ISBN :
Возрастное ограничение : 18
Дата обновления : 13.10.2023
Ступеньки в темноту
Василий Московский
Что такое темнота? Отсутствие света? Совсем иной мир, населённый причудливыми, а порой и страшными существами? Почему мы так боимся её? Не потому ли, что чувствуем её осколки в нас самих? Осколки, которые отражаются во тьме, словно в зеркале, и оттуда нам незримо ухмыляется то, что есть в каждом из нас и что мы бы не хотели бы видеть и знать о себе.В этот сборник вошло одиннадцать рассказов в жанре ужасы.
Василий Московский
Ступеньки в темноту
Старая Усадьба
Больше всего на свете, я ненавижу, когда меня щекочут! А началось всё в мой одиннадцатый день рождения, когда мы с пацанами решили облазить заброшку на окраине нашего города.
Говорят, ещё в царское время, там был особняк какого-то помещика. Потом там организовали какой-то музей после Революции. Во время войны музей был почти полностью уничтожен. Немцы, когда отступали, пёрли всё, что могли унести, а что не могли – жгли. После войны музей восстановили, но потом, по непонятным причинам, закрыли. Почему закрыли, спросите вы? А, вот, тут, друзья мои, самая мякотка! Говорят, что живший тут барин поехал кукухой на почве оккультизма – вроде персонажей лавкрафтовских ужасов. Собирал древности – рукописи, статуэтки, камни, – всё искал способ открыть врата в другие измерения, получить Высшие Знания и научиться подчинять обитателей тамошних плоскостей. Ну, вроде как, отечественный Аль-Хазред, только без «Некрономикона». И, вот, вроде как, что-то ему удалось. Потому что, говорят, он внезапно исчез. Жена его повесилась, вместе с тремя красавицами-дочками…ну, или им «помогли». И точно не люди, судя по обрывкам баек и рассказов. После этого, поехала кукухой и вся дворня и прислуга. Вот, а потом, вроде как, каким-то образом, всё подуспокоилось.
Вот, после войны, говорят, сотрудники музея и посетители жаловались на странное плохое самочувствие, подавленность и головные боли. Потом, сотрудников начали мучить постоянные кошмары. В общем, кто-то даже в Кащенко попал. Вот, так и не стало больше музея, а стал известный на всю округу дом с чертовщиной. В котором местные мальчишки – и я в том числе, – могли проверить свою крутость.
Короче… пришли мы туда, когда солнце уже клонилось к закату. На фоне тонущего в тенях леса зловещий дом казался ещё более жутким. Если бы я знал, что нас там ждёт, если бы послушался своего внутреннего голоса, который криком выл, что не надо туда соваться… Да чего уж теперь! Тем более, поспорил я с местным альфачом, что достану я из дому изразец с печки, или ещё какую-нибудь безделушку. Как же! Хотелось помериться кое-чем! Что, себя что-ли в детстве не помните? То-то и оно!
В общем, в пасть страха попёрлись я, мой друг Вовчик, и кореш альфача Антоха.
По-началу всё шло хорошо. Я проник в дом, перевалившись через высаженное полусгнившее окно, и потопал в воняющую плесенью холодную темноту. До сих пор дрожь пробирает, когда вспоминаю её липкое, обволакивающее прикосновение. Подгнившие доски угрожающе скрипели у меня под ногами, а я пытался не обделаться от захлестнувшей меня волны ужаса.
Я неудачно наступил на совсем сгнившую доску и с воплем и грохотом провалился в подпол. Фонарик я, естественно, пролюбил, но, по крайней мере, остался цел, хотя задница и спина болели жутко, а при падении, мне вышибло воздух из лёгких. Кряхтя, я поднялся на ноги.
– Федька? Живой??? – замелькало сверху. Пацаны, к их чести, бросились мне на выручку, но пока что найти меня не могли.
– Живой! – отозвался я. – Помогите вылезти!
– Ты где?
– Да тут прям! Под носом у вас!
– Ща, погодь, вытащим!
И тут меня обдало волной не то что страха, или ужаса… Я даже не знаю, как это описать… В общем, это похоже на то, когда ты начинаешь тонуть, и понимаешь, что шансов выбраться почти нет. Или же, когда заяц понимает весь безысходный кошмар своего положения, когда оказывается в челюстях у волка. За мгновение, когда клыки прокусят плоть, и ты почувствуешь боль и течение крови по своему телу… Это был не просто ужас. Это было ещё тяжелее, ещё безумннее, ещё безысходнее. Это был чистый инстинкт, ведомый нашим далёким предкам, когда они жались по пещерам, греясь у скудных очагов, прижимаясь к спасительному свету огня и бросая полные страха взоры во тьму древней ночи. Это был безотчётный, чистый, запредельный ужас…
Я почувствовал, что я тут не один, и что нечто во мраке скользит ко мне, обдавая смрадным, прерывистым дыханием. Впрочем, дыханием ли? Умеет ли оно дышать? Что-то прикоснулось к голой коже моих рук, обдаёт ледяным смрадом затылок. по коже побежали мурашки. А может, и не они, а щекотали меня крохотные паучьи лапки, и их становилось всё больше. Меня будто что-то оплетало, обволакивало, а я даже заорать не мог! Меня как парализовало!
Вдруг, в лицо ударил свет фонарика.
– Федька, вылезай! – Вовчик светил мне прямо в рожу.
Меня отпустило, и я рванул на свет.
– Пацаны! – заверещал я, – Выручайте!!!
– Федька, ты…а это чё за…?
– Ааааа!!! – это сорвался на девчачий визг Антоха.
– Ребята, не бросайте! – почти рыдая взмолился я.
Я вспрыгнул на какой-то хлам. Потерял равновесие, в ужасе замахал руками. Грохнулся. Краем глаза выцепил нечто, от чего волосы на всех местах встали дыбом. Надо мной нависала…нависало…я даже не знаю, что! Бесформенное, изломанное, неправильное! То, чего не бывает, ни в коем случае не должно быть в нашем мире! Никогда! И оно тянуло ко мне свои уродливые, удлинённые конечности, похожие на сросшиеся паучьи лапы, или щупальца с извивающимися волосками. Я взвыл благим матом! Не чувствуя боли от ушибов, я рванул снова к свету.
– ПАЦАНЫЫЫЫ!!!! – взмолился я, протягивая к ним руки.
– Хватайся, дебил!!!– орал Вовчик. В дрожащем свете фонарика мелькнула красная вовкина майка. Я вцепился в неё мёртвой хваткой. Меня рвануло наверх. Что-то схватило мою правую ногу – как грубая колючая верёвка затянулась на ней тугим узлом. Даже через парусину штанов я почувствовал ледяной холод. Нездешний. Иной. Дыхание иного, страшного и враждебного всему роду людскому мира. Я снова заорал, дико, срывая голос, начал брыкаться. Ногу рвало из сустава!
Вовкина майка тоже начала угрожающе трещать и расползаться.
«НЕЕЕТ!!! НЕ ХОЧУ!!! МАМА!!! МАААААМОЧКАААААА!!!!» – надсадно выло у меня в голове, или так визжал я… Нихрена не помню!
Руки ребят вцепились мне в предплечья и плечи. Отчаянным усилием, с надсадными, переходящими в визг криками, они рванули меня на себя, выволакивая на доски пола.
Не сговариваясь, мы дали дёру. Так, что едва касались ногами досок. А потом и земли. Успокоились мы только тогда, когда вбежали на площадку у нашего дома.
Бабушке и деду пришлось, вместо чая, отпаивать нас валерьянкой. А нас всё трясло. Заикаясь, мы всё бормотали про страшный дом и чудовище в нём…
Говорят, призраки, обычно, привязаны к определённому месту. Значит, и та страшила не сможет вырваться из дома. А что если это ни разу не призрак? Что если это та тварь, которую призвал из иных миров чокнутый барин?!
В общем, зашибись погулял на Днюху!
С тех пор я и ненавижу щекотку…
Да, и, признаться, панически бояться темноты я стал тоже с того времени.
Стоит мне на ночь выключить свет, как меня снова охватывает ужас, похожий на тот, что я испытал в брошенной усадьбе.
И, порой, мне кажется, что та тварь из заброшенного особняка… Она рядом…
И когда-нибудь, она явится за мной и утащит в вечно голодную мглу…
Музыкант
Это происходит каждую ночь!
Каждую ночь я слышу…
…не знаю, на что это похоже! То ли на поскуливание голодного щенка. То ли на плач безутешного ребенка, или жалобное мяуканье кошки. А может, на странную, мучительно-невыносимую, и в то же время, невыразимо-прекрасную мелодию скрипки. Будто нищий музыкант играет в старом осеннем парке. Я вижу…
Дует пронизывающий октябрьский ветер, срывающий последние золотые листья с почерневших от холодного дождя деревьев. А он стоит, там, у старых клумб…сгорбленный, закутанный в заплатанный плащ, цвета влажной земли, в своем грубом шарфе и широкополой мятой шляпе. Тонкие зябкие пальцы, коченея от безжалостных порывов, нежно сжимают хрупкий смычок. Октябрьский ветер уносит печальную и прекрасную мелодию, в которой слышится человеческий плач и молитва, летящая к серым небесам, за пределы свинцового купола туч. Ветер подхватывает мелодию, уносит на своих крыльях…будет ли ответ? Или музыкант так и останется в безнадежном одиночестве?
Я не видел его уже очень давно.
Все хотел подойти к нему, но не решался, и, вот, теперь, я слышу…слышу его мелодию.
И, порою, мне кажется, я вижу на фоне окна, расчерченного ломкими силуэтами безлистых ветвей, его тонкую, закутанную в плащ фигуру.
Лунная тень
Вы думаете, я сумасшедший!
Черта с два!
Я более нормальный, чем все вы вместе взятые!
Можно ли назвать сумасшедшим человека, который видит истинную правду! Истинную истину! Того, чьи глаза не зашорены ложью и страхом?
У меня, хотя бы, хватает смелости признаться в кошмарной правде, а у вас?! Что есть у вас?! Ваш здравый смысл, который делает из вас слепых щенят, брошенных в черные воды реки ночью?!
Не пытайтесь убедить меня! Прозревший не захочет снова становиться слепцом! О, Боже, как мне еще убедить вас?! Как заставить вас взглянуть в лицо своему страху, признать, что мы не одни на этом свете и, совершенно точно, не являемся его хозяевами! Конечно, вы будете всеми силами цепляться за свою логику, за свою рассудительность! Потому что, если вы признаете меня правым, вам придется признать и то, что вы не гордые цари природы, а всего лишь щепки в бушующем ночном океане, кишащем такими созданиями и тварями, что милосердный разум набросит на них свои спасительные покровы неведения! Вы глупы! Но вы счастливее меня! Может, в том и счастье, чтобы жить и не знать, что скрывается за покровом логики, разума и здравого смысла? Может, в этом и есть счастье, пасть жертвой чудовища, сгинуть в ненасытной пасти, не зная, и не понимая этого?!
Но почему я?!
Почему он приходит ко мне! Сотканный из лунного света! Бесформенный, гротескный! Запредельный! Я даже описать его не могу! Единственное, что я скажу вам: это воплощенный ужас! Порождение безумных горячечных снов, что навевает бледная осенняя луна! Я вижу его! Каждую ночь он приходит ко мне, словно луч, отброшенный неверным лунным светом! И тянет, тянет ко мне свои длинные бледные руки! Да и руки ли это?! И я вижу его так же, как вижу вас! И вы будете уверять меня в том, что он лишь плод моего больного воображения!
А кто, тогда, вы?!
Что ж, ладно…но не говорите, что я не предупреждал…
Я чувствую, скоро наступит мой последний день – когда-нибудь, он-таки доберется до меня.
Тогда, вы поймете, что я был прав…
Самая короткая дорога
Никогда не ходите самыми короткими путями. Даже если очень хочется. Даже если кажется, что ничего страшного не случится.
Поверьте, случится! И ещё как!
Подумать только, раньше, скажи мне кто такие слова, я бы не поверил! А теперь… Теперь мне ничего не остается, кроме как молиться да пытаться забыть все, что я видел…
Вы можете счесть меня сумасшедшим, но давайте я сначала расскажу свою историю, а потом вы решите, как к ней относиться.
В любом случае, выбор за вами. Хотите верить – верьте. Не хотите – ваше право. Но, только, потом, не говорите, что вас не предупреждали.
Это случилось в один из хмурых ноябрьских дней. Я возвращался с работы, и по пути решил заскочить в продуктовый магазин – купить что-нибудь на ужин.
У самых дверей универмага, прямо на мокром от талого грязного снега асфальте сидел бомж. Грязный, страшный. От него разило резким солоновато-горьким запахом немытого тела и грязной одежды. Его лицо было обезображено капиллярной мальформацией, и бугрилось синюшно-лиловыми наростами, виднеющимися справа под спутанными немытыми седыми патлами. Он протягивал к прохожим грязную руку с обломанными ногтями и побитую цыпками. А прохожие шарахались от него…
Исключением не стал и я. Я сделал так, чтобы он меня не заметил, спрятавшись за компанией весело болтающих и смеющихся студентов… Но потом меня обжег стыд… Знаете, ведь, я считал себя неплохим человеком, следующим своему моральному кодексу, в котором не последнее место занимали эмпатия и сострадание. И те чувства, которые я испытал к несчастному человеку, находящемуся явно в тяжелой ситуации, меня уязвили… Да и заставили испытать чувство вины. Да ты лицемер, батенька! Себе хотя бы уж не ври!
Конечно, думать о себе я не мог. И мне было стыдно выбирать еду, когда там на улице мерз явно голодный и больной человек.
Но что я мог сделать? Разве что…что-то немногое. Выходя из магазина, я вложил в грязную ладонь бомжа 50 р. Всё, что мог, потому что сам был, мягко говоря, небогат. Тот что-то промычал в ответ, но я, словно напакостивший школьник, поспешил дальше.
Чувство злости и отвращения к себе никуда не делось. Монетку кинул – совесть успокоил! Браво, нечего сказать!
Идти нужно было еще пару остановок.
День был тяжелый, хоть и сокращенный, и я чувствовал себя выжатым лимоном. Мне совершенно не улыбалось делать большой крюк по пути домой. Поэтому, я решил срезать, пойдя дворами.
Там, конечно, было темнее, да и дорожки не чистили, и пришлось бы месить ногами грязный снег, перемешанный с почвой, но, зато, доплетусь быстрее.
Спустя мгновение, я уже петлял по извилистой дорожке, змеящейся между угрюмых панелек с жёлтыми глазами окон, темнеющих на фоне иссиня-серого неба, с которого падал мелкий снег. Слякоть чавкала под ногами. Холодный ветер царапал лицо. Над головой проплывали костлявые ветви лип, тополей и кленов, черные, облитые болезненным желтоватым светом редких фонарей.
Все книги на сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом