– Когда? – спросил второй.
– За что? – завопила жена садовника.
– Как это шлучилось? – просвистела шепелявая прачка.
Вопросы посыпались со всех сторон. Лэсс посмотрела на слуг и неуклюже вытерла щеки ладонями.
– Его величество был у неё, – всхлипывая, начала Лэсс, – поздно ночью, после похода. Королева не спала, она ночами почти и не спит. Я поболтала с ней и в гардеробную пошла, прибраться. – Она опять всхлипнула. – У меня сердце в пятки ушло, когда он зашёл: он же сам запретил говорить ей правду, а тут вдруг сам явился. Я не стала выходить, думала, послушаю тихонько.
– Он про казнь ей рассказал? – возмутился Гозу.
– Она же и без того еле дышала! – служанка Эдигора ахнула и прикрыла рот ладонью.
И вновь посыпались вопросы. Стало так шумно, что высказывания и выкрикивания слуг превратились в гул.
– Нет, нет, – поспешила разъяснить всё Лэсс. – Я тоже так думала, но когда он увидел, что её величество не спит, он подсел к ней и сразу заговорил о принцессе. Он напомнил о своём обещании выслать Мирру из замка, и сказал, что время пришло.
Лэсс вновь зарыдала.
– А когда… а когда королева повысила голос, – Лэсс часто задышала и прижала руку к груди, – и пустилась с ним спорить, его величество перебил её и сказал, что всё уже случилось, и Мирра уже далеко за пределами замка, и куда её везут, он не скажет. Он сказал: «Ты знала, что так будет, когда она родилась. Я предупреждал. Смирись и забудь о ней». А потом встал и вышел.
На мгновение настала тишина. Слуги смотрели на Лэсс и ждали, когда она продолжит.
– А что потом? – не выдержал конюх.
– А потом я побежала к ней, – голос Лэсс вдруг понизился. Она уставилась в пол и вспомнила убитое горем лицо королевы. – Она лежала и не двигалась, и смотрела на дверь с приоткрытым ртом. Я думала, её уже удар хватил, но когда я дотронулась до её руки, она вздрогнула. Она сказала: «Арие халла Мирра тель бакас!», – кажется так, но я не поняла на каком это языке. – Лэсс подняла глаза и прижалась головой к отцовской груди. – А потом, она перестала дышать.
Гатир посмотрел на слуг – на их лицах читалась неподдельная скорбь.
– Это большое горе для всех нас, – нарушил Гатир тишину. – Но это случилось и ничего уже не поделать. – Его голос задрожал. – Надо это пережить.
– А что означали эти слова? – сиплым голом спросил Гозу. – Кто-нибудь знает?
– «Арриге кхаллам Мирра тель баггас». Скорей всего так, – отозвался один из молодых библиотекарей, стоящий у стены.
Слуги повернулись к нему.
– Это древне-гайтский, наречие «терра»; мёртвый язык, – пояснил он.
– А на нашем? – попросила Лэсс.
– «Да станет Мирра твоим мечом!», – ответил молодой библиотекарь.
Лэсс хотела ещё что-то спросить, но с коридора донёсся чей-то яростный крик. Слуги повернулись к двери – к ним влетел взъерошенный Торий.
– Где мой отец? – заорал он. – Кто-нибудь его видел?
Торий схватил за шиворот первого попавшегося слугу и дёрнул к себе.
– Отвечайте! – взревел он.
Слуга от неожиданности не смог открыть рта, а только покачал головой.
Торий уставился на притихших слуг – они замерли, словно на картине.
– Он не заходил сюда, лонн Торий, – не громко и любезно произнёс Гатир.
– Готов поспорить: вы всё знали, – Торий разочарованно окинул взглядом набитую слугами кухню и покривил ртом.
– О чём вы, лонн Торий? – осторожно спросил Гатир.
Но Торий не ответил. Он развернулся и вышел, со злостью ударив кувшин с водой, стоящий на шкафу. Кувшин полетел вниз и разбился вдребезги.
– Да что с ним? – удивился Гатир. – Колокол не слышал?! Да и флаг траурный с рассвета висит.
Пока слуги полушёпотом высказывали друг другу неуверенные предположения, Торий нёсся по коридору и заглядывал в каждую незапертую дверь.
– Лонн Торий, – послышалось за его спиной.
Торий обернулся и увидел Рэя Делота, командующего Южными Воротами Гайтигонта.
– Вас попросили подняться в зал прощания, – доложил Рэй. – Там нужна помощь.
– Гайт Рэй, вы не видели моего отца? – спросил Торий.
– Он только что отправился к себе, переодеться и отдать нужные распоряжения.
Торий повернулся к Рею спиной и поспешил к лестнице.
– Но… лонн Торий, – Рэй бойко зашагал вслед за Торием, – его величество приказал всем мужчинам подняться, надо подготовить зал. Он в ярости: все слуги куда-то запропастились.
– Они на кухне, – бросил ему Торий и побежал вверх по лестнице.
Рэй остановился и развёл руками.
– Ну что за мальчишка непослушный, – он побрёл назад и завернул на королевскую кухню.
Когда Торий ворвался в гардеробную отца, Эдигор застёгивал выглаженный серый камзол.
– Как ты смел! – заорал Торий. – Как ты смел не сказать мне?!
– Это что за вид? – сурово отрезал Эдигор, взглянув на растрёпанного сына. – Приведи себя в порядок, Торий! Немедленно! И как ты смеешь врываться ко мне; вот так: без стука и предупреждения?
– Я твой сын! – выпалил Торий.
– Правила приличия обязаны соблюдать все. А мой сын в первую очередь, – всё так же сурово продолжил главнокомандующий. – Чего я тебе не сказал, что наша королева отправилась в Белый Мир? Разве Эсигот не пришёл к тебе?
– Он не только о королеве рассказал мне, – голос Тория понизился, а уголки губ опустились вниз. Он выглядел как обиженный ребёнок, которого обманули. – Она-то своей смертью умерла. Я говорю о Мирре.
У Эдигора перехватило дыхание.
– Ах, вот ты о чём, – осторожно произнёс он, чувствуя, как запершило в горле. Он негромко кашлянул. – Так было нужно.
– Что?! Как «так»? – Торий развёл руками. – Об этом знало всё королевство, кроме меня, я прав? Но почему? Почему меня отвлекли советники? Я им головы поотрываю, – Торий развернулся и вылетел из гардеробной.
– Торий, стой! – Эдигор поспешил за сыном.
– Как он мог? – Торий остановился посреди спальни, посмотрел на отца и крепко сжал голову, которая, как ему казалось, вот-вот лопнет. – Она же его дочь! Как он мог?
– Он не нарушил ни одного закона, – Эдигор подошёл к креслу у стены и повернул его в сторону Тория. – Присядь, Тор. Давай поговорим.
– Какие такие законы? Какой эпохи? Отец, ты издеваешься? Четвертая эпоха на дворе, а мы живём как в первую? Все эти законы – историческая ценность, не более. Мы же перестали быть дикарями!
– Торий, успокойся, – Эдигор сел в кресло напротив. – Гневом и своим единичным мнением, ты ничего не решишь. И сядь, наконец.
– Ты думаешь, я единомышленников не найду? – Торий подошёл к креслу и встал за ним. Он оперся на его спинку ладонями и наклонился вперёд. – Думаешь, я не найду людей, которые согласятся, что эта казнь была бесчеловечной и бессмысленной?
– Прикуси язык! – прошипел Эдигор. Он напрягся и хотел вскочить, но быстро взял себя в руки, глубже сел в кресло и вытянул руки вдоль подлокотников. – Не прыгай выше своей головы, сын. В этом и беда твоя: ты слишком самоуверен и дерзок.
– Но… – хотел возразить Торий.
– Ты не королевских кровей! – выпалил Эдигор. Он впился пальцами в подлокотники. – Ты пока никто в Гайтигонте, ты всего лишь сын главнокомандующего королевской армией! Так что, сбей свою спесь!
– Я не… – Торий растерялся. Его задели жестокие слова отца, да и крик его Торий слышал всего пару раз за свою жизнь, – я вовсе не считаю себя… я не о том… – Он почувствовал странную усталость, словно он весь день провёл на ногах, ни разу не присев. Он обошёл кресло и упал в него. – Я любил её, как сестру.
– Торий, мальчик мой, – Эдигор подвинулся на край кресла и сомкнул ладони перед собой, – я-то знаю, о чём ты, но перестань себя так вести – некоторые считают, что ты зазнался. Конечно, ты не должен никому давать спуска, но спорить с королём или советниками ты пока не имеешь права. Даже я делаю это с крайней осторожностью. Твоя репутация только в твоих руках, а, точнее, в твоих поступках и речах. – Эдигор тяжело вздохнул, видя, как глаза его сына наполняются слезами, а руки неуклюже лежат крест-накрест на его ногах, как будто они вовсе не его. – Я лично попросил советника Аврига отвлечь тебя на весь день. И твой поход за останками в Серый лес – тоже моих рук дело: утром, после того, как ты отправился, Совет и состоялся. Я был уверен, если ты узнаешь про казнь, ты сломя голову побежишь спасать принцессу. Но ты сам подумай – от кого: от короля? От его решения? От древних законов? От согласия советников? Тебя бы самого вздёрнули за такую дерзость.
Эдигор встал и подошёл к буфету. Он открыл стеклянную дверцу и взял с полки хрустальный графин с розоватым бролом и два стакана.
– Тебя могли казнить, – Эдигор наполнил стаканы до середины и поставил графин на место. – Ты мог подставить себя из-за своей горячности и попасть под суд. – Он подошёл к Торию и протянул ему стакан. – А ты всё, что у меня есть.
Торий сомнительно уставился на стакан: «Он предлагает мне выпить?! Серьёзно?!» Когда Торий неуверенно обхватил стакан пальцами, он заметил, что его рука подрагивает: «Так я ещё не нервничал. Никогда в своей жизни».
– Сегодня можно. Пей, – Эдигор устало сел в кресло. – Думаешь, я не в курсе, что вы его потягиваете у Гириадона в покоях? – Он отхлебнул из стакана. У него приятно завязало в зубах. – Я только никак не могу вычислить его поставщика – осторожный, гад.
– Гириадон никому не говорит, – Торий сделал большой глоток, прежде почувствовав тонкий аромат вишни и лимона. Он поставил стакан на подлокотник.
– Вам, конечно, рановато пить, но в ваши годы, мы с принцами и не такое вытворяли, – Эдигор повертел в руке стакан – в его гранях заиграл свет.
– Ты не рассказывал, – когда приятная теплота побежала к желудку, Торий вдруг вспомнил, что ничего не ел со вчерашнего обеда в библиотеке.
– Я другое хочу донести до тебя, Тор, – Эдигор вытянул ноги и расслабился. – Думаю, некоторых подробностей ты не знаешь. Хочу, чтобы ты понял, наконец, почему ты должен знать своё место. Да и моё тоже. – Эдигор посмотрел сыну в глаза. – Ты знаешь, что мать моя умерла, когда я был ребёнком; она работала прачкой, а отец известным в Стенах кузнецом. Я же рассказывал тебе?
– Да, это я помню. Но, в остальном, ты не так много говорил о своём детстве.
– Так слушай, – главнокомандующий сделал большой глоток. Он шумно проглотил крепкий брол и причмокнул. – Она умерла от холеры, мне всего девять было. Никогда не забуду лицо отца… Он постарел лет на двадцать. После её смерти, он вкалывал за двоих, чтобы прокормить меня; и образование хотел дать, но понял, что ему это не по карману. К тому же я сам вызвался обучаться его ремеслу. И знаешь, наша жизнь стала налаживаться. Правда, местная детвора надо мной издевалась за мой замаранный вид, но я плевал на них: они и сами выглядели не лучше. Я был просто счастлив, – Эдигор замолчал и уставился взглядом в сероватый мраморный пол. – Честно. Счастлив, насколько мог быть счастлив ребёнок: я был свободен и полезен… Но когда мне исполнилось тринадцать лет, отца не стало.
Эдигор встал. Он подошёл к окну, отхлебнул ещё брола и посмотрел на голубое небо.
– Я помню эту историю, – осторожно заговорил Торий. – А от чего он умер? Ты никогда не вдавался в подробности.
– Потому что человек так устроен: со временем, он старается не вспоминать моменты, которые причинили ему боль, – Эдигор допил брол залпом. – В тот день он был простужен и, черт! – не смотря на жар, всё равно поплёлся в кузницу, хоть я и просил его отлежаться. У него был заказ от короля Хардия. Он приказал отцу выковать четыре меча для принцев.
– Четыре? – с сомнением спросил Торий. Он сделал маленький глоток и посмотрел на отца.
– Да, четыре, – Эдигор пошёл к буфету и налил себе ещё брола.
– Подожди: Зарг, Агидмус, Агтианор… – Торий стал считать, но не смог вспомнить четвёртого.
– И Авейдар, – добавил Эдигор. – Он погиб ещё юнцом, мне тогда и пятнадцати не было.
– Ах, да, забыл, прости. Он был самый старший.
– Верно, – Эдигор подошёл к креслу, сел в него и приложил стакан к виску. – Так вот, я помню, как он еле стоял на ногах в тот день. Он был близок к обмороку, в конце концов, оступился и упал, и разбил себе лоб о каменный стол. Его нашли через несколько часов, без сознания, в луже крови. Лекарь, будь он проклят, – вспомнил Эдигор с презрением, – прописал настойку, которая продавалась только в лечебном доме. Этот лекаришка – гайт – был обязан иметь её с собой, или сам за ней сходить, но ради гонта не пошевелил своим задом. Он меня отправил. Но я читать не умел, так этот лис решил, что достаточно будет объяснить мне, как выглядит пузырёк, и что на нем нарисовано. Я взял все четыре гита из шкатулки отца и побежал за лекарством. Быстро бежал, – Эдигор посмотрел на стакан и легонько взболтал брол. – Очень быстро. Спотыкался на ровном месте. А когда добежал, оказалось, что монет недостаточно. Настойка стоила девять гит, целых девять гит… но я не мог вернуться без неё. И вот, ночью, когда закрыли двери, и улица уснула, я разбил окно и влез в лечебный дом. Я нашёл ту комнату, в которой хранились лекарства, и украл нужный пузырёк. Но далеко я не ушёл – меня поймал охранник и сдал хранителям уличного порядка. Хм, вроде гонт был, а сдал. Побоялся, видимо, что у него проблемы будут из-за нищеброда воришки.
Наутро меня обвинили в воровстве и бросили в камеру. Меня продержали три дня. Они не торопились выносить приговор: тогда были праздники, но я уже не помню, какие. – Эдигор сделал ещё глоток. Он опустил на подлокотник стакан и постучал по нему отрубленным мизинцем. – На четвёртый день они сообщили, что мне отрубят половину мизинца на правой руке, а это, как ты знаешь, означает – позор. Мне стало стыдно, что теперь все узнают, что я – вор.
Эдигор загнул пальцы и посмотрел на свой обрубленный мизинец.
– Ты говорил, что это был несчастный случай, – ошеломлённый Торий глазел на отца, не веря собственным ушам.
– Что мне его случайно ученик отца молотом в кузнице отбил, – Эдигор пошевелил пальцами и косо улыбнулся.
– Отец, а король об этом знает? – испуганно спросил Торий.
– Да, Зарг в курсе. Я как-то разболтал ему по пьяни, потом пожалел. Но обошлось без последствий, он только хохотал долго и вроде забыл, – Эдигор заметил на рукаве запутавшуюся в ткани соринку. Он выковырял её ногтем, помял пальцами и положил на подлокотник. – Хардий сделал всё, чтобы об этом никто не узнал. Он щедро заткнул рты всем, кто мог проболтаться. И ты никому не болтай, принцам – тем более. Не стоит. Это, конечно, никак не повлияет на моё положение, раз Зарг отнёсся к этой истории с юмором, но среди гайтов есть такие твари: им палец в рот не клади, дай только репутацию кому-нибудь замарать; как будто это их поднимет в положении, болваны.
– Нет, что ты. Я могила, – Торию стало дурно от мысли о таком мрачном детстве отца, особенно, когда он сравнил его со своим. – А что было потом?
– Ну, по закону мне отдали лекарство, которое я так нагло стащил, – Эдигор прошёлся по своим глубоким носогубным складкам пальцами и сомкнул их под подбородком: «Надо побриться, – он почувствовал лёгкую щетину, – нельзя так идти. Хотя… уже не успею», – Когда я вернулся, отец уже умер от гнойной раны и жара. Его соседи похоронили. А спустя пару недель, когда мне и есть уже было нечего, за заказом приехал король. Я не мог говорить. – Эдигор хмыкнул и улыбнулся, вспомнив, как у него затряслись коленки, когда он увидел короля. – Мне стало страшно и стыдно за то, что заказ самого короля не был готов. Мой сосед рассказал его величеству, как всё случилось. Хардий оказался великодушным человеком: приказал передать заказ другому кузнецу, а меня, сироту, он пожалел и забрал с собой в Зелёный замок. Меня поселили в казарме у замка, куда часто приходили сыновья короля на тренировку. Я упражнялся вместе с ними долгие годы; ну и, так вышло, что мы подружились.
Как-то раз я напросился на королевскую охоту: сам хотел стрелы попускать, но уже не в мишень из соломы, а в какую-нибудь живность. Придворные гайты-охотники от души похохотали, правда, но взяли меня с собой. Помню, как я скакал в один ряд с принцами, и мне казалось, что между нами разницы особой и нет: все обычные мальчишки, жаждущие приключений. – Эдигор вспомнил запах мокрой земли и холодный ветер, пронизавший его до костей в тот день. Хоть он и был легко одет, но продолжал скакать, стиснув от холода зубы. – Так уж получилось, что я случайно спас жизнь Заргу: я оттолкнул его в сторону, когда на него со всех ног нёсся здоровенный кабан. Эта жирная свинья задела меня клыком – не глубоко, правда, но до сих пор шрам на животе. Хардий перепугался не на шутку, но когда пришёл в себя, при всех поблагодарил меня весьма искренне и объявил себя моим покровителем. Как раз после этого, хоть я и не был полукровкой, он пожаловал мне титул лонна и приказал удалить тире из фамилии. И вот так вот, – Эдигор хлопнул себя по бёдрам ладонями и потёр их о брюки, – после этого я переселился в замок, в просторные покои. Хардий взял с меня клятву, что я буду стоять насмерть за того наследника, который после него займёт трон.
– И трон занял Зарг, – недовольно произнёс Торий. Он подумал, каким стало бы королевство, если бы на трон взошёл Агидмус или, ещё лучше – Агтианор.
– Да, – Эдигор прислушался и бросил взгляд на окно. Он встал и подошёл к нему. – Когда мне исполнилось тридцать, Зарг уже управлял Гайтигонтом, а я был главнокомандующим. Как раз в тридцать, он решил женить меня на твоей матери, сам мне её выбрал. – Эдигор открыл окно и посмотрел во двор – там возились слуги: перетаскивали стулья из другого крыла замка. Эдигор закрыл окно и осмотрел себя. – Гайтовская дочь – единственная, причём, да ещё и одного из королевских советников, который возненавидел меня. Но он не осмелился пойти против воли короля – и нас поженили. – Эдигор поправил свой камзол и оглядел комнату. – Она родила мне тебя, и назвала Торием по просьбе Сейты… Куда я ремень положил?
Эдигор пошёл в гардеробную.
– А потом она умерла, мне и пяти не было, – Торий посмотрел на свой стакан и допил брол.
– Да, – донёсся голос Эдигора из гардеробной. – Я сотню раз её просил не гулять под дождём. Но она так любила это делать, что, в конце концов, подхватила воспаление лёгких, чего я так боялся. Эх… она ведь такая хрупкая была: малейший сквозняк – и уже носом шмыгала.
Эдигор вышел из гардеробной с ремнём на поясе, с которого свисал кинжал, и держа в руках чёрный плащ с красной оторочкой.
– Теперь ты знаешь всё; ну, или почти всё, – главнокомандующий накинул на плечи плащ и завязал его шнурок на шее. – Я жизнью, здоровьем и, особенно, положением обязан королевской семье; а самое главное – я дал клятву на Книге Законов. Пойми, неважно, какое решение примет король – я обязан поддержать его и выполнить любой приказ. И ты дашь клятву, когда займёшь моё место. Ты не будешь иметь право нарушить её. А если нарушишь, твоя казнь будет не так страшна, как потеря репутации. И если к тому времени у тебя будут наследники, то по закону – убьют всех. Возможно и жену твою, даже если она будет из гайтов. – Эдигор одёрнул плащ и пошёл к двери. – А теперь иди в свою комнату, приведи себя в порядок и поднимись в зал прощания. Кинжал не забудь. Да, и проследи, чтобы на нашем этаже все двери в спальные покои были открыты всю ночь, некоторые их машинально закрывают; а свечи слуги сами расставят.
Торий неохотно встал, всё ещё переваривая услышанную историю.
