– Мы сейчас тебя бросим в костер. И собаку твою зажарим и съедим, – заржал второй.
Я достал из сумки бумаги и собирался демонстративно составлять протокол на неизвестных, неустановленных лиц, попытавшихся устанавливать сети на реке, тем более в период нереста. Один из браконьеров засмеялся, подошел ко мне и вырвал у меня протоколы. Завязалась потасовка, и в это время совершенно неожиданно для меня Саян укусил моего соперника за сухожилие ноги сзади, пониже ягодицы. Тот дико заорал, полез за ножом, висевшим на ремне в чехле. Но я опередил его, ударив несколько раз кулаком в лицо, и отобрал нож, выкрутив ему руку. В это время второй браконьер выхватил из-под лодки топор, бросился ко мне. Я не успел опомниться, как Саян в прыжке ударил сзади лапами и мордой того в спину так, что мужик со всего маха врезался лицом в землю. Мне оставалось только добавить ему ногой по затылку и оттащить Саяна, рвавшему тому задницу через ватники так, что летели клочки ваты. Разделавшись с браконьерами и успокоив Саяна, я нашёл под козырьком в салоне «Москвича» водительские документы. Составив протоколы на нарушителей, я забрал их сети, документы и передний номер; всё это принёс домой, а назавтра отдал в РОВД вместе с сопроводительной запиской об обстоятельствах дела. Вещдоки: нож, топор, сети – отдал по отдельной описи. Браконьеры понесли заслуженное наказание, а Саян от мамы целую тарелку говяжьей печенки – его любимого лакомства из нашей домашней кухни. Так совершенно неожиданно открылось ещё одно очень важное качество моей охотничьей собаки: служебно-сторожевое. Впоследствии это качество не один раз помогало мне и брату в сложных и даже критических ситуациях при схватках с браконьерами или лихими людьми в лесу.
* * *
По итогам конкурса борьбы с волками нашему охотничьему хозяйству за две недели до нового года выделили бесплатную спортивную лицензию на добычу взрослого лося. Но охотиться при этом можно было всего лишь два последних выходных декабря.
Суббота прошла в радостном возбуждении, но, несмотря на то, что лоси в загонах были и даже несколько охотников стреляли, лось добыт не был. Вечером за столом состоялся не очень лицеприятный разговор подвыпивших охотников, в ходе которого прозвучали нелестные слова и в адрес егерей, и в адрес собак, и в целом всего охотхозяйства. И если брат, присутствующий при этом, резко оборвал критиков, не умевших нормально стоять на номерах и прицельно стрелять, то мне как молодому егерю было очень обидно. Я ушёл из-за стола. Вышел на крыльцо и закурил. Привязанный тут же, Саян быстро угадал мои мысли, ткнулся молча и устало мордой в мои колени.
– Ну что, Саян? Плохо мы работаем, – горестно сообщил я ему. – Сколько критики: егеря молодые, леса не знают; собаки ленивые в охотхозяйстве, толковых нет. Лосей мало – хоть мы уже двадцать голов отправили на экспорт. Эх, Саян! Надо завтра всем доказать, что мы лучшие.
Саян только тяжело вздохнул, закрыл глаза и не стал ни оправдываться, ни извиняться, не стал мне ничего доказывать…
…А в это время на Смоляном болоте огромный лось, лосиха и двое их сеголетков-деток, неспешно обходили по краю делянки, набивая желудки иглицей молодых сосёнок. К утру они перешли дорогу и остановились на дневку в моховом сосняке, где и видимость хорошая, и подстилка непромерзлая. Следы четырех лосей, переходивших под утро дорогу, Виктор увидел из-за руля машины, притормозил и поехал дальше. Проехав ещё полкилометра, остановил машину, попросил всех выгружаться и готовиться к охоте загоном. На инструктаже объяснил, что в окладе четыре лося: лосиха с двумя сеголетками, которых стрелять категорически запрещено, и самец-лось, возможно, уже без рогов. Но, объяснил брат, что самец будет и по размерам больше, и идти он будет, скорее всего, отдельно – позади или стороной от лосихи с лосятами. Поэтому всех охотников настроил на выдержку. Лучше перебдеть, чем недобдеть!
С осадком в душе от вчерашней критики пошёл я с Федей в загон. Я, кстати, был уже с оружием: мне скоро девятнадцать, и я получил охотничий билет военно-охотничьего общества и переоформил ружьё брата «ИЖ-58 МА» на себя. Фёдор без оружия – ещё не положено, он моложе меня на год. С нами в загон напросился ещё один охотник, который вчера перебрал с горя от двух своих выстрелов в «молоко». Мы обошли Смоляное болото – выхода нет. Я стал по центру, Федя и охотник разошлись влево и вправо от меня метров на двести-триста. Я глянул на часы и на компас – пора! Отцепил Саяна, давно тянувшего меня уже за поводок в загон, и, что есть силы, заорал, как учил всегда егерь Гришка: «Ий-е-еп! Хоп-гоп! Ий-е-еп! Пошли! Пошли! Ай-яй-яй», – загон начался. Закричали слева и справа наши загонщики. Саян сразу же исчез из вида…
Лоси слышали с утра, как проехала машина, и звук её затерялся где-то за поворотом дороги. Лосиха лежала рядом с лосятами, разрыв снег аж до самого мха, и грелись боками друг о друга. Лосята на зиму отрастили хорошие густые «шубы». Полая ость хорошо держала тепло, как шелковистый пух, не пропуская холод к коже. Тепло им рядом с мамкой. Самец с оленьеобразными рогами по семь отростков каждый, стоял в стороне. Он обошёл лёжку лосихи, потоптался на месте. Лосю почему-то ложиться совсем не хотелось. Тревожные чувства не покидали его всё утро. И тут он услышал крики загонщиков. Эти крики лось хорошо знал и отличал от криков обычных людей. Загонщики шли ровной линией и явно хотели, чтобы лось пошёл обратно своим следом: там, где они пришли в это болото сегодня утром. И тут он услышал легкие прыжки и частое дыхание. К ним галопом неслась черная собака. Заметила, затормозила, оглядела лося и, не заметив, кажется, лосиху и лосят, залаяв, бросилась к рогатому. Лось, пригнув голову и выбрасывая вперёд копыта передних ног как копья, бросился на собаку. Собака перестала лаять, мгновенно прыгнула в сторону, обежала лося и заметила вставшую лосиху и лосят. Бросив рогача, собака стала облаивать лосиху и спрятавшихся за ней лосят. Лось стал осторожно уходить в сторону от собаки, оставив лосиху с лосятами одних с назойливой лайкой. Тем временем люди, кричавшие от большого леса, подходили всё ближе. Лось понял, что надо спасаться бегством и, имея большой опыт, понимал, что бежать обратным следом нельзя – там смерть. Пусть первыми пойдут лосиха с лосятами. Лось стал осторожно пробираться в сторону от загона, а собака с лаем погналась за лосихой с их потомством прямо по утреннему следу. Лось прислушался. Загонщики идут ровно, но мимо него: можно затаиться и тихо простоять, пока они пройдут стороной, а потом вернуться в большой лес ночью, по следам найти лосиху и лосят, если останутся живы после этой облавы. Тихо и осторожно лось пошёл между загонщиками и стрелковой линией.
Саян вывел лосиху и лосят ровно на стрелков. Он несколько раз заставлял лосиху останавливаться, нападая на неё, однажды даже укусил за ногу зазевавшегося лосёнка. Вот-вот должны прозвучать выстрелы. Сквозь запах лосиного пота Саян уже чует едкий запах человеческой мочи, никотина и дурной запах, который часто бывает у людей по утрам. Лоси перебегают широкую дорогу, на которой стоят охотники с оружием, но никто не выстрелил.
В недоумении Саян перебежал дорогу, остановился. Лосиха убежала невредимой. С ней же ушли и беспомощные её детёныши, которых он, наверное, смог бы самостоятельно загрызть насмерть. Но никто не стрелял, а хозяин вчера так грустно что-то рассказывал. Так обидно рассказывал, что Саяну показалось, что он укорял его, Саяна, за плохую работу. И он сегодня старался изо всех сил, чуть не попал под смертельный удар копыта лося. Лося! Там, в болоте, остался огромный рогатый лось! Людям почему-то приглянулись большие лосиные рога. Может, им и сегодня нужны рога?!
Саян развернулся и бросился в загон. По пути он нашёл лосиный след, увидел Фёдора, который показывал на след рогатого и уговаривал: «Саян, взять! Взять! Ищи! Ищи!». Он все понял: побежал по свежему следу и вскоре нагнал затаившегося за корнем поваленной ветром ели лося. Огромный, он неожиданно выпрыгнул прямо перед Саяном и нанёс удар копытом так стремительно, что копыто пролетело всего в нескольких сантиметрах от бока Саяна. Завизжав от неожиданной и яростной атаки лося, Саян прыжком отскочил за ёлку, обежал её, догнал убегающего в сторону лося, и уже сам пытался укусить того за сухожилие, когда лось неожиданно резко развернулся и вновь попытался ударить Саяна острыми рогами. Но Саян уверенно отпрыгнул и стал с лаем кружить вокруг разъяренного лося. Одновременно Саян услышал, что позади Фёдор что-то кричит хозяину, и вскоре понял всё. Фёдор обогнул их стороной и теперь приближался с голосом, с другой стороны. Лось тоже понял непонятный маневр человека, преградившему ему дорогу в большой лес, и метнулся вглубь болота. Но оттуда тоже кричал человек. А собака тем временем всё же успела укусить за сухожилие ноги. От боли лось присел, а потом бросился на собаку, пытаясь ударить её рогами. Не переставая злобно и громко лаять, Саян кружил вокруг лося. Лось постоял и вдруг учуял запах своей самки на ветвях. Она здесь проходила, и опасности по её следу он не учуял и не услышал. Она вряд ли существует, эта опасность. Поэтому лось оставил попытку обойти загон стороной и бросился по следу самки и его детей. Собака перестала атаковать и кусать и лишь изредка грозно взлаивала где-то позади. Лось разогнался, зная, что впереди широкая открытая дорога, поэтому и хотел её перескочить на максимально высокой скорости. Поднимающего оружие охотника он увидел прямо на своём пути, хоть впереди явно чернели из-под снега следы его лосихи и лосят. Но останавливаться было уже поздно, да и собака сзади напирала, стараясь подобраться ближе, неожиданно и больно укусить. Лось прибавил хода, повернул вправо и, уже выскочив на дорогу, увидел ещё одного человека, смотревшего на него через прицел ружья. Дым со стволов и сильный удар в бок он увидел и почувствовал одновременно. Боль сковала переднюю лопатку. Лось споткнулся, упал, перевернулся через голову, несколько раз вскинув белые ноги, затих. Пуля попала в сердце. Как Саян рвал шерсть у него на загривке, лось уже не чувствовал. Он был мёртв… Обычный маневр подставить под опасность первой лосиху не оправдался на этот раз из-за упорной собаки…
…Я шёл в загоне и прошёл уже треть пути, когда заработал Саян. С визгом начал лаять, затем перешёл на хриплый, злой лай. Я понял, что он облаивает на месте крупного зверя. С полминуты лай продолжался на одном месте, но потом сдвинулся к стрелковой линии: «Ну, наконец-то! С Богом!» – подумал я с облегчением и быстрее стал сокращать расстояние. Вот и место лёжки лосей. Так… Лосиха! Двое сеголетков! А где же рогач? Ё-ма-ё! Рогач пошёл стороной, сука хитрый! Обойдёт загон – Саян увязался за самкой. Я с досады сплюнул. Поорал на месте и закурил. По голосу слышу, что Саян уже где-то на стрелковой линии.
– Федя! Федя! Отзовись!
– Я тут! Говори!
– Ты следы лося не пересекал?
– Не-е-е-ет! А, что?
– Возьми вправо-о-о! Впра-а-а-во-о! Впра-а-во-о бери! Лось-рогач стороной идёт!
– Понял! Бегу-у-у!
Молодец Федя! Может, успеет лося обогнуть. Но тут совсем рядом опять заработал Саян. Запищал, взвизгнул и с новой силой рычит, лает на месте, кружит лося. «Молодец, собачка, держи, молодец. Вернулся, нашёл! Скоро Федя поможет!», – сам с собой разговариваю, и, ожидая, что сейчас лось от Феди крутнётся на меня и попытается уйти левым флангом, где загонщики, не слушая меня, уже давно ушли вперёд и теперь не только не помогут, а наоборот помешают. И действительно, слышу, лось прёт на левый фланг, упорно отрываясь и отказываясь идти на стрелковую линию. Кричу, что есть силы так, что, наверное, верхушки деревьев от крика действительно, как учил егерь Гришка, колышутся и мыши бегут на стрелковую линию.
Лось отворачивает вправо – слышу лай собаки – и по следам лосихи идёт, наконец, на стрелковую линию. Вот-вот должен прозвучать выстрел. Вот-вот! Но – тишина, черт возьми, что происходит?
Четыре выстрела подряд звучат так неожиданно, что, кажется, будто они прозвучали над ухом. Хотя расстояние около двухсот метров. А Саян? Саян несколько раз злобно гавкнул на месте. Ещё раз! Ещё! И тишина! Всё! Есть!
Я радостно ору и с криком минут через пять выхожу на дорогу. Посреди дороги без сигнала «Отбой» стоит вся бригада. Курят. Смеются. А метрах в пятидесяти от них лежит огромный черный лось с большими рогами. Возле лося сидит, оскалив клыки и выкатив свирепые глаза, мой Саян. Он вчера меня услышал и понял. Он ждёт только меня, чтобы взглядом сказать мне это. И я это понимаю!
* * *
Два года мы не виделись – я служил срочную службу в армии, но в письмах получал постоянную информацию и об охоте, и о Саяне. Очень скучал, конечно же…
Поезд «Рига-Киев» привёз меня в родной город в два часа ночи. Мелкое недоразумение с патрулём на вокзале, разбор в комендатуре – и вот я на такси подъехал к дому. Два года позади… В свете фар – рвущийся на цепи дворовой Шарик, флегматично выглядывающий из вольера Босый и… колесом скачущий по вольеру Саян. Как он узнал меня издали в военной форме – загадка. И, прежде чем ступить на порог родного дома, я подошёл к вольерам, пообщался со своими собаками, зашёл внутрь к Саяну, который за это время возмужал, окреп, превратившись в мускулистого, крепкого бойца. Он лизал мне лицо, стоя на задних лапах, тыкался мордой в грудь, увешенную заслуженными, и не очень, медными знаками и настоящим, но не полагающемся по Уставу аксельбантом. И только выбежавшие на крыльцо отец и мать приостановили наши объятия с собаками.
Отдохнув три дня, я написал заявление и восстановился в должности егеря. Стояла глубокая осень. Все работы по биотехнии были завершены другими егерями, полным ходом шла охота, поэтому я решил недельку походить с Саяном просто по обходу: ознакомиться с новыми рубками, с различными следами, найти и полюбоваться выделенными сознанием и так полюбившимися когда-то ландшафтами. Есть у многих людей, часто посещающих лес, свои любимые, и не очень, места. Я не любил только одно место – заболоченный лог, пересекающий Любаньскую линию. Любаньская линия была удобна тем, что на ней можно было пересечь часть моего дальнего обхода поперек. Но вот лог, шириной метров триста, наверное, в самом низком и заболоченном его месте, приходилось либо обходить километра за три, либо откатывать сапоги, и, цепляясь за кусты, перебираться по чавкающей грязи на противоположную сторону. А вот любимых мест у меня было несколько. Самое близкое к дому место – поляна среди соснового бора с густо разросшейся в подлеске лещиной. Орешник здесь поднялся метров до пяти, образовав зеленый полог под вековыми соснами. А узкая дорога в этом пологе казалась длинным тоннелем. В конце этого тоннеля и находилась небольшая, радиусом метров в пятнадцать, лесная поляна, заросшая высокой лесной травой. Интересные находки обнаружил я на этой поляне. На одной из её опушек рос удивительный и редкий куст «Вороньего глаза», на противоположном краю поляны, словно специально кто-то посадил – куст барбариса с ярко-алыми кислыми продолговатыми ягодками. А между ними лежит метровый, а то и больше, валун. За этим валуном растёт большая осина, в коре которого вырезано ножом имя Оля – имя моей первой и не совсем взаимной любови. На этой поляне, получив полномочия егеря «Учебного егерского обхода», я строил самим же придуманные лёгкие переносные кормушки для косуль. На этой поляне я любил, уже работая настоящим егерем, насобирать колокольчиков и, высушив их между страницами «справочника егеря», отправить в Киров девушке Лиде, которая ждала меня из армии, но, к сожалению, оказалось, что зря – подвёл я Лиду, не оправдал её ожиданий в светлой её любви. На этой поляне, будучи ещё пацанами, мы с братом делали привал в наших путешествиях по изучению леса, а пути отсюда до дома – не менее семи километров. Я с улыбкой вспоминаю свои хныканья, когда брат вставал и собирался идти, а я капризничал, просил ещё отдохнуть и дать мне вдоволь напиться воды из его фляжки с водой. Несмотря на то, что было мне годков семь-восемь, брат воды много не давал, приучивая таким образом к терпению и выносливости, и отлежаться на жарком солнышке тоже не давал: просто приходилось унимать нюни, идя за братом, который уже скрывался за деревьями: оставаться на съедение волкам не входило в мои планы.
Став егерем, я и Саяна приучил, что эта поляна в орешнике – наша базовая стоянка. Очень часто я, выходя на эту поляну, находил там весело закрутившего хвост Саяна, говорящего мне: «А, я первый!». Однажды с Федей мы спрятали под камнем почти целую бутылку самогона, прихваченную тайком из дома – так и осталась она там лежать нетронутой уже столько лет. И, естественно, что пройдя по лесу полдня, я повернул на «ореховую поляну». Ничего удивительного, что там уже, высунув язык, меня уже поджидал Саян. Давно никем не кошеная поляна была устлана полегшей травой. Камень – на месте. «Оля» – метра на два выше головы. С интересом палкой ковырнул землю под камнем и вывернул зеленую, из-под лимонада, бутылку с прозрачной жидкостью с колыхнувшейся мутью на дне. Открыл, понюхал – хорошо пахнет. Придёт Федя из армии – распробуем «виски»!
Саян по пути облаял несколько белок, но я не стал стрелять – рановато. Бегает Саян бесшумно, так же резво, так же энергично! Но что-то изменилось?! Изменилась манера. Исчезла детская его и юношеская суета, исчезло лишнее его принюхивание к непотребным запахам. Он по-деловому мелькал где-то впереди в просвете деревьев, исчезал ненадолго, подбегал ко мне, заглядывая в глаза, и вновь исчезал. Что-то звериное, боевое и сильное пробивалось в его поведении, в его движениях, в его взгляде черных умных глаз.
Брат выдал мне на всякий случай три лицензии на добычу двух кабанов и одной косули. Я с удовольствием взял их: соскучился по охоте, соскучился по охотничьему адреналину, по азарту, по только охотникам присущему набору чувств и эмоций. Отдохнув на поляне, я решил идти в сторону дома вдоль заболоченной поймы, тянувшейся параллельно реке и лесу на километров десять, как раз до выхода из леса к дому. Саян определил направление нашего дальнейшего движения, несколько раз возвращался, проверяя свою догадку о выбранном пути и потом вовсе исчез. Я, закинув ружьё за плечо, не спеша шел знакомой тропинкой в сторону дома, как вдруг услышал в болоте грубый и хриплый лай. Саян работал! Первой мыслью было – лоси! Но позднее, услышав, что Саян кружит довольно большим кругом, часто замолкает, я зарядил оружие пулями – кабаны! И точно, вскоре я нашёл их следы. Небольшое стадо. Видимо, свиноматка с сеголетками и парой-тройкой прошлогодков, а сними рядом – не очень большой секач. Саян внезапно залаял уже где-то далековато. Наверное, секача подцепил? Я быстрым шагом пошел отсекать передвижение диких кабанов из болота в лес. Обычно они долго кружат в болоте и неохотно идут в большой лес. И основным переходом внутри этой заболоченной поймы был перешеек между двумя клиньями леса, ограниченными полянами: Миколовой и Никитовой, как мы их назвали с моим другом Федором, который сейчас служил в ВДВ где-то на Украине. Я бегом побежал на перешеек, но не успел, кабаны уже перескочили его, и я услышал только их треск. Но Саян лаял в другом месте – и лаял как-то непонятно, с остановками и рычанием. И тут я явно услышал визг дикого поросёнка там, где лаял Саян. Я бросился туда и обнаружил этого бедолагу. Он прижался к корню упавшей старой ёлки и, разбрызгивая слюну и пену из пасти, огрызался на собаку. А Саян стоял и спокойно лаял на него, но как только кабанчик собирался сдвинуться с места, бросался к нему, заставляя занять оборону у дерева. Я поднял стволы, прицелился и нажал на спусковой крючок…
Снимая шкуру с подсвинка, я с ужасом обнаружил, что задняя часть ног кабанчика вся искусана Саяном до костей – ещё немного, и он загрыз бы его там, на месте. И я понял, что изменилось в Саяне. Он стал настоящим промысловым охотником. Он стал тем, кем был заложен в генах природой. В Кирове практически нет диких кабанов, во всяком случае, в те времена – по статистике. Поэтому промысловик в собаке выпестовался, развился и превратился со временем в его образ жизни: бесстрашного, умного, цепкого, верткого, сильного охотника. К этому времени коллекция медалей и жетонов Саяна на ковре в моей спальне уже не вмещалась на площади квадратного метра. Саян стал тем, кем и должен был стать со временем: уникальным, универсальным творением самой природы. Кто бы что не говорил, но природа не создаёт убийц, она создаёт охотников, а это далеко не одно и то же. Саян стал охотником для себя и для человека, с которым его связывала охота. Он научился охотиться ценой прожитых опытом лет. Порой, рискуя своей жизнью, на холоде, в воде, на снегу, он, не раздумывая, бросался на дикого зверя, так как это было той самой охотой, о которой я когда-то раздумывал на вальдшнепиной тяге: от шершня с оводом в лапах до аиста, рвущего клювом зайчонка, от гусеницы до тигра, от любого зверя до человека. Саян охотился, потому что по-другому он не должен был жить и не был для другого предназначен от рождения природой – хоть он и собака. Вот Шарик, он уже десять лет охраняет дом и вполне счастлив своей жизнью. Вот – Босый! Он не охраняет дом, не гоняется за кабанами. Целыми днями спит в будке. Но дай ему след зайца, и инстинкт охотника погонит его по полю, по лесу, по болоту, по шпалам – под поезд; но он будет гнать до тех пор, пока человек не добудет этого шустрого беглеца или не наступит ночь. Это – зло? Нет! Это страсть, это природный дар, это – охота! Конечно, мы, люди, готовим их к такой жизни. Учим не бояться, учим искать, преследовать, хвалим и поощряем за поиск и работу по остановке диких зверей, но кто мы? Охотники! Потому что в наших генах сохранилась страсть от природы к изучению дикой жизни, к единению с ней не только охотой, но и любованием, наслаждением, созерцанием и, естественно, пользованием в разумных пределах тем, чем позволила сама природа за нашу любовь…
Уложив подсвинка в мешки и рюкзак, я закряхтел: не такой он уж и лёгкий. Пришёл домой уже в полной темноте. Сбросил рюкзак на веранде, закрыл Саяна в вольере. Очередной день пройден. В памяти всё ещё мельтешила картина урочища, тропинок звериных следов: где кормушку поставить, где солонец срубить, где кормохранилище построить. Планы не по добыче, планы по помощи дичи, по посильной их поддержке. И ведь теперь уже думаю о том, что сделать в лесу так, чтобы им, диким, лучше там жилось. Это и есть душа настоящего егеря. Кто такой охотник, что такое охота, что такое душа охотника? Это всё совсем не просто, но так красиво, так изящно, как и все то, что сотворено и принадлежит природе…
ЭПИЛОГ
Так уж сложилась моя дальнейшая судьба, что мне пришлось уехать из дома работать охотоведом и руководителем в охотхозяйственной отрасли в другую местность. Новые охотничьи угодья, новые места, новые красоты, новые ландшафты, новые заботы и новые знакомства. Молодой специалист, я везде старался пронести те навыки отношений в коллективе охотников, которые были привиты мне военными охотниками, среди которых я рос. Тех, кто охотился и в Германии, и в Венгрии, и в Прибалтике, и в Польше. Довелось и мне самому поездить по миру и с оружием, и без, и с охотой, и с целью путешествий. Но всю жизнь в любых охотугодьях чудилась и виделась мне мелькающая и бесшумно перепрыгивающая через поваленные деревья, легко находящая затаившуюся белку, останавливающая до моего прихода огромного лося или выгоняющая на меня стадо диких кабанов, сбитая крепкая фигурка моего Саяна. Было у меня несколько разных собак, среди которых Саяна так и не появилось…
Спустя пять лет после отъезда из дома как-то в телефонном разговоре мама горестно сказала, что Саян совсем дряхлый, воет по ночам. Что меня дёрнуло – не знаю. Я бросил все дела и приехал к родителям. Саяну к тому времени было уже двенадцать лет, но выглядел он очень старым. Ослепший на один глаз, вся морда седая и в шрамах, одна лапа не слушалась. Услышав меня, Саян вылез из будки, виновато махая хвостом-колечком, подошёл к сетке вольера и уткнулся в неё мордой. Я вошёл в вольер, присел на корточки и погладил Саяна по морде, по спине. Он тяжело вздохнул, развернулся и пошёл в будку.
Ночью он очень сильно выл, и мы решили его все-таки выпустить. Я открыл дверцу вольера. Саян посмотрел на меня светящимся от света в окне глазом, шагнул из вольера и не спеша пересёк двор. Остановился у калитки, постоял и, толкнув калитку носом, вышел…
Больше он домой не вернулся. Мы объездили все улицы нашего посёлка с расспросами, но никто и нигде его не видел. Я три дня бродил по прибрежным кустам, в бинокль следил за воронами, вдруг бы слетевшихся где-нибудь к павшей по нашему мнению собаке. Через неделю мы прекратили поиски, поняв, что Саяна ушел, и больше его не будет.
Так оно и вышло – Саяна не стало. Саян ушел в другой мир, в другое измерение, а может в душу другого существа. Но в моей памяти и в памяти десятков людей, так или иначе связанных со мной и моей собакой, он остался как настоящий преданный друг и помощник, неизменный спутник в охоте, в бесконечных егерских обходах, в беспокойных ночевках в самых глухих уголках леса. Саян остался в памяти как необычно умный и поразительно прозорливый охотник, как умная и общительная собака, как эпоха, красивая и незабываемая часть моей жизни – жизни человека, в которой важное место занимал пёс, воистину дарованный мне судьбой.
2020 год. Бобруйск.
ПЕТЯ
…Эта история началась с того, что я забыл взять с собой на охоту компас: простой и дешевый компас на кожаном ремешке. Со своим другом Игорем я поехал в самый дальний обход охотничьего хозяйства, директором которого я на тот момент являлся всего лишь чуть больше года. Надо отметить, что территория охотхозяйство была тогда разбита на три удаленных друг друга участка. Тот участок, куда мы направлялись, находился почти в ста километрах от центральной усадьбы охотхозяйства, поэтому я еще не успел его изучить. А изучать было что…
Большая часть этого участка охотничьих угодий в пятнадцать тысяч гектаров представляла собой верховые болта, заболоченные сфагновые сосняки и сосняки-клюквенники. Верховые моховые болота тянулись в тех краях на десятки и десятки километров. А среди этого, казалось, бескрайнего и зыбкого ковра сказочными островами возвышались небольшие так называемые гряды, поросшие старыми-престарыми елями, соснами вперемешку с березами, осинами с хорошо развитым подлеском и подростом. Несколько раз ранее, обходя с егерем его обход, я с восхищением наблюдал на островах и на клюквенных кочках следы жизнедеятельности глухарей, тетеревов и рябчиков. А попадавшиеся лосиные следы порой возбуждали воображение своими огромными размерами. Естественно, местность эта не была обжита людьми, и за деревней Иглица, где и проживал наш егерь, дорога просто заканчивалась, превратившись в заросшие глубокие лесовозные колеи, тропинки и даже древние гати через протоки или деревянные шаткие кладки через узенькие ручейки. С Игорем мы приехали в Иглицу в шесть утра – в начале октября это еще темень. Быстро собрали оружие и, убедив егеря, что мы не заблудимся, и не стоит нас сопровождать, мы отправились по уже известной мне заросшей тропинке к спрятанной в глубине болота большой поляне, на которой некогда находилась маленькая деревенька или даже хутор Барсуки. Мы неторопливо прошли несколько километров по пути к Барсукам, вспугнули пару косуль на краю этой поляны и полакомились кисло-сладкими дичками в заброшенном саду давно не существующей деревни. Несколько тетеревов сорвались из густой травы, где мы нашли естественный галечник, весь изрытый птичьими лапками. Стало уже светло, когда мы за Барсуками вновь вошли в болото. Чахлые сосенки, осоко-сфагновые клюквенник, редкие березки встретили нас неестественной, даже немного напряженной тишиной. Рябчики на манок совсем не отзывались. Правда, несколько раз среди чахлого леса мелькнул болотный лунь: может, это он впереди нас поохотился и заставил притихнуть рябчиков? И вот только теперь, пройдя вглубь большого болотного царства, как я знал по изученной мною ранее карте, я и опомнился, что компас остался в куртке-ветровке, которая преспокойно сейчас лежит на заднем сиденье холодного «Запорожца». А вот и зря: компас сейчас нужен: дорожек-тропинок нет, небо заволокло тучами, вот-вот может и дождь начаться. Но делать уже нечего, и я направился по смутным ориентирам к виднеющимся вдалеке верхушкам деревьев на островах-грядах, чтобы по предполагаемому полукругу пройти километров десять по болоту и вернуться в Иглицу. Так мы по звериным тропам вышли на первую гряду, где успешно добыли первых двух рябчиков и тем самым вспугнули огромного лося с большими лопатообразными рогами. Лось, наделав много шума и треска, видимо, недовольный тем, что его, хозяина здешних мест, соизволили встревожить, не спеша перебежал с одной гряды на другую, позволив нам в бинокль вдоволь насладиться красотой его природной мощи и грации. На противоположной стороне нашего островка поднялось из папоротников семь или восемь глухарей, заставив нас от неожиданности схватиться за оружие. Как вертолеты, поднявшись над подлеском, они быстро скрылись, но мы ликовали: глухарь в наших краях чрезвычайно редкая птица. С одного острова мы перешли на второй, потом на третий и ближе к обеду должны были по моим расчетам выйти к мертвому озеру среди болота, именуемому озеро Черное. Но вот что-то подсказывало мне, что озером здесь и не пахнет: куда ни кинь взгляд – вокруг стволы сгнивших деревьев, топь, бульканье вырывающихся газов из «окошек» в трясине. Большое количество звериных троп пересекались между собой и уходили в разные стороны. Хотя мы и не шли напрямую по опасному болоту, а передвигались больше по звериным тропинкам, я к обеду точно понял, что мы заблудились. Об этом и сообщил Игорю, рассказав, что кроме Иглицы километров на двадцать вокруг нет ни дорог, ни деревень. Что ж делать? Конечно, мы, найдя сухой островок, сели перекусить. Была у нас, естественно, и бутылка водки, но мы решили только по чуть-чуть «сполоснуть горло» – надо же как-то выбираться. Перекусив, немного поспорили о том, в каком направлении находится Иглица, выбрали направление по плывущим облакам и пошли. Прошли больше часа: болото, островки – и никаких знакомых ориентиров, никаких дорог, квартальных линий, а уже тем более квартальных столбов. И тут я заметил старый-престарый геодезический тригонометрический пункт, проще говоря – вышку, маяк из жердей, высотой с трехэтажный дом. Старые жерди прогнили, покрылись толстым слоем сырого мха, но я, сбросив оружие и рюкзак, полез наверх. И уже на середине маяка я заметил ожидаемое: примерно в паре километров от нас на большой поляне среди болота стояло с десяток легковых машин.
– Игорь, – кричу я другу, – смотри! Направление даю рукой! Там поляна и машины. Пока слезу – потеряю. Бери ориентир!
Я полез вниз и, как и следовало ожидать, метров с двух грохнулся – не выдержала-таки лестница. Но мох смягчил падение, да и главное, что Игорь запомнил мой ориентир. Так через полчаса мы и вышли на большую поляну и подошли к стоящим машинам. Первое, что бросилось в глаза – это Минские серии номеров. Возле одной из машин копошился пожилой мужчина. Подойдя, обнаружили, что он чистит собранные какие-то грибы, а рядом стоят ведра, полные клюквы.
– Добрый день, – мы как можно вежливее обратились к испуганному мужчине, который держал в руке перочинный ножик и стал затравленно оглядываться по сторонам, словно ища поддержки у кого-то.
– Не подскажите, где мы находимся?
– Как это где, – буркнул мужик, – в лесу!
– Это ясно, а есть ли какая деревня тут рядом? – Я знал точно, что не Иглица.
– Я особо и не помню: то ли Пчёлка, то ли Пчела.
– Может, Пчелинск, – усомнился я своей догадке.
– Кажется так, не помню, – он отступил за машину, – а вы кто?
– Мы? – Тут вмешался Игорь, – мы партизаны, с войны бродим.
– Какие на фиг партизаны, – мужчина, выйдя за машину, осмелел, – браконьеры?
Мы засмеялись, и я показал осторожному грибнику-ягоднику свое удостоверение. Уверен, что издали он его не прочитал, но простая красная книжечка возымела действие, и мужик вышел из-за машины.
– Вот дорога в деревню, – он кивнул куда-то в противоположный угол поляны, – километра два до нее.
Мы поблагодарили его и понуро отправились в деревню: я рассказал Игорю, что Пчелинск примерно в пятнадцати километрах от Иглицы, если брать по карте напрямую, и уже не в Могилевской, а в Минской области. Добраться оттуда обратно на транспорте можно только через города Березино, Белыничи и никак не меньше чем за сутки.
Пчелинск – глухая, разбросанная на островах-грядах среди болота и по берегам маленькой речушки или ручья убогая деревенька. Мы вошли в деревню – на улицах никого. Увидев во дворе чахлого домика бабушку, спросили у нее, действительно ли это Пчелинск.
– А як жа ж! Вядома ж – гэта Пчэлiнск! А вы, хто такiя будзеце?[2 - Примечание автора: здесь и далее в тексте присутствуют слова и предложения на местном диалекте белорусского языка, которые оставлены мною специально без перевода. Они вполне понятны в русскоязычном формате без перевода, но создают представление о красоте и певучести этого древнего языка, неразрывно связанного с условиями жизни этого народа, его быта и связи с окружающей древней природой.]
– А мы лесника ищем, бабушка. Есть он у вас в деревне?
– Дык вунь яго хата, калi ён вам трэба, – добрая бабуля указала нам на более-менее добротный дом по улице.
Поблагодарив женщину, мы пошли к леснику, и тут удача вновь нам улыбнулась: лесник был дома и… гнал самогоночку. Увидев нас уже на пороге хаты, он едва не обомлел: в камуфляжах, с оружием, с рюкзаками за плечами, мы никак не вписывались ни в местный колорит, ни в определенные противоправные его действия в эпоху Горбачевской «борьбы за трезвость».
– Ну что, гражданин – гоним? – сурово спросил Игорь, в жизни по профессии оперуполномоченный уголовного розыска УВД.
– Дык гэта ж, дзеткi, ай-ай! – Мужчина, уже преклонных лет, покраснел, побелел и вовсе поник. – Дык гэта, трэба ж…, а як жа без яе?!
– Ладно, отец, – успокоил я хозяина дома и спас его от обморока, – мы к вам по делу.
– А по якому ж?
– Нам надо срочно, до темноты попасть в Иглицу!
– А Божачкi мой, а мiленькi мой! А навошта ж яна Вам, тая Іглiца?
– Там у нас машина. И там нас ждет егерь Михаил Демьянович. Знаете такого?
– А хто ж яго не ведае? Дык Вы адгэтуль зайшлi ажно сюды?
– Да, оттуда. А сейчас нам надо обратно, и Вы понимаете, что без Вас мы никуда не попадем… Так что – собирайтесь.
– Ой-ёй. А як жа, а як жа? Я ж не змагу – далёка ж гэта. И ноч напаткае.
– Вы нас доведите до Черного озера, а там уж мы сами. Или переночуете у Михаила в Иглице. Другого варианта, как вы понимаете, у вас нет, – я припугнул, уговаривая, лесника.
Мужик понял, что мы просто так не уйдем, стал собираться, что-то бормоча сам себе под нос. Мы же с Игорем решили, что от него не отстанем ни при каких обстоятельствах, а если надо будет, оставим до утра ночевать в Иглице у егеря. Собравшись, что-то бормоча себе под нос, лесник повел нас по улице. Я разглядывал деревню и удивлялся: улица от улицы разделялась болотом и ручейками, через которые были проложены самодельные мостики-кладки. И здесь опять тишина: ни собаки не лают, ни куры не кудахчут, ни трактора не работают. Пройдя по улице уже вплотную к лесу, мы на самой окраине деревни повстречали странного парня. Ему на вид было лет тридцать. Высокий, худой, слегка сутулый, с длинными, на плечах, каштановыми волосами, в старом военном мундире, перевязанном по поясу то ли чулком, то ли колготками, в кирзовых сапогах, он внимаетльно, изучающе, исподлобья наблюдал за нашей процессией, явно удивленный присутствием нежданных гостей на этой территории.
– О, Петя! Здарова! Ты што робiш? Хадзi ка сюды, мой даражэнкi – заискивающе поздоровался лесник с местным аборигеном.
– Здарова! А нiчога… А што табе?
– Вось, хлопцы – з Магiлеву. Трэба их у Іглiцу завесцi по балоце. Давай, збiрайся хуценька! Давядзеш iх да Чорнага возера – а там яны самi дарогу ведаюць, – залепетал лесник, буквально вцепляясь в Петю, а мы поняли, что это еще один шанс нам от судьбы попасть до ночи к нашей машине.
– Петя! – сказал я. – Мы тебе заплатим, – и достал из удостоверения настоящие, полноценные советские пять рублей.
– А што мне рабiць з гэтымi грашами? Усё роyна гарэлкi няма! І талонаy няма.
Тут вмешался Игорь:
– Гарэлки мы тебе найдём. Ты нас доведешь до Иглицы? Мы тебя напоим!
– А што вы там згубiлi?
– Мы оттуда пришли, а дороги обратно не знаем… – Я стал доставать из рюкзака полбутылки оставшейся водки, – вот, Петя, водка!
Петя заулыбался:
– А вы i не можаце ведаць дарогi на Іглiцу!
– А чаму? – Я перешел на белорусский язык.
– Таму што яе няма! Не iснуе!
– А как же ты нас поведешь? – это уже Игорь…
– А хто казаy, што я павяду?
– Вот, лесник! – Игорь наступал.
А лесник, поняв, что это его шанс не идти по болоту в такую даль, на ночь глядя, засуетился:
– Петя! Родненькi! Завядзеш хлопцаy – з мяне целы лiтр самгону!
Игорь понял подсказку сходу:
– Мы тебе слово даем – лесник не обманет, потому что мы завтра приедем на машине через Березино и проверим…
