– Вы тогда к Овечкиной ушли, – неохотно пояснила Аделаида. – Меня дежурить оставили.
– Понятно, – тяжело вздохнула Серафима. – Пойдёмте в кабинет.
Дед, кряхтя, начал подниматься. Муза Женевьева кинулась ему помогать. Катюха и Аделаида терпеливо ждали. Аделаида при этом внимательно, можно сказать, с нездоровым любопытством рассматривала обольстительную Катюху.
– Ты чего? – смутилась та.
– Смотрю, – с непонятным выражением ответила Аделаида.
– Ты можешь не присутствовать при разбирательстве, если не хочешь, – тихонько сказала Серафима Виту.
– Не говори ерунды, – также тихо ответил он. – Я тебя не брошу. Ругань ещё не началась, ты уже расстроилась, а у меня новый носовой платок есть.
И Волков достал из кармана платок. Обычный, клетчатый, вроде как даже чистый.
– Спасибо, – тихо вздохнула Серафима.
– Значит, что тут у нас?
Все заинтересованные лица расселись в небольшом кабинете с творец-машиной. Вопрос Серафимы повис в воздухе.
– Жалоба автора, жалоба Музы, – после паузы подсказала Аделаида.
– Заявления? – официальным тоном произнесла Серафима.
– Женечка, – попросил дед, – ты напиши там, что возвращаю я творцу эту непутёвую Катюху, а тебя обратно хочу. Напиши, что я старый дурак, что погорячился, что я это… рамсы попутал.
– Хорошо, – тихо ответила Женевьева, выводя аккуратные буковки.
– Будем опять, как в молодости, – бормотал дед, – резюме рассылать, наградами трясти, уговаривать, жаловаться… На одной глупой бабе свет клином не сошёлся…
Катюха же, как умеют только крашеные блондинки, одновременно и строчила что-то на листе бумаги, и мечтательно глядела в невидимую даль, и крутила левой рукой собственный «локон страсти».
– Вы вообще ничего не написали вместе? – спросила Серафима.
– Написали, – фыркнула Катюха, отвлекаясь. – Великую женскую мудрость.
– Какую?
Дед скривился, словно от зубной боли, а разбитная блондинка преднамеренно нудным тоном процитировала:
"Правильно воспитанная грудь становится бюстом! Запущенная – обычными сиськами. Откормленная – сисяндрами. Любая девушка должна помнить об этом."
Повисла тишина.
– В принципе, это справедливо, – заметила Аделаида. – Только за такие слова…
– Глупости это, – покраснела Женевьева, поправляя гимнастёрку. – Вот наше заявление.
Творец-машина съела представленное заявление, но продолжала гудеть. Тихо-тихо, на пределе слышимости.
– Второго заявления ждёт, – пояснила Серафима.
– Зачитать? – нагло спросила Катюха.
– Дай, посмотрю, – Серафима протянула руку, взяла бумагу и замерла, изучая написанное. – Так… Катюха, Муза, специалист по гетерам, проституткам, гейшам, оторвам, курвам и прочее… волнующие танцы, тантрические обряды… гадание, мистика, нетрадиционные отношения, молодёжка… Ты считаешь, значит, что автор нарушил договор, заставляя тебя делать что-то против воли. Справедливо. Ты пишешь, что в квартире вонь и грязь. Что на уборку автор не вдохновляется…
– Он инвалид! Там, у себя, – вскинулась Женевьева. – Инвалид! Понимаете?
– Порядка в доме это не отменяет, – запальчиво ответила Катюха. – Нет чистоты в доме – нет порядка в произведении.
– Нет чистоты в ДУШЕ – нет порядка в произведении! – возразила Женевьева.
– СТОП ! – прервала словесную перепалку Серафима. – Продолжаем. Ты считаешь, что как человек он козлина, как автор – ноль, заявляешь, что вёл себя неадекватно, разоблачался, хватал тебя за волосы, порвал платье… Пишешь, что его воображаемый писюн – крохотный… Короче, тебе такой автор не нужен и ты настаиваешь на разрыве союза?
– Да, – подтвердила Катюха.
– Дура! – в сердцах сказала Женевьева. – Стерва!
– Сама дура! – огрызнулась Муза. – Изложила всё как есть.
– Да что «как есть»! – внезапно возмутилась Аделаида. – Ты, Катюха, совсем не соображаешь! Творцу про писюны пишешь! Очень ему это интересно, конечно. Других дел у него нет!
– Я правду говорю! – обиделась Катюха.
– Стоп! – опять вмешалась Серафима, отправляя второе заявление в творец-машину. – Ждём вердикта молча.
Все затихли, слушая монотонное гудение. Однако на листе, выползшем из недр творец-машины, было написано следующее:
"Вопрос к автору. Вы признаёте, что покушались на честь Музы Катюхи?"
– Покушался, чего уж там, – вздохнул дед. – Поди на неё не покусись, раз она такая раздетая. Но я не только из похоти покушался, а и для искусства ещё, чтобы тренды эротические понять.
Творец-машина затянула бумажку с вопросом обратно. Погудела. Затем выдала текст, который был зачитан вслух Серафимой. Вердикт гласил:
"Эксперимент признан неудачным. Союз постановляю разорвать. Автор, виновный в покушении на честь Музы, наказывается прокрастинацией на одну неделю."
– На неделю! – ахнула Женевьева. – Серафима Андреевна! Он столько не выдержит. У него, кроме творчества, ничего и никого нет. А союз? Про союз со мной ничего не сказано!
– Во время прокрастинации, – мрачно сказала Аделаида, – союз невозможен.
– Но он же опять пить начнёт! – воскликнула Муза.
– Да не лебези ты, Женька! – оборвал её дед. – Виноват я. Перед тобой прежде всего. Жёстко, конечно. Уборкой займусь, телевизор посмотрю. Ну и выпью немного, наверное… Как такое без выпивки пережить?!
– Я же говорила! – заломила руки Женевьева.
После этих слов творец-машина выдала новую бумагу:
"Муза Катюха! Вы удовлетворены вердиктом? Или тоже считаете его слишком жестоким? Учтите, что оставить без наказания покушение на честь Музы я не могу."
– Неделя, – задумчиво проговорила Катюха, – это и правда как-то слишком. Я же не дура, я всё понимаю. Автор без творчества – это как каша без кастрюли. Если наказание обязательно, то пусть будут сутки.
– А совсем без этого нельзя? – воскликнула Женевьева.
"Назначено наказание – сутки прокрастинации."
После того как эти слова были зачитаны, наступила внезапная тишина. Дед застыл, парализованный. В правой руке Серафимы появилась огромная сияющая печать. Она проверила клише на торце – «1 сутки». Затем, прямо сквозь кепку, она опустила её на лоб пожилого автора. Все, находящиеся в комнате, вздрогнули. Сияние оттиска разлилось по деду, его фигура начала исчезать. Печать в руке Серафимы тоже в буквальном смысле испарилась, истаяла.
– Вот и всё, – безнадёжно сказала Женевьева. – Вот и всё. Сутки…
Она, шатаясь, вышла из комнаты. Шаги её слышались недолго. Из окна кабинета было видно, что девушка слепо побрела по тропинке.
– Вот и всё, – повторила её слова Катюха. – Свобода, девы. Приглашаю всех в рифмобар, там сейчас самая-самая тусовка начинается.
Серафима уселась в своё кресло. Вид у неё был мрачный, замученный. Вит подошёл, осторожно погладил по голове, как маленькую девочку.
– Сложная у тебя работа, – тихо сказал он.
Аделаида, внимательно разглядывая Катюху, посторонилась, приглашая и её выйти из кабинета.
– Аделаида, – сказала Катюха, – ты чего весь вечер мои ноги разглядываешь? Я тебя даже бояться начала.
– Это у тебя что? – обвиняюще спросила могучая заместительница Серафимы, ткнув пальцем в край короткого платья Музы.
– В каком смысле – что? – удивилась Катюха. – Где – что?
– Это у тебя колготы или чулки?
– А-а-а, – Муза Катюха приняла очень таинственный вид. – Это у меня чулки.
– А как они держатся? – допытывалась Аделаида. – Подвязок нет, ремней нет.
– Их держит любовь! – заявила Катюха.
– За дуру меня принимаешь? – возмутилась Аделада.
– Ладно, – сжалилась Катюха. – Колготки это. Просто фасон такой. Ты зачем интересуешься? Хочешь свой гардероб обновить?
– Как ты себя в них чувствуешь? Они жмут или нет?
Катюха с удивлением посмотрела на Аделаиду.
– Где они должны жать?
Но Аделаида продолжала смотреть на неё требовательным недоверчивым взглядом.
– Я, кажется, поняла, – хихикнула Катюха. – Хочешь попробовать такие же надеть, но чего-то боишься, да?
– Может быть, они мне не подойдут, – прошептала Аделаида. – Девочки говорили, что они везде жмут.
– Та-ак, – решительно сказала Катюха. – Где тут у вас бельё?
– В гардеробной.
– Пойдём! Не надо думать, надо просто примерить. Попробовать…
Когда Аделаида с Катюхой ушли, Серафима пожаловалась Виту:
– Сколько раз уже приходилось клеймить авторов прокрастинацией, а всё не могу привыкнуть.
– Нелегко это, – согласился Вит. – А вот скажи: а Катюхе никакого наказания не полагается?
– Её-то за что наказывать?
– Ну как сказать…
Вит немного помялся, но потом решительно спросил:
– Ответь, только честно. Если Музы рождаются талантами, то для каких таких великих произведений была рождена Муза Катюха? В тёмном Доме таки Муз и Музов через одного… Или через одну.
– Ты к ней несправедлив, – вспыхнула Серафима. – Ты тоже судишь по внешнему виду.
– А как я должен судить?!
– По произведениям! Например, у неё было очень интересное сотрудничество с одной больной девочкой. «Личная жизнь молекул». Не встречал такую книжку?
