– Нет. Кажется, видела пару раз на остановке у сберкассы.
– Во спортсмен!
– Что-то там случилось, – подытожила мать.
И в подтверждение ее слов где-то коротко взвыла серена, в сторону леса пробежала ватага дворовых мальчишек.
Сашка выскочил на балкон и с высоты второго этажа что было сил закричал:
– Пацаны! Пацаны, вы куда?!
На него не обратили внимания, только замыкавший стаю белобрысый Вовчик на мгновенье притормозил, обернулся что-то прокричал в ответ, махнул рукой, мол, давай с нами и устремился вслед за приятелями.
– Мама, мам! Я с ними, мам!
Сашка пулей вылетел в коридор и стал натягивать кеды.
– Ну-ка стой! Куда! Нельзя! – всполошилась мать. – Неизвестно что там…
Ее заглушил рев пожарной машины. Санек с матерью метнулись на балкон. Красно-белый ЗИЛ–131, несокрушимый и всесильный, прошел по улице вослед бегуну.
– Мама, мам, там пожар, – убедительно зачастил Санек, смутно чувствуя, что своими речами только усугубляет положение. – Может быть, там помощь нужна!
Он выкрикнул эти слова и сразу понял, что все кончено. Глаза матери сузились, она приняла стойку «руки в боки» и стальным голосом объявила:
– Ты никуда не пойдешь.
– Мам… – жалобно вякнул Сашка.
– Не обсуждается, – отрезала мать.
– Мам… – шепнул Сашка, продавливая слова сквозь обруч, охвативший горло. – Пожалуйста…
Лицо матери сразу стало жалким и беспомощным. Руки ее опустились, плечи ссутулились, она присела на корточки перед Сашкой и тихо сказала:
– Сынок, ты же у меня герой, непременно полезешь в самое пекло. А герои остаются в живых только в кино, понимаешь?
– Мам, я обещаю, мам! – Санек задохнулся от нечаянной надежды. – Мам, я не полезу! Пойдем вместе, а?
Мать на мгновенье задумалась, потом решительно встала.
– Идем. Но учти!
– Ни шагу в сторону, мам! Обещаю!
Они вышли из дому, и рука об руку зашагали в сторону ближнего леса. К ним присоединилась знакомая тетка из соседнего дома, потом еще одна. Впереди тоже шествовала группа любопытствующих, и позади, и по соседнему тротуару. Окрестный люд стягивался к месту события, и уже твердо было известно, что никакого пожара нет, а было обрушение. Что и где обрушилось, пока не ясно, но виновата местная шпана, и вроде даже кто-то погиб. Тетки охали, качали головами и бросали на Сашку осуждающие взгляды.
Минут через десять вышли к лесу.
Асфальтированная дорога поворачивала направо, к Сашкиной школе, старая разбитая бетонка уходила налево, там в три ряда выстроились металлические гаражи, а широкая утоптанная тропа вела прямо в лес. Зеваки частью кучковались на вытоптанной опушке, а кое-кто уходил дальше по тропе под сень деревьев.
Дело в том, что неподалеку в лесу протекала речка Ташлянка. То есть как речка, скорее, большой ручей с ледяной водой и песчано-глинистым дном. Еще до войны в русле Ташлянки обнаружили залежи синей глины. Начали разработку месторождения, отстроили несколько бараков для рабочих. Планы были большие, поговаривали о возведении алюминиевого завода. Однако запасы ценного сырья оказались не велики, и уже через год работу свернули, а предприятие ликвидировали. Со временем город дорос до старых бараков. Жильцов расселили, бараки снесли, построили школу, детский сад, магазин и новые трехэтажные дома со всеми удобствами, открыли парикмахерскую и кинотеатр. Потревоженные техникой берега вновь поросли лесом, а крутые песчаные обрывы затянуло травой и густым кустарником. Явных опасностей Ташлянка, вроде бы, не таила, поэтому проводить там время детворе не запрещалось. Но ребята к речке особо-то не стремились: купаться мелко и холодно, а рыбы нет. К тому же, в округе есть места поинтереснее, взять хотя бы Мохнатый остров. А если уж нарушать запреты, то самое милое дело – это Лягушье озеро в Таманском лесу, там и купание, и рыбалка. Вот и получалось, что речка место не шибко привлекательное, и чего там могло случиться – непонятно.
Сашкина мать направилась к соседкам, судачившим неподалеку, но сын дернул ее за руку, и она остановилась.
– Мам, пожара нет, – сказал Сашка веско.
– И что?
– Ма, давай ты с ними постоишь, поговоришь, а я сбегаю дальше, разузнаю что там, а? Видишь, все спокойно, все уже закончилось, а?
– Не полезешь? – мать посмотрела Сашке в глаза.
– Не полезу.
– Обещаешь?
– Слово даю.
– Ладно, беги, – улыбнулась мать. – Но смотри мне!
Сашка рванул так, что рубашка на спине вздулась пузырем. Навстречу шли люди – знакомые и не очень. Какой–то дядька попытался ухватить Сашку за рукав, да где ему!
– Стой! Нельзя! – крикнул дядька вслед.
Чего это нельзя? Еще как можно!
Деревья поредели, расступились, Сашка стремглав вылетел к берегу Ташлянки. Здесь, на обширной поляне, поросшей пыреем и боярышником, стояли две желто-синие милицейские машины и РАФик неотложки. Пожарный ЗИЛ съехал по лесной просеке вниз, к самой воде. Его раздвижная лестница уперлась концом в свежий, влажный песок противоположного склона.
Около одной из милицейских машин в окружении детворы стоял молодой лейтенант. Он улыбался, трепал ребят по макушкам, что–то спрашивал и сам отвечал на вопросы. У другой машины тоже собралась толпа, там опрашивали свидетеля. В роли очевидца выступал Артемка Самохвалов – шестилетний, черноволосый и важный. В волосах у него был песок, песок был в складках одежды, в носу и ушах. Он надувался, как рыба-мяч, и каждому вновь прибывшему объявлял заученную фразу:
– Это был оползень. Я спасся чудом и слышал душераздирающий крик «помогите».
Слово «душераздирающий» Артемке очень нравилось, хотя давалось с трудом.
– Здорово, Санек. – раздалось над ухом.
Сашка обернулся, увидел Вовчика.
– О! Здоров, – они пожали руки, – что случилось?
– Обвал. Ну, то есть оползень. Пацаны на противоположном склоне песок рыли…
– Зачем?
– Ну… Как бы пещеры выкапывали.
– А… Там? – Саня поглядел в сторону пожарного ЗИЛа.
– Ну да. Копали, копали… Вроде все было нормально, а сегодня поехало дерево…
– Как это?
– Кто–то из пацанов копал под деревом, чтоб в пещере были корни, как в кино. Дерево упало, потащило за собой песок, получился оползень.
– Ни фига себе…
– Вот тебе и ни фига. Теперь пожарные копают, говорят, кого–то засыпало насмерть.
– Со двора был кто?
– Не, не было. Все с Ботаники. О! – воскликнул Вовчик внезапно, – Здрасьте, теть Наташ!
– Здравствуй, Вова, – ответила Сашкина мать, незаметно подошедшая к беседующим приятелям.
Она кивнула головой и пояснила:
– Надоело там ждать.
– Пацанов с Ботаники песком засыпало, – бодро отрапортовал Вовчик. – Кого-то даже насмерть.
– Да, мне уже рассказали… Сколько их было?
– Не знаю. То ли пять, то ли семь… Кто испугался, домой убежал, кто–то побежал звать на помощь…
Тут в тихий омут ворвался небольшой смерч в виде Артемкиной матери. Невысокая, бледная с изможденным лицом и дулей на бесцветной голове, она сходу отшлепала сына по пыльному заду и утащила ревущего героя домой.
– Ладно, старик, я пошел. Дел на завтра куча, – объявил Сашка. – Пошли, ма?
– Идем, сынок. До свидания, Володя.
– До свидания, теть Наташ.
Домой вернулись около шести.
Поужинав, Сашка было принялся за уроки, но позвонила староста Ленка Алефирова и сообщила, что уроков завтра не будет, а будут похороны, поэтому завтра все приходят к десяти и приносят цветы. Четное количество.
От этих известий мать потемнела и попыталась взять слово, что ноги Сашкиной не будет на речке, но сын решительно пресек пустопорожний разговор, объяснив, что на Ташлянку не ходит даже и без всяких глупых клятв. А если она хочет, чтобы он дал зарок заведомо невыполнимый, то можно поговорить про Мохнатый остров или Лягушье озеро.
Мать выслушала сына поджав губы, но возражать не стала. Выдала два рубля, и Сашка, пробежав три остановки до торгового пятачка, купил четыре гвоздики по сорок копеек и большой стакан семечек за двадцать.
Утро выдалось солнечным, но прохладным и ветреным, а к линейке Сашка опоздал. Он примчался, когда учеников уже построили на школьном дворе буквой П, и сколь ни пытался Сашка узнать имя жертвы, ответа не добился. Лица присутствующих были строги, на попытки заговорить отвечали шиканьем. Приставать с расспросами Сашка не решался, но старательно прислушивался к скорому шепотку учителей, стоявших чуть поодаль, и обсуждавших страшные подробности. Говорили про оползень и дерево, и что на вскрытии обнаружили песок в желудке и легких, и как страшно гибнуть в песчаной могиле… Ребята же молчали, прикрывали цветы от ветра, чтоб не сломались стебли, заправляли пионерские галстуки за вороты пиджаков и фартуков.
В одиннадцать к школе зарулил чахлый ПАЗик с черной полосой по борту и табличкой «Ритуальные услуги» под ветровым стеклом. Задние двери распахнулись, из них выскочили дядьки с табуретами, побежали в центр двора; табуреты установили буквой Т и снова убежали. Открылась передняя дверь, на улицу стали выходить люди в черном.
Разговоры разом смолкли, наступила тишина, какой не бывает на городской улице рядом со школой. Только ветер шумел верхушками старых тополей, хлопал надорванным краем транспаранта «Добро пожаловать в мир Знаний» и разносил обрывки фраз людей из автобуса.
– Стульев еще надо…
– Портрет кому?
– Витя! Витя, придержи…
– Захвати там… Да-да, за чехлом!
Гроб, однако, вынесли тихо и без лишней суеты установили на табуреты. Кто-то приволок из школы стулья, на которые усадили мужчину и женщину. В мужчине Сашка узнал вчерашнего нелепого бегуна. В изголовье гроба стал Ромка Фомин из седьмого «Б». В его руках был нецветной портрет с лентой через уголок. Неудачно встал этот Фомин, никак не разглядеть лица на снимке!
Наконец все как-то образовалось, и на первый план вышел директор. Длинный, в толстых очках, он долго не мог справиться с кнопкой на микрофоне. К нему проскользнул трудовик, щелкнул пальцами, и сразу над собранием прогремело:
– Кхм…
Директор прокашлялся, развернул бумажку и начал:
– Товарищи! Сегодня мы со скорбью в сердцах прощаемся с нашим учеником и товарищем Денисом Гурцевым…
Гурцевым.
Гурцевым!
Гурцевым! – зазвонили колокола под куполом.
Сашка огляделся, его окружали серьезные лица одноклассников.
– Кого? – тупо спросил он у Сереги Дмитриева.
Тот скосил глаза и шепнул:
– Гурцев… – и потом прошевелил губами, – глухая тетеря…
– Гурцев? – ошеломленно повторил Сашка.
Толстая Светка Разводова одним движением руки вырвала его из строя, оттащила за спины ребят и зашипела:
– Чо ты орешь? Чего тебе не ясно? Денис Гурцев из седьмого «Б», понял? Он с дружками уже неделю копал песок на обрыве.
– Зачем? – удивился Сашка.
– Они хотели сделать подземные ходы и играть в партизанов, как в катакомбах! Чтобы лазать из одного коридора в другой. Теперь речку обнесут забором, чтоб никто больше не лазал, чтоб никого не убило…
– Гурцева не могло убить, я с ним дрался вчера. – убедительно сказал Сашка.
– Кто? Ты? Почему не могло? Почему дрался? – заинтересовалась Разводова.
Но Сашка не мог объяснить, почему не могло убить именно Гурцева, он лишь растерянно смотрел на подрагивающие щеки Разводовой. На короткий миг вспыхнула в груди и тут же угасла жгучая обида на врага, так ловко избежавшего справедливого возмездия, а вместо обиды, в том самом солнечном сплетении, исподволь зародилась предательская легкость, и гадкая подлая радость вытеснила тревогу и страх. Сашку бросило в жар, он мучительно покраснел, выпалил вибрирующим щекам Разводовой: «Дура!» и быстро отошел за ближайший тополь.
Кулак, которым он сжимал цветы, вспотел, и стебли неприятно скользили в руке. Он аккуратно положил гвоздики на толстые корни, выпирающие из-под земли, вытер ладони о курточку и пошел домой.
Он шел медленно, размышляя о старом подсохшем дереве, не удержавшем собственный вес; и о том, что вообще-то затея с катакомбами хороша, но требует серьезного, вдумчивого подхода. Если уж копаешь шахту, будь любезен сделать крепеж, усилить потолок, стены – тогда и не обрушится ничего, и оползня не будет. К речке он, конечно, не ходок, потому что обещал матери, но когда-нибудь…
