– Я хотел схватить его свободной рукой, но он так извивался, что я не мог ухватиться, что-то кричал Славик, то ли плакала, то ли кричала баба Нина… я начал лупить вслепую по коту, уже решил, что убью его, тут или я, или он… но вдруг он отцепился и с ревом и шипением убежал куда-то в кусты.
– На шум выбежал Лёша, все смотрели на меня как на жертву автокатастрофы, выбравшуюся из пылающей машины. Куртка моя висела лохмотьями, вся грудь и живот были исцарапаны, но неглубоко, благодаря кожаной куртке, а рука…
Он повернул левую руку, и все мы увидели блестящие широкие точки на внутренней стороне вместе с такими же блестящими линиями – шрамы, еще свежие.
– Повторю: могло быть гораздо хуже, если бы я не надел куртку, – сказал Николай.
– Скорую вызывать я не стал, я получал травмы и посильнее, а то, что кот мог быть бешеным… не знаю, интуиция говорила, что нет, дело там в другом, я это чувствовал. Конечно, я расспросил бабу Нину, ничего необычного в поведении Колокольчика не было, никто его не кусал, он даже из дома не выходил последние 3 дня. Знаю, знаю, он мог подхватить бешенство где угодно и когда угодно…но нет, тут было что-то другое. Почему-то он до жути испугался этого кота, может, действительно чувствовал какую-то болезнь, животные ведь лучше нас всё это улавливают…хотя даже нам понятно было, что с котом на дереве что-то очень сильно не так. В общем, Колоколь просто обезумел от ужаса, а ведь был как дохляк у меня в руках, пока я не понес его к дереву.
– Все ахали, охали, осматривали мои раны. Что очень приятно, все предлагали помочь перевязать. Но я это всё сам умею, на стройке за всю жизнь и не такое перевязывал. Баба Нина причитала, что ее Колокольчик сроду такого не вытворял, что он не бешеный, что он хороший кот… боялась, наверное, что я или сам его пришибу, когда увижу, или заявлю куда-нибудь, чтобы его забрали. Трогательно это было и немного смешно. Я ее уверил, что ничего делать с ним или против него не собираюсь, и с тем она меня отпустила, еще раз спросив, не нужна ли мне помощь в перевязке.
– Дома я хоть на время перестал переживать из-за этого долбаного кота, – он усмехнулся, – переживаний мне добавил другой его собрат. Кровь лилась, как будто в меня снаряд попал, и укусы уже начинали болеть, медленно, но серьезно, как разгоняется тяжелый состав, не спеша, но методично набирает скорость, а потом его уже не остановить. Вот так и эта боль, и я знал, что к полуночи рука будет пульсировать и выть, как сирена. Лет 10 назад я упал с байка, сильно, сломал ребра, руку и ногу. Так вот, нога – это было самым худшим, боль в ноге сводила меня с ума тогда, и иногда она до сих пор возвращает меня в тот кошмар, особенно в сырую холодную погоду. Так что я очень хорошо знал, что это за «тяжеловоз», и боялся, да, и мне не стыдно об этом говорить. Я боялся, что опять буду ворочаться в кровати до рассвета, не находя себе места и чувствуя, как вместе с усталостью нарастает отчаяние, а над всем этим полыхает болевое зарево…
– Ладно, кхм… это я немного отошел от темы, просто, чтобы было понятно. На байк я с тех пор и не садился, я свое уже, видно, отъездил. Мда…, – он грустно усмехнулся и опустил глаза, а потом вздохнул и продолжил.
А вот меня как будто током ударило, именно это знание о нем и принесла мне та энергетическая волна, и получалось, что всё это было правдой, и мы на самом деле оказались в центре совершенно необъяснимых сил, могущественных и совершенно непредсказуемых. Мне стало как-то совсем не по себе. Но история продолжалась и увлекала за собой, и я снова решил, что у меня еще будет время подумать об этом и пострессовать. А пока в моем мире осталась лишь эта странная комната, фиолетовое пламя в камине и Николай, посвящающий нас в свою тайну.
– Перевязав раны, я стал рыться в коробке от обуви, которая заменяла мне аптечку, нашел таблетки от кашля, еще один флакон перекиси, пачку пластырей, средство от отравлений – всегда вожу его с собой после жуткого отравления в очередной командировке, думал тогда, что отдам Богу душу после обеда в местном кафе – и найз гель. Обезболивающее или жаропонижающее либо закончилось, либо я его не брал, уже не вспомню. Я не дрожу над обезболивающими, потому что, если нога разойдется, на нее всё равно никакие таблетки не действуют, так что, наверное, я взял что-то дежурное, а потом благополучно кому-то и отдал – на стройке такое добро часто бывает нужно. Я не хотел просить, не люблю этого, но мой тяжеловоз в руке набирал скорость, не оставляя мне выбора. То есть, выбор был: либо я пойду попрошу у кого-нибудь таблетку пенталгина, либо боль в руке меня достанет. Я пошел.
– Открыл мне Лёша, у него, конечно, был полный набор всевозможных лекарств, когда в доме ребенок, да еще и болеющий, сами понимаете. Вышла Вика, приложив палец к губам, Лера уже засыпала в другой комнате. Она внимательно осмотрела мою повязку, тоже поохала, спросила, не нужно ли мне еще чего-нибудь, и отсыпала таблеток – полный набор раненого, – он снова усмехнулся, – от боли, жара, воспаления, даже тюбик с мазью вынесла, чтобы раны дезинфицировать и заживлять. Мы тихонечко поговорили, так и не придумали, что делать с этим котом, и разошлись, мне, честно говоря, хотелось поскорее принять таблетку, включить музыку или фильм и хоть на время вычеркнуть весь остальной мир из мыслей.
– Я так и сделал, и мне действительно полегчало. Я посмотрел кино, хотел выпить чего-нибудь покрепче, но не рискнул смешивать с лекарством, так что фильм смотрел под чай и конфеты. И, ложась спать, я почти верил, что завтра этот кот исчезнет, что ночью он уйдет, что теперь всё будет хорошо.
– А назавтра произошло то, ради чего я всё это рассказываю, – Николай поднял глаза и обвел взглядом каждого члена Клуба, даже Мадам достался быстрый взгляд. – Это было так быстро… и страшно, как один миг меняет жизнь, делит ее на «до» и «после». Жизнь – это бешеная горная река, а мы – слепые котята, которых бросил в воду какой-то жестокий человек. И мы барахтаемся, пытаемся держаться на плаву, а этот поток несет нас, кого-то разбивает о камни, кого-то-то накрывает с головой и топит, а кого-то выносит на берег… вы уж простите мне мою неумелую философию, но именно такие мысли приходят ко мне с того дня.
– Утром в воскресенье я не спешил вскакивать, как обычно делал это в рабочие дни и в те дни, пока этот кот сидел на дереве, я решил, что позволю своей вере в лучшее еще немного подержать меня в этом спокойном уютном коконе. Да и за окном выл ветер, судя по освещению, облака снова были низкими и тяжелыми, в такую погоду лучше всего – в теплой постели. Особенно сразу после пробуждения.
– Я прислушивался, очень надеялся, что сейчас услышу что-то вроде «Смотрите! Он ушел! Его нет!», но за окном шумел только ветер. В конце концов я встал и поплелся к окну, чувствуя уже знакомый горький привкус разочарования. И да, этот проклятый кот был там. Это был 6-й день! Как такое возможно? Ладно без еды, но без воды?? Теперь уже недолго осталось, подумал я, и вспышка какой-то душевной боли смешалась с облегчением – по крайней мере, все мы отмучаемся, не было у меня больше сил переживать. И то, что я испробовал, наверное, все возможные варианты для его спасения, тоже облегчало эту тяжелую темную тучу в сердце.
– Я заварил себе кофе и вышел с чашкой во двор, рука, кстати, почти не болела. Я закутался в пуховик, другого ничего у меня теперь всё равно не было, кожаную куртку-то порвал Колокольчик, а я с собой весь свой гардероб не вожу, но в пуховике было как раз тепло и уютно. Я смотрел, как ветрище болтает кота на тоненьких веточках, а он держался, не знаю уж, из каких сил, но сидел, как припаянный к веткам. «Что же ты делаешь?», – прошептал я, просто так, понимая, что кот меня не услышит… да и это ведь кот, животное, что толку с ним разговаривать. «Валил бы ты отсюда, – продолжил я, а ветер бессовестно воровал тепло моего кофе прямо у меня из рук, – подохнешь ведь. Слезай же и беги, черт бы тебя побрал!». И тут вдруг дверь Лёшиного дома распахнулась, и я услышал ее прежде, чем увидел – звонкий смех, который пронзил меня, как копье какого-нибудь воина массовки в фильмах про древность. Я аж похолодел весь и сжался. Нет, думаю, только не это, не сейчас… а когда? Дни этого кота сочтены, не может ни одно живое существо жить без пищи и воды, а убегать он явно не собирался.
– Не удержали, подумал я, надо было ее еще дома помариновать… но ведь это не могло продолжаться вечно, а ребенку нужен свежий воздух, особенно ослабленному, после болезни, ей надо иммунитет восстанавливать. Лера выбежала, смеясь, в толстом ярко-желтом пуховике и зеленой шапке с огромным бубоном. Остановилась возле дверей, замахала мне ручкой. На дерево она даже не смотрела. Я смотрел, уловил краем глаза какую-то мелькнувшую тень, а уже через секунду тот самый проклятый кот оказался уже не на дереве, а на земле, он несся к девочке, еще миг, и он застыл в прыжке, грациозном, плавном, как будто замедленном. И это тот самый кот, который неделю не ел, не пил и не шевелился! И он не рычал, не мяукал, ничего такого, он просто прыгнул, вцепился лапами ей в грудь, а потом укусил в лицо. Я ахнул и выронил чашку, сам этого не заметив, Лера заорала, но не пыталась бороться с котом, а вот я твердо знал, что разорву его голыми руками, и плевать, бешеный он или нет, в ту секунду мне было на всё наплевать, кроме девочки.
– Но пока я бежал, хотя расстояние между нашими домиками было совсем смешным, не больше 10 метров, кот так же молниеносно спрыгнул на землю и побежал в кусты, а потом к воротам, не знаю, куда потом, наверное, выскочил под ними, всё мое внимание было на плачущей девочке. Прямо дни котов и укусов, подумал я, лихорадочно разглядывая личико, на ее крик выбежали Лёша и Вика, наперебой спрашивали, что случилось, трясли ее и обсматривали лицо и порванную куртку. Я тоже толкался вместе с ними, обезумев от ужаса и злости. На нижней челюсти рядом с подбородком с левой стороны были видны 4 аккуратные дырочки, не то что у меня – лохмотья, слава Богу. Кровь вытекала тоненькими струйками, Вика тоже расплакалась, прижала девочку к себе, взяла на руки, Лера всё тоже плакала, просто ад какой-то! Они набросились с расспросами на меня, и я не помню, как, но объяснил, что произошло. Это напугало их еще больше, Вика побелела как мел, а Лёша стал каким-то черным, как будто его ребёнок закрасил карандашами. «Долбаный кот! – закричала Вика, прижимая дочку к себе, как будто это могло спасти ее от потенциального заражения, – надо было его пристрелить!». А Лёша впервые на моей памяти так зло ответил жене: «Не ори! Ребенка пугаешь, совсем мозгов нет?! Иди лучше рану ей промой». Вика, всхлипывая, пошла в дом с Лерой на руках, а Лёша остался ровно на столько, чтобы расспросить меня подробно, как всё было. Мы оба понимали, что это уже не случайные совпадения: 2 кота и оба напали на людей. Никто из нас не смог произнести слово «бешенство» вслух, но оно висело между нами, как висельник.
– А через 5 минут они поехали в больницу, я предлагал сесть за руль, Лёша был явно не в том состоянии, но он отказался. И я его понимаю, это была его семья, ему казалось, что только он сам сможет сделать для них всё лучше и быстрей. До их возвращения я не находил себе места, выглядывал в окна, как какая-нибудь девица, ждущая жениха. Зато кот пропал, а вместе с ним одна проблема, говорил я себе, прекрасно понимая, что добавилась другая, возможно, гораздо серьезнее.
– Когда они вернулись через 4 часа, я выскочил из дома, забыв накинуть пуховик, хотел перехватить их до того, как они войдут к себе. Вика уже не несла девочку на руках, я счел это хорошим знаком, Лера шла сама, рядом с мамой, держала ее за руку, а второй сжимала новенькую куклу. Она выглядела спокойной и даже довольной, как все дети, они ведь не умеют еще цепляться за плохое, как мы, взрослые, они живут моментом, и в этот момент ей явно было хорошо.
– Я окликнул ее, Вика остановилась, обе повернулись, на лице Леры была небольшая повязка-пластырь, и, невероятно, но она улыбалась, чем очень растрогала меня. «Ну как ты, принцесса?», – спросил я, наклоняясь и упираясь руками в колени, чтобы лучше видеть ее лицо и глаза. Она улыбнулась шире, поморщилась, пластырь пошёл волнами, но улыбка никуда не делась. «Хорошо, – отвечает, – а вы как?». Тут я не удержался, протянул руку и погладил ее по щечке. Едва касаясь, как будто боялся, что она сломается, что ли, от моего прикосновения, как будто она была хрупким цветком, понимаете? «Если у тебя хорошо, то и у меня – хорошо, – ответил я, – я очень за тебя волновался. Но теперь вижу, что всё будет хорошо, всё заживет быстренько, и ты станешь еще красивее». И тут она впервые сказала странную вещь. Посмотрела на меня так пристально и как-то по-новому, как-то пронзительно и взросло, и… холодно, что ли, оценивающе… «Теперь всё будет по-другому, – заявила она, – лучше, чем было. Я теперь умею много нового…». И вдруг она осеклась, как будто поняла, что вот-вот выболтает секрет. Загадочно мне улыбнулась и прижала куклу к груди. «Смотрите, дядь Коль, что мне папа купил!», – так по-взрослому ушла от темы она, я был немного сбит с толку, я всё думал о коте и об укусах, поэтому тогда ничего подозрительного не заметил, это я потом всё вспоминал и складывал по частям.
– Вика вымученно мне улыбнулась, давая понять, что они устали и хотят быстрее оказаться дома. Я намек понял, похвалил куклу и пожелал малышке быстрее поправляться. Но перед этим я хотел сказать ей то, что казалось мне очень важным, своих детей у меня нет, вот и тянет иногда передавать опыт чужим. – Он усмехнулся, – я наклонился к ней еще ниже, чтоб наши лица были на одном уровне, и говорю: «Знаешь, я хотел тебе сказать, что это был злой кот, плохой… но не все они такие….». И она снова сказала странную вещь: «Он не был плохим, и хорошим не был, – представляете, услышать такое от 6-летней девочки?! – Он просто ждал меня». И всё, больше она ничего не сказала, лишь улыбнулась своей новой загадочной улыбкой и пошла в дом, причем сама дернула маму за руку.
– Я смотрел, как за ними закрылась дверь, всё стоял и пытался понять, что она хотела сказать и почему так сказала. Лёша загнал машину и подошел ко мне, видя, что я так и стою между нашими домами. «Ну и денек! – говорит, – мало этого гребаного кота, так чуть на тот свет не попали! Чудо просто, сама судьба отвела!». И он весьма эмоционально рассказал, как они ехали из больницы, как решили порадовать дочку и купить ей что-нибудь, заехали в торговый центр, побродили, купили ей куклу, посидели в кафе, а когда сели в машину, чтобы ехать домой, Лера вдруг заволновалась и сказала, что хочет увидеть фонтан. Тут надо пояснить: городок маленький, и на центральной площади – единственный в городе большой фонтан со скульптурами коней и танцующих парней и девушек. Его хорошо видно, если проезжать мимо, вечером включают подсветку и музыку, в теплое время года, конечно… Но сейчас-то был ноябрь, смотреть особо не на что, а она уперлась, стала требовать буквально, чтобы ее повезли к фонтану. Ну, Лёша, понимая, что она много пережила, конечно, уступил, он ради нее на всё готов был, лишь бы она радовалась, а тут такая мелочь – всего лишь свернуть в другую сторону и сделать небольшой круг. В общем, они поехали к фонтану, и в то самое время, как они приближались к нему, на той улице, что вела от ТЦ к дому, водитель фуры заснул за рулем…об этой аварии потом в новостях еще 2 дня говорили, 7 человек погибли, 10 ранило, кафе, в которое влетели машины, разрушено было полностью… в общем, авария страшная… и если бы не Лера с фонтаном… Да, я аж за голову взялся, как баба из мелодрамы по ТВ. Лёша сказал, что едва они сели в машину, после того, как Лера подошла к фонтану и налюбовалась, по радио сразу передали экстренное сообщение.
– Вот и думайте. И это было только начало. До моего отъезда я еще на многие вещи успел наглядеться.
Николай допил остатки чая и удивленно заглянул в кружку, как будто искал продолжение истории на дне. Все замерли, не сводя с него по-детски любопытных глаз. Эх, много ты потерял, пузан, подумал я о том нацмене, который ушел. История была хоть куда, и самое волнующее – это была правда. И дело тут не в правилах Клуба или в Мадам, я чувствовал это, знал каким-то образом, что он не врет. Тем более, что я, как и все здесь собравшиеся, видимо, сам пережил нечто, что обычному обывателю покажется невозможным.
– Кот укусил ее в воскресенье, – продолжил Николай, – в тот же день произошла эта история с аварией, а в понедельник ее сила уже начала всерьез набирать обороты. Скажу сразу, я уехал в четверг. Но если бы не она, то не уехал бы вообще…
Он вздохнул, хмыкнул и провел пятерней по седым волосам.
– Я бы вообще не сидел здесь сейчас и не рассказывал эту странную историю, если на то пошло. Но до этого я дойду, это так, маленький спойлер, как сейчас говорят.
– Так, а в понедельник уже началось. Первым хлебнул Славик, сосед, отец Никиты. Как всё случилось, я не видел – понедельник, работы по горло, тем более, последние дни уже, сдаем объект, надо всё подготовить и перепроверить, собрать команду и наше оборудование… в общем, адские деньки. Я пришел домой около 7 вечера, вокруг уже просто ночь, темнеет-то рано, поэтому я издали заметил синие всполохи возле наших ворот. Сразу подумал, что это скорая, испугался, первая мысль – что-то с Лерой, потом подумал о бабе Нине, она ведь старше самого Господа… подъехал – действительно скорая, загородила подъезд. Я стал на обочине криво-косо и побежал во двор. Я хоть и уезжал сегодня-завтра, но привык к этим людям, проникся… жизнь в разъездах меня таким сделала, я пока живу с людьми, быстро привыкаю и как-то сближаюсь, а уезжаю – так же быстро забываю.
– Короче, я вбежал во двор, стреляя глазами, у бабы Нины даже свет над дверью не горел, значит, это не к ней, наверное; у Леши вроде тоже спокойно… и тут только я заметил сумку Никиты, он ее прямо посреди двора бросил, почти на одну из клумб. Сумка приметная, сочного бордового цвета, он ее выиграл в каком-то не то конкурсе, не то за какие-то баллы получил, в общем, необычная и очень заметная, такую не у каждого увидишь. А что могло случиться у них? Вот уже откуда не ожидал беды. Я подошел к своему дому, встал возле двери и стал ждать, мне было любопытно, да и помощь, возможно, понадобится. Идти к ним я не решился, там сейчас были врачи, не до меня, досужего зеваки.
– Простоял я недолго, Вика, наверное, увидела меня из окна, потому что тоже наблюдала, и вышла. Растрёпанная какая-то, бледная, запахнула Лёшину куртку и вышла в ней, отчего стала казаться еще больше потерянной. И она прямиком направилась ко мне.
– Я сразу спросил, что случилось, а она так странно на меня посмотрела, пристально и как-то затравлено, потом опустила голову, как будто это была ее вина и говорит: «Мне страшно, дядь Коль, потому что, либо я схожу с ума, либо и правда происходит что-то жуткое». Я сразу подумал, что опять что-то коты натворили, может, не дай Бог, действительно бешенство в округе… Невольно рука потянулась к моему укусу, я утром всё перевязал, раны вроде заживали нормально, никакого воспаления… но при мысли о том, что вирус уже в моей крови, что он бежит по моим венам, делая меня ходячим мертвецом еще до того, как я сам об этом узнаю… бррр! Меня аж передернуло. А она продолжает: «Сегодня Славик, а завтра – кто знает? А вдруг мы ей чем-нибудь не угодим…? Или… бред какой-то! Сама не знаю, что говорю! Нет!», – и она тряхнула головой и плотнее запахнула куртку, но глаз так и не подняла и не ушла в дом, стояла, как будто ждала моего слова. Она как будто спорила сама с собой. Я подошел ближе, наклонил голову, чтобы заглянуть ей в глаза, и первым делом спросил: «Вика, что случилось? С тобой, с Лерой всё в порядке? Где Лёша?». «На работе он, – ответила она, кусая губы, чего раньше я за ней не замечал, – а в порядке ли Лера? Ну, это как сказать…», – и она как-то горько и истерически хохотнула. Терпение мое иссякло, я с трудом подавил желание схватить ее за плечи и встряхнуть, но вместо этого стал добиваться ответа. И добился, на свою голову.
– Рассказываю с ее слов, ничего от себя не добавлю. Дело было так: уже под вечер Лера гуляла во дворе, Вика была с ней, после того кота она боялась оставлять девочку одну. Вдруг из кустов появился Колокольчик – кстати, он вел себя как обычно, ничего нового в его поведении не появилось, никакой агрессии, никаких признаков болезни – Лера хотела подбежать к нему, схватить, как обычно, но Вика запретила, и в ту же секунду, как она говорит, почувствовала, как кружится голова, сердце сдавило, в глазах начало темнеть… неизвестно, чем бы это закончилось, хотя, по-моему, как раз известно, вы поймите из дальнейшего рассказа, но тут из дома вышел Славик. «Я схватилась за стену дома, опустила голову и старалась дышать, – сказала Вика, – поэтому не видела, как он пнул этого долбаного кота, а вот последствия увидела…».
Короче, Славик тоже увидел Колокольчика, а тот как назло поплелся к нему, он же привык, что его все гладят. Он бывает подойдет, потрется об ноги и плюхнется рядом, как пес. Вот он и решил в неудачный час пообщаться с соседом. Славик, видимо, заметил его только тогда, когда кот уже подошел вплотную и стал тереться о ноги, как обычно. И тут Славик допустил роковую ошибку. Он заорал на кота: «Пошел отсюда! Фу! Пошел!», – и пнул ногой. Он, видимо, боялся, что кот и на него нападет, что он бешеный или еще Бог знает что… Но дело было сделано. Опешивший Колокольчик отскочил и бросился на свою территорию, а там спрятался в клумбе под окном, но еще раньше двор огласил гневный детский голос: «Неет! Не бей его! Не смей бить Колокольчика!», – по двору как будто прокатилась молния, хоть и невидимая, но Вика сказала, что почувствовала какую-то мощь, энергию, как от удара молнии в грозу, когда она рядом ударит. А через секунду Славик захрипел и упал, изо рта и носа у него текла кровь, лицо перекосило… Вика, а ей стало гораздо лучше, как будто фокус этой силы сместился с нее на обидчика кота, подбежала к нему и говорит, что чуть не грохнулась в обморок от ужаса. А оставшаяся без присмотра Лера благополучно добралась до Колокольчика, взяла его на руки и вместе с ним наблюдала совершенно спокойно за происходящим. И это слова Вики: «Не хочу врать и брать грех на душу, но когда я подняла глаза на Леру, чтобы попросить ее принести мой мобильник, она стояла не только совершенно спокойная, но и как будто даже довольная, удовлетворенная… А вы же ее знаете, раньше от такого зрелища она бы сама уже билась в истерике». Но Вика всё же попросила ее принести телефон… но не попросила и не потребовала бросить кота. До приезда скорой она затащила, как могла, Славика в дом, положила прямо на полу в прихожей, ноги на улице, но это лучше, чем на бетоне в ноябре под ледяным ветром, а потом сидела возле него, вытирала ему кровь с лица и не знала, что думать и какой теперь будет ее жизнь, это тоже ее слова. Потом позвонила Никите, рассказала коротко, что случилось, разумеется, без подробностей. И всё это время Лера была предоставлена сама себе, она не мешала матери, не требовала внимания не лезла с вопросами. Просто тихо-мирно тискала кота и иногда наблюдала за ходом событий.
– Тогда я даже не знал, что и думать. Странностей хватало, это факт…. Взять хотя бы того кота, который укусил девочку, ну не может ведь животное неделю не пить, не есть и при этом совершенно нормально себя чувствовать! И потом то, как он ждал ее, как кинулся к ней и укусил… И эта история с фонтаном и аварией… В общем, я стоял под ледяным ветром совершенно сбитый с толку, а ночь вокруг разгоняли синие огни мигалки скорой помощи.
– Пока я собирался с мыслями, чтобы возразить или успокоить Вику, дверь Славикиного дома открылась, сначала показался первый санитар, или кем он там был, он тянул за собой каталку. Скажу честно, в то мгновение я был уверен, что сейчас увижу накрытое простыней тело, накрытое с головой…. Но нет, на каталке, прикрепленный ремнями, лежал Славик, а лицо его закрывала кислородная маска, а не простыня. Два медработника в синих комбинезонах быстро покатили его через двор, тот, что был сзади, держал в руке мягкий баллон капельницы. Плохи его дела, успел подумать я, и из дома выскочил Никита, даже под светом фонарей бросалась в глаза его бледность, он был весь какой-то взъерошенный и маленький какой-то, а глаза – огромные и по-детски отчаянные. Он промчался мимо нас, даже не заметив, это понятно, и побежал открывать ворота. Мы с Викой проводили всю процессию взглядами, а когда услышали хлопок дверей и шум заводимого мотора, Вика пошла и закрыла ворота, Никите, понятное дело, было не до того.
– «Если бы он не вышел, скорая увозила бы меня», – вот что она сказала, слов в слово. И при этом смотрела мне прямо в глаза, чтобы я понял, что это не просто слова. Да я и сам знал, в глубине души знал.
– Я спросил, что с ним случилось с медицинской точки зрения, она ответила, что медики и сами точно сказать ничего не могли, надо сделать анализы, какие-то обследования, но похоже, по их словам, это инсульт. Сильный, и прогнозов они не дают.
– Скажу сразу, я так и не знаю, что стало с ним, это был понедельник, а в четверг я уехал. Вы можете подумать, что я плохой человек, раз не позвонил и не побеспокоился… что ж, ваше право. Но, сказать честно, я не хотел ничего знать. Может, боялся, что узнаю о его смерти, может, вообще просто не хотел больше иметь ничего общего с той силой, которая вдруг поселилась в том дворе… глупо звучит, но я так чувствую. Какой-то инстинкт, что ли, говорит мне, что я итак уже замарался в ней по самые уши, и чем дальше, и чем меньше я об этом буду думать, тем будет лучше для меня. Как будто эта сила забудет про меня или ее след постепенно потускнеет, и я почему-то буду в безопасности… не знаю, слова тут бессильны, мир чувств и ощущений никогда не укладывался в 36 букв.
Он хмыкнул и помолчал, рассеяно водя пальцами по пустой чашке.
– А теперь мы наконец подошли к тому, что случилось непосредственно со мной.
Он снова сделал паузу, потом вздохнул и кивнул, как будто давая разрешение самому себе.
– Это было на следующий день, тоже вечером. Едва я зашел во двор, как ко мне бросился ярко-желтый шарик – Лера в своем пуховике, сегодня, похоже, ничто ее прогулку не потревожило. Скажу честно, хоть и прозвучит по-идиотски, я испугался. Ее испугался. Той силы, которая теперь жила в ней. Я верил в это. Я это знал. Можно ли доверить ребенку такую силу? И кто вообще ее доверяет кому-то…? Короче, я застыл, как будто ко мне бежала не маленькая девочка, а бешеная собака.
– Но я улыбнулся и приветливо раскрыл руки в объятиях, однако она остановилась, не добежав до меня. А еще раньше до меня долетел крик: «Она не хотела заходить домой, пока не увидит вас!», – Вика стояла возле их дома и куталась во что-то, в ее тоне я ясно услышал предостережение. Страх только усилился. А малышка стояла и просто смотрела на меня непонятным взглядом и грызла ноготь. Я сказал: «Привет, Лера! Гуляешь?», – просто чтобы как-то разрядить обстановку. Надеюсь, у Вики мобильник наготове, успел подумать я, возможно, и мне понадобится скорая… Но я-то ее ничем не злил….
– Вместо ответа я получил еще порцию этого странного взгляда, а потом она вытащила палец изо рта и сказала: «Не стойте под большой машиной. Завтра не стойте». Я просто опешил, меня как будто облили ушатом ледяной воды. Это было предсказание? Вроде того случая с фонтаном и аварией? Если так, то смерть моя ходила совсем рядом, кругами кружила, а я и не знал, как и все мы, собственно. Я стоял и смотрел на нее, чувствуя, что не могу сказать ни слова, да я и не знал, что сказать. Что вообще говорят в таких случаях?! И пока я приходил в себя, она добавила: «Вы – хороший, вы любите котиков, вы не злой», а потом, прежде, чем я успел хоть что-то сказать, она резко развернулась и убежала в дом. Вика открыла ей дверь, задержавшись на секунду, чтобы бросить на меня взгляд, который я не смог растолковать из-за темноты, а потом скрылась вслед за дочкой.
– Я еще немного постоял, напряженно думая, что это было и о чем она вообще. И мне было страшно, в груди как будто образовался тяжелый ком и давил изнутри. Я хотел бы постучать к ним и выяснить всё подробно, но боялся. Эта сила, что жила теперь в ней, жила по своим правилам, и я точно знал, что простым смертным она выдает ровно столько информации, сколько сочтет нужным. И я свою порцию уже получил.
– Я как сейчас помню, как поднял голову и посмотрел на небо, оно было белесо-серым в свете фонарей, и голые ветки, как скелеты на этом фоне. Я вдруг ощутил, каким слабым и уязвимым я был, что я в жизни вообще ничего не контролировал никогда, и мне так отчаянно захотелось жить. И еще мне хотелось быть подальше от этого двора, от этого города, от этой странной девочки. Мне хотелось бежать прямо сейчас, бросить всё, выбежать в ворота и нестись, пока не упаду.
– Той ночью я почти не спал. Тяжесть в груди не давала мне закрыть глаза, как бы сильно я ни устал. Я сидел в крошечной кухоньке, подперев голову руками в давящей тишине и думал. Обо всем и ни о чем, вся жизнь моя проходила пред глазами, и тогда я, помнится, подумал, что именно так чувствует себя заключенный накануне казни. Но мне вдруг дали второй шанс, сама Судьба в последний момент, как в кино, вмешалась и дала мне амнистию. Или выбор, что более соответствует всему тому, что говорят о мире духовные гуру. Я с тех пор как-то заинтересовался этой темой, так что… кхм… ладно, это не о том. В общем, не знаю, кто так решил, но мне дали выбор: прислушаться к предупреждению или проигнорировать. Выбор, казалось бы, очевидный, и не спал я потому, что мне было страшно от того, что я по сути проживал последние часы своей совсем заурядной жизни. И если бы не эта девочка и не эта сила, что поселилась в ней, я умер бы завтра, так же, как и большинство людей, строя грандиозные планы и считая, что у меня еще всё впереди.
– Понимаете, осознание того, что рядом с тобой ходит смерть, что ты был приговорён, но вдруг можешь ее обмануть… это сводит с ума. Мне не хотелось спать, не хотелось есть, не хотелось даже напиться – понимая, что завтра мне всё же надо идти на работу (пока ты жив, ты обязан крутиться в механизме жизни, по отведенной для тебя траектории), я должен был заставить себя немного поспать, но даже думать о том, чтобы лечь в кровать, было невыносимо, так что я решил прибегнуть к …кхм… алкогольному снотворному. Но ничего не вышло, этот ком в груди отравлял всё, я достал бутылку водки, там осталось больше половины после последних посиделок, посмотрел на нее и понял, что не сделаю ни глотка. Просто не смогу. Я хотел прожить эту ночь и следующий день до встречи со смертью, я хотел всё чувствовать и осознавать, я хотел быть собой и быть собранным. И потом, я мог проспать по пьяни и нарушить цепь событий… и что тогда? Не знаю уж, кто как, а я узнал, что свои последние часы я могу провести только с незатуманенным разумом. К своему несчастью.
– Пока стрелки кружили по циферблату, я думал собрать вещи и сбежать…но не сочтут ли высшие силы это нарушением правил неведомой игры? И тогда меня уже некому будет предупредить…. В итоге я решил, что раз уж смерть вышла на мой след, бежать от нее не получится, ее надо встретить и…обмануть, благо теперь у меня было оружие против нее – я был предупрежден. «Как» и «почему», это всё тоже приходило ко мне в голову, но безответно. И лишь понимание того, что раз уж пришел мой черед, значит, надо выйти лицом к лицу и попытаться использовать свой шанс, лишь это дало мне некоторый покой, и под утро я уснул прямо за столом, положив голову на руки.
– И даже не проспал, хотя, как проспишь, сидя на жесткой табуретке и согнувшись в три погибели над крошечным столом. Я проснулся в 6 утра, а обычно вставал в 6.40, руки и шея затекли, а тяжесть в груди – усилилась. Это мог быть мой последний рассвет, подумал я, хотя за окном было еще темно. Этот короткий сон, не более 2 часов, не принес отдыха, голова гудела, а страх внутри стремительно рос.
– Но жизнь и вправду как река, причем, с очень сильным течением. Она тащит вас, пока вы в ее русле, не спрашивая, чего вы хотите и каково вам там вообще. Я, конечно же, собрался и пошел на работу, перед выходом взгляд мой упал на запакованные сумки – завтра я должен был уезжать, и меня опять накрыла давящая волна ужаса. Если сегодня я не буду максимально собран, или по какой-то причине смерть окажется хитрее, вполне возможно, что завтра я уеду отсюда в черном мешке… вернее, это в кино всё так быстро делается, а на деле – лежать мне в морге, пока ленивые и расхлябанные работники не проведут вскрытие, не оформят всё как нужно… короче, я уже почти свихнулся от этих мыслей.
– А может, Лера всё выдумала, ухватился за соломинку мой мозг, может, всё это были совпадения… но нет, душам моя знала, что девочка не врала и не придумывала, душа моя чувствовала ту силу, что жила теперь в этом детском теле. В общем, весь день я был как бледная тень, даже мужики заметили, что я какой-то «дохлый», спросили, не подхватил ли я грипп, все ведь вокруг болели. Кто-то думал, что я уже отметил отъезд и просто с бодуна… я ничего не отрицали и ни с чем не соглашался, я вообще мало что слышал из происходящего вокруг, зато старался замечать всё. Это был наш последний день, мы сдали объект, осталось лишь вывезти остатки мусора и наших вещей, а вечером намечалась большая попойка. До обеда мы вывезли все наши оставшиеся вещи и оборудование, я лично загружал последние папки с документами в «Газель», стараясь не стоять возле нее слишком долго, Лера ведь так и сказала: не стой под большой машиной… а Бог его знает, что для маленькой девочки – большая машина? К часу дня отбыли почти все, кроме меня и главного инженера, мы ждали машину, чтобы вывезти последний мусор, 2 КАМАЗа уже уехали с утра, хлама оставалось еще на один точно. Пока ничего не предвещало беды, никаких там щекотливых ситуаций как в кино, когда ты вроде на волосок от гибели проходишь и понимаешь это. Я те КАМАЗы даже не видел, загружали их без меня, кран еще оставался, но я к нему и на 100 метров не подходил.
– А может, это и не на работе должно случиться, подумал я, тут уже и случаться-то нечему, сейчас вывезем мусор – и всё, разойдемся, чтобы больше не вернуться на эту площадку. Главный инженер болтал что-то без умолку, одновременно не отрываясь от телефона, переписывался с очередной «цыпой», как он их называл, я еще подумал, что зря, мол, говорят, что мужчины не могут делать несколько дел одновременно… наверное, могут, но только одно – хорошо. Мы сидели внутри, а снаружи бушевал ледяной ветер, и хотя отопление в здании еще не включили, здесь всё равно было лучше, чем на ветру.
– Примерно через час вернулся последний КАМАЗ, водитель и грузчик, что был с ним, стали бодро закидывать оставшийся мусор, ничего тяжелого вроде плит или блоков там не было, так, осколки, несколько железных листов от временного забора, остатки утеплителя, деревяшки, мешки со строительным мусором и обрывки пленки, которой мы укрывали технику. Главный инженер оторвался от своих «цып» и говорит: «Надо же подписать акт о выполнении работ», и так многозначительно на меня смотрит. А на улице ветрище просто с ума сошел, завывает, грохочет жестяным забором, который вокруг стройки еще стоял, того и гляди, завалит кран… при мысли об этом меня аж передернуло, вот, возможно, что должно случиться! В таком случае, буду ли я стоять рядом или сидеть здесь – разница невелика, если эта махина рухнет на здание, мало не покажется никому. Надо убираться отсюда, подумал я, но в ответ сказал: «Ну так пойди и подпиши, ты более молодой, а моим старым косточкам такой ветер противопоказан, я и ручку-то не сожму на таком холоде». Он что-то пробурчал, но неохотно поплелся к выходу, обычная рабочая «стычка» из серии «деды против желторотиков», а я поплотнее закутался в куртку и стал смотреть, я сидел на подоконнике, ну как сидел, так, слегка опирался. Как только он подпишет акт, машина уедет, и мы – тоже, и этот этап наших жизней закончится. А моя жизнь… я уже решил, что до конца дня из дома – ни ногой… если вообще доберусь до дома.
Николай поджал губы, качнул головой и продолжил.
– Налетел порыв ветра, здание аж содрогнулось, и я подумал, что в такой ветер лучше вообще нигде не стоять, кроме как возле камина или батареи. Мы ждали машину в угловой комнате, которая в скором времени станет чьим-то кабинетом, и из единственного окна я видел двор и КАМАЗ, он как раз остановился напротив ворот, груженный доверху последними свидетельствами нашего пребывания тут… не считая, конечно, самого главного свидетельства – самого здания. Знаете, в такие минуты всегда немного грустно и радостно одновременно, грустно от того, что очередной маленький этап жизни закончился, и все следы нашего пребывания исчезнут, как и минуты, когда мы смеялись здесь, проживали дни своих жизней, узнавали друг друга и вместе шли к конкретной цели… Это трудно объяснить, но я так всегда чувствовал, грусть от того, что обжитой мирок вдруг рушится и на глазах превращается во что-то новое и совершенно чужое. Когда каждый день проводишь свое время в каком-то месте, невольно привыкаешь, начинаешь его обживать…так уж устроены люди, даже на руинах они умудряются обустраивать себе уголки. Я вот, например, всегда обедал между двумя кучами строительных блоков, это было мое место, родное и уютное для меня, а когда их увезли, я облюбовал себе…кхм… смешно, но дамский туалет на втором этаже. Ничего такого там не было, здание ведь еще не было введено в эксплуатацию, но мне там нравилось, именно там, и нигде больше. Я всё это сейчас рассказываю, чтобы вы поняли, что я чувствовал тогда и почему так внимательно пялился в окно, а не в телефон, например. Да, предсказание Леры вертелось у меня в голове, но я считал, что удачно отделался от последней угрозы, не считая крана, конечно, отправив этот молодого бабника к машине. Я просто хотел увидеть, как эта последняя машина уедет, поставив точку в этом заказе. Это волнительно, знаете ли, мы строили здания и побольше, но каждый раз, покидая объект, завершённый и готовый к полной эксплуатации, испытываешь гордость и грусть. И волнения от того, что где-то тебя ждет очередной пустырь, который потом станет котлованом, потом туда зальют фундамент… а потом ты точно так будешь провожать последнюю машину и покидать территорию готового здания.
– В общем, я хотел увидеть, как будет поставлена финальная точка, а увидел нечто совсем другое. И от увиденного у меня перехватило дыхание, а в голове как будто ударил колокол. На куче мусора, возвышающейся над бортами кузова, на самой верхушке лежала жестяная пластина, кое-где торчали листы железа от забора, опасный груз, поэтому его поставили по бортам и завалили другим хламом, как и полагалось… но это! Почему, ради всего святого, они забыли или просто не стали упаковывать этот кусок жестянки?! Пластина размерами примерно 1.5 на 1 метр колыхалась на ветру на самой куче мешков и осколков бетона.
– И вдруг я всё понял, картина сложилась в голове, как будто кто-то осветил ее прожектором, всё сложилось: ветер, машина, лист жести… Только вот прямо под бортом стоял не я, а молодой главный инженер и водитель КАМАЗа.
– Надо ему сказать, понял я, надо крикнуть… но что я мог крикнуть? В таких случаях нападает ступор, ты просто не знаешь, что надо делать, что говорить… это глядя на такое по телеку или слушая со стороны, легко раздавать советы или красиво говорить, а тогда, когда счет шел на секунды, и я вдруг понял, что смерть всё равно пришла в свой час, только вместо меня она возьмет другого человека, и эта кровь будет на моих руках… в ту секунду я просто не представлял, что мне сделать.
– В итоге, пока мозг соображал, руки уже открыли окно, сетки на нем не было, все они хранились в отдельной комнате. Ветер тут же ворвался в комнату, выдувая то хилое тепло, которое произвели наши тела, и я услышал зловещий грохот железного забора на ветру и больше ничего – голос мой пропал, я что-то тихонечко хрипел, но даже если бы я заорал, это ничего не изменило – они не услышат меня за воем ветра и грохотом железа, да еще двигатель КАМАЗа работал… В общем, я быстро понял, что это результата не даст, и предпринял то единственное, что, на мой взгляд, могло помочь – начал вылезать из окна, чтобы помчаться к ним, благо, это был первый этаж. Я не буду долго описывать, как я цеплялся за все возможные выступы и неровности, как будто какая-то сила пыталась помешать мне, удержать меня на месте и дать случиться тому, что сейчас должно было случиться… конечно, где-то в глубине разума тоненький голосок смущенно посмеивался и спрашивал, понимаю ли я, какой всё это бред, и что я веду себя как идиот… сумасшедший идиот. Но я упорно шел вперед, понимая, что если даже ничего не случиться и они просто оборжут меня, я всё равно уеду и больше не увижу этих людей.
– В общем, я выбрался наконец из окна и помчался к ним через двор, размахивая руками и что-то крича, я уже не помню, помню только, что что-то кричал. Они стояли возле машины, главный инженер подписывал бумаги, кивая на какие-то реплики водителя, оба не смотрели в мою сторону и, конечно же, не слышали меня. Жестяной лист угрожающе размахивал свободным краем, как будто собирался взлететь, вторая его часть лежала на мешках, а я всё бежал, как во сне, когда стараешься изо всех сил и начинаешь двигаться как в замедленной съемке. Налетел порыв, загромыхал забор, заглушая мои крики, лист жести помахал мне своим краем и немного съехал к мужчинам – на бегу я не сводил с него глаз, и это сыграло сом ной злую шутку. Набрав полную грудь воздуха для очередного крика, я вдруг почувствовал, как моя нога становится на какой-то осколок кирпича или камень, подворачивается, а потом ноги, как будто они мне больше не принадлежали, заплелись как в косичку, и я рухнул вперед, неосознанно успев выставить руки… и это помогло, они меня заметили!
– Я не упал плашмя, благодаря реакции, я каким-то чудом оказался сидящим на грязном асфальте, руки горели, как и колени, но тогда я не обратил на это внимания, едва перестав падать, я тут же посмотрел на злополучный лист и на мужчин. Они оба смотрели на меня с испугом и замешательством. А вот я себе позволить такую роскошь не мог, я начал что-то кричать, слова опять тонули в ветре и грохоте, а потом вдруг меня осенило! Я поднял руку и стал жестом подзывать их к себе, а в голове кто-то победно кричал: «Эврика!». И не зря кричал – они наконец сдвинулись с места и бросились ко мне.
Николай замолчал, победно глядя на нас, его глаза хитро и возбужденно блеснули, а потом он продолжил:
– И, хотите верьте, хотите – нет, едва они отошли от борта машины, как налетевший порыв ветра сдул проклятый лист, он соскользнул с груды мешков и обломков и спланировал на землю, ударив острым боком в асфальт. Нет нужды пояснять, что если бы там стоял человек или двое, им бы срезало головы. Они это тоже поняли, когда обернулись на шум и увидели, что было его причиной.
В комнате послышались сдавленные ахи, кто-то пробормотал: «ни фига себе», одна Мадам сидела с непроницаемым лицом, однако мне показалось, что она была довольна.
– Вот так, – продолжил Николай, – всё сказанное девочкой оказалось чистой правдой. Всё сбылось. И если бы я стоял там, как должен был стоять в ее видении, или там стояли бы эти двое – эта история имела бы грустный конец. А так мы обменялись возбужденными репликами и разошлись. На вопрос «почему я вылез из окна», я честно ответил, что увидел, как ветер шатает жестяной лист, понял, чем это закончится, и поспешил спасти им жизни. Надо сказать, они оба горячо благодарили меня, водитель так вообще сказал, что сколько бы раз я ни был в Эрманске, за выпивку мне здесь больше никогда платить не придется.
Николай усмехнулся и покачал головой.
– А главный инженер клялся, что если заведет детей, сына назовет в мою честь, потому что если бы не я, никакого сына бы у него не было. Приятно, но вообще-то я понимал, что это не моя заслуга. Если бы не маленькая девочка, укушенная странным котом, я умер бы там, так что я фактически подставил их… и спас в последнюю секунду. Героем я себя не чувствовал, но не чувствовал и мерзавцем, а это для меня всегда было главным.
– И еще, все, наверное, смотрели фильм про смерть и ее план… как же он там назывался… «Пункт назначения», вроде. Так вот… не удивляйтесь, я смотрю много фильмов и читаю иногда, надо же как-то коротать вечера в чужих городах, а в моем возрасте… кхм… приключений иного характера уже всё меньше, остаются только экранные приключения. – Он смущенно засмеялся, – знаете, как говорят: пока ты молодой – ты участвуешь, когда ты старый – ты наблюдаешь.
Послышались смешки
– Ладно, я отошел от темы, так вот, что хочу сказать, ничего похожего как в том фильме не было. Смерть не охотилась за нами, как живое и разумное существо, мы просто зажили дальше. Почему-то мне был дан шанс… или я и не должен был умирать, а должен был что-то понять или пройти какое-то испытание, поэтому нечто вмешалось и дало мне выбор, развилку – верить или нет, жить или нет, спасать других или нет. А может, мы по глупости мним себя такими важными, а на самом деле живем мы или умираем – это ничего не значит для мира. Каждый день умирают тысячи, и что? Это как-то отражается на картине мироздания? Нет, мы – лишь букашки, одной больше, одной меньше. И всё, что нам кажется таким важным – на самом деле важно лишь для нас.
– Я хочу сказать, что моя жизнь не является чем-то великим и определяющим для мира, я мог умереть, а завтра точно так же взошло бы солнце, я выжил, и это тоже ничего не изменило. Понимаете, тысячи лет назад люди умирали и убивали за какие-то важные для них идеи и думали, что это на века… А сейчас на местах их могил и святынь стоят небоскребы, и подростки с айфонами ходят и плюют жвачку и думают о своих таких же крайне важных вещах, которые точно на века… Понимаете, мысль?
– Леру я больше не видел, придя домой после банкета – да, я всё-таки пошел, бояться больше было нечего… или, по крайней мере, я так думал – я пошел спать, было уже 2 часа ночи, а утром я проснулся как никогда поздно – в 10 часов, собрал свои немногочисленные пожитки и навсегда покинул этот двор. Лера, конечно, была уже в садике. Или не была, но, честно говоря, мне было страшно и как-то не по себе, я смущался и совсем не знал, как себя вести, если вдруг увижу ее. Я понимал, что она спасла мне жизнь, но не знал, как отблагодарить ее… и надо ли вообще это делать, примет ли она мою благодарность. В общем, я был только рад от того, что мне не надо специально избегать ее. Однако, дойдя до ворот, я всё же не удержался, повернулся, глядя на ее дом, и от всей души прошептал: «Спасибо. Храни тебя Бог, малышка». Хотя, возможно, у нее появились другие хранители, не хуже.
Николай задумчиво крутил в руках давно опустевшую чашку.
– И отсюда вытекает самый сложный вопрос, который до сих пор не дает мне покоя: что за сила вселилась в нее, откуда она пришла? От Бога она или от Дьявола? Девочка спасла мне жизнь, а Славика едва не убила. Может, и убила, я не знаю, я уехал и вычеркнул из жизни тот двор и тех людей. На что еще она способна? И как она будет использовать эту силу дальше, когда подростковый возраст сделает ее нервной и капризной?
– И знаете, чем больше я об этом думаю, тем больше в моей голове звучит ответ, как будто пришедший сам собой откуда-то из пространства: это не Бог и не Дьявол, потому что есть только Сила, та, что движет мир, а вот как ты станешь использовать эту силу, если сумеешь к ней прикоснуться – это уже вопрос нравственной чистоты твоей души. Смотря чего в этой девочке больше, добра или зла, она ведь может спасать жизни, а может отнимать их.
– А тогда мне на ум приходит новый, еще более глубокий вопрос: что определяет нашу личность? Почему, отчего одни люди хотят помогать, созидать и любить, а другие – калечить, уничтожать и причинять страдания? И не говорите мне, что это зависит от детства, наследственности или условий жизни, всё это – чушь собачья, я видел людей, прошедших через ад и живущих ради того, чтобы в этот ад не попали другие, обретших смысл жизни в помощи другим, в любви… и видел так же благополучных отпрысков любящих родителей, которые стреляли по птицам и избивали малышей, а став взрослыми, насиловали и грабили.
– Мне даже жутковато подумать, что может натворить человек, обладающий такой силой. И в то же время я аж задыхаюсь от восторга, представив, как сильно одна такая девочка может изменить мир к лучшему, если захочет…
– Знаете ту притчу про двух волков? Ну как дед рассказывал внуку, что в каждом есть 2 волка – добро и зло, и они постоянно дерутся, а мальчик спрашивает: «А какой волк побеждает?», а дед ему: «Тот, которого ты кормишь».
– Ну, вот и вся моя история, – Николай смущенно улыбнулся и обвел взглядом гостей Клуба, даже Мадам достался робкий быстрый взгляд. Все молчали, на лицах читалась задумчивость.
Несколько мгновений царила тишина, нарушаемая лишь потрескиванием фиолетового пламени, а потом Мадам негромко произнесла:
– Я благодарю вас за вашу историю и вашу откровенность. Эта история принята.
Я не понял, что это значит, как, думаю, и все остальные, но вопросы задавать здесь было не принято, об этом нам сказали с самого начала, и мы согласились на эти условия, так что все молчали, додумывая сами всё то непонятное, что оставил после себя этот вечер.
И тут в повисшей тишине снова произошло нечто удивительное. Мадам опустила голову, закрыла глаза, близнецы по бокам от нее поступили также, за остальных громил не поручусь – было темно, да и вертеть головой и пялиться по сторонам мне как-то не хотелось. Гости неловко заёрзали в креслах, мы с Женей успели переглянуться… и тут это случилось снова – энергетическая волна, накрывшая нас, сметающая, раздавливающая. Только на этот раз кое-что всё же было по-другому: она не принесла мне никаких обрывков знания, вроде того, что Женя подумывает изменить жене с какой-то Инессой, на этот раз волна как будто уносила что–то с собой, точнее описать не могу. Я стиснул зубы, чтобы не застонать, чувствуя, как вибрируют и ноют от напряжения нервы, а потом всё так же резко закончилось… только вот я не мог вспомнить, что я такого думал о Жене и.. о ком? Может, я хотел спросить его, как ему этот Клуб? Да, наверное.
Но я помнил историю, и я о многом хотел спросить, но опять-таки, не раскрыл рта. Политик в костюме тоже как-то мялся, было видно, что ему хочется поговорить, но здесь даже такие, как он, держали себя в руках и чувствовали себя неуверенно. Я даже испытал какое-то гадкое злорадство, и тут же устыдился – не место здесь таким чувствам, это я совершенно точно знал.
Несколько мгновений длилась неловкая пауза, Мадам молчала, видимо, ожидая обмена мнениями – не вопросов – или ожидая возможности снова поставить на место забывшихся и начавших спрашивать, но в этот, первый раз, все мы еще чувствовали себя скованно и неловко, как дети, впервые вышедшие на игровую площадку. Тишину нарушало лишь потрескивание фиолетового пламени в камине, а потом она неожиданно встала, близнецы тут же подскочили, стоя по бокам от госпожи.
– Господа, благодарю за этот вечер и ваши открытые сердца. На сегодня это всё. Окажите нам честь своим визитом ровно через неделю. И помните, наши двери открыты до без 5 семь.
И мне показалось, что при этих словах она метнула быстрый, острый взгляд на нас с Женей.
Глава 14
Мы все забормотали ответные благодарности и вежливые прощания, точно как дети, покидающие класс после первых в своей жизни уроков, гости вставали и ставили чашки на тележку, комната наполнилась звоном посуды, звуками отодвигаемых тяжеленных кресел и шагов, приглушенных ковром. Пока мы пробирались к выходу, пропуская дам вперед и всячески показывая, что мы люди воспитанные и деликатные, Мадам стояла так же неподвижно, пара гигантов открыла нам двери, еще несколько вышли перед нами, наверное, чтобы подать нам вещи и осветить путь. Я оказался последним, кто покидал комнату, мне было крайне неприятно стоять спиной к этоq загадочной женщине и ее ручным близнецам. И вдруг я услышал голос, даже почувствовал его кожей, как будто кто-то прикоснулся ко мне, погладил электрическим разрядом.
– Господин Семен, – этот голос повелевал и ласкал одновременно. Я дернулся и застыл, как будто меня действительно ударило током. – Теперь вы понимаете, почему мы держим свое заведение в тайне?
Я сглотнул, секунду колебался, а потом неуверенно обернулся уже в дверях. Она стояла на прежнем месте, ее черные горящие глаза сжигали меня заживо, уничтожали мою волю, заглядывали в самые потаённые уголки души. Ощущение, надо сказать, было не самым приятным. От неожиданности и растерянности я даже не нашелся, что ответить, я, собственно, и не подумал, что надо что-то отвечать, просто стоял там, как кролик в свете фар, и мечтал, чтобы она меня отпустила.
– Можно ли рассказывать подобное всем подряд?
– Эээм… нет, я…
А что «я»? Я так и не сумел закончить предложение, но она этого и не ждала.
– До встречи, господин Семён, – ее легкая улыбка была коварной и загадочной. – Приходите вовремя.
Я покраснел как рак, чувствовал, как кровь прилила к лицу и пульсирует там, пробормотал что-то в ответ, почтительно склонил голову на прощанье и вышел наконец из этой комнаты. И в туже секунду один из близнецов каким-то образом оказался прямо за мной и мягко закрыл дверь, отрезая нас от Мадам и от прошедшего вечера. Как он мог так быстро дойти до двери? Я решил, что об этом лучше не думать.
В круглом холле-прихожей было людно: громилы приносили одежду и раздавали ее гостям, дамам подали пальто в лучших традициях светского этикета, чернокожий красавец с косичками поухаживал за дамой с брошкой – она изящно надела пальто, явно привыкшая именно к такому обращению – а тот, кого я прозвал «Султаном», подал короткую дубленку блондинке, а вот ей это было явно непривычно, она смущалась и никак не могла попасть в рукав.
– Ваша куртка, – рядом со мной раздался глубокий красивый голос, я поднял глаза, громила, напоминающий мне прекрасного принца из сказки, протягивал мою куртку и слегка улыбался вежливой и пустой улыбкой манекена. – Позвольте, я помогу?
