии. В ту ночь я встала с постели, зажгла свечу и как была – в белой ночной рубашке, с растрепанными от беспокойного сна волосами, босая, прошла в кабинет. Наверно, я была похожа на привидение.
Сев за секретер, я окунула перо в чернильницу и стала записывать все, что говорил женский голос в моих ушах. Этот голос звучал монотонно, но певуче, с реверберациями и многократными отражениями, будто я находилась под куполом просторного храма.
Дочь Геи дракайна Дельфиния охраняла Оракул от посягательства олимпийских богов. Любимый сын Зевса Аполлон сразился с Дельфинией, убил ее, присвоил Оракул и основал на горе Парнас храм в свою честь. По велению Зевса имя Дельфинии было предано забвению. Аполлон, а за ним и жрецы храма стали называть побежденную дракайну питоном, или по-гречески – Пифоном, за ее способность удушать в объятиях змеиных колец.
Прежде пророчества, идущие из темных глубин Геи-Земли, произносила божественная нимфа, но она отказалась служить Аполлону. Мужчины-жрецы взялись прорицать сами, но не смогли и вскоре поняли, что слышать шепот Геи-матери способны только женщины. Так появились Пифии – предсказательницы и жрицы Оракула, названные в честь Пифона – прозвища Дельфинии, но не в честь ее самой.
В храме Аполлона вновь стали пророчествовать женщины, но теперь все их предсказания толковали мужчины-жрецы. Подобно тому, как Аполлон заменил имя дракайны прозвищем, жрецы упрощали глубинные пророчества Геи, а порой искажали или утаивали их истинный смысл.
Сказав это, голос замолчал. Я стала перечитывать написанное под тихое шипение свечи; руки мои дрожали, а лоб покрылся испариной и похолодел. Едва я подняла взгляд от исписанного листа бумаги, как пламя свечи замерцало рваными всплесками, затем успокоилось, стало высоким и острым, будто огненный меч. Помню, что страха я не испытывала, хотя ощущала себя каплей росы, падающей на острое лезвие. В тот момент моя душа разделилась надвое, но сохранилась округлой и целой, потому что повисла в воздухе за миг до касания режущей кромки.
Голос заговорил вновь. Я вынула перо из чернильницы, взяла второй лист бумаги и записала:
Зная, что Гея возродит свою дочь Дельфинию, Зевс повелел мойрам ослабить дракайну еще до рождения.
Мариэн подняла взгляд от книги и спросила:
– Ты ведь знаешь, кто такие мойры?
– Три богини судьбы, – кивнула Диана. – Первая пряла нить жизни, вторая определяла судьбу, третья обрезала нить.
– Все правильно, – удовлетворенно произнесла Мариэн. – Продолжим.
Мойры исполнили веление Зевса, но сделали это по-своему.
Младшая мойра Клото-прядущая не сплела две нити в одну, когда пряла новую жизнь Дельфинии, но отмеряла нитям достаточно длины. Так вместо могущественной дракайны в мире появились женщины-птицы и женщины-змеи.
Средняя мойра Лахесис, определяющая участь существ еще до их рождения, начертала змеям жить в гнезде на высоком древе, а птицам – в норе, вырытой под его корнями.
Старшая из мойр, Атропос-неотвратимая, лишь надрезала нити птичьих и змеиных судеб, а не обрывала их совсем, поэтому они сохранили память о будущем и прошлом.
Мариэн перестала читать и спросила у внучки:
– Что ты об этом думаешь?
– О том, кто я, птица или змея. Наверно, птица, я ведь не хватаю звезд с небес, живу скромно в своей норке.
Мариэн вновь покачала головой.
– Это мифологическая аллегория, в ней сказано о том, как молодой патриархат еще в древности разделил гармоничную и целостную женскую личность на «правильные» и «неправильные», с его точки зрения, фрагменты и так воплотил принцип «разделяй и властвуй». Это началось гораздо раньше расчленения женщины на Лилит и Еву, поэтому сегодня для многих недоступно понимание их единства. Ты особенна тем, что в тебе есть и та, и другая.
– Кто она, эта другая? – с опаской спросила Диана.
– Слушай, и ты все поймешь, – заверила Мариэн, – только не забывай, что мифы, это особый иносказательный язык, помогающий понять сложное через простое.
Когда имя Дельфинии совсем забыли, богиня-Мать родила нерожденного сына Метиды. Ему было предсказано сместить с трона своего отца и править людьми и богами с любовью в сердце.
