Но кубки допиты до дна
И на устах кровавых – Слово.
Ты дождалась прощальных ласк,
Сквозь огневой вертеп к «Савою»
Прорвался не звонок, а лязг
Чувств, оголенных теплотою.
«Во зерцале, Господь, золотом предстоим…»
Во зерцале, Господь, золотом предстоим,
Во зерцале кроимся из мглы,
Червоимные раны в серебре таим,
Хоть и вретища будут светлы.
Шли ко немощным лицам страстные цвета,
Мы и чтили церковную злать,
Всё хотели серебром завесить Христа,
Всё кричали Ему – исполать.
Лишь спасутся благие Твое ангелки
И багряную тьму обойдут,
Мы вознимем чрез Смерть юровые цветки,
Нас оне так и мертвых найдут.
«На пире смертушка гуляла…»
На пире смертушка гуляла,
Как звали сами – все не шла,
Теперь с косой приковыляла
И на порог наш забрела.
Перстами змеек возвивает,
Из них венец един плетет,
Порожец сирый обивает
И зазывает, и гнетет.
Не оттого ли все страшнее
Чадится Божия Звезда,
И в кельхах смерти пречернее
Точится мертвая вода.
Ах, припасали мы волошки,
Чтоб их на тризну заплести,
Да окаянной хлебной крошки
И не сумели припасти.
Красив отбельный тот веночек,
Идет и Смерти он к лицу,
И кровь течет из наших очек
По червозмейному венцу.
«Как завидим коней под звенящей дугой…»
Как завидим коней под звенящей дугой,
Огнедышащих черных коней –
И поймем, что сегодня Господь всеблагой
Нас венчает на царство теней.
Буераки нагорные полны мокриц,
Мертвых царичей поздно спасать,
Под рогожками днесь укрывают цариц,
Волокут с мешковин воскресать.
И не ссудит Господь серебра на помин,
И вплетут нам любовно в венки
Чермны розы и мертвенно-бледный жасмин
Во кровавом белье ангелки.
«Где пророки в гробах возлежат…»
Где пророки в гробах возлежат,
Черный воздух гранят агасферы,
Замогильные звезды дрожат
Над склепеньем поруганной веры.
Фарисеи и книжники к нам
Обращают прогнившие взоры,
Словно памятник сим временам,
Безучастно мерцают призоры.
Вот и вышел небесный графит,
Наклонились до смерти курсивы.
Одалиске речет неофит
И подложные слоги красивы.
Под анафемой царский престол,
Изгнан Ирод, не стало Алкея,
Время жечь бессердечьем глагол,
Лицезреть во порфире лакея.
Тем эфирный ниспослан был слог,
Кто в лжепраздности грезил палатной.
Кровью мы написали пролог,
Наша строфика в тяжести латной.
Вин пьянее ямбический строй,
Жгут червонный тезаурус буквы,
Аще умер последний герой,
Бойным хватит морошки иль клюквы.
Их ли участь равно высока,
Александр предпочел легковесность,
А у нас тяжелее строка,
Нежли Богом забытая местность.
Что по времени, други, скорбеть,
Веры нет и живого нет Слова,
Со дворцами неможно гибеть,
Заждался Петербург крысолова.
Превершили герои давно
Те пути, кои звезды иначат,
Чернозвездное горько вино,
А таким царей ангелы значат.
Стража тьмы, белый выбросив стяг,
Для блудниц, для их лядвий растленных
С мертвецов собирает посаг,
Со усопших и все ж вожделенных.
Всяк теперь возвышает чело,
Всяк скорбит в желтой патине смуты,
Только мы и молчим тяжело,
Ибо смертью гортани проткнуты.
Бледноогненный вечности вал
Рассечет еще слава иная,
Тени тех, кто нас не предавал,
В именную лазурь окуная.
«С белой лилией сумрак мирится…»
С белой лилией сумрак мирится,
Хоть и тяжка незвездная мгла,
Горний свет все равно воцарится,
Осветит все равно купола.
Но иным будут внятны свирели
И молебном отчествуют их,
Хорошо, хорошо мы горели,
До теней расточились благих.
Будут эльфы струиться в зелени,
Во лилейный глядеть окоем,
И тогда наши скорбные тени
Просияют кровавым резьем.
«Колье тебе дарствовал Бог…»
Колье тебе дарствовал Бог,
То – праведных слез ипостась,
Но ты пред распутьем дорог
Его обронила, смеясь.
Вольно ли смеяться, тогда
Как мимо летят ангелки,
Сияла, сияла Звезда,
А ныне темны маяки.
Сколь эта веселость мертва,
Сегодня молчи о венце,
Давно горловые слова
Стлели в кипарисном ларце.
Смарагды претмила зима
И нет украшений иных,
Одно драгоценней чума
Небесная пиров земных.
Уже я помочь не могу
Ничем на закате любви,
Быть может, одну сберегу
Жемчужную нитку в крови.
Поверь, только слезы горят,
