Дарья Журкова "Песни ни о чем? Российская поп-музыка на рубеже эпох. 1980–1990-е"

Среди важных тем поднимались вопросы мифотворческого характера популярной музыки и массовой культуры в целом[33 - Шестаков Г. Ю. Указ. соч. С. 23–28.], ритуально-экстазного характера массовых музыкальных действий[34 - Набок И. Указ. соч. С. 32.]. Но так как эти ракурсы были возможны лишь в отношении буржуазной «массовой культуры», то описывались они исключительно в негативном, оценочно-осудительном ключе.

На фоне всех этих перипетий, во многом определявшихся политической обстановкой, особого внимания заслуживают исследования Валентины Конен. Она, имея смелость заниматься в СССР американской музыкой, смогла сформировать собственную, историко-методологическую парадигму. Начав с генезиса национальной американской музыки[35 - В 1946 году В. Д. Конен защитила докторскую диссертацию, которая в дальнейшем легла в основу ее книги «Пути американской музыки. Очерки по истории музыкальной культуры США». Первое издание состоялось в 1961?м, а два последующих переиздания в 1965 и 1977 годах.], в дальнейшем подробно занимаясь джазом[36 - Конен В. Д. Рождение джаза. М.: Сов. композитор, 1984.] и, в частности, блюзом[37 - Конен В. Д. Блюзы и ХX век. М.: Музыка, 1980.], Конен пришла к построению концепции «третьего пласта», в которой был представлен длительный путь эволюции популярной музыки, начиная с позднего Средневековья вплоть до ХX века. Благодаря концепции Конен современная популярная музыка (в том числе советская массовая песня) переставала быть феноменом «сегодняшнего дня», возникшим из ниоткуда, а начинала пониматься как закономерная и неотъемлемая часть общемирового музыкального процесса, с не менее насыщенной историей, чем «музыки» профессиональной или фольклорной традиции. Впоследствии концепция Конен ляжет в основу большинства серьезных отечественных исследований о джазе и роке, речь о которых пойдет чуть ниже.

Наряду с музыковедами и социологами значительный вклад в понимание функционирования популярной музыки внесли аналитики массмедиа (или, как тогда говорили, средств массовой коммуникации – СМК). Однако тесная взаимосвязь того же телевидения и популярной (эстрадной) музыки была осознана далеко не сразу. Ввиду просветительской установки всей советской культуры работы 1960–1970?х годов в обсуждении вопросов взаимодействия музыки и телевидения отдавали явное предпочтение «серьезным» жанрам (опере, балету, симфонии, инструментальному и камерно-вокальному творчеству)[38 - В частности, упор на классическую музыку прослеживается в ряде следующих работ: Григорьянц Н. Н. На экране – музыка (Из опыта работы редактора). М., 1967; Дворниченко О. И. Музыка как элемент экранного синтеза: Автореф. дис. … канд. искусствоведения. М., 1975; Музыка и телевидение: Сб. В. 1. М.: Сов. композитор, 1978.].

Коллективная монография «Телевизионная эстрада»[39 - Телевизионная эстрада / Отв. ред. Ю. Богомолов и Ан. Вартанов. М.: Искусство, 1981.], вышедшая в 1981 году, и сегодня поражает актуальностью поднятых проблем и прозорливостью суждений. Во-первых, авторы одними из первых открыто заговорили о важности развлекательной функции эстрады. Несмотря на то что главной ее задачей формально называется идейно-воспитательная, по содержанию самих текстов в центре исследовательского внимания находится именно развлекательная[40 - Особенно ярко и убедительно в ее защиту высказывается Валентин Михалкович. См.: Михалкович В. Развлекательные передачи ТВ и «эффект эксцентричности» // Телевизионная эстрада. М.: Искусство, 1981. С. 53–70.]. Во-вторых, авторы стремились подойти к этой, считавшейся несерьезной, сфере максимально серьезно и показать, что для ее анализа необходимы собственные, особые методы.

Таким образом, к середине 1980?х годов в советской науке оформились три направления (во многом схожие с западными), которые брались за изучение популярной музыки. Преобладающим направлением было социологическое, правда, сильно искаженное идеологическими диссонансами. Музыковедческий подход был наиболее сильно представлен в исследованиях, посвященных советской массовой песне. Наконец, «неожиданно» плодотворным оказался только формировавшийся инструментарий медиаисследований. Как и зарубежным ученым, отечественным аналитикам популярной музыки нередко приходилось преодолевать как внутренние (профессиональные), так и внешние (институциональные) предубеждения в отношении предмета изучения. Но из?за давления идеологии советским исследователям это было сделать, с одной стороны, проще, так как популярная музыка понималась как важнейшее средство пропаганды. Но, с другой стороны, в силу этих же условий, им было гораздо сложнее подойти к анализу этого феномена по-настоящему объективно.

1980–1990-е: перестройка эстрады и ее осмысление

Перестройка и распад СССР полностью перекроили существовавшую картину мира как в отношении самой популярной музыки, так и в подходах к ее изучению. В это десятилетие, с одной стороны, были во многом сняты идеологические ограничения, что позволило исследователям быть максимально смелыми в своих выводах. А с другой, от постепенно уходившей в прошлое советской эпохи новая научная парадигма успела унаследовать основательность подходов и добротную методологию.

Для данного этапа отечественных исследований о популярной музыке характерна работа с большими массивами музыкальной культуры, проявляющаяся в стремлении отрефлексировать те или иные тенденции на стилистически разнообразном материале и на протяженном временном отрезке. Особенно востребованным оказывается междисциплинарный подход, в котором анализ музыкальных произведений становится неотделим от изучения социокультурных условий их бытования. Так начинает формироваться культурологическая парадигма исследований популярной музыки, очень схожая в своих интенциях с западными popular music studies. В ее рамках, во-первых, постепенно снимается противоречие между «высокими» и «низкими» жанрами, «легкой» и «серьезной» музыкой – границы между ними становятся предельно подвижными, взаимообусловленными и требующими комплексного (совместного) рассмотрения. Во-вторых, помимо жанрового плюрализма, исследователи обнаруживают исторические параллели и закономерности в бытовании популярной музыки, что впоследствии станет объектом исследования фундаментальных работ[41 - См., в частности: Сапонов М. А. Менестрели. Очерки музыкальной культуры западного Средневековья. М.: ПРЕСТ, 1996; Дуков Е. В. Концерт в истории западноевропейской культуры. М., 1999.].

В этом периоде необходимо выделить исследование Анатолия Цукера[42 - Цукер А. И рок, и симфония. М.: Композитор, 1993.], посвященное взаимопроникающим тенденциям в академической и популярной музыке XX века; монографию Валерия Сырова[43 - Сыров В. Н. Стилевые метаморфозы рока, или Путь к «третьей» музыке. Н. Новгород: Изд-во Нижегород. ун-та, 1997.], рассматривающего генезис рок-музыки, и работы Евгения Дукова[44 - Дуков Е. В. Музыкальная пропаганда в СССР: состояние и перспективы. М., 1989; Дуков Е. В. Слушатель в мире музыки с культурно-исторической точки зрения // Вопросы социологии музыки / Ред. Е. В. Дуков. М., 1990. С. 46–99; Дуков Е. В. Апологий развлечения // Музыкальная академия. 1993. № 1. С. 89–92.], прослеживающего закономерности бытования «легких жанров» в ракурсе городской и развлекательной культуры. Эти исследования, на стыке музыковедения, социологии и культурологии, выявили тесную связь популярной музыки и музыки академической; показывали, как средства технической фиксации музыки (от нотной до звуковой записи) влияли на ее развитие; анализировали, какую роль в различных жанрах играли принципы новизны и канона. Развивая методологию Валентины Конен, эти авторы писали о том, что популярная музыка, появление которой по привычке приписывалось XIX веку, на самом деле всегда присутствовала в истории культуры.

Отдельного внимания в этом круге авторов заслуживает Татьяна Чередниченко, наравне с музыкальным авангардом занимавшаяся и советской массовой культурой[45 - Это же качество демонстрируют Анатолий Цукер, кандидатская диссертация которого была посвящена творчеству Шостаковича; и Валерий Сыров, защищавший свою кандидатскую диссертацию по симфоническому творчеству Бориса Тищенко.]. В своей первой монографии «Кризис общества – кризис искусства. Музыкальный „авангард“ и поп-музыка в системе буржуазной идеологии» (1985)[46 - Чередниченко Т. В. Кризис общества – кризис искусства. Музыкальный «авангард» и поп-музыка в системе буржуазной идеологии. М.: Музыка, 1985.] Чередниченко, несмотря на жесткое идеологическое давление, впервые на страницах академического издания разбирала творчество западных певцов и рок-групп, таких как: Элвис Пресли, Rolling Stones, Grateful Dead, Edgar Broughton Band, Velvet Underground, Дэвид Боуи. Резонанс этой книги, замечает Федор Шак, был подобен эффекту троянского коня:

Исследователь критически высказывался о вытесняемом цензурой феномене, однако даже такая негативная позиция была наделена информационной ценностью, поскольку, убрав из нее обязательное марксистское содержание, читатель получал возможность ознакомиться с труднодоступным в СССР материалом[47 - Шак Ф. М. Научное осмысление джаза и массовой музыки в СССР: социокультурная составляющая // Искусствоведение в контексте других наук в России и за рубежом: параллели и взаимодействия. Сборник материалов Международной научной конференции 14–19 апреля 2014 года / Ред.-сост. Я. И. Сушкова-Ирина, Г. Р. Консон. М.: Нобель-пресс, 2014. С. 667.].

Более того, на страницах этой книги Чередниченко подступается к своей будущей концепции советской массовой культуры. В частности, она рассматривает взаимодействие «Ты» и «Я» в текстах поп-песен, анализирует, почему сюжетной основной современных хитов является тема любви, а в качестве музыкальной основы выступает танец. Попутно автор хлестко проходится по особенностям имиджа зарубежных поп-звезд.

Исследовательский алгоритм, сформированный Чередниченко на материале западной поп-культуры, впоследствии оказался актуальным и для анализа отечественных реалий. Ее следующая книга «Между „Брежневым“ и „Пугачевой“: Типология советской массовой культуры» (1993)[48 - Чередниченко Т. В. Между «Брежневым» и «Пугачевой». Типология советской массовой культуры. М.: РИК «Культура», 1993.] стала новой вехой в осмыслении популярной музыки. Советская эстрадная музыка рассматривается в этой монографии сквозь призму социально-политических процессов, происходивших в стране на протяжении ХX века. Несомненным достоинством книги является сочетание панорамного взгляда с хирургической точностью определений, особенно цепких в отношении музыкально-жанрового генезиса шлягеров. Однако стоит отметить, что идеологическая подоплека и непосредственная включенность Чередниченко в анализируемый период порой придавали ее суждениям излишнюю оценочность. Впрочем, это свойство – погруженность исследователя в анализируемую эпоху и его зависимость от личностного опыта – западная наука о популярной музыке уже давно признала одной из неизбежных своих составляющих[49 - См., например: Middelton R. Introduction: Locating the Popular music text // Reading pop. Approaches to textual analysis in popular music / Ed. R. Middleton. Oxford University Press, 2000. Р. 10.].

Еще одно направление исследований, мощно заявившее о себе в середине 1980?х годов, связано с рок-музыкой. Следует отметить, что публикации о роке как публицистического, так и исследовательского характера начали появляться в СССР еще в 1970?е годы[50 - См., например, книги Олега Феофанова: Феофанов О. А. Тигр в гитаре. М.: Дет. лит., 1969 (2?е изд. – «Музыка бунта. Очерк о биг-бите», 1975, 3?е изд. – «Рок-музыка вчера и сегодня», 1978).]. Но ввиду того, что рок-культура зачастую понималась как часть «буржуазной массовой культуры», то и отношение к ней исследователей было окрашено в соответствующие идеологические тона. С началом перестройки из подполья неофициальной культуры начали выходить не только отечественные рок-группы, но и профессионально анализирующие этот вид музыки ученые[51 - См., в частности, работы Ларисы Березовчук (Березовчук Л. Проблема аналитического описания произведения в рок-музыке: соотношение текста и контекста // Молодежь и проблемы современной художественной культуры. Л., 1990. С. 29–55) и Татьяны Диденко (Диденко Т. Рок-музыка: на пути к большой форме // Советская музыка. 1987. № 7. С. 23–29).]. Разработанные на базе рок-музыки исследовательские подходы нельзя обойти стороной, так как они способствовали осмыслению функционирования и анализу популярной музыки в целом.

Постепенно начинает складываться отдельный и весьма обширный массив аналитической литературы о рок-музыке, который подробно рассмотрен в кандидатской диссертации[52 - Савицкая Е. А. Принципы стилеобразования в рок-музыке (на материале зарубежного хард- и арт-рока 60–70?х гг.): Дис. … канд. искусствоведения. М., 1999.] и в книге[53 - Савицкая Е. А. Прогрессив-рок: герои и судьбы. М.: Чехов: Галин А. В., 2015.] Елены Савицкой. Исследования, посвященные рок-музыке, весьма условно можно разделить на три направления. Первое составляют энциклопедические, справочно-обзорные издания. Второй пласт образуют литературоцентричные труды, концентрирующиеся на анализе текстов рок-песен[54 - Наиболее последовательным в воплощении этой концепции является сборник научных трудов «Русская рок-поэзия. Текст и контекст», выходивший с 1998 года под редакцией Юрия Доманского. С 2013 года выпускается как периодический электронный журнал на базе Уральского государственного педагогического университета.]. Наконец, в третью группу входят музыкально-стилистические работы, которые после книг А. Цукера и В. Сырова, выявлявших взаимодействие рок-музыки с другими видами музыки, становятся все более специализированными и узконаправленными.

С позиции изучения популярной музыки исследования о роке важны потому, что сформировали не только алгоритмы анализа «массовых жанров», но и определенное отношение к популярной музыке в целом. Во-первых, рок-исследования в очередной раз подтвердили важность социокультурной составляющей в анализе массовых видов музыки[55 - Все три обозначенных направления исследований рок-музыки не обходят стороной ее социокультурную составляющую. Первые (особенно публицистично-мемуарные издания) описывают быт той или иной эпохи, в которую творила конкретная группа; вторые – литературоцентричные – сопоставляют соотношение поэтических образов с социальными (политическими и повседневными) реалиями. Наконец, третьи соотносят творчество тех или иных музыкантов с их образованием и принадлежностью к тому или иному общественному классу, что, как бэкграунд, сказывается на их профессиональной самореализации и музыкально-стилистическом почерке.]. Во-вторых, они обусловили некоторый перекос в сторону анализа текстов, что вполне предсказуемо по причине литературоцентричности и самого русского рока. На волне изучения рок-поэзии со временем появляются филологические работы, скрупулезно анализирующие слова поп-песен[56 - См., например: Григорьева Т. А. Стереотипность шлягера как текста массовой культуры: Дис. … канд. филол. наук. СПб., 2003.]. Очевидно, что поп-музыка проигрывает в плане смыслов, заложенных непосредственно в текстах песен, в метафоричности языку рока[57 - Недаром слова рок-песен относят к поэзии и нередко выпускают отдельными сборниками стихов, а в отношении поп-песен такая процедура выглядит чем дальше – тем более абсурдной.]. Соответственно, в-третьих, рок-культура и ее исследователи во многом определили отношение к поп-музыке в целом. Рок начал пониматься как «высокий» жанр популярной музыки, а в более радикальных воззрениях – полностью обособляться от нее. Но, на мой взгляд, такое отмежевание часто оказывается искусственным, потому что, с одной стороны, поп-музыка активно заимствует в своей практике «наработки» рок-музыки. С другой стороны, часто рок-композиции достигают верхних строчек хит-парадов и, соответственно, становятся неотъемлемой частью массового музыкального словаря. Таким образом, граница между рок- и поп-«музыками» оказывается предельно подвижной, что позволяет применять методологию рок-музыки по отношению и к поп-музыке, особенно в части выявления социокультурных и музыкальных закономерностей.

2000–2010-е: изучение видеоклипов и переосмысление советской песни

Несмотря на то что дискурс о современной популярной музыке малопродуктивен без анализа визуальной составляющей, в отечественной науке до сих пор не получил систематического изучения феномен музыкальных клипов. В середине 1990?х годов, в связи с появлением в нашей стране и стремительным разрастанием индустрии музыкального видео, стало крайне востребованным понятие клипового мышления, часто выступавшее в роли неутешительного диагноза современному обществу. Однако и попытки осмыслить этот феномен в своей сути немногим отличались от него самого: были фрагментарными, пестрили яркими метафорами, но не стремились дать некую целостную, законченную систему представлений.

Формально за последнее время накопилось относительно большое количество работ, обсуждающих музыкальные клипы. Но их авторы лишь успевают наметить контуры явления, нащупывая его, как части «слона», под тем или иным углом – искусствоведческим[58 - См., например: Яковлев Е. Кинофильм и видеоклип: эстетическая оппозиция // Вестник Московского университета. Серия 7 «Философия». 1998. № 4; Кулик И. Обои цвета телевизионного снега // Искусство кино. 2001. № 2; Конфедерат О. В. Клип как модель художественного текста. Русская секвенция в фильме «Чемоданы Тульса Люпера» (2005, режиссер П. Гринуэй) // Вестник Челябинского государственного университета. 2007. № 22. С. 178–181.], лингвистическим[59 - См., например: Шарифуллин С. Б. Семантический анализ вербально-иконических текстов (на материале музыкальных клипов) // Вестник Красноярского государственного педагогического университета имени В. П. Астафьева. 2010. № 2. С. 257–261.], коммуникационным[60 - См., например: Мясникова М. Я. Экранно-клиповое моделирование на телевидении // Известия Уральского федерального университета. Серия 1: Проблемы образования, науки и культуры. 2012. Т. 98. № 1. С. 31–39; Чернышов А. В. Секреты песенного видео // ЭНЖ «Медиамузыка». 2014. № 3. Режим доступа: http://mediamusic-journal.com/Issues/3_3.html, Дата обращения: 04.07.2023.], философским[61 - Клип как ведущий язык массовой коммуникации: возможности и пределы аналитики (материалы теоретического семинара). Философский факультет СПбГУ, 22 мая 2002 г. // Studia culturae. 2002. № 3. С. 175–190.], изредка – культурологическим[62 - См., например: Богомолова О. Ю. Видеоклип. Происхождение вида // Ракурсы: Вып. 7 / Ред. А. А. Новикова. М.: ЛЕНАНД, 2008; Дружкин Ю. Песня от 1970?х до 1990-х. Что дальше? (Кризис отечественной песни и его культурно-исторические корни) // Эстрада сегодня и вчера. О некоторых эстрадных жанрах XX–XXI веков: Сб. ст. М.: ГИИ, 2010. № 1. С. 7–53.]. В отличие от западных источников у нас до сих пор существует лишь одна монография, более или менее системно рассматривающая феномен клипа, – это книга Эрики Советкиной «Эстетика музыкальных видеоклипов» (2005)[63 - Советкина Э. В. Эстетика музыкальных видеоклипов. М.: ТРИАДА Лтд, 2005.]. Автор стремится рассмотреть «генеалогию» музыкального клипа в таких жанрах, как киномюзикл, киномузыка и музыка театра, а также в явлениях светомузыки и мультимедиа. Есть даже попытка систематизация клипов, во-первых, по технологии изготовления изображения (оригинальные, анимационные[64 - Там же. С. 61.]), во-вторых, по типу изложения изобразительного материала (документальные, сюжетные, эклектико-коллажные, смешанные, фоновые, хореографические, фильмовые, смешанные)[65 - Там же. С. 62.]. Однако Советкина не выходит за рамки формального перечисления и не успевает проанализировать главное – смыслы, которые транслируют приводимые ею в качестве примеров клипы.

Поэтому с позиции задач определения генезиса видеоклипов, их систематизации и описания, на мой взгляд, гораздо продуктивнее оказываются идеи, высказанные в статьях Франциски Фуртрай[66 - Фуртрай Ф. Явление клиппинга в современной массовой культуре: опыт культурологического анализа // Вестник Ленинградского государственного университета имени А. С. Пушкина. 2009. Т. 2. № 1–4. С. 126–134.], Натальи Самутиной[67 - Самутина Н. Музыкальный видеоклип: поэзия сегодня // Неприкосновенный запас. 2001. № 6. Режим доступа: http://www.iek.edu.ru/projects/ppnsamu3.htm. Дата обращения: 04.07.2023.] и Татьяны Шеметовой[68 - Шеметова Т. Клиповая культура или некоторые подходы к описанию музыкального клипа // Наука ТВ. 2010. № 7. С. 293–299.]. Так, Ф. Фуртрай видит предтечи возникновения формы видеоклипа в коллажной технике живописи и в дизайне. Коллаж еще до появления клипов отразил «фрагментарность, хаотичность и хрупкость бытия в эпоху мировых войн»[69 - Фуртрай Ф. Указ. соч. С. 129.]. А дизайн с его стремлением к эстетизации товаров актуализировал форму видеоклипа как «художественной рекламы» поп-исполнителей[70 - Там же.]. В свою очередь, Н. Самутина предлагает две, на мой взгляд, весьма эффективные системы классификации клипов. Первая из них базируется на отношении к нарративу (нарративные[71 - Автор приводит три типичных нарративных пласта для видеоклипов: 1) выступление музыкантов на сцене (на живом концерте) или запись в студии; 2) разыгрываемая история с участием музыкантов; 3) отдельная история с профессиональными актерами, соответствующая песне. При этом, как замечает Н. Самутина, за счет монтажа чаще всего эти сюжетные линии пересекаются (Самутина Н. Указ. соч.).]/

не-нарративные[72 - Помимо самых распространенных танцевальных видео, к этому типу принадлежат «различные абстрактные и ассоциативные клипы, построенные на наборах визуальных метафор, ассоциативном течении образов, развитии темы в абстрактных вариациях» (Самутина Н. Указ. соч.).] клипы), а основанием для второй классификации является доминирующая задача, формирующая визуальный тип[73 - В соответствии с ней автор разделяет клипы на: 1) ориентированные на максимальное представление телесности исполнителя; 2) ориентированные на выражение стиля исполнителя (как музыкального стиля, так и стиля жизни); и 3) ориентированные на выражение смысла песни (в этом жанре предпочитают работать исполнители и режиссеры, претендующие на интеллектуальность своего творчества) (Там же).]. Т. Шеметова предлагает еще несколько подходов к описанию клипов. Во-первых, семиотический – рассматривающий видеоклип как поликодовый текст. Во-вторых, культурологический подход, который предоставляет возможность через алгоритм «формульного повествования» Кавелти «описать весь комплекс значений, который несет конкретный исполнитель, то есть его формулу, и проследить, как эта формула вписана в тот культурный сегмент, который она представляет, как она отражает этот культурный сегмент и участвует в его формировании»[74 - Шеметова Т. Указ. соч. С. 295.]. Наконец, третий подход связан с эстетическим описанием клипа и строится на выявлении точек максимальной аттрактивности, которые возникают на пересечении вербальных, иконических и музыкальных кодов[75 - Там же. С. 295–297.].

Однако существует негласное предубеждение о вторичности (если не второсортности) отечественной индустрии музыкального видео. Безусловно, по многим внешним параметрам российский шоу-бизнес копирует западные стандарты, но в процессе этого копирования неизбежно возникают большие смысловые «зазоры», а также проявляются специфические социокультурные тренды.

На фоне не озвучиваемого, но подразумеваемого в научном сообществе пренебрежения к современной российской поп-музыке наблюдается исследовательский бум в отношении советской массовой музыкальной культуры и, в частности, советской массовой песни. Переосмысление началось еще в 1990?е годы в отдельных статьях отечественных и зарубежных исследователей и достигло определенного пика в 2000-х, став темой развернутых научных жанров (монографий, диссертаций и разделов в учебниках по истории музыки). Ренессанс в изучении советской массовой музыки, как и советской культуры в целом, во многом был связан с изменением политической ситуации, стремлением осмыслить историю исчезнувшей страны и обусловлен возможностью с новых позиций проанализировать всем хорошо знакомые явления.

Одним из магистральных подходов в отношении советской массовой музыки стало стремление выявить ее мифологическую (мифотворческую) составляющую. Очень условно исследования, посвященные соотношению мифологии и идеологии в советской массовой музыке, можно разделить на два типа. В первых ставится цель реконструировать исторические условия возникновения идеологически заданных мифов. В частности, в статьях Татьяны Горяевой[76 - Горяева Т. «Великая книга дня»: Радио и социокультурная среда в СССР в 1920–30?е годы // Советская власть и медиа / Под ред. Х. Гюнтера и С. Хэнсген. СПб.: Академический проект, 2005. С. 59–75.], Владимира Коляды[77 - Коляда В. Аудиодокументы в коммуникационной среде СССР 1920–30?х годов // Там же. С. 76–88.], Елены Петрушанской[78 - Петрушанская Е. О «мистической» природе советских массовых песен // Russian Literature. 1999. № XLV. Р. 87–102; Петрушанская Е. Эхо радиопросвещения в 1920–30?е годы: Музыкальная гальванизация социального оптимизма // Советская власть и медиа / Под ред. Х. Гюнтера и С. Хэнсген. СПб.: Академический проект, 2005. С. 113–132.], Марины Раку[79 - Раку М. Г. Поиски советской идентичности в музыкальной культуре 1930–1940?х годов: лиризация дискурса // Новое литературное обозрение. 2009. № 100. С. 184–203.], Виктории Тяжельниковой[80 - Тяжельникова В. С. Советская песня и формирование новой идентичности // Отечественная история. 2002. № 1. С. 174–181.] анализируются декларативные документы эпохи, приводятся воспоминания современников, обсуждаются вопросы, связанные со способами и средствами музыкальной пропаганды. В свою очередь, другие исследователи больше озабочены пониманием ментально-идеологической основы советских мифов и их смысловых доминант. Например, Феликс Розинер для классификации советской массовой песни применяет методологию волшебной сказки Владимира Проппа[81 - Розинер Ф. Советская волшебная массовая песня // Соцреалистический канон / Под ред. Х. Гюнтера и Е. Добренко. СПб.: Академический проект, 2000. С. 1007–1009.], а Раиса Абельская и Симха Кацман – концепцию карнавальности Михаила Бахтина[82 - Абельская Р. Ш., Кацман С. И. Советская массовая песня как карнавальный жанр (к концепции преподавания истории литературы советского периода) // Дискуссия. 2015. № 9 (61). С. 116–124.]. Одной из самых востребованных тем становится песенная мифология концепта родины, которая подробно разбирается в работах Ханса Гюнтера[83 - Гюнтер Х. Поющая родина. Советская массовая песня как выражение архетипа матери // Вопросы литературы. М., 1997. № 4. С. 46–61.], Светланы Бойм[84 - Бойм С. Советские песни: «Спокойной ночи, родина», «Гуд бай, Америка»: опыт сравнительной мифологии // Культурологические записки. Вып. 13. М.: ГИИ, 2011. С. 382–394.], Веры Лелеко[85 - Лелеко В. Мифопоэтика советской массовой музыкальной культуры (вторая половина 1950-х – начало 1980?х годов): Дис. … канд. культурологии. СПб., 2011.] и Елены Степановой[86 - Степанова Е. А. «Все проходит. Остается Родина – то, что не изменит никогда»: образ Родины в советской песне // Лабиринт. 2015. № 4. С. 28–42.].

Отдельное направление составляют историко-музыковедческие исследования, посвященные описанию направлений и стилей советской эстрадной музыки. Нередко эти работы являются частью учебных пособий[87 - Иванова Л. И. Советская песня // Современная отечественная музыкальная литература. М.: Музыка, 2005. С. 103–164; Лихачева И. В. Массовая песня // История современной отечественной музыки. Вып. 1: 1917–1941 / Под ред. М. Е. Тараканова. М.: Музыка, 1995. С. 74–89.], но даже в рамках достаточно строгого академического жанра отдельные авторы проявляют яркую индивидуальность в постановке вопросов, обозначении тенденций и в анализе, казалось бы, известных явлений. Таковы работы вышеупомянутых Евгения Дукова[88 - Дуков Е. В. Эстрадная музыка // История современной отечественной музыки. Вып. 1: 1917–1941 / Под ред. М. Е. Тараканова. М.: Музыка, 1995. С. 90–112.], Анатолия Цукера[89 - Цукер А. М. Отечественная массовая музыка: 1960–1980?е годы: Учебное пособие. Ростов-н/Д.: Изд-во Ростовской гос. консерватории им. С. В. Рахманинова, 2008.], а также Барбары Швайцерхоф[90 - Швайцерхоф Б. Советская эстрада // Соцреалистический канон / Под ред. Х. Гюнтера и Е. Добренко. СПб.: Академический проект, 2000. С. 999–1006.], Елизаветы Уваровой и Леонида Левина[91 - Левин Л. И., Уварова Е. Д. Бытовая и прикладная музыка // История русской музыки: В 10 т. М.: Музыка, 2004. Т. 10б: 1890–1917 / Под ред. Л. З. Корабельниковой и Е. М. Левашева. С. 756–802.].

Среди современных отечественных публикаций о популярной музыке особое место занимают исследования Юрия Дружкина. Две его монографии «Метаморфозы телепесни» (2012)[92 - Дружкин Ю. С. Метаморфозы телепесни. М., 2012.] и «Песня как социокультурное действие» (2013)[93 - Дружкин Ю. С. Песня как социокультурное действие. М.: ГИИ, 2013.], несмотря на малый тираж, задают большие концептуальные перспективы в изучении популярной музыки.

Подводя предварительные итоги, можно отметить следующие проблемные и вместе с тем перспективные направления в развитии отечественных исследований о популярной музыке.

Во-первых, существует острая необходимость соотнесения отечественных подходов с парадигмой западных исследований, как минимум – знакомство с ней. Как ни странно, но в закрытом Советском Союзе зарубежную исследовательскую методологию знали гораздо лучше, нежели сегодня – в эпоху глобализации и интернета.

Во-вторых, при достаточно обширном массиве литературы, посвященной советской массовой музыке, наблюдается явный провал в изучении современной российской поп-музыки. Безусловно, данный пробел можно списать на «недоброкачественность» самого материала, мол, по художественно-эстетическим критериям нынешняя поп-музыка не идет ни в какое сравнение с советской эстрадой. С этим заявлением действительно сложно поспорить. Но сегодня к анализу поп-музыки необходимо подходить не с точки зрения художественной ценности, а с желанием разобраться, почему эта музыка столь популярна. Какие подсознательные потребности обыкновенного человека она воплощает/отображает/формирует? Как эта музыка характеризует свою эпоху?

В-третьих, и в связи со всем вышесказанным необходимо четко понимать, что внешняя (а порой и показная) бессмысленность содержания поп-песен отнюдь не равна тем смыслам, которые они транслируют своим слушателям и о своих слушателях.

Глава 2

ЭСТРАДНАЯ МУЗЫКА НА СОВЕТСКОМ ТЕЛЕВИДЕНИИ

В советское время официальная идеология возлагала на песенный жанр большую ответственность за морально-нравственный облик народа, что предполагало разговор на непреходящие темы и наличие критериев профессионального качества произведений. Эстрадная музыка нередко становилась повесткой дня Всесоюзных съездов композиторов, где скрупулезно разбирались достоинства и проколы авторов-песенников[94 - См.: Махрасев Л. ХX век в легком жанре (Взгляд из Петербурга – Петрограда – Ленинграда): Хронограф музыкальной эстрады 1900–1980 годов. СПб.: Композитор, 2006. Вот несколько цитат, передающих пафос возложенных на советскую песню функций: «Советские музыканты неоднократно подчеркивали: в массовых жанрах заложен идеологический заряд огромной силы. <…> массовый музыкальный быт формирует вкусы, нравственность, идейно-эстетические позиции людей, в особенности молодежи <…> нужно, в частности, решительно поднять идейно-художественный уровень музыкального репертуара клубов, домов и парков культуры, устранить из фондов всех фонотек устаревший и некачественный репертуар» (Советская музыка. 1972. № 4. С. 12–13).]. Однако даже многочисленные идеологические фильтры не могли полностью очистить песенный поток от «инородных элементов». Существовало две основные претензии, предъявляемые к эстрадным песням: преобладание личностно-интимного содержания над общественно-гражданским; проникновение в музыкальную ткань ритмов зарубежных танцев (твиста, рок-н-ролла, буги-вуги и т. д.), а также интонаций старинных мещанских, а еще хуже – цыганских романсов. Это положение очень выразительно иллюстрирует цитата из проекта доклада Т. Хренникова на Всесоюзном съезде Союза композиторов СССР с правками В. Кухарского (1962):

Надо честно признать, что образцы откровенной безвкусицы проникли и в массовый музыкальный быт последних лет, в частности, в область эстрадной песни. Здесь свою роль сыграли и усилившийся приток зарубежной легкожанровой продукции, не всегда доброкачественной, и чрезмерная уступчивость отдельных композиторов и исполнителей, охотно потрафляющих невзыскательным вкусам. Я не буду приводить большого количества примеров – они уже не раз фигурировали на наших пленумах последних лет. Напомню только о справедливой критике некоторых эстрадных опусов Эдуарда Колмановского: этот безусловно способный композитор, завоевавший известность своей удачной песней «Я люблю тебя, жизнь», в последнее время прельстился шумным эстрадным успехом и стал усиленно воскрешать уныло-слезливый «интим» (эти слова подчеркнуты, а фрагмент отчеркнут на полях и написан комментарий: «жаргон») – явно мещанского пошиба. Стоит подчеркнуть, что потакание неразвитым вкусам людей, не сумевших смолоду приобщиться к хоровому искусству, – дело нехитрое, но я бы сказал, очень опасное и злое. Ибо каждая мещанская песенка, как вредный грибок, быстро распространяется в быту, рождая среди неустойчивой молодежи ответный поток подражаний, формируя ее эстетический кодекс[95 - Цит. по: Музыка вместо сумбура: Композиторы и музыканты в Стране Советов. 1917–1991 / Сост. Л. В. Максименков. М.: МФД, 2013. С. 570.].

Суть неизбежных противоречий красноречиво сформулировала Татьяна Чередниченко:

Советская эстрада несла на себе груз идеологической серьезности, ее проверяли агитпроповскими критериями, тяжесть которых нависала «санкциями». В то же время при всех сакрализаторски-карательных претензиях агитпропа его роль воспитывающего «массовика» фатально тянула за собой амплуа «затейника»[96 - Чередниченко Т. Эра пустяков, или Как мы наконец пришли к легкой музыке и куда, возможно, пойдем дальше // Новый мир. 1992. № 10. С. 223.].

Именно на качелях цензуры и развлекательности была вынуждена существовать советская эстрадная (она же популярная) музыка. Однако положение между двух огней отнюдь не мешало, а возможно, даже способствовало регулярному появлению на советской эстраде подлинных шедевров. В этом кроется один из многих парадоксов песенного жанра. Действительно формальный «срок годности» отдельной песни редко выходит за рамки одного сезона. Тем не менее этот «недостаток» предельно условен, и на временно?й дистанции нередко оборачивается преимуществом. Песня как ни один другой музыкальный жанр умеет мгновенно схватывать и запечатлевать дух времени, оставаться в памяти своеобразным слепком эпохи, «вытягивающим» за собой остальные его приметы. Эти «издержки» и вместе с тем достоинства жанра емко описала Лиана Генина:

Песенный конвейер безжалостен и быстр: сегодня – образец, завтра – трафарет. Остановить, затормозить процесс нельзя: песня задохнется в медленном режиме, она не будет успевать за нами. Отсюда постоянное ощущение провала, спада, кризиса. Ощущение обманчивое: просто поделок больше, чем открытий. Так всегда бывает в искусстве, но в песне – в сотни, в тысячи раз больше. А потом оказывается, что это была песенная эпоха «Подмосковных вечеров», или «За того парня», или «Нежности»[97 - Генина Л. С песней наедине // Советская музыка. 1978. № 3. С. 17.].

Меня будут интересовать три ключевых аспекта взаимоотношений популярной музыки и телевидения в СССР. Первый – телевизионно-технический – связан с проблемами адаптации музыкального материала к телеэкрану.

Второй аспект – социально-культурный – посвящен тому, как образы, транслируемые на телеэкране, соотносились с повседневной жизнью и официальной идеологией советского общества в различные периоды; какие ценностные идеалы формировала и одновременно отзеркаливала популярная музыка на телеэкране.

Наконец, третий аспект – музыкально-презентационный – выявляет роль телевидения в появлении и утверждении фигуры сверхпопулярного исполнителя. Отметим, что изначально эта проблема для советского ТВ и эстрады в целом была противоестественна не только ввиду идеологической установки на создание бесклассового общества, но и ввиду иных внутренних установок самой эстрады. Поэтому я постараюсь проследить, как первоначальная идея служения артиста народу претерпела кардинальные изменения и постепенно, во многом благодаря телевидению, за популярными певцами стала закрепляться репутация «небожителей». Таким образом, меня прежде всего будет интересовать внешняя среда бытования телепесни, а именно: каким образом популярная музыка «переносилась» на телеэкран, какие ценности она выражала и какова была ее действительная роль в повседневной жизни советского общества.

В выборе передач для анализа я руководствуюсь двумя критериями. Во-первых, новизной представленного в той или иной программе подхода к музыкальному материалу, во-вторых – степенью популярности передачи и, соответственно, характером ее влияния на умы и сердца советских людей.

Эстрадные концерты в поисках формата

Как известно, первыми музыкальными передачами на отечественном телевидении (а по сути, и первыми телевизионными передачами вообще) были выступления оперных певцов и академических музыкантов, а также фрагменты оперных и балетных спектаклей. Причем все без исключения исследователи отмечают парадокс, что качество изображения и звука первых трансляций заведомо не могло соответствовать даже минимальным критериям эстетического восприятия, однако успех этих передач был колоссальным вне зависимости от предпочтений первых телезрителей. На начальном этапе развития телевизионного вещания все были увлечены, во-первых, самим техническим средством, во-вторых, возможностями его просветительского потенциала. Именно поэтому для телевизионного показа было выбрано безусловно положительное, правильное и достойное всеобщего внимания искусство – классическая музыка. Была важна сама трансляция, демонстрирующая и утверждавшая постулат общедоступности «высокого» искусства, и мало кто задумывался о форме подачи музыкального материала.

Тот факт, что первых телевизионных трансляций удостоились большие жанры академической музыки, наложило определенный отпечаток и на последующие трансляции эстрадных концертов. Так, молодежной по духу и безусловно эстрадной по жанру передаче «Алло, мы ищем таланты!», присутствует целый ряд признаков, характерных для ритуала скорее филармонического, нежели эстрадного концерта. Прежде всего, это гробовая тишина в зрительном зале в паузах между выступлением и выходом артистов. Во время исполнения песни аудитория также отнюдь не выражает бурные эмоции, а, наоборот, сосредоточенно вслушивается в музыку. Внутренние переживания превалируют над необходимостью их внешнего проявления. Порой создается ощущение, что зрители в зале как бы сдерживают свою непосредственную реакцию. Такое поведение публики, по свидетельству В. В. Мукусева, лично участвовавшего в создании подобных телепрограмм, во многом обусловливалось условиями съемки. Дело в том, что зритель, оказавшийся в телестудии, муштровался окриками режиссера, занятого прежде всего постановкой кадра с исполнителем, а отнюдь не запечатлением непосредственной реакции публики. В то же время каждый сидящий в зале испытывал определенный груз ответственности за свое поведение, так как знал, что оно транслируется на всю страну и оттого должно быть образцовым.

Построение программы описываемого выпуска «Алло, мы ищем таланты!» тоже задает атмосферу филармонического ритуала. Так, на протяжении всей передачи ведущий – Александр Масляков – объявляет сразу блок из трех-четырех песен, тем самым малый жанр как бы искусственно монументализируется и облачается в форму «псевдосюиты».

Свой вклад в атмосферу непререкаемой солидности происходящего также вносит эстрадно-симфонический оркестр, располагающийся на сцене и сопровождающий выступление певцов и вокальных ансамблей. С одной стороны, оркестр укрупняет, а иногда и утяжеляет изначальный характер песни детальной, многотембровой и насыщенной мелодическими подголосками аранжировкой. С другой – он играет важную роль в визуально-образном статусе певца. Последний зачастую лишь чуть выступает вперед на фоне музыкального коллектива, а при дальних планах вообще сливается с оркестрантами. Певец, таким образом, никак не отделяется от коллектива музыкантов, воспринимается не уникальной и единолично царящей личностью, а одним из представителей исполнительской братии, лучшим среди равных.

Наконец, немалую долю академичности общему облику телевизионной картинки сообщает и поведение самих исполнителей, которые предельно неподвижны и вытянуты по струнке перед стоящим микрофоном. Подобная статичность музыкантов даже при исполнении песен откровенно танцевального характера замечается моментально, выглядит наивной и даже инфантильной, особенно в глазах зрителя, смотрящего эти программы из сегодняшнего дня.

При всей официозно-парадной обстановке, вышколенности участников и сосредоточенности зрителей в передаче «Алло, мы ищем таланты!» находится место и для непосредственного, открытого общения. В перерывах между блоками песен Александр Масляков берет за кулисами интервью у только что выступавших исполнителей. Этот прием очень востребован и в современных телевизионных шоу. Однако только в передаче полувековой давности видна его сценарно-драматургическая суть и цель – создание эффекта живого и искреннего диалога со зрителем. Дело в том, что участники «Алло, мы ищем таланты!» действительно являются обыкновенными советскими гражданами, правда, с необыкновенными музыкальными способностями. Большинство из них пока не стали профессиональными артистами, и, соответственно, в их поведении нет и тени бравады или самолюбования, в той или иной степени проявляющихся в поведении сложившихся артистов.

На примере конкретной программы «Алло, мы ищем таланты!» можно отчетливо проследить, как телевидение выполняло свои прямые функции – фиксировало и транслировало ситуацию как бы повседневного человеческого общения, улавливало и показывало саму жизнь. В подобного рода передачах, участниками которых становились, казалось бы, рядовые граждане (к ним также можно отнести программы «А ну-ка, девушки!», «С песней по жизни»), проявлялась и одновременно формировалась очень важная для советского сознания мифологема гармоничной личности – человека, который совмещает в своей деятельности продуктивный профессиональный труд с богатым духовным развитием[98 - Об этой составляющей образа советского человека очень метко и с юмором пишут П. Вайль и А. Генис: «Герои в Советском Союзе всегда призваны выполнять широкую просветительскую задачу. Допустим, токарю совершенно недостаточно ловко точить болванки: передовой токарь еще и играет на виолончели. <…> Оперный бас берет на две октавы ниже всех других басов и при этом награжден медалью „За отвагу на пожаре“. По мере продвижения вверх число достоинств увеличивается, стремясь к бесконечности» (Вайль П., Генис А. 60-е: Мир советского человека. М.: АСТ: CORPUS, 2013. С. 34).].

Идея таких программ основывалась на том, что артисты на сцене (герои программы) не особо отличаются от зрителей в зале (а также и от телезрителей), ни внешне (предельно простые и скромные наряды, сдержанная манера поведения), ни по социальному статусу (простые рабочие предприятий из разных городов страны). Именно человеческая типичность героев утверждалась в качестве одной из главных причин их показа по телевидению. На глазах у телезрителей должен был рождаться образ обыкновенного необыкновенного советского человека – скромного труженика с выдающимся творческим потенциалом[99 - Если вновь провести параллели с современностью, то сегодня подоплека показа обыкновенных людей по телевизору принципиально другая. Телевидение или высмеивает их заурядность, или же, наоборот, уверяет телезрителей, что эти люди обладают некими стоящими внимания особенностями.].

Столь целомудренное поведение героев программы «Алло, мы ищем таланты!» во многом объясняется и статусом самой эстрады в те времена. Советская эстрада 1960–1970?х годов, в отличие от современного шоу-бизнеса, отнюдь не чувствовала себя хозяйкой положения, привилегированным законодателем ценностей и моделей поведения. Она обитала как бы на краю более важных социальных процессов – не трудилась сама, но прославляла труд; не влияла на политику, но была насквозь патриотична. Даже на всецело своей территории личных чувств и переживаний популярная музыка и ее герои были предельно сдержанны, деликатны и по-хорошему серьезны. Не было характерной для сегодняшнего дня игры на

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=69826615&lfrom=174836202) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes

1

Барт Р. От произведения к тексту // Барт Р. Избранные работы: Семиотика: Поэтика / Пер. с фр. Сост., общ. ред. и вступ. ст. Г. К. Косикова. М.: Прогресс, 1989. С. 416–417.

2

Подробнее см.: Шенталь А. Преданная революция, или Девяностых не было // Colta. 27.01.2017.

3

Подробнее см.: Журкова Д. А. Никаких больше вечеринок: русскоязычная поп-музыка в условиях самоизоляции // Искусство в контексте пандемии: медиатизация и дискурс катастрофизма. М.: ГИИ, 2020. С. 533–588.

4

Обо всем этом написана обстоятельная монография Юлии Стракович «Цифролюция. Что случилось с музыкой в XXI веке». М.: ИД «Классика – XXI», 2014.

5

Оригинальное название композиции – «Прощальное письмо».

6

Чередниченко Т. В. Между «Брежневым» и «Пугачевой». Типология советской массовой культуры. М.: РИК «Культура», 1993. С. 5.