Художник
Однажды день решил сменить ночь, и небо, где всё время светило солнце, оделось в звёзды.
– Хорошо! – воскликнул художник и, схватив кисть и краски, написал шедевр. Прошло время, и зима решила сменить осень. Мир в огне оделся в пуховый платок.
– Хорошо! – воскликнул художник и, схватив кисть и краски, написал шедевр. Прошло ещё немного времени, и грусть решила сменить радость, и вместо искр в глазах людей заблестели слёзы.
– Хорошо! – воскликнул художник и, схватив кисть и краски, написал шедевр. Затем мир сменила война, и надежду сменило отчаянье, а художник всё говорил: «Хорошо! Хорошо!» И писал свои шедевры. Но вот однажды его жизнь решила сменить смерть. И художника не стало. И тогда самый великий Художник сказал: «Хорошо!» И, схватив кисть и краски, написал шедевр.
– А теперь… – заключил мистер Фокс. – Ступайте домой. И… Простите меня. Я… не знаю, что на меня нашло. Будьте осторожны. Я ведь всё-таки зверь. Сид… И у меня действительно нет… ничего нет. И сердца тоже. С Рождеством вас. Господи… Я, должно быть, испортил вам праздник… Если это так…
– Нет-нет! – заговорили мы в голос.
– Бесполезно. Я знаю, что всё испортил. Дурак. Ладно, идите. Только вот передайте ей это от меня. На этот раз я не собираюсь быть неблагодарной тварью. Вот…
Лис протянул что-то в зубах и положил это Ави в руку, и он, не смотря, убрал это в карман.
– Ах, да. И поздравьте от меня его преосвященство! – крикнул нам Лис вдогонку.
– И тебя ещё раз, Фокс… – и Ави перекрестил Лиса.
Дождавшись, пока отец Стенли засуетится с чаем, Ави протянул маме подарок Лиса.
– Надеюсь, мама, он не утомил вас своей игрой?
– Как он? – спросила она.
– Вот, – ответил Ави.
Мама разжала ладонь. И строго посмотрела на нас.
– Откуда у Лиса золотая цепочка?
– Что?!
– Только не делайте удивлённых лиц. Откуда это украшение?!
– Лис дал. С Рождеством. Он был рад твоему подарку, – признался Ави.
Мама поджала губы и покачала головой.
– В таком случае должна вам признаться, что вам попался крайне проницательный Лис. Теперь мне не придётся работать всё лето.
– Думаю, именно поэтому он и передал это тебе, мама, – сказал я и поцеловал её в щёку.
– Угу, – закончил Ави. И мы поспешили к столу.
А потом… были танцы. Королева фей, если бы видела, как танцует мама, повесилась бы на своём шёлковом пояске! А уж как она отбивала чечётку… В царстве Люцифера небось осыпалась вся штукатурка!
1932.12. – 1933. 07. 14
Третий год нашего обучения в колледже бы ознаменован отсутствием всяческих происшествий, о которых бы стоило говорить подробно. Всё как всегда. Мне предложили обучение при Дублинском зоопарке, где я бы мог улучшить свои знания по зоологии и медицине. Один преподаватель из колледжа был двоюродным братом директора зоопарка. Но Ави отговорил меня. Спасибо ему. Я тогда не знал, что они заставляют резать живых лягушек и мышей… Я умел разделывать и освежёвывать только что убитых зайцев и кроликов, я умел управляться с дичью, набитой мною же из винтовки… но… я не мог… нет, я не мог разрезать живую лягушку или мышь. И какой к чёрту из меня зоолог после этого! Зоология захлопнула свои двери передо мной навсегда.
Летом мы снова были рады отправиться к профессору в Дерри. Но там нас ждала приятная неожиданность. К нему прибыли ирландские родственники его двоюродного брата – три девчонки и необычное создание с голубыми глазами. Профессор предложил нам самим выбрать свою судьбу: уехать или остаться.
– Мы едем домой! – сказал Ави.
– Всё как вы хотите. Домой, значит… домой! – и профессор рассмеялся.
Мы пробыли в Дерри месяц и несколько дней. Жена брата профессора, странная женщина с огромными голубыми глазами, постоянно бродила по дому, как привидение, погружённая в музыку неслышимых нам симфоний.
– Она учительница музыки. Она слушает музыку сфер, – объяснил мне как-то профессор, с почтением провожая взглядом миссис Мэри.
– Ави, твоя коллега! – кивнул я брату.
– Лично я предпочитаю Паганини, – отозвался он.
Месяц в Дерри искупил своей насыщенностью пустоту всего учебного года, ибо поместье профессора превратилось в бесконечное место сражений той войны, которую объявили нам юные родственницы профессора. Мы острословили не на жизнь, а на смех… Ави вдоволь попрактиковался в проповедях, отповедях и богословских спорах, отточил свой навык и я. Поэтому под конец месяца имел в личном столе уже некоторый приличествующий юноше моего возраста запас стихов и мелкой прозы.
Уезжали мы из Дерри со смешанным чувством. Нас ждало лето дома, но… здесь я оставлял свой неоконченный спор! Оливи, Джулия, Кэйти – я ещё не доострил им! Ох, Кэйти…
Мы успели отписать письмо маме за два дня до отъезда. Оно было должно прийти в день нашего прибытия. Но… оно пришло раньше. Кто-то ведь так хотел этого…
1933. 07. 14 – 1933. 08. 28
– Томас? Августин?! Что случилось, Том? Ты сколько бутылок уксуса выпил?! Ави, куда ты смотришь?! Он белее самого мела!
– Я смотрю обычно в книги. Томас бел, как страницы, не вижу в этом ничего предосудительного, он давеча проиграл сражение.
– Под Ватерлоо?
– Нет, под липой.
– Ави… – процедил я сквозь зубы.
– Аминь.
И мы впорхнули в мамины объятья.
На этот раз отец Стенли ждал нас с нашей повозкой неподалёку от станции.
– Как ты, мама? Всё в порядке? – спросил я.
– В отличие от тебя, любезный сын мой, да.
– Мама, я жив. И… здоров.
– Вот здесь как раз и есть брешь в твоей теории, – весело сказала мама, с лёгкостью подхватывая оба моих чемодана. Я вырвал у неё из рук свою поклажу. Но ничего не ответил. Чёрт побери, но ей виднее.
Отец Стенли живо приветствовал нас, привстав на облучке повозки и приподняв свой сплющенный котелок. Он был обрадован настолько, что всю дорогу до дома Ави скорбно молчал, а я, заткнув уши и уткнувшись в мамины колени, тщетно пытался заснуть, ибо слушать его радостную теологическую болтовню сил у меня не было. Терпению мамы мог бы позавидовать сам Господь. Она смиренно сидела, положив мне свою руку на голову и закусив нижнюю губу, изредка покачивала головой. От её руки исходило тепло и невероятный покой. Я плотнее приник всем лицом к её простенькому платью, в котором смешались запахи огня, выпечки, молока и травы, и вскоре уснул. Вот сон святых.
Остановив повозку у дома, отец Стенли помог нам внести все наши чемоданы, после чего ещё раз приподнял свой котелок и умчался восвояси.
– Что это с ним? – спросил я маму.
– Может… дела? – пожала она плечами, пряча улыбку.
– Угу. А ложь, мама, – это грех… – невинно произнёс Ави.
– Если ты найдёшь ложь в моих словах, Ави, разрешаю тебе объявить себя первым человеком на земле, которому это наконец-то удалось.
– Понял? – добавил я и гордо прошёл в дом.
Обед ждал нас уже готовым, но он затянулся до ужина, продлённый нашими с братом повествованиями о событиях этого учебного года и страшной войне острословия и остроумия при Дерри.
– Ну вот… – закончил Августин. – Слава Всевышнему, мы дома.
Мама тяжело вздохнула.
– Ступайте спать, – сказала она.
И мы не стали спорить, потому как валились с ног, точно подкошенные.
Я точно помню: мне ничего не снилось. И я проспал мёртвым сном до утра. Уверен, что и этот теоретик тоже.
Утром нас разбудил оглушительный поросячий визг. Это мама гоняла по двору четвёрку прытких розовых свиней, безумно вопящих, как будто их резали на части. Втроём мы только через двадцать минут согнали их в небольшой загон, построенный за калиткой. Измученные, мы опустились на землю.
– Это только начало, – улыбнулась мама, вытирая лоб тыльной стороной ладони. – Теперь кто-то должен накормить кур, – и она кивнула за дом, на картофельные грядки.
– Ави! – сказал я в тот миг, когда мой брат произносил моё имя.
– Отлично! – заключила мама. – Оба!
К вечеру того дня, так ещё ни разу за день и не присевшие, мы всё-таки нашли в себе силы доползти до заветного холма.
– Мир полон неожиданностей! Вас вышвырнули из колледжа за антианглийскую пропаганду?! – встретил нас голос мистера Фокса, а следом и он сам, появляясь из норы.
– Всё куда прозаичнее… Нас просто отпустили пораньше, – произнёс я и повис на Лисе, как верёвка.
– Том, мне не нравится твой бледный вид.
– Он весь день гонял свиней и пытался накормить кур, а потом и, Господи помилуй, помыть их, – и Ави присоединился ко мне.
– Хм-м. Занятно. Занятно… – протянул Лис, обнюхивая мою голову. – Пахнет отвратительно.
Мне показалось, что в его голосе звучали слёзы.
Мы проговорили до темноты. Лис, как всегда, внимательно выслушал нас.
– Э! Так дело не пойдёт, – заключил он, выслушав наш рассказ. – Позором осыпать свои головы я вам не позволю!
– У них тоже язык не на любезности наточен, – грустно сказал Ави.
– Правильно. Правильно, голубчик мой! Вот и запомните вы оба, если хотите избежать позора: никогда не пытайтесь переострить девушек!
– Всё так безнадёжно? – отозвался я, приподнимая голову.
– Нет. Просто это – самоубийство.
– М-м… Жаль, что ты не предупредил нас об этом раньше. Ави, покайся, ты хотел покончить с собой! – и я снова уронил голову на крепкое лисье плечо.
Домой мы пришли, когда луна уже успела спрятаться за облака. Мне снился закат над полем и пустынная дорога, убегающая за горизонт, лес с одной стороны, с другой поле и чья-то тень, маячившая впереди. Неясная, как силуэт в разряженном воздухе полуденного зноя. И от неё, от этой тени, веяло холодом, и небо, как мне казалось, замерло над ней, тёмное, безжизненное и низкое. И сколько ни спал я, всё снилось мне, что она приближается. Ближе и ближе. Сильнее и сильнее холод. Проснулся я до рассвета в ледяном поту.
Рядом, на соседней кровати, в голос молился встревоженный Ави.
– Мне показалось, что она назвала меня по имени, – прошептал он.
– Да. И протянула руку, – закончил я.
Маме мы ничего не сказали о нашем сне, но она и так знала, что ничего хорошего нам не могло присниться. Однако, одевшись, мы сбежали к отцу Стенли.
– Скверные сны? Что вы имеете в виду?
– Страшные. Тень какая-то, она шла к нам, и от неё веяло холодом. Она назвала нас по именам и протянула к нам свою руку.
– М-м-м… Но это всего лишь сон.
– Отец… Нет. Мы очень напуганы. Меня всего трясёт. Я не мог потом уснуть.
Все книги на сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом
