– Не так слушаете, – то и дело раздавались суровые замечания боевой девушки. – Нужно дольше!
– Вы, наверное, преподаватель по пропедевтике? – съязвила я.
– Поговори мне тут ещё! Лечить не умеешь! Обследовать не умеешь! Микроинсульт пропустила! Назначаешь всегда какую-то ерунду, которая не помогает!
– Современный мир предлагает множество альтернатив, – заметила я. Мой голос набирал обороты. Орать я умела хорошо. – Не устраивает? Есть частные клиники.
– А ей жить на что? Ча-а-астные… Тьфу, б**!
– Можете сами в поликлинику приходить и посещать другого терапевта.
– Как она дойдёт-то?!
– Вот если Вы так переживаете за неё, могли бы раз в месяц помочь и сопроводить её до врача.
Баба Ада с блаженным удовольствием на круглом лице наблюдала за нашими перепалками.
А потом – устроила свои традиционные: "это – не надо, это – не вкусно, это – не хочу, это – дорого, а это не проходит у меня через горло". Да так качественно, что леопардовая девица обалдела и стукнула о пол отвисшей челюстью.
– Извините, – сказала она тихо уже у выхода. – Она просто меня очень просила на Вас повлиять. Мол, не делает ничего…
Через пять лет леопардовую красавицу заберёт цирроз…
Специально ли делала всё это баба Ада?
Не думаю.
Ведь, если присмотреться к ней, можно было найти и плюсы.
Самозабвенно заботливой баба Ада была всю жизнь. Иногда даже личные потребности стороной обходила. Но ради родных порвала бы последнюю ночнушку на бинты.
С тех пор, как любимая долгожданная дочь погибла в автокатастрофе, а послеинсультный лежачий деда Митя ушёл в лучшие места, заботиться, забывая о себе, стало не о ком. И смысл жизни бабы Ады, вместе с точкой приложения энергии, потерялся.
Был, правда, ещё сын. Но жил не так, как бабе Аде угодно было. Мамкиной удушающей заботы шугался, как огня. Да так не ладил с нею, что, изредка позвонив, кидал трубку среди разговора. А в гости вообще старался не приходить: не отпустит ведь!
Есть люди, которым позарез нужно быть нужными. А когда не пригождаются – медленно, но верно уходят в себя. Наверное, это акцентуация, которую нужно лечить; один из сторон треугольника Карпмана. Но раньше-то об этом не знали! Раньше это нормой считалось!
Баба Ада как раз такой и была. Никому не нужна – зачем тогда жить-быть?
Оттого упала баба Ада в депрессивную пустоту. И проваливалась туда с каждым днём глубже и глубже.
– Ну, вот что мне для Вас сделать? – возмутилась я, в очередной раз придя к бабе Аде не знаю зачем. – Поговорить с Вами?
– А о чём говорить?
– Ну, не знаю. Подумайте. Что Вам интересно? В чём для Вас смысл жизни?
Баба Ада достала из складок кресла кнопочный телефон и протянула мне. Пригладила растрёпанные кучерявые волосы и выдавила, залившись слезами:
– Серёже позвони.
– Какому Серёже?!
– Сы-ы-ыну!
Найдя в списке контактов заветное имя, я набрала номер.
Длинные гудки…
– Опять не берёт, – разозлилась баба Ада. – Мать не нужна совсем! Как нашёл свою сектантку, так и испортился…
– Сектантку?
– Евангелистку, или католичку какую-то. Старше него на пять лет, с двумя детьми. Ещё одного своего родили, так нет, ей мало! Ещё двоих усыновили! Совсем на шею Серёженьке сели!
– Так дело-то хорошее, благородное…
– Да он вкалывает теперь на них день и ночь! И обо мне забыл!
– А жена его что, не работает?
– Да так, ерундой мается: поваром что ли…
– Ничего себе "ерундой мается"! – возмутилась я. – А Вы бы на выходные взяли и внуков в гости пригласили! И сами бы отвлеклись, и детям интересно с бабушкой встретиться.
– Видеть их не хочу, – сквозь зубы проговорила баба Ада. – Чужие они.
– Может, к психотерапевту Вам? Таблетки выпишет?
– Да что я, чокнутая что ли, химозу эту глотать?!
Разговор был исчерпан.
Пустота накрывала бабу Аду всё сильнее.
Вот, она уже и готовить перестала, и мыться, и убираться. Всё соцработник за неё делала. А однажды – при соцработнике отказалась из ванны вылазить. Пришлось экстренно вызывать сына. Сын орал, что его сорвали с рейса, но всё же приехал, и бабу Аду из ванны достать помог.
А потом и вовсе легла баба Ада на кровать. И вставать отказалась. Никаких инсультов, никаких болезней, что препятствовали активности. Просто легла и не встала.
Не хотела больше вставать.
Ключ от квартиры она торжественно вручила Татьяне Арсеньевне, чтоб мы проведывали её иногда. Ещё к ней приходила соцработница: худенькая, хрупкая женщина с золотыми локонами. И иногда соседка-одуван Амелия Павловна, которая к тому моменту уже инсульт перенесла. Из чувств гуманистических. Накормить, напоить, дать лекарства…
Один раз пришли мы с соцработницей к бабе Аде, а она у кровати на полу лежит. В луже! В сознании, спокойная, умиротворённая – даже не плачет! И встать не пытается! Как мы вдвоём поднимали её – лучше не вспоминать. Как умоляли её хоть немного помочь нам ногами или руками, зацепиться, опереться – а она ни в какую!
Ничего плохого у бабы Ады не нашли. Всё оттого, что страдала она болезнью незримой, но страшной. Депрессией страдала. Раком души.
Рак души – он ведь так же болит, как и рак тела. Ничуть не меньше. И так же поглощает энергию. Так же разрушает. Истощает. Блокирует возможность получать удовольствие и энергию мира. Метастазирует, вызывая интоксикацию мыслями и психосоматические расстройства.
И, если его не лечить, в итоге убивает.
Так и умерла баба Ада на этой кровати.
Сын к ней так и не пришёл.
Осуждать его или не осуждать – дело личное. Но кажется мне, что не таким плохим он был, как баба Ада малевала.
Закон бутерброда
Самое предновогоднее блюдо участкового терапевта – бутерброд.
С маслом, ибо на икру не заработали. Падающий им самым вниз. Повезёт – на рабочий стол, не очень – на замызганный пациентский палас.
Закон подлости как он есть. Самый что ни на есть предновогодний!
Тридцать первого декабря творятся неординарные и непредсказуемые вещи. Вещи, требующие не только врачебного и начальственного вмешательства, но и… времени! Пока все нормальные люди режут салаты и смотрят "Иронию судьбы", участковые терапевты решают чужие проблемы.
Мои тридцать первые бывали всякими. Начинались они и с оказания неотложной помощи, и с выписки справок о смерти внезапно «удружившим», и с начальственных прозвездонов а-ля "даёшь пятилетку за год". Заканчивались, порою, невыданным расчётом за декабрь, пустым кошельком и единственным бюджетным салатом на не слишком праздничном столе.
Но самый запоминающийся «наступающий» случился в 2013 м…
Это был мой первый Новый год после декрета.
После двух справок о смерти, диагнозы которых пришлось долго и муторно согласовывать с начальством (статистика, мать её за ногу), я закрыла несколько больничных и забрала в регистратуре карту вызовов. Наплевав на мою формальную свободу, мне подсунули аж два чужих адреса: с участка напарницы и с пустого, что в километре поодаль.
Километр по частному сектору – не расстояние. Даже когда снег валит хлопьями, мороз грызёт уши, а рыхлые сугробы достают до колен. Сильнее расстраивал повод вызова, переданного БСМП. "После инфаркта с открытым больничным", – смеялись письменные буквы, танцуя новогодний канкан.
Сердце обрушилось в район пятой точки. Больничный наверняка придётся продлять через врачебную комиссию. Дополнительный гемор, дополнительные телодвижения. Фактор немодифицируемый – ничего не попишешь. Я сделала превентивный звонок заместительнице главного врача по КЭР Грохотовой, и, собрав в кулак волюшку богатырскую, грейдером поползла на адреса сквозь снег.
Сугробов навалило по самое не хочу. Расчищенные с утра тропки частного сектора превратились в узкие желобки. Деревянные домики засыпало по самые окна. Набрав полные сапоги снега, я доползла до нужного дома. Позвонила-постучала. Попыталась открыть калитку. Почесала уши, окаменевшие от мороза.
Не открывали.
Постучала окостеневшей рукой в окошко.
Тишина.
Позвонила на домашний.
Длинные гудки…
Рассвирипела, как туча, нависшая над городом. Любит же БСМП вызовы передавать с самого утра! Кто знает, в котором часу его выпишут?! Ответственность-то, как ни крути, теперь на мне!
А тут ещё и телефон зазвонил проклятущий:
– Маша, ты скоро? – волновалась свекровь, что сидела с мелкой. – Давай, поторопись! Я ведь ещё дома ничего не сварила!
Ха! А я, можно подумать, сварила!
Решила я, дабы время занять, на пустой участок сходить. Бабку навестить, что второй вызов оформила. Вернусь – может, и инфарктник злосчастный подъедет. Пробежалась по сугробам – сожгла калорий на целый новогодний стол. Бабка меня не ждала, но по закону жанра пришлось послушать всю бабкину семью.
Через час я вернулась к домику инфарктника. Моя морда сияла багрянцем и лоснилась, как у Dead-а Мороза, а окоченевшая душонка негодовала. Новогоднее настроение давно испарилось вместе с бодростью и желанием творить добро.
Звонок от Грохотовой вмял в сугроб окончательно:
– Мария Александровна, как там Ваш пациент с инфарктом? Долго ждать Вас? Сегодня короткий день!
– Да знаю я, что он короткий! Не подъехал ещё пациент!
– А Вы где?
– Перед его домом стою, мёрзну!
– Ну подождите уж ещё немного. Мы же не можем его бросить с открытым больничным!
Пациент приехал на такси через пятнадцать минут. Тощий, измождённый. С каплями пота на лбу, одышкой и цианозом носогубного треугольника.
– Давайте, скорее, Ваш больничный лист и выписку, – выдала я, едва оказавшись в комнате.
– Нет у меня больничного листа, – отозвался пациент.
– То есть? Вы не работаете?
– Работаю. В МВД!
Я мысленно отматерилась на все буквы алфавита.
Даже на твёрдый знак!
Вот так жопа-новый-год.
Сотрудники МВД обслуживаются строго в ведомственных поликлиниках. У них даже полисов нет. Мы не имеем права ни оказывать им помощь, ни продлять больничные листы!
– Вы, наверное, уже оповестили своего терапевта?.. – промямлила я, осторожно подбирая слова.
– А нужно? – как кирпичом по башке.
– Скажите номер Вашей регистратуры, я передам вызов.
– Я не знаю. Сроду не обращался.
Ладно. Гугл нам в помощь. Набираю номер.
– Наши терапевты уже не принимают вызовы, – проворчали на том конце. – Вечно вы телитесь! Надо было до одиннадцати звонить!
