Смутит мистическая дрожь.
Ты рассуждать уже не в силе
И от ауканья охрип,
Глядит собакой Баскервилей
С березы старой чага-гриб.
В гигантском вывернутом корне
Почивший в море трав-мурав
Оставил след как на заборе
Огромный птичий динозавр.
И в древнем пне под хвойной лапой,
Твою погибель затая,
Замрёт, свернувшись тихой сапой,
Олега Вещего змея.
За солнцем сердце закатилось
В предчувстве гибельной судьбы…
На кой жюльен, скажи на милость,
Такой ценой искать грибы?
Les grand minor*
Осенней грустью полон день июля,
Под нудный дождь желания уснули,
И «Шербурские зонтики» лишь фон
Для моего душевного минора.
Забудусь под Легранов саксофон
Сомнамбулой в руках гипнотизёра.
А за полночь, стуча на фортепьяно
По крышам-клавишам, ворвётся ветер пьяный —
Испуганного города тапёр.
И серп луны наточенный и острый,
Фатальней чем карающий топор
Блеснёт из тучи – встрёпанного монстра.
А что за тучей? Говорят, таится
Спокойный свет, и в нём ушедших лица,
И нет вранья, предательства, тревог.
И зарубцуется земная рана
На той последней, главной из дорог
Под светлой грустью музыки Леграна.
Les Grand Minor* – в переводе – большая грусть (читается ле гран минор).
Деду хочется романтики
Деду хочется романтики,
В шесть свидание уже,
Дама питерская в бантиках
Ждет с корзинкой на меже.
Третий день в лесу кокеткою
Горожанка – самый сок,
Дразнит ягодною веткою
От греха на волосок.
Дед красивый и осанистый,
В семьдесят ещё ходок:
«С городских бабёнок станется», —
В подреберье холодок.
Показалось – вот мгновение
Брать удачу за бразды,
Намекает он со рвением:
Мол, не портим борозды.
Весь услужливый и вежливый,
К плечику почти приник…
А в ответ вполне насмешливо:
«Ох, Иваныч, вы шутник».
Зря он сыпал прибаутками,
От волнения охрип:
«Чувства, барышня, не шутки вам,
Старый конь – не старый гриб».
Гимн косе
Не накосишь триммером корове,
Разве сено – травяная пыль,
В вековом её природном зове —
Медленно жевать степной ковыль.
Да и я не вижу в деле проку,
Тут в косьбе не творческий момент,
Приучает к лени и пороку
Хитрый современный инструмент.
Это не коса хорошей стали,
Что как драгоценность бережёшь,
В руки взял – и мышцы зазвучали,
И по телу озорная дрожь.
Развернул плечо – на сердце радость,
Взмах – и в уши сладкозвучный «вжик»,
Зуд в плече и то косцу услада,
Проверяет силушку мужик.
В трескотне моторной неуместной
Сочинится гимн простой косе,
Зазвучит признанием невесте
Звон литовок в утренней росе.
Под навесом моего балкона
Под навесом моего балкона
Ласточки устроили гнездо,
И с последней гаснущей звездой,
С первым светом в высях небосклона
Вижу их стремительный полёт.
Кажется, резвятся развлекаясь,
В небе им, беспечным, так легко,
Хочется достать до них рукой,
Взмыть за этой бесшабашной стаей
На крутой вираж и разворот.
Но не всё, что мнится нам, реально,
И не так уж лёгок птичий день.
Их полёт – не шоу для людей,
А высокий зов, почти сакральный:
Там в гнезде потомок пищу ждёт.
Малыш
Лишь вчера он оторвался от дивана
И от ручки братика надёжной,
А сегодня сделал осторожно
Первый шаг в пространстве очень странном:
Слишком зыбком и готовом накрениться.
Но цветочкам-солнышкам так рад он —
И отважно бросился за братом,
Хоть большая по поляне ходит птица.
Убегает даль жемчужно-золотая.
Взмыл восторг то ль всхлипа, то ли вздоха —
Первый свой цветок срывает кроха
В небывалом, самом первом в жизни мае.
Наблюдает дед с улыбкой тонкой сцену,
И в усах теряется тревога:
Далека, малыш, ещё дорога…
Он восторгам первым знает цену.
Из домашней пряжи
На ладошке-варежке из домашней пряжи
Звёздочка небесная села отдохнуть.
«Это и не звёздочка», – грустный скептик скажет.
Ты не слушай, милая, отдохни и в путь.
Белую, пушистую ветерок подхватит,
Закружит, вплетёт тебя в вихревой поток.
Где-то там в неласковой чужеземной хате
У окошка мальчик мой, дорогой росток.
Снег там – диво-дивное, выпал и не тает,
Не по-русски жиденький, но среди двора
Внук мой по наитию кругляши катает,
Снеговую невидаль лепит детвора.
Звёздочка, что с варежки, мальчику подскажет:
Вместо глаз – очочки, сделай на ходу…
Помнишь ли ты вязанки из домашней пряжи?
Пусть хоть бабой снежною я к тебе приду.
