Элеонора Акопова "Пандемия любви"

Лена осмотрелась. Кафешка как кафешка, ничего особенного. На полу плитка, на стенах недорогие панели. И народу немного. Тепло и не шумно. Лена не любила многолюдные прокуренные бары с их бессмысленной темнотой и назойливо мигающими огнями дешёвой цветомузыки.

Меню торчало на столике в пластмассовой подставке.

– Чем тут хоть кормят? Есть хочется. – Светка приблизила лицо к заламинированной карточке. – Вроде недорого. Надо позвать официантку, а то их не дождёшься. Можно заказывать, а можно подойти к телеге. Шведский стол, как в «Ёлках-палках». Ты как будешь?

– Можно и к телеге, – пожала плечами Лена. – Мне всё равно. Я не очень голодная.

– Это только кажется. А начнёшь накладывать, – и того хочется попробовать и этого. Здесь подход свободный. Только я обычно с одного раза наедаюсь, второго не получается.

– Я тоже, – кивнула Лена.

– Удивляюсь, как мужики по нескольку раз подходят и всё накладывают, накладывают, – поморщилась Светка.

– На то они и мужики, – вздохнула Лена. – Вот мои братья худые, как велосипеды, а знаешь, сколько они едят? Не представляю, как мама справляется.

– Так у них сейчас самый рост. Их в этом возрасте только корми, – со знанием дела заявила Светка. – Пусть едят, лишь бы здоровы были. Им сейчас мозги питать надо. Вот моему только десять, а жор уже, чувствую, начинается. Я каждые выходные рекорды у плиты ставлю. Сегодня хоть отдохну. А завтра начинай сначала – заготовки на неделю.

Подошла официантка.

– Вам телегу? Сейчас принесу тарелки.

– Ну ладно, – сказала Светка, когда они вернулись к столику с наполненными тарелками, – рассказывай. Что у тебя там хоть происходит?

– Да ничего не происходит, – пожала плечами Лена. – Абсолютно ничего. Даже рассказывать нечего. Утром еду на работу, вечером возвращаюсь. Готовлю еду, ем сама и ему оставляю. Пару раз вместе ужинали, а так почти не видимся. Я всегда в комнате сразу свет гашу, когда он приходит.

– Почему?

– Не знаю. Не могу объяснить. Я его боюсь.

– С чего это вдруг? – удивилась Светка, сноровисто обгладывая куриное крылышко. – Ты же говоришь, он добрый.

– Очень добрый. Но я всё равно боюсь.

– Так, – подняла ладонь Светка, – значит, давай разбираться. Он тебе нравится?

Лена потупила взгляд, не зная, что ответить.

– Кажется, да… В смысле, как – нравится? Ну… в общем, да… нравится.

– А ты ему?

– Не знаю, – вздохнула она. – Во всяком случае, он этого никак не показывает. И вообще, я считаю, что правильно делаю, сводя наше общение к минимуму.

– Почему это? – спросила Светка, отправив в рот кусочек холодца.

– Понимаешь, – поёжилась Лена, – мне кажется, я не должна к нему привыкать. Потом может быть больно.

– Вот так бы сразу и говорила! – Светка с размаху откинулась на округлую спинку стула. – Теперь суду всё ясно. Ты просто в него втюрилась и боишься не его, а себя.

Лена подумала, что если она сейчас покраснеет, Светка сразу поймёт, что права. И немедленно покраснела.

– Приговор окончательный и обжалованию не подлежит, – тут же выдала Светка. – А вот теперь давай рассказывай.

И Лена сдалась.

– Понимаешь, – начала она, – он действительно невероятный. Я даже стараюсь не смотреть на него. Мне кажется, мои глаза всё выдадут. Одно я знаю точно: никогда в жизни ни к одному из мужчин я не испытывала ничего подобного. И то, что я сейчас чувствую, для меня настолько ново, что я совершенно не знаю, как с этим справляться. Я просто поражаюсь, как это я сумела сходу так вляпаться.

Светка застыла с вилкой в руке и шутить перестала. У неё и без того сильно болела душа за подругу, оказавшуюся в пиковой ситуации, а тут она и вовсе разволновалась, потому что отчётливо представила, как эта самая ситуация осложнится, если к ней примешаются безответные чувства. Она понимала, что должна немедленно что-то сказать, но не знала что именно – порадоваться или посочувствовать.

– Алён, я даже не знаю, что на это сказать… – решилась она наконец.

– Свет, я же понимаю. Ты ничего и не говори. – Лена вздохнула и машинально положила в рот ломтик огурца. – Как-то всё разом навалилось. Знаешь, в результате я о Серёже даже не вспоминаю. Вот как будто его не было вовсе. Иногда специально заставляю себя думать на эту тему, и, представляешь, – не получается. Зато каждое утро я задаю себе вопрос: «Как? Как я вообще могла с ним жить?» И ни разу я не нашла на него ответа.

– Алён, боюсь, тут я тебе не советчик, – совсем пригорюнилась Светка. – Но мне почему-то кажется, что эти игры в прятки не имеют никакой перспективы. Ну, допустим, поживёшь ты там какое-то время, неделю, ну пусть месяц или даже два, а дальше-то что? Всё равно рано или поздно надо будет как-то с жильём определяться. Если у вас никакие отношения не построятся, так или иначе придётся что-то решать. Не останешься же ты навечно в чужой квартире с чужим мужчиной.

Лена грустно поковыряла вилкой в тарелке.

– Конечно, не останусь. Мама вчера предлагала к ним перебраться, я сказала: подумаю, но чуть позже. Знаешь, Свет, что самое удивительное? Я с мужем почти пять лет прожила, а через неделю забыла, как он выглядит. А тут человека знаю неделю, а кажется – всю жизнь.

– Да, наверное, такое бывает. Ну а с ним-то что? Он же ведь, ты говоришь, в разводе?

– В разводе.

– Давно?

– Нет. Всего три месяца.

– Совсем недавно, – засомневалась Светка. – Вдруг ещё помирятся?

– Судя по его репликам, – покачала головой Лена, – это маловероятно. Но не поручусь, конечно. Я ведь их совсем не знаю.

– Ленка, я ужасно беспокоюсь за тебя, – совсем расстроилась Светлана. – Надо что-то делать. И начну я на всякий случай вот с чего: поговорю с Галькой. Нуты поняла, – с моей сестрой. Они же на год в Иран уезжают, по контракту, так что квартиру сдавать будут. Вот я и поговорю: когда, за сколько и всё такое прочее. А там посмотрим. Пока я тебя только об одном прошу – кончай свои прятки. Это же безнадёга. Ты так ничего не добьёшься.

Лена страдальчески поморщилась.

– Слушай, Свет, а я ничего и не добиваюсь. Человек мне доброе дело сделал, проявил участие – вот и всё. Почему я за это должна от него чего-то добиваться? Он очень мил и внимателен, но этим, пожалуй, всё и ограничивается. И с моей стороны было бы глупо принимать обычные жесты вежливости за что-то большее. Мне всё-таки не шестнадцать. А он просто получил хорошее воспитание.

– Да, дела. – Светка допила сок и достала сигарету. Долго крутила её в руках, не прикуривая, потом отчего-то сунула обратно.

Лена привыкла к тому, что подруга обычно подпрыгивала, балагурила, отпускала шуточки, обожала всюду совать нос и не гнушалась крепким словцом. Так было всегда. Такую Светку она видела каждый день, знала наизусть и принимала как должное. А вот эта притихшая новая Светка немного тревожила и заставляла её ещё серьёзнее задуматься о собственном незавидном положении.

Расплатившись, они вышли на улицу и двинулись от Никитских ворот вверх по Тверскому бульвару в сторону площади Пушкина. Пахло пригретой солнцем прелой осенней травой. На боковой дорожке серьёзный малыш в синей шапке старательно крутил педали трёхколёсного велосипеда. Мужчина тащил на поводке упирающегося шарпея. Под ногами валялись опавшие листья, в основном кленовые – жёлтые и красные ладошки.

Они просто шли, глазея по сторонам и с удовольствием вдыхая сложносоставной осенний московский воздух – смесь ароматов леса и выхлопов гудящего потока машин. Светка периодически крутила головой, щурилась от лучей низкого закатного солнца и вздыхала, а Лена просто шла, слегка приподняв воротник и глубоко засунув руки в карманы куртки.

– Слушай, давай-ка мы с тобой перестанем распадаться на фрагменты и спокойно разберёмся, что к чему и как нам жить дальше, – сказала подруга своим обычным решительным голосом, превратившись наконец в прежнюю Светку. На Лену это подействовало успокаивающе.

– Давай, – согласилась она. – Только я не знаю, как во всём этом разбираться. Понимаешь, это напасть какая-то. Я думала и вот к чему пришла. Таких, как он, не бывает. Он единственный, и другого такого быть не может. Поэтому мне надо бежать от него без оглядки, просто жить и забыть, как он выглядит.

– Говорите помедленнее, я – натуральная блондинка, – ткнула её локтем в бок Светка, для наглядности тряхнув золотистыми кудряшками. – Такая логика чересчур мудрёна для меня. Мне бы чего попроще. Где тут связь-то, объясни. Вот одного не понимаю, почему ты не хочешь попробовать? А вдруг и он в тебя влюбится?

– Не влюбится.

– Да почему?

– Потому что он невлюбчивый, – вздохнула Лена. – Это сразу видно. И вообще он с красотками дело иметь привык. У него жена – модель. Так что можешь себе представить её окружение. К тому же он только что развёлся.

– Ну и что? – вскинулась Светка. – Ты тоже ещё вчера была замужем.

– Неделю назад.

– Какая разница? Не придирайся к словам. Как только мужики разводятся, у них мысли моментально устремляются к новым свершениям.

– Он не такой.

– Господи, да откуда тебе знать, какой он? Ты ж ему в голову не влезала. Может, он только и думает, как завалить тебя, уважаючи…

– Света, ты ориентирована на примитивных особей, – укоризненно покачала головой Лена. – Он просто другой, совершенно другой, понимаешь?

– Да все мужики одинаковые! – с досадой отмахнулась подруга. – И все как один – примитивные особи. У них вся премудрость концентрируется, знаешь где? Как говорится, «все грядущие печали на конце карандаша»! Тем более с такой внешностью, как у этого.

– Не опошляй хорошие стихи, – серьёзно сказала Лена. – А внешность, между прочим, обманчива.

– Овечка ты наивная. Скоро тридцать, а взрослой не стала.

– Я стала взрослой, Свет. Даже, наверное, взрослее, чем хотелось бы. И именно поэтому свои возможности оцениваю трезво. А то, о чём ты говоришь, мне от него совсем не нужно. Я так не умею. И никогда не умела, ты ведь это прекрасно знаешь.

– Да уж знаю, – огорчённо кивнула Света. – Я сама, если честно, не умею, что там говорить. Но, к сожалению, в одном ты права: такого окрутить, конечно, непросто.

Лена возмущённо отвернула голову.

– Я и не собираюсь никого окручивать. Как ты не поймёшь? Это совершенно другое. У меня внутри происходит что-то такое, чего не могу объяснить…

– 0-о-х, горе горькое, – пробормотала подруга и просунула руку Лене под локоть.

Дойдя до конца Тверского бульвара, они перешли через дорогу к магазину «Армения», завернули направо и пошли по Тверской.

– Хочешь мороженого? – Светка уже улыбалась, потому что долго расстраиваться не умела. Светлые кудряшки слегка золотились в закатных лучах, и весь её вид снова излучал радость бытия.

Лена взглянула на подругу. Она сто лет не ела мороженого прямо на улице, и это показалось ей сродни детской шалости, чем-то запретным, что раньше не разрешали.

– Хочу, – улыбнулась она.

– Вот это правильно! – Света повернула к киоску и потянула Лену за собой. – Тебе какое? Я – «Сникерс». Будешь?

– Нет, оно слишком сладкое. Лучше «Магнат» в шоколаде. Который с орешками.

– А я такое не люблю.

Светка протянула деньги продавщице и приняла у неё из рук две шуршащие пачки.

– Держи.

Лена взяла мороженое, и они неторопливо двинулись в сторону Красной площади. Мимо шли люди, и в обе стороны сплошным потоком неслись машины.

«Сколько людей… – подумала Лена. – Мы живём в одном городе и ходим по одним и тем же улицам, но никогда не пересечёмся и не узнаем друг о друге… Или наоборот: вдруг совершенно случайно сталкиваемся… и тут переворачивается вся жизнь. Вот как со мной…»

– Забыла сказать, – Светка откусила кусочек глазури, – в среду рукопись вычитывала, так там такая фишка попалась, обалдеть. «Вдруг музыка постепенно смолкла». Как тебе? Удивляюсь, как это Ираида такой перл прозевала. Стареет. Ну я выкинула это «вдруг» на свой страх и риск. Смех, ей-богу.

– Да, перлов хватает, – согласилась Лена. – Только успевай переводить с басурманского. Они, когда метраж гонят, вообще ни о чём не думают. Всё на редакторов надеются.

– Ничего не попишешь, – подхватила Светка, – кое-кто считает, что не барское это дело – грамота. Настоящий художник не должен отвлекаться на подобные мелочи. Ведь для этого есть специально обученные люди.

– Да, иногда просто диву даёшься, – кивнула Лена. – А взять собирательные числительные! Их вообще никто употреблять не умеет. Сплошь и рядом в книгах вижу то «пятеро женщин», то «трое собак». Куда только редакторы смотрят? Это даже компьютер подчёркивает. И, кстати, объяснение даёт.

– Не говори, – скривилась Светка. – Элементарная школьная программа. Большого ума не надо. Сама такое замечала даже у солидных авторов. Я после этого сразу в них разочаровываюсь.

– И я.

Они миновали галерею «Самсунг» и перешли к телеграфу.

– А у нас, похоже, машина скоро накроется, – задумчиво протянула Светка, с интересом разглядывая припаркованные иномарки. – Мой мне всё толкует про свои генераторы-дегенераторы, чёрт их пойми. То не строят, то стучат. А я вот только одно понимаю – скоро денег понадобится менять всё это. А где их взять? Летом за один Мишкин лагерь сколько отвалили и за стереосистему дурацкую, помнишь? Раскурочить бы этот саббуфер, чтоб не долбил по голове.

– Не говори, – кивнула Лена, – редкая мерзость. Одна из приятных сторон развода: я этого больше не услышу.

– Ну тогда, матушка, тебе в монастырь придётся, – засмеялась Светка. – Без саббуфера ни одна мужеская особь себя человеком не чувствует. Если по башке не долбит, это у них считается – звук плохой. Он же прямо так и называется – «долби сурраунд». А ещё надо, чтоб стадион ревел. Желательно на полную громкость.

Лена улыбнулась.

– В этом смысле мне везло. Серёжа спортом не интересовался.

– Да за одно это на него молиться надо было. Ты молилась? – подмигнула Светка.

– Я не очень религиозна. Очевидно, в этом и состояла моя основная ошибка.

– Беда прямо. А взять бокс. Мой сам разиня рот смотрит и мелкого приучил. Усядутся вдвоём и орут-улюлюкают. Да мне за один бокс полагается орден «За личное мужество».

– Тогда уж «За личное замужество», – хмыкнула Лена.

– Вот-вот, – закивала подруга. – У меня от этого бокса просто эпилепсия начинается. Футбол-хоккей – это ещё семечки.

– Да, бокс – это нечто. Что за удовольствие смотреть, как человека бьют? В голове не укладывается.

– Одно слово – мужики! А ты, выходит, рассчитываешь, что у твоего нового принца этот самый сурраунд долбить не будет?

– Пока не долбит. Ни разу не слышала. Он дома редко бывает. Вечером иногда смотрит новости, но тихо.