Татьяна Алая "Доминант для девственницы"

– Вот тебе миска для салата, вот доска, а вот овощи. Все уже мытое, – сообщил он мне, выкладывая все предметы на столе по мере того как говорил.

– Отлично, – улыбнулась я. Это было то, что надо, чтобы вроде как бы в компании, но при этом можно и не участвовать в разговоре особо.

И я стала тихонько резать, удрученная, что нет никакой возможности попасть в дом, чтобы не показаться нелепой и чересчур странной.

«Разве что в туалет», – ухмыльнулась я и решила воспользоваться этим тупым поводом, но чуть позже. – «Вот только все нарежу», – подумала я, с замиранием представляя, как мы случайно встретимся с его отцом. А может там так все расположено, что мне даже придется пройти рядом с комнатой, где он находится? Или…

В общем, я замечталась…

И тут то ли поэтому, то ли меня толкнули, либо все это вместе, но неожиданно нож стал резать не овощи, а мою руку. А я настолько не ожидала этого, что даже не сразу поняла это, ощутив боль только когда уже было поздно, а из раны заструилась кровь. И я, отдернув руку с ножом, интуитивно и по боли поняла, что рана очень глубокая.

– Черт, Поля! – выдохнул в ужасе Женька, – ты совсем охренела! Куда ты смотришь то?! – почти закричал он, увидев, что случилось, но замер, не зная, что делать.

А я тупо смотрела на свою руку, из которой как- то очень быстро текла кровь все сильнее и сильнее.

Тут начался сумасшедший дом, а я сидела в ступоре. Был чертовски больно, но мне было даже страшно подумать о том, чтобы упасть в обморок или закричать. И это было странно мне самой, но казалось таким глупым, если все же случиться. За меня без чувств упала Аллочка, что я думаю, было сделано специально, и суета теперь была вокруг нас обеих.

– Черт, надо зажать рану! – часто дыша от шока, в панике сказал Женька, смотря на меня круглыми карими глазами.

– Да, наверно, дай что- нибудь, – пролепетала я слишком спокойно.

Он рванул в дом, а я прижала рану второй рукой, видя, как моя кровь смешивается с соком помидора на доске, от чего мне вдруг стало интересно, почему она краснее? Ведь помидор тоже красный.

– Что у вас тут происходит? – вдруг раздался голос, который мне слышался во сне.

– Пап, Поля руку порезала, что делать?! – в растерянности очень громко говоря, дрожащим голосом ответил Женька, стоя рядом с отцом. Он, видимо, позвал его, потому что сам был на грани истерики.

– Не мельтеши, принеси чистое полотенце, махровое из ванной и перекись. Она в аптечке на кухне должна быть, – произнес четко его отец, – и побыстрее. Все остальные успокоились. Ничего страшного не произошло.

Затем он видимо, повернулся ко мне, хотя я так и смотрела на свою руку и могла только предполагать это, и произнес, наматывая мне то полотенце, которое оказалось рядом:

– А теперь, Полина, медленно встаем и идем со мной, – сказал он мягко, как с ребенком, осторожно взяв меня за талию, помогая встать и придерживая, чтобы я не упала, наверно. Хотя если честно, я и не собиралась, а потому очень удивилась, что у меня перед глазами как- то все потемнело, когда я встала. А потом подумала, что точно упаду в обморок, только не понимала от чего именно: от раны или от ощущения его рук на моем теле, хотя моя кисть болела ужасно. Но еще мне было так стыдно, что я такая криворучка, что мне было страшнее поднять на мужчину глаза, чем смотреть на свою руку. И вот так, пялясь на дорожку и бросая взгляды на постепенно просачивающуюся кровь через полотенце, я шла, не поднимая взгляд и не делая попытки рассмотреть мужчину рядом. Я лишь чувствовала его присутствие каждой клеточкой. Вот только то, о чем я так мечтала и ради чего приехала, не могла сделать от стыда, разъедающего изнутри. Я опять опростоволосилась!

Отец Женьки тем временем помогал мне передвигаться по дорожке, продолжая придерживать за талию, видимо, все же ожидая, что я грохнусь в обморок, но упрямо ведя к своей машине.

– Я отвезу тебя в больницу, – сказал он мне на ухо.

Тут как раз подоспел Женька, держа все нужное, и подал это отцу. Теперь я видела только ловкие манипуляции мужчины, который четкими движениями открыл перекись водорода, намочил полотенце, отбросил окровавленное и завернул мою руку во множество слоев махры.

«Какие красивые руки», – думала я в оцепенении, смотря на все это.

– Поля, садись на пассажирское место, – распорядился мужчина, но я не двигалась. – Поля! – чуть резче, прикрикнув, чтобы я отреагировала, произнес он, – садись! – приказал мужчина таким голосом, что я на автомате стала двигаться в нужном направлении.

При этом он уже открыл мне дверцу, и я плюхнулась в его дорогую машину, держа полотенце, прижатое к руке.

– Женя, все нормально. Я позвоню из больницы. Иди к гостям. Успокой всех, – приказал отец, – мы скоро вернемся.

Затем я скорее почувствовала, чем увидела, как он сел за руль, а после мужчина завел машину и под грохот открывающихся перед нами ворот, я услышала его слова:

– Как же вас так угораздило, Поля?

И в его тоне опять сквозило осуждение.

Глава 3

Мы ехали в больницу, а я, сжимая свою пораненную и окровавленную руку, почти не чувствовала боли от волнения, потому что мы были наедине. И вдруг я поняла, что не могла сделать ничего более ужасного и удачного одновременно, чем то, что получилось независимо от меня. Ведь пока Женькин отец возился со мной и моей раной, то был весь мой. Такая мысль неожиданно придала сил, и я набралась смелости посмотреть внимательнее на сидящего рядом мужчину. А подняв глаза, тихо выдохнула.

«Все намного хуже, чем я думала», – тоскливо поняла я в тот же момент, потому что он был идеален. Даже профиль был совершенен, и мое сердце замерло в предательском восхищении. – «И это он еще даже не видела его толком», – подумалось вдруг, делая ситуацию еще более безнадежной.

И тут, словно специально, когда мы встали на красном сигнале светофора, мужчина повернулся ко мне лицом и внимательно посмотрел, а в его взгляде сквозила обеспокоенность.

У отца Женьки оказались темные, почти черные глаза, правильные черты лица, идеально очерченные губы, но без тени мягкости или женственности, а еще упрямый жесткий гладко выбритый подбородок. У меня закружилась голова от одного его взгляда. Я рассматривала мужчину и отмечала, что все черты были четкие, хотя в чем- то казались слегка жесткими, особенно плотно сжатые сейчас губы. Но все вместе вызывало во мне трепет до дрожи в коленках. Хотя в его внешности было и что- то странно неуловимое, загадочное, что я не могла понять, но от чего только сильнее замирало сердце. Для меня он было очень красив и мужественен одновременно.

– Очень больно? – спросил мужчина своим бархатным голосом, внимательно изучая меня.

– Нет, – тихо произнесла я, робея под твердым взглядом, хотя и не лишенном сострадания, еще находясь под впечатлением от того, как мужчина выглядит, – терпимо.

Тогда он отвернулся и неожиданно чуть резче выдохнул. Я подумала, что от того, как я не вовремя порезалась.

«Видимо, у него были планы», – взгрустнулось мне.

Когда мы приехали в больницу, то мужчина очень быстро все выяснил, и вот я уже стояла перед кабинетом, а медсестра показывала мне, куда пройти для проведения процедуры. Дальше все было как в тумане: я сняла кофту, чтобы показать рану, потом вкололи обезболивающие, затем врач заштопал рану. И вот на негнущихся ногах я уже выходила обратно в коридор, плохо ощущая не только руку, но и вообще все окружающее. За мной следом шел врач.

– Дочку вашу подлатали, а теперь ей лучше поесть. Силы ей нужны, – по- доброму произнес тот, обращаясь к моему спутнику.

– Спасибо, – сухо сказал Женькин отец, беря меня под локоть за здоровую руку, видимо, боясь, чтобы я не упала. Его пальцы оказались теплыми, а хватка цепкой, от чего я вздрогнула, при этом наслаждаясь прикосновением к моей коже, толстовка осталась на даче. Тем временем он уже набирал номер сына.

– Алло, Жень, все нормально. Подлатали твою девушку, – спокойно сказал он, – мы скоро приедем.

Все во мне от его слов возмутилось, не желая, чтобы вот так это закончилось. Тем более, что самое худшее уже было позади, страх прошел, а я могла более адекватно реагировать на все происходящее. Включая его рядом.

– Пап, тут такое дело, – вдруг виновато произнес Женька в трубке, – мы так переволновались. Столько крови было! В общем, мы сожрали все, что приготовили. И даже больше. А еще все выпили на нервяке. Так что дома голяк с едой и выпивкой.

– Ясно, – сухо ответил мужчина, – тогда закажи еды, если что. А я отвезу Полину домой.

«Нет!! Только не сейчас!», – закричало все мое существо в этот момент в ужасе, что это закончится даже еще более быстро, чем я думала, от чего стала судорожно искать предлог, чтобы задержать его рядом с собой. Хоть на немного. И тут вспомнила слова врача.

– Мне как- то нехорошо, – прошептала я.

– Плохо? – спросил мужчина обеспокоенно, – может быть попросить у медсестры нашатырь?

– Не настолько. Просто есть очень хочется, – выдохнула я несчастно и посмотрела на него.

И это была правда, а не только уловка. Со всеми треволнениями и дорогой за сегодня я только позавтракала.

Его красивое лицо тут же нахмурилось, явно выражая недовольство.

– Тогда пойдем,– приказал он немного сурово, так и не отпуская мою руку неспешно направился к выходу.

Через некоторое время мы уже выходили из машины у ресторана, куда приехали, как вдруг я смущенно тихо спросила:

– Вы так много сделали сегодня, а я даже не знаю, как Вас зовут.

– Артур Георгиевич, – сказал мужчина и открыл передо мной дверь, пропуская вперед.

– Спасибо, – пропищала я и прошмыгнула, насколько смогла на все еще не очень гнущихся ногах, чувствуя, как учащенно бьется сердце. При этом я чуть не задела его плечом. А еще это так было похоже на свидание, и в то же время….

– Что ты не ешь? – спросил Женькин отец меня уже чуть позже, наблюдая, что я даже не притронулась к принесенной тарелке салата, а мои руки остаются под столом, – или уже не хочешь есть?

Тон был полон недоумения.

– Я не могу, – выдохнула я растерянно, смотря на него как маленькая девочка.

– Что не можешь? – спросил Артур Георгиевич, удивленно приподняв бровь.

Я сама не понимала свое нынешнее состояние. Все тело словно перестало меня слушаться. Руки стали тяжелыми, а усилие поднять любую из них казалось невозможным, как будто тело было не моим. Не говоря о том, чтобы держать сейчас ложку или вилку. А левая рука жутко болела, отходя от обезболивающего.

– Руки не слушаются, – несчастно пробормотала я, чувствуя себя по- идиотски.

Мужчина пристально посмотрел мне в глаза. От его взгляда сердце тут же подпрыгнуло в груди и застучало как бешеное, словно пыталось вырваться.

– Это ты отходишь после шока, – пояснил Артур Георгиевич.

Затем вздохнул.

– Ну не кормить же мне тебя? – произнес мужчина, смотря в упор, а я чувствовала, как все сильнее тону в его глазах.

И тут невольно я представила себе то, о чем тот говорил. И картина в моем воображении была так интимна, так волнующа, так желанна, что стало трудно дышать, и я ненамеренно нервно сглотнула. А затем сразу резко выдохнула, испуганно посмотрев на мужчину напротив, неожиданно увидев, как темнеет его взгляд. Вдруг Артур Георгиевич тихо с легкой хрипотцой произнес:

– Не надо смотреть на меня так.

– Как? – прошептала я удивленно, а видя только его глаза и странное выражение в глубине них.

– Словно ты хочешь этого, – еще тише произнес он, так и смотря на меня. А цвет его радужки темнел с каждой секундой.

А я хотела. Я так хотела, что уже голова шла кругом, и с языка почти сорвалась эта просьба вслух. Но в самый последний момент я одернула себя, так и не решившись. Это было бы слишком. Слишком желанно и откровенно.

– Я попробую сама, – прошептала я сипло.

Он словно очнулся.

– Хорошо, – произнес Артур Георгиевич, согласно кивнув, и его взгляд опять стал прежним, и мужчина вернулся к своему стейку. – Если хочешь что- то еще, то не стесняйся, – произнес он прежним голосом через пару минут.

– Да, спасибо, – кивнула я, сделав усилие и все- таки взяв в руки вилку еле гнущимися пальцами.

С горем пополам я справилась с салатом, а Женькин отец терпеливо ждал, когда я закончу мучить еду. Почти кожей мне чувствовалось его недовольство, но я ничего не могла с собой поделать, оттягивая момент расставания, а еще пытаясь справиться с собственными руками.

– Я наелась, – наконец выдохнула я, отодвигая пустую тарелку из- под десерта и чашку чая, – спасибо.

– Рад, – сухо сказал он, позвав официанта и расплачиваясь.

Мы медленно шли к машине, а я понимала, что эта встреча может быть последней. И это было невыносимо.

– А можно я еще раз приеду на дачу? – спросила я тихо, садясь в машину и смотря на него умоляюще.

Артур Георгиевич взглянул на меня долгим задумчивым взглядом и сказал:

– Если хочешь, когда Женька пригласит. Но только прошу больше без таких приключений.

– Хорошо, – пролепетала я, готовая на все, лишь бы вот так провести с ним еще один день.

Когда мы доехали до моего дома, то, уже попрощавшись и вылезая из машины, до того как захлопнуть дверцу, я вдруг отчетливо произнесла:

– И я не девушка Жени. Мы просто с ним друзья.

Он удивленно посмотрел на меня.

– Это разве имеет значение? Или что- то меняет? Мне не надо было везти тебя в больницу по этой причине?

И мужчина опять пристально смотрел мне в глаза,

– Думаю, это не очень важная информация в данную минуту, Полина.

– Для меня важная, – прошептала я в отчаянии тихо себе под нос.

– Всего доброго, – произнес он, не услышав мои слова или сделав вид, что не услышал, – и береги руку, хотя как я вижу, ты достаточно мужественно перенесла боль.

– До свидания, – выдохнула я напоследок.

На этом, понимая, что мне уже никак не задержать его и сдерживая сожаление, захлопнула пассажирскую дверь, и машина сразу поехала, а я еще какое- то время смотрела ей вслед.

«До встречи, Артур Георгиевич», – думала я, еще совсем не зная, как и когда это получится, но я понимала, что не забуду этого мужчину. Просто не смогу. А особенно то, что делает со мной его взгляд.

Глава 4

И теперь, с того самого дня, я не могла забыть отца Жени. Взгляд его темных внимательных глаз так и преследовал меня, а от этого все тело находилось в каком- то томном замерзшем ожидании. Даже скорее в предвкушении какого- то если не чуда, то чего- то совершенно замечательного, когда я опять окажусь с ним рядом. Моему разуму вроде как и не хотелось этого, но тело само вспоминало тот вечер, словно плевать тому было на разумные доводы, что это может быть неправильно, что Артур Георгиевич значительно старше, что это может выглядеть странно со стороны. Да и вообще на все ему было наплевать. А было только то, что я чувствовала тогда.

«Я никогда не испытывала ничего подобного», – все отчетливее понимала я, – «одно воспоминание о его прикосновениях все переворачивается внутри. Ну зачем я только на свою голову посмотрела на него?! Ведь нисколечко же не разочаровалась, а наоборот!» – ругала я себя в который раз.

И я вздыхала, злилась на себя, раздражалась, но уже было слишком поздно. Его образ отпечатался в моем сознании, волнуя и пробуждая фантазии.