Летейские крася брега,
Теперь лишь они золотят
Смертельные наши снега.
Летят ангелы, летят демоны
В сей май пришла вослед пылающей поре
Нагая осень вновь, и то предстало въяве,
Что умертвил Господь навеки в ноябре,
Что гнилью затекло, клубясь в посмертном сплаве.
Безумство – созерцать остудное клеймо
Упадка на церквях и славить ноябрины,
Иосифа читать неровное письмо,
Сколь ястреб не кричит и глухи окарины.
Была ль весенних дней томительная вязь,
Где малый ангелок со рдеющею бритвой,
Ямбически легла антоновская грязь,
Экзархам серебрить купель ее молитвой.
А мы своих молитв не помним, бродники
Летейские чадят и гасят отраженья,
Проемы тяжелы, где топятся венки
И ангелы следят неловкие движенья.
Ах, томных ангелков еще мы укорим,
Не стоят копий тех загубленные чада,
Стравили весело, а десно мы горим
Теперь за серебром портального фасада.
Антоновки давно украли вещуны,
Кому их поднесут, не мертвым ли царевнам,
Яд более тяжел, когда огни темны
И славские шелка развеяны по Плевнам.
Что русский симфонизм, его терничный мед
Отравы горше злой, архангелы пианство
Приветствуют быстрей, надневский черный лед
Страшнее для певцов, чем Парок ницшеанство.
Гори, пылай, Нева, цикуту изливай,
Рифмованную труть гони по Мойке милой,
Обводный холоди гранитом, даровай
Бессмертие певцам холодности унылой.
Я долго созерцал те волны и гранит,
Печалил ангелков, их лепью умилялся,
Доднесь алмазный взор оцветники темнит,
За коими Христос злотравленным являлся.
Забрали музы тень благую на Фавор,
Терновьем повели строки невыяснимость,
А чем и потянуть бессмертие, камор
Пылающих черед гасить хотя ревнимость.
На золоте зеркал горят останки лип,
Раструбы лиц и чресл и в пролежнях полати,
И, багрие разъяв, зрит цинковый Эдип,
Как мертвый Кадм парит в кругу фиванской знати.
В слепом альянсе зелень с чернью, а меж них
Кирпичные взялись деревья, и блистают
Их красные купы, да в небесех двойных
И ангелы, и демоны летают.
Архаические опусы
Шестой фрагмент
Отсиял и погас белый день Рождества,
Не услышит Господь наших слезных пеяний,
Ах, на елях черны возгорят кружева
И летят ангелки жалче гробных ваяний.
Нощно тризниться нам богохвальной гурме,
Индо лживо оне торговали крестами,
И к чему святковать при Царице Чуме,
Прикрывать образа костяными перстами.
Перед Смертию мы только стали жалки,
Паки страшно, Господь, убираться цветочно,
Во пирушках алкать горних струй роднички,
Блудных девок блажить, буде семя порочно.
Проиграны бои, тлеют в святках угли,
Век и нам истлевать да юдольно белети,
Возлюбили Христа, ан засим предали,
А и правда ловцы, яко малые дети.
Тесьмы скрали, в багрец обвели мишуру,
Разве пурпур сопрах, бойной кровию чтобы
Украшать алтари, розно цвесть на юру,
Царствий Божиих зреть и чертоги, и гробы.
Не сложилось бытье, виждь, колоды в пухах,
Ели красили что – вот себя загубили,
И натешились впрок, в потрошных ворохах
Прележим, так одно всех порядно и били.
Тщетно ж выбили чад пред начальной Звездой,
Под ряднами хлусы ныне сраму не имут,
Волочат нас к вирам со успенной водой,
Господь, Господь, сребро наше в смерти поднимут.
«И свечи в патине червонной…»
И свечи в патине червонной,
Сие не кровь ли запеклась
На тьме, к муару благосклонной,
С цветками перстными свилась.
Родят церковные чудовищ,
Вспеют под Божиим лучом,
И мы из утварных гнездовищ
Венец алмазный совлечем.
Алмазу-Слову не превиться,
Установлений и огней
Не внять, и время нам явиться,
Воспыхнуть – здравных свеч красней.
«Как распишемся в смерть и лоскут…»
Как распишемся в смерть и лоскут
Каждый выкрасим ей вопервые,
Эльфы светлые нас повлекут
Собирати цветы полевые.
Длится тягостный сон мытарей,
Где юродники звезды гасили,
Иудейских алкали царей
И лужки цветяные косили.
Будет медленный август гореть,
Будут золотом рдеться звоночки,
Не дали без крестов умереть,
Хоть виждите, где ныне сыночки.
Мировольные эти поля,
Наша смерть здесь одна и гуляет,
Лен отцветный темней ковыля,
Вельзевул в души морок вселяет.
Не ошиблись бы эльфы сии,
А с иными дорога немила,
Аще звездной глотнем кутии,
Упасет всех Господняя сила.
Что убийц в балахоны рядить —
Им вовеки теперь не сокрыться.
Белых лбов наших не остудить,
Гнус прогнать не дано исхитриться.
В сраме бровию не повели,
Относили достойно старизну.
Со холстинной сумой и пришли
На свою развеселую тризну.
Под Великдень в тенях расписных
Нас признав, пусть они посмеются,
И от судорог сих ледяных
Взоры Божия кровью нальются.
«Кровью мы истекли, но остались чисты…»
Кровью мы истекли, но остались чисты,
И цари в литаниях зашлись,
Всечервленые гвозди терзают кресты,
С коих мы до Суда не взнеслись.
Всюду черный осинник мерещится нам
И томительно длятся века,
Терневые короны остались лгунам,
Воля царская в смерти жалка.
Все собиты давно, что ж ироды хрипят,
Что младенчиков тризнят в нощи,
И над златом коронным трясутся-не спят,
Кровь лия на косые лучи.
