Сергей Устюгов "Тревожная командировка 2"

Хотя помполит и предупредил по громкой связи, чтобы никто не выходил на палубу, никто его не послушал. Тома была свободна и тоже вышла.

Теплый ветерок шевелил волосы, с обоих сторон судна горели береговые огни. Поселки или мелкие города светились гирляндами огней. Мимо проходили теплоходы, с них звучала японская эстрадная музыка.

А советское судно было подсвечено совсем немного. Наши моряки переговаривались, много было новеньких, они были впервые в море и во все глаза смотрели на японский берег.

Тома работала уже несколько дней. Вроде бы и несложная работа. Время свободное есть. Люди неплохие, никто не пристает. Да и Вера говорила, что здесь на судне не бывает гульбы. То есть ни одна женщина не позволяет себе встречаться с несколькими. Капитан если узнает об этом без всяких разговоров списывает с траулера. Ему не нужны проблемы на судне, глупые разборки мужчин из-за женщин.

Тома вспоминала слова Веры, о том, что придется выбирать. Она задумалась, а как же ей быть. Не хотелось встречаться просто из-за физиологии. Однако нужно что-то решать. Противно было отдаваться кому-то просто так, без симпатии, без любви. Что же делать?

Почему же мужчины такие практичные? И видят чаще всего в женщине только тело? Да и то на время. А потом могут отбросить в сторону и заняться своими, как они называют, мужскими делами.

Конечно, Тома могла дать отпор практически любому мужчине, подготовка позволяла сделать это. Но, раскрывать себя, показывать с опасной стороны она не хотела. Ей казалось, что можно пробыть весь шестимесячный рейс серой мышкой. Но в действительности всё могло быть иначе.

Тома отложила эти вопросы на потом, и ей казалось все идет нормально. Уже две недели в море. Пришли в район лова. Забрасывают трал, ловят рыбу, морозят ее. Все при деле, конфликтов нет.

Первое столкновение было неожиданным.

Моряки на рыболовных судах, особенно на больших, всегда в рейс берут животных. Пожалуй, даже не берут, а они так и живут на судне.

Вот и на этом траулере, современном белом красавце, жили несколько кошек и собак. Еду им обычно приносили с кухни, да они и сами частенько навещали её. Для кошек рыболовецкий траулер, это что-то вроде кошачьего рая. Многие береговые кошки только мечтают о рыбе, а здесь целый траулер, насквозь пропахший рыбой.

Была на судне красавица кошка, сиамской породы. Грация гибкого тела удивительно сочеталась с ледяной независимостью ее чистых глаз. Неторопливая походка, изысканные манеры все говорило о ее знатном происхождении. К ней нельзя было просто подойти и погладить. Проявлять ласку в отношении себя она позволяла только избранным, и уж число их, конечно, было невелико.

Обедая в столовой, моряки невольно поворачивались в сторону по-королевски вышагивающей кошечки. Она, чувствуя взгляды, высоко поднимала голову и гордо шествовала мимо них. В конце прохода она милостиво оглядывалась и снисходительно благодарила за внимание.

Первое столкновение было в коридоре. Важная кошка сиамской породы шествовала по коридору. Тома вышла из кухни и направлялась к себе. В проходе они встретились. Аристократка кошка и Тома, женщина из другого мира. Возможно более развитого, чем этот.

Кошка посмотрела Томе прямо в глаза и села. Она ждала, что ей либо окажут почести, либо пропустят. Тома глядела в кошачьи глаза и видела, что та не уступит.

Так они стояли минуты две, потом впереди послышались шаги и Тома обошла сбоку кошку. А когда оглянулась, то увидела, что та тоже обернулась и торжествующе посмотрела на Тому.

Из-за поворота вышел рулевой. Он увидел кошку и сказал, – уже столкнулись? Она у нас царица. Все ей дорогу уступают. Никто с ней не хочет связываться. Вы же видели ее глаза. Запросто может кинуться на человека.

Тома пожала плечами и пошла дальше. Вот же странные существа эти кошки. Они все считают себя выше человека. Только некоторые скрывают это. Ну ладно. Не хватало еще ссориться с кошкой. Будет она ей уступать путь, если ей так надо.

Второй случай произошел недели через две после выхода в рейс. Все постепенно втягивались в нелегкую работу. Тома ради интереса однажды спустилась на фабрику и посмотрела на работу моряков.

Сверху из трала выпускали вниз в бункера рыбу. Дальше она шла по конвейерам, которые располагались с обоих бортов судна, двигалась к ЛБашкам, это морозильные камеры, где рыба замораживалась в блоки. Дальше после заморозки, блоки поступали на площадку, где их по три штуки упаковывали в картонные ящики и после спускали в трюм. Там трюмный рабочий укладывал ящики в ряды. Там рыба ждала перегруза. В трюме было очень холодно, градусов двадцать восемь, а то и тридцать.

Также Тома посмотрела, как поднимают трал. Это такая огромная сеть, которой ловят рыбу. Лебедки натужно гудели, тросы вытягивали трал. Бригада бегала и что-то делала, все было четко и красиво. Обычно в бригаду добычи берут мало новеньких, потому что от матросов зависит, насколько хорошо поднимут трал, выгрузят его, починят и снова забросят. При Томе подняли из моря тонн двадцать минтая и стали отгружать его вниз на фабрику.

Один раз Тома шла по коридору на кухню, и ей заступил дорогу мужчина лет тридцати пяти. Высокий статный, с темными, почти черными волосами, густыми бровями, он работал мастером обработки. То есть отвечал, за то, как обрабатывают пойманную рыбу, как ее морозят и как упаковывают в картонные ящики.

Он улыбался и не пропускал Тому. Странное ухаживание, думала Тома. Неужели таким образом он надеялся покорить ее. Ну тут кто как умеет, у кого какие навыки наработаны. Тома сразу все поняла. Она поморщилась и попыталась отшутиться. Но не тут-то было. Мастер оказался настойчивым и стал прижимать Тому к стенке. Она начала нервничать, да и кому понравится такое ухаживание. Тома вздохнула и хотела начать действовать. Хорошо, что из кухни вышел повар Костя и позвал Тому. Мастер нехотя освободил проход.

– Что уже пристает? Да он такой, ни одной юбки не пропустит, – сказал повар.

– И что мне делать? – Тома нервничала. Все-таки она сама хотела выбирать. А все происходящее казалось нелепым спектаклем.

– Здесь два выхода. Первый уступить ему. Второй не уступать, а потом все равно уступить. Он очень настойчивый и сделает все, чтобы добиться женщины. Он пойдет на все. Он запросто может оговорить женщину, лишь бы добиться своей цели. Так что, девушка, думаю у тебя нет выхода, – сказал повар Костя.

Тома задумалась. Что же делать? Пойти жаловаться к капитану? Понятно чью сторону он примет. Конечно, сторону мастера обработки, он важнее для траулера, чем какая-то посудомойка.

Может дать ему отпор. Может и покалечить при этом. Но это не тот случай. Не надо высовываться. Нужно быть незаметнее и поэтому скромнее.

Вера долго хохотала, когда Тома рассказала о том, как за ней пытались ухаживать. – Попала ты, Тома. Я знаю этого прохвоста, да его по всем пароходам знают, известный бабник. Так что готовься, может лучше сразу и дать. Не ломаться. Он ведь и ко мне пытался, но мне помог один человек. И отстал, паразит.

Тома, конечно, спросила кто этот человек. Но Вера не хотела об этом говорить. Она засобиралась и ушла.

Тома стала осторожно ходить по коридорам, она старалась не попадаться на глаза всем мужчинам без исключения. Хотя понимала, траулер небольшой, всего-то девяносто мужчин и четыре женщины. И все происходящее мгновенно разносится по всем каютам и рабочим местам. Конечно все знают об этом случае, что мастер ее “забил”, и что никто не должен к ней подходить.

Вот такие жестокие законы моря. Кто не хочет подчиняться, тот не вписывается в негласные правила, а раз не вписывается, то и должен покинуть судно.

Тома чувствовала, что назревает впереди что-то неприятное. Но совсем не ожидала такого.

Она вышла из кухни, привычно огляделась, и хотела идти, но кто-то схватил ее сзади. Он обхватил ее, руки прижал к телу. Своей головой он прижался к волосам Томы и терся об них. Одновременно он что-то шептал.

Тома растерялась от такой наглости. Она пыталась повернуться, но мужчина крепко держал ее. Руками он начал гладить ее грудь. Низом живота прижимался к телу Томы. И тут она не выдержала. Головой ударить она не могла. Хитрый, гад, оказался. Головой прижимался к ее голове. Руками держал крепко. Оставался единственный выход. Но Тома опасалась того, как бы не искалечить мужчину. Она все-таки решилась, и ударила пяткой по ступне нападающего. Не сильно, однако этого хватило, чтобы тот ослабил захват. Тома освободила правую руку и схватила мужчину, за пах. И крепко сжала. Руки того стали разжиматься, он попытался освободиться от ее захвата. Тома резко дернула рукой вниз и в сторону. Этот гад застонал. Она, однако, не ожидала, что тот упадет и начнет стонать.

Это был не мастер обработки, это был мастер добычи. Невысокого роста, плотный, светловолосый он был обыкновенным мужчиной. И что его потянуло на Тому? Они что соперники с мастером обработки? Неужели она становится такой популярной?

Так. Один получил. И сейчас будет наверно избегать ее. Тома наклонилась к мужчине и тихо прошипела: – еще раз сунешься, оборву напрочь! Понял?

Мужчина кивнул, и стал подниматься на ноги. Тома посмотрела по сторонам и пошла к себе. Она надеялась, что никто не видел инцидента. Сама не собиралась никому говорить об этом.

Однако вечером Вера опять хохотала. И откуда она узнала? Ведь никто не видел. Никаких видеокамер не стояло на судне. Их просто тогда не было. Вера никак не признавалась, кто ей все рассказал. Но все-таки пообещала, что никому не скажет. Через несколько минут Вера убежала смотреть кино. И Тома решила полежать, отдохнуть.

Кто-то постучал в дверь. Тома насторожилась. Сказала, – войдите.

В дверях показался ее начальник повар Костя. Он оглядел каюту, и заулыбался Томе. До нее дошло – вот кто все видел. Он же и рассказал Вере. Тома занервничала, и видимо Костя почувствовал это. Он, извиняюще, кивнул головой. Пожал плечами. И хотел уходить. Но Тома его остановила.

– Костя, заходи. И давай все рассказывай! – Тома прямо давила на повара. А что ей оставалось делать.

Костя вошел, сел на диван и уставился на Тому. Совсем, как школьник.

– Что тебе рассказывать?

– Расскажи, как ты защитил Веру, – спросила Тома.

Не очень охотно Костя стал говорить. Выяснилось, что Косте давно нравилась Вера, но она отказывала ему во взаимности. Однажды она пожаловалась Косте, и он защитил ее от посягательств мастера обработки. И сейчас все знали, что к Вере подходить с некоторыми намерениями небезопасно.

Тома заставила Костю рассказать о мастере обработки. Ей хотелось понять, что он за человек. Как на него можно воздействовать. Может быть, даже придется вывести его из строя. Насколько он нужен на судне.

Выяснилось, что мастер обработки один из самых важных людей на траулере. От него зависело качество обработки рыбы. От него зависело приемка рыбы плавбазой, на которой перерабатывалась рыба. Его связи позволяли чаще сдавать рыбу на перегрузчик. Да многое другое зависело от него.

Тома узнала, что Вячеслав, так звали мастера обработки, был два раза женат. От обеих жен были дети. И почему-то обе жены от него загуляли. Впрочем, это неудивительно, говорил Костя.

Ждать по полгода своего мужа, выдержит не каждая женщина. Вот и получалось так, что муж уходит в море на полгода, а вместо него возвращается с моря другой мужчина. Вот с ним и встречается женщина, потом опять появляется муж, ну и с ним живет. Многие мужья догадывались об этом. Или расходись или принимай такую жизнь. Так и жили некоторые.

Они еще поговорили, потом Костя ушел. Тома снова задумалась. Впереди еще несколько месяцев рейса. Что же делать? А может посмотреть и увидеть, что есть у этого Вячеслава?

Тома вспомнила его лицо, его глаза, его прикосновения, ее передернуло. Неужели он настолько противен? Странный запах от него. Вроде бы и не дешевый одеколон, но вместе с его потом – это просто суррогат какой-то.

Тома закрыла глаза и сосредоточилась на Вячеславе. Медленно, словно нить, она стала вытягивать информацию из темно-коричневого объема, который она видела у него за спиной. Эта информация была необычной. Ее нужно было как-то упорядочить, это было самым трудным в ее способности. Да, она видела образы, иногда были ощущения, и даже чувства и эмоции, но перевести все это в слова было трудно. Так бывает, когда проснешься и вспоминаешь сон. И пытаешься уловить исчезающие ощущения, задержать остатки чувства, которые были во сне.

Сейчас она видела его запреты. Она расшифровала их так: Вячеславу нельзя было гулять, имелось в виду менять женщин. Это скоро могло кончиться плачевно. Хотя жизнь и предупреждала его. Его жены и были предупреждением.

Второе: – Вячеславу нельзя было ловчить, она поняла это так, что нельзя было делать махинации. Рано или поздно он должен был попасться и тогда мог попасть в тюрьму. Тома понимала, что в этом мире расхищение государственного имущества и приписки караются очень жестоко, и человека мало что могло спасти.

И наконец, третье: – перестать обманывать себя. Вот это, Тома понимала, самое сложное. Каждый человек обманывает себя. Ежедневно, ежечасно, ежеминутно. Он видит себя в каком-то образе. Чаще идеальном. А на самом деле он не такой. И мало кто может признаться в этом. Даже те люди, которые доказывают своей жизнью, что они самые добрые, самые умные, самые значительные, все равно обманывают себя.

В этом случае Вячеславу грозила болезнь. От которой он мог умереть. Если не перестанет врать себя. А в этом разобраться без мудрого человека практически невозможно. Почти все психологи лечат по схемам, мало кто готов разобраться, что же происходит на самом деле.

Тома устала переводить с языка образов на язык слов. Она, как могла записала все что узнала о Вячеславе, и спрятала записную книжку в сумку. Ей не хотелось это говорить никому, тем более Вере. Она хорошая девушка, но понять то, что хотела бы сказать Тома, скорее всего не смогла бы. А уж Вячеслав тем более. Хотя, кто знает, может наступит такое время, когда ему понадобится эта информация. Как-то даже жалко стало его. Так, бывало, поэтому Тома не любила смотреть запреты людей. Видишь, что может произойти с человеком и никак не можешь ему помочь.

Вспомнился Серый. Вот он задумался над своими запретами. Где он сейчас? Чем занимается? Тома погрузилась в воспоминания.

Глава 5

Я вспомнил, как медведь приходил во второй раз. Я только начал жить у деда. И ничего не понимал. Потихоньку заживала моя нога, я понемногу шевелился по хозяйству. Конечно, удивительно, я городской парень, который привык, что еду ему готовит мама, а тут он должен готовить сам, да еще на двоих.

Старик тогда сказал: – Я, конечно, не хочу ослушаться Хозяина. Но думаю, что ты не тот человек, за которого выдаешь себя. И это подтвердил Хозяин. Но выгонять я тебя не хочу. Я не могу тебя заставить уйти, но скажу сразу – ты мне не нравишься.

Я смотрел на него и думал, как я смогу жить у безумного старика. Когда-нибудь он меня отравит или отдаст медведю. Нет, такая перспектива меня не устраивала. Опять же, вот заживет у меня нога, дальше что? Он выпроводит меня отсюда, и куда я? Надо что-то делать, и я не знаю что.

Когда-то тренер по рукопашке говорил, что жизнь иногда делает вызов, и надо принимать или не принимать его. Вот сейчас наверно такой момент настал. И я ничего не могу решить.

Старик посмотрел на меня и потом сказал, – давай так! Вот тебе неделя, как раз нога твоя заживет, а там решим, что с тобой делать? Ну а пока, раз ты тут живешь, давай-ка мне помогай. А после поговорим.

Неделя продолжалась. Ночью мне снились сны, в которых я от кого-то бегал. Днем я толок порошки, старик говорил, это на зиму. Мы почти не разговаривали. Он молчал, я же не решался с ним беседовать. В любой момент мог нарваться на грубость. И грубость его всегда была правильная. Главное очень обидная.

Как-то он сказал: – вот ты лентяй внутри себя. Ты всегда хочешь быстрее сделать работу, а потом отдыхать. А не понимаешь, что отдых твой тоже работа, только другая. И толку от твоего отдыха-работы никому нет. И тебе в первую очередь. Ты когда отдыхаешь, ты даже не радуешься.

Мне так хотелось возмутиться, как это я не радуюсь. Но старик опустил на стол свою большую ладонь, – нет, не радуешься. Потому что не умеешь. Да и кто тебя научил-то? Все люди, как слепые кутенки ползают по Земле, сами не знают чего хотят.

Я не стал спорить, зачем, что можно доказать старику. Прошла неделя и настало время, когда дед разрешил мне разрезать тугую повязку, сделанную наподобие гипса.

Попробовал сделать шаг, не больно, второй, тоже не больно. Все отлично. Настроение на глазах поднималось. Я уже решил остаться у деда. Но случилось вот что.

К деду пришел парень из деревни. Они поговорили, и дед засобирался. Мне сказал, что уходит на неделю. Лечить будет, в соседней деревне на мужика мишка напал. Сильно поломал его. Мне же дед сказал вести хозяйство. Если кто придет, то не показываться. Хотя старик никого и не ждал.

Я остался один, почувствовал какую-то свободу. Правда память о Михайло Потапыче была, но надеялся, что он не будет навещать меня.

Я сходил на второй день в свое убежище, о котором деду ничего не сказал. А зачем? Пусть это место будет на всякий случай.

Все было по-старому. Я еще там поделал кое-что. Закрыл дальше стену, сделал даже небольшую дверь, через которую можно было заползать в пещерку. Разжег костер, сам покоптился немного. И мой домик стал пахнуть жильем. Свое есть свое. Но зимовать в нем, конечно, нельзя, замерзнешь.

Прошло уже четыре дня, скоро должен был вернуться старик. Утром, когда я еще спал, в дверь избушки кто-то постучал. Я быстро скатился с лавки к окну. Никого. Может почудилось? Нет! Стук продолжился. Пришлось подойти и отодвинуть засов. В дверь вошел крупный бородатый мужчина. Я узнал его. Это был старший деревни. И что ему надо? Он когда-то говорил, что мне нужно уезжать отсюда.

Старший поздоровался и стоял у порога ждал. Я сообразил и пригласил его на лавку за стол. Он грузно сел и уставился на меня.

Первым разговор начал я, – вы что-то хотели?

– Я к тебе, парень. Знаю, что ты остаешься на зиму. Что разрешил тебе старик. Но ведь и я здесь тоже решаю. Зачем ты в наших краях? Только не ври мне.

Бородатый мужик смотрел прямо в глаза и врать ему не стоило. Я точно знал, что он почувствует, если я буду врать. Значит надо говорить правду. Ну что ж!

Я сказал, что меня ищут люди. Я их не знаю. Это не власти. И мне нужно какое-то время переждать. О том что я здесь, не знает ни один человек. Добирался я сюда окольными путями, так что вот так.

Старший прищурил глаза и спросил, – так ли, что ни один человек не знает?

Пришлось сказать, что про это место мне говорила одна бабушка в Приморье, но она умерла.

– Значит время пришло, – отозвался старший. – Хорошо, я тебе верю. Про тебя в деревне знает только несколько человек. Они никому не скажут. Но и ты не ходи к нам. Мы раз в неделю посылаем парня к старику, он приносит еду. Будет приносить больше, но он тебя тоже не должен видеть.

Мужчина вздохнул, – если бы не его уменье лечить, то не жил был он здесь. Неудобный он человек. Да и тебе не разрешили бы. А так …

Старший достал котомку, из нее выложил три банки тушенки, два мешка с крупой, и два больших каравая хлеба.

– Передай старику, что я приходил, и что разрешил тебе остаться до начала лета.

Мужчина окинул взглядом избу, поморщился, и попрощавшись, вышел.

Вот оно как получилось! Что такое? Я уже и думать начинаю по-деревенски. Как быстро человек приспосабливается.

Прошло семь дней, старик все не приходил. Зато вечером заявился Михайло Потапыч. У меня снова начался мандраж. Да тут любого бы пробрало!

Медведь ходил вокруг избы и урчал. То ли жрать хотел, то общения жаждал. Но какое от меня общение. Я бегал от окна к двери и проверял, хорошо ли закрылся. Подумал о ружье, но отбросил эту мысль. На медведя и бывалые мужики боятся идти, не то, что я. Хотя если прижмет… я представил картину, что я стою перед избушкой, а на меня идет на задних лапах Михайло Потапыч. Я вскидываю ружье и … сильный удар сотряс избушку. Мне стало не до фантазий. Ведь если он захочет, то запросто раскатает ее по бревнышкам.

Я суетился, я не мог стоять на месте. Нужно что-то делать. А вот что? Никак не мог сообразить. Хватал то одну вещь, то другую. Все не то. Да и чем можно защититься от разъяренного зверя? А что он разъярен, это я уже чувствовал по ударам лапой по стенам избушки. У меня уже стала появляться мысль – а зачем я хочу здесь остаться? Когда-нибудь он меня сожрет.

Я вдруг сел на лавку и замер. Слышу медведь тоже затих. Я тихонько присел и стал пробираться к окну. И вот здесь я видимо задел что-то на полу, потому что мне вдруг пошли картины. Подземелье, освещенное чем-то. Ход тянется вдаль. Этот ход невысокий, человеку пролезть только если на карачках.

Послышалось сопение. Я чуть не помер. В окне была большая медвежья морда.

Я не мог трезво мыслить. Я замер, застыл, как в каталепсии. Морда исчезла. Я сидел на полу и тяжело дышал. Картина подземелья снова возникла передо мной. Только сейчас я сообразил – внизу же есть подземный ход.

Морда снова появилась в окне. Медведь словно хотел что-то разглядеть в избе. Как в трансе я полез под широкую лежанку и в углу нащупал шатающуюся доску. Я аккуратно подцепил ее ножом, отодвинул в сторону, и скользнул вниз. Как ни странно, я не забыл свечу и спички. Там тихонько я задвинул доску на место. Прислушался и только потом зажег спичку.

Да похоже это подземелье мне и виделось. Я пополз по нему и через пару метров остановился. До меня дошло – это подземелье не от медведя. Оно от человека. Ведь если я сейчас где-то вылезу, даже и за тридцать метров, пусть даже и сорок, медведь меня все равно почует. И тогда … все …

Я сидел в подземелье уже наверно пару часов. Свечку я, конечно, потушил, зачем зря расходовать. Вот и вспомнилась мне тренировка с землей на курсе. Я даже задремал. Разбудил меня мерный шум. Как будто кто-то заколачивал гвозди. Только все это слышно было глухо. Я осторожно стал двигаться обратно в избушку. Шум прекратился. И сколько я не прислушивался его больше не было.