Жилой корпус высился мрачной громадой. Он казался пустым, многие окна были заколочены, какие-то просто разбиты. Слева от входа, между корявыми соснами, сушилось белье, ветер яростно трепал чулки и рубашки. Да, ветер на такой высоте был просто жуткий, пронизывающий насквозь.
– Здесь всегда так холодно? – спросила я.
Хаген пожал плечами, словно холод его не беспокоил вовсе.
– Пока еще лето.
Будет хуже.
Он провел меня через боковой вход, по узкому темному коридору, сама бы я не нашла. Даже не верилось, что придется здесь жить, это как-то неправильно… Я не смогу так. Но больше всего меня ужаснуло то, что в комнате нас пятеро! Три девушки и два парня. В соседней, как сказал Хаген, пять парней, тоже с нашего курса. Весь второй курс, в полном составе, всемером, живет в одной большой комнате слева от кухни, а третий – в двух, по шесть человек. Это мы еще удачно! А ведь изначально комнаты рассчитаны на двоих.
И дело не в том, что не хватает места. Не хватает дров на зиму. Скоро холода и много комнат не протопить.
Непостижимо… У нас в Салотто всегда тепло. Я не привыкну…
На кровати слева сидела рыжая девушка, закутавшись в плед, и шила платье.
Подняла голову, когда я вошла, улыбнулась.
– Привет! – сама поднялась легко. – Новенькая к нам?
– Да…
– Я Джара, – она по-мужски протянула мне руку. – Ты последняя. У нас осталась кровать наверху, вон второй ярус, над Иной. Вон там свободная тумбочка. Располагайся. И пойдем тогда, наверно, на кухню – знакомиться и пить чай.
Я глянула на Хагена, но он только как-то неопределенно улыбнулся, то ли извиняясь, то ли сожалея о чем-то. И с нами пить чай не стал, да Джара его и не приглашала. Уже тогда я заметила, что Хаген держится отдельно, он положил пакет с рыбой в маленький ящичек за кухонным окном, и ушел. Мы сидели втроем – я, Джара и Ина еще.
Ина – невысокая пухленькая девушка из эторской глубинки, ее отец занимается овцами, вроде как, дела идут неплохо. Ее дядя – заклинатель, тоже учился в Бер-Сухте, даже ее кое-чему сумел научить управлять животными и останавливать кровь…
– Ты умеешь колдовать? – удивилась я.
Мне всегда говорили, что без лицензии это невозможно. Ина глянула на меня, как на дуру, даже чуть закатила глаза.
– Конечно, невозможно, Соле. Вот же – кольцо! – она помахала передо мной растопыренной ладошкой.
Я чувствовала подвох.
– Соле, ты никогда не снимала его? – спросила Джара, с легкой иронией.
– Но ведь снимать нельзя?
Однажды, еще в детстве, я сняла кольцо ненадолго, просто так, посмотреть, я и не собиралась колдовать. Через час к нам в дом приехал инспектор. Меня потом замучили проверками и тестами, целых полгода непрерывно… Потом стало спокойнее. Но то, что снимать опасно – я запомнила на всю жизнь.
А Джара легко стянула с пальца свое, повертела, подкинула на ладони, потом надела снова.
Мне стало не по себе.
– И никто не приедет? – спросила я осторожно.
– Кто? – удивилась Джара. Ее зеленые глаза смеялись.
– Инспектор.
– Сюда? Нет, сюда никто не приедет. Если, конечно, не будешь слишком наглеть.
– А ты когда-нибудь использовала магию? – спросила я Джару.
– Нет.
Она ответила так, что я хорошо поняла – она никогда не пыталась. Легкая доля сожаления – хотела бы, но не могла. Если для Ины магия была обыденной частью жизни, то для Джары магия – совсем другой мир, дверь в который она только надеялась открыть.
Джара насыпала нам в кружки немного чая, залила кипятком.
– Моя мать была шлюхой, – спокойно сказала она. Так спокойно, что мне стало как-то неловко. – Когда она забеременела, то была уже не молода, с ней не стали возиться, выкинули на улицу. Я родилась в сточной канаве. Да, не бледней так, Соле, – она криво усмехнулась. – Я всегда рассказываю сама… лучше так, чем потом… кто-то все равно узнает правду и начнет тыкать в лицо. Лучше сама. Я не стыжусь. Я очень люблю свою мать, она делала для меня все, что могла. Когда я была маленькая, она бралась за любую работу, даже самую черную и грязную. Потом начала шить, из нее вышла замечательная швея. Сначала за гроши перешивала и штопала разные лохмотья, потом дела пошли в гору, к нам начали заглядывать даже дамочки, вроде тебя…
Джара протянула мне кружку. Я взяла, машинально отпила глоток, обожглась, дернулась и чуть не разлила оставшееся. Джара лишь снисходительно вздохнула.
– Ты аккуратнее, – сказала она.
Потом, слабо улыбнувшись чему-то своему, обхватила кружку ладонями, задумчиво, словно греясь. Наклонила голову на бок, разглядывая меня.
– Ты когда-нибудь работала, Соле? Приходилось самой зарабатывать деньги?
Я мотнула головой. Вдруг почувствовала себя маленькой девочкой, которая совсем не знает жизни.
– А мне приходилось, – тихо сказала Джара. – Три года назад мама ослепла. Мне было четырнадцать, и…
По ее лицу пробежала тень, она закусила губу, замолчала.
В тишине стало слышно, как гудит за окном ветер, бьет порывами в стекло…
У меня ведь совсем другая жизнь была. Как вышло, что я попала сюда?
Я родилась в Салотто, столице метрополии. Мой отец – управляющий портовыми складами. У нас большой светлый дом на Персиковой улице на холме. Солнце пронизывало его насквозь, врываясь в широкие окна, отражаясь в зеркалах, играя тысячами бликов в хрустале изящных люстр. Нежно-розовые олеандры в палисаднике, во дворе сливы и инжир, а еще старый кряжистый гранат, который был, кажется, старше дома, а мама сидела под ним с рукоделием. В детстве мне казалось – это самое прекрасное место на земле, нет ничего лучше. Из окон видно море и корабли.
Маму я помню плохо, она умерла, когда мне было пять лет. В детстве казалось – из-за меня. Конечно, я не виновата, но ведь я первая заболела хисирской оспой, не знаю уж, где подхватила, может быть в порту, куда бегала вместе с отцом. Отец не заболел, а вот мама, которая сидела у моей постели, заболела и умерла.
Отец горевал очень долго. И это он тогда убедил меня, что я виновата, что если бы не я – мама была бы жива. Но я понимаю его, и не держу обиды. Он был не в себе в те дни, и потом просил у меня прощения, но… Я выросла с чувством вины. Даже сейчас не могу отделаться.
Оспа изуродовала мне лицо. Лет до двенадцати я вся была покрыта жесткими страшными рубцами, другие дети смеялись и не хотели со мной играть. Я, и без того не слишком общительная, стала совсем дикой. А отец с каждым годом становился все строже и жестче, он скучал, и, хоть и не говорил больше, но все равно винил меня.
В двенадцать он отвел меня к хорошему целителю, который привел мое лицо в порядок. Именно тогда и обнаружились способности к магии, небольшие, конечно, но это сразу поставило перед выбором. Тогда я надела кольцо. А теперь, став совершеннолетней, я должна была либо согласиться на стерилизацию, получить инспектора и ежемесячно проходить проверки, либо пойти учиться и получить лицензию.
Отец не спрашивал – чего я хочу. Не спрашивал, готова ли я уехать так далеко. Он просто решил все сам. Иногда мне кажется – решил избавиться от меня.
Я все равно хочу домой.
Я едва приехала, едва успела увидеть, но так безумно хочу домой. Я не выдержу.
Это не моя жизнь.
Но я сидела, наблюдая, как Ина достает пирог с капустой, отрезает нам. Пахнет сногсшибательно.
– А Хаген? – запоздало спохватилась я. – Он не пьет чай?
Ина скривилась.
– Лягушка никогда не сидит с нами.
Я хотела спросить почему, и что не так, но тут шаги в коридоре. Джара тоже услышала, повернула голову.
Скрипнула дверь.
– А, вот вы где!
На пороге стоял парень…
О-ооох! Это ведь он! Это ведь его я видела на станции. И сейчас он здесь, смотрит на меня… Признаться, мгновения хватило, чтобы потерять голову. Мне даже показалось – он пришел за мной. Глупо, конечно.
– Привет, Лан. Хочешь чаю? – предложила Джара.
– У меня есть предложение получше! – он покачал в руке небольшую корзинку, потом подошел, поставил на стол. – Приготовишь?
Джара заглянула, довольно потерла руки.
– Какой красавчик!
– Я знала, что ты меня любишь! – Лан приобнял ее за талию и Джара шутливо стукнула его по руке. Ткнула в корзину.
– Он красавчик! Не ты!
В корзинке лежал, слабо трепыхаясь, здоровенный морской угорь.
– А я? – весело ухмыльнулся Лан. – Кстати, к нему бы еще хорошего вина,
– Ха! Вина ему! – Джара вытащила угря из корзины, с интересом разглядывая. – Вино будешь пить дома, с папочкой. Самогонку доставай, будем отмечать приезд Соле.
– Соле? – Лан повернулся ко мне, посмотрел так, что замерло сердце, улыбнулся мне. – Рад знакомству. Ты же с нами? Отмечать я всегда готов!
– Да, – тихо сказала я. Теперь с ними…
Лан полез в шкафчик и откуда-то издалека извлек здоровенную бутыль, поставил на стол. Честно говоря, никогда не пила такое… но ведь и не откажешься.
– И как тебе здесь? – спросил он.
– Хорошо, – сказала я, даже не очень понимая, о чем он спрашивает, просто смотрела на него… Это было… – Подожди, я ведь видела тебя на станции?
– Да? – удивился он. – Может быть. Я на почту по делам, там рядом со станцией забегал.
Джара глянула на него чуть удивленно, потом на меня, но промолчала.
– А откуда ты, Соле, – спросил Лан.
– Из Салотто.
– О! А почему к нам?
Илитрийцы не едут в Бер-Сухт, у них и получше есть.
– Так получилось.
Что я еще могла сказать. Объяснить бы не смогла.
Джара положила угря на стол, взяла нож, одним точным движением отрезала голову, принялась методично разделывать. Какое-то время угорь еще истерично дергал хвостом. Я отвернулась.
– У тебя не хватило денег на Литьяте? – спросил Лан. – Или ты что-то имеешь против него?
Я даже растерялась. Как можно быть против? Ведь это единственное… ну, в любом случае, лицензию выдают только там, даже после обучения в Бер-Сухте. Все знали – магия это Литьяте в первую очередь.
– Меня отец отправил сюда… я не знаю…
– Понятно, – Лан улыбнулся, откупорил бутыль, взял наши чашки, небрежно выплеснул чай в окно и налил прямо в них примерно до половины. – Давайте. За знакомство!
– Да подожди ты, – фыркнула Джара, – дай с рыбой закончу, у меня руки грязные.
– Ина, Соле? – Лан поднял кружку.
– Алкаш, – категорично заключила Джара.
Лан улыбался, глядя на меня… у него были такие глаза… небесно-голубые, ясные, сияющие. Он ждал. У меня мурашки побежали по спине. На меня никогда парни так не смотрели… вообще не смотрели никак. Я должна была что-то сделать или хотя бы сказать, вот прямо сейчас, иначе никогда себе этого не прощу. Я… Я схватила свою кружку и разом, пока не передумала, сделала большой глоток. Обожгло горло и перехватило дыхание… О-ох, какая крепкая! Аж слезы из глаз. Лан засмеялся, поднял свою кружку в шутливом салюте и выпил – залпом, до дна, даже не поморщившись, словно воду.
– Что-то много у нас илитрийцев в этом году, – заметила Ина. – Да все прям из столицы.
– А кто еще? – спросила я.
– Да вот этот зажравшийся придурок. – Джара указала на Лана ножом, принялась дальше переворачивать кусочки угря на сковородке. – Сенаторский сынок, между прочим. Что он здесь делает, не пойму. У него с рождения было все и даже больше, поэтому он ничего не ценит. Ты спроси, почему он здесь?
– Почему?
– Придурок, – сказала Джара.
Лан налил себе еще, целую кружку, и молча выпил.
Мы просидели до самого вечера, много говорили… самогонка так ударила мне в голову, что я плохо помнила о чем. В глазах все плыло и шумело в ушах… Мне кажется, Лан играл на гитаре… Я уже совсем клевала носом, когда он поднял меня на руки и отнес на кровать, снял ботинки, накрыл одеялом. Словно маленькую девочку.
Сквозь сон я слышала, что они там еще сидят на кухне, слышала смех.
