Валерий Владимирович Гаевский "Delivery Delays. Часть первая. Лесной десант"

– А дальше, слышу по лесной дороге – урчание машины, я притаился, спрятался за деревьями. Смотрю – «Волга» едет, представляете, в глухом лесу – «Волга»!.. А там, вижу, девушки сидят и мрачный мужик за рулём. Вдруг машина останавливается, девчонки оттуда выскакивают, и мрачный мужик их заводит в лес, недалеко от того места, где я спрятался. А дальше, дальше, ух, мужик снимает штаны, достаёт свой огромный член, хватает ближайшую к себе девку и давай её раком пялить.

Она вся извивается в его руках, трепещет, а остальные тёлки окружили и смотрят, а он им в это время инструкцию даёт: «Вот, так надо, вот, так, учитесь, пока я жив…»

– А дальше что произошло? – шёпотом спросила Маша, глядя на Владимира своими широко открытыми глазами.

– А дальше – одна девчонка покинула круг, видимо, по нужде, и заскочила за дерево, где я притаился, и когда меня увидела, как заорёт благим матом на весь лес. Мол, «сука, он нас увидел!..»

Ну, мужик сразу бросил девку тягать, кинулся к нам, увидел меня, и без лишних слов, моим же топором мне по ноге дал, аж искры у меня из глаз…, и велел никому не говорить, что я видел, а то зарежет. Так и сказал, «проболтаешься – зарежу!» А я вот вам рассказал, видимо, мне осталось жить недолго, – закончил своё повествование Владимир.

– Какой же ты болтун, Вовка! – сказала, усмехаясь, Вера. – В театре не пробовал играть? У тебя бы получилось! Пойдём, Маша, а то этот полупьяный актёр Погорелого театра нам ещё какую-нибудь небылицу расскажет.

Они ушли, а Владимир остался лежать на кровати и прислушиваться к своему телу, а точнее, к своей левой ноге. Ногу тянуло, крутило, она ныла.

«Вот, блин, попал с этой ногой, хорошо ещё топор в кость ударил, а если бы в какую артерию, то истёк бы кровью в лесу, и помочь некому. Вот вам, девки, и театр одного актёра!» – и он опять задремал.

– Можно войти? – Владимир увидел сначала миловидную женщину (это была докторша Марья Алексеевна из пионерлагеря), а за ней – Дарью.

Ему сначала показалось, что это сон, но тут же он окончательно проснулся.

– Да, да, входите! – Владимир сразу вскочил с кровати, но, тут же скривил лицо, и его пробил пот.

На левую ногу практически нельзя было опираться.

– Так! – строго сказала Марья Алексеевна. – Снимайте штаны и ложитесь на кровать, показывайте новую травму.

Владимир застеснялся, поглядывая на Дашу.

– Дарья, отвернись, видишь, молодой человек стесняется!

Дарья вышла из сарая, а Владимир быстро освободился от одежды и стал показывать свою рану.

– И как вас угораздило? – спросила Марья Алексеевна, снимая бинты, оставленные Машей и Верой, рассматривая травму и осторожно трогая ногу.

– Да топором по ноге врезал…

– Но так нельзя, молодой человек, себя вести! Топором по ноге… А если бы вы задели артерию?.. последствия могли бы быть на порядок хуже! Дарья, подойди! Видимо, у Владимира очень сильный ушиб! Здесь больно? – врач теперь крепко мяла ногу нашему герою. – А здесь?

– Да нет, особо не больно.

– Так, – сказала докторша, – будем лечить!

И тут же достала из своего медицинского чемоданчика банку с «зелёнкой», свежие бинты, пузырёк с какой-то микстурой и пачку белых таблеток.

Дарья в это время за спиной доктора не столько смотрела на травму Владимира, сколько улыбалась ему во весь рот и поправляла свои белокурые волосы, которые непослушно всё время падали ей на лоб.

– Дарья, бери «зелёнку»… чего стоишь, приукрашиваешься, и мажь ногу нашему бедолаге, а я сделаю ему укол от столбняка и перебинтую рану.

Марья Алексеевна стала готовить шприц, а Даша села на край кровати и стала аккуратно мазать «зелёнкой» свежую рану, время от времени заглядывая в глаза Владимира.

Владимир окончательно пришёл в себя после сна и млел от прикосновений нежных ручек медсестры. Потом Марья Алексеевна сделала укол (очень больно), крепко перебинтовала свежую рану, пройодила и перебинтовала укус собаки и в конце своих действий дала Владимиру две таблетки каких-то пилюль.

– Сейчас выпейте, это от отёка ноги, и завтра с утра тоже две выпейте. Завтра – понедельник, у нас в лагере какие-то мероприятия намечаются, но мы постараемся к вечеру навестить вас, если мне не удастся, то я пришлю Дашу. А сейчас старайтесь никуда не ходить, постельный режим, да, и не пейте водку, – в этом месте Марья Алексеевна посмотрела на недопитую бутылку водки, которая стояла рядом со столом, – это дурной тон, и нога будет плохо заживать, да и лекарства не будут действовать…

Ну, всё, поправляйтесь, до завтра!

И они тоже ушли.

Владимиру сразу стало скучно и грустно.

«Приехал денег заработать, а получил фронтовой лазарет, хрен знает что. И денег поднять не могу, и с девками загулять не могу, хотя вот они, бери их. А как брать, когда лазарет, когда нога вся разбита.

Но, правда, забота со всех сторон и одна утеха, что я нравлюсь бабам.

А может так случиться, что завтра ко мне придёт Дарья, и она начнёт мне бинтовать ногу, а я её – раз на постель, дверь – на щеколду, и – гуляй казак, бери гарную девчонку!

А как же Таня, жена моя, наверное думает обо мне, печалится?.. А я тут плашмя валяюсь на кровати, «санитарной чисткой леса» не занимаюсь, только о девках думаю.

А как о них не думать, когда три месяца воздержание, а мне всего двадцать пять лет, а не семьдесят пять!.. А интересно, старики в семьдесят пять лет подтрахиваются, или у них уже ничего не стоит?.. Но, чего об этом думать, до семидесяти пяти лет ещё далеко, целых пятьдесят лет – уйма времени. Вон пятьдесят лет назад ещё картавый (хорошо меня кагебэшники не слышат) был у власти.

Революции – всего пять лет, гражданская война, тиф, голод, «контра» разная из всех щелей лезет.

А сейчас американцы по Луне разгуливают, есть атомные бомбы, водородные бомбы, средства доставки фантастические, либо американцы из акватории Тихого океана тебя накроют с атомной субмарины, либо мы им в ответ с автономной автомобильной платформы, которые ползают по бескрайним сибирским просторам, вот что значит пятьдесят лет для развития человечества! А тут лежи в старом сарае и не смей даже водки выпить, что за жизнь!»

И Владимир опять заснул.

Но теперь ему ничего не снилось.

Ближе к вечеру, когда он проснулся (ему захотелось в туалет, и он это успешно сделал), к нему неожиданно пришла Вера. Он ждал чего угодно, кого угодно, но только не Веру, и притом одну, без Маши.

– Ну, как ты? – спросила Вера и села к Вовке на кровать.

Владимир спросонья не очень понимал, как он.

И зачем здесь Вера без Маши?

– А где Маша? – задал он дурацкий вопрос.

– Что, очень соскучился? Видишь, нет Маши… не пришла Маша к тебе. Я теперь за Машу и за себя! Давай, ногу твою посмотрим…

И Вера, такая правильная Вера, бесцеремонно начала закатывать штанину Вовкиных брюк и, ещё более бесцеремонно, снимать бинты, которые наложила Марья Алексеевна.

– Вера, что ты делаешь, мне недавно бинтовали ногу, всё там было хорошо!

– Это, я смотрю, не моя работа! Что, докторша тебя так сильно перебинтовала? Так нельзя на ночь оставлять, очень сильно забинтовано, кровь к ноге не будет поступать, нарушится циркуляция, а это – гангрена, которую ты так боишься!

И Вера начала аккуратно перебинтовывать травмированную ногу и вдруг, стаскивает штаны с ног Владимира, нашёптывая «надо снять, надо снять, мешаются», а затем, когда штаны были стянуты с ног, упала грудью на ноги Владимира и начала целовать его повреждённую ногу в колено, выше колена, ещё выше.

Наш герой от этих действий просто опешил.

Он схватил голову возбуждённой женщины и прижал к себе.

Вера восприняла это, как знак к атаке. Она тяжело задышала, потом вожделенно зарычала и начала покусывать ногу нашему герою. Владимир почти лишился сознания, он ничего не понимал – то ли это сон, то ли явь.

А Вера так возбудилась, что почти вся легла на ноги Владимира, и с утробным стоном продолжала целовать, лизать тело героя.

Её правая рука схватила главное место Владимира и стала нежно сжимать, а потом он почувствовал её волосы, её губы обволокли его… и в это время рядом с сараем заурчал мотоцикл.

– Эй, Москва!.. Жив ты или помер?.. Давай, выходи, это к тебе Виктор Иванович приехал и привёз одного твоего бойца!

Вера, как кошка, стремительно кинулась к двери и закрыла засов, затем быстро поправила свою одежду, причёску, затем кинулась к Владимиру, поставила его на ноги и натянула на него штаны, а потом щёлкнула засовом и вышла к Виктору Ивановичу.

– Сам лесничий к нам пожаловал! – запела Вера, улыбаясь Виктору Ивановичу во весь рот. – Вот мы у него сейчас и спросим, по какому праву вырубается сосновый бор около дач от шоссе к Внукову?

Виктор Иванович недоумённо посмотрел на яркую, молодую женщину, вышедшую из сарая, потом на сарай и спросил:

– А где Владимир?

– Владимир лежит, мы его лечим, а вот почему сосновый лес вырубается, вы мне не ответили!

– Вы, собственно, кто, гражданочка?

– Я – медсестра по образованию, а по положению – зампредседателя правления дачного товарищества «Сосновка» и давно хотела с вами встретиться. Ну, как говорится, «на ловца и зверь бежит»! Будем знакомы – Герасимова Вера Ивановна!

– Дзюба, Виктор Иванович, – и лесничий смущённо протянул руку Вере.

– Так что же с сосновым бором?

В это время Владимир тоже вышел из сарая и увидел, как большой Виктор Иванович стоит около мотоцикла и как мальчишка оправдывается перед Верой. А в люльке сидит Ванька Петров и, разинув рот, смотрит на эту «камедь».

– Да, я тут ни при чём. Это «ЛЭП» тянут из Внуково в Семёновское. Говорят, там строят стратегический объект для Министерства обороны, ну, мои люди и участвуют в этом деле, просеку рубят, а как же, сверху сказали, а я – человек маленький, что велели, то и делаю. А так мне этот сосновый бор не меньше вашего жалко, мой дед после Гражданской войны в этом бору место для партийной элиты Советской России подыскивал, чтобы дачи строить…

Ванька уже вышел из люльки и приобнял Владимира, пока Виктор Иванович, размахивая руками, объяснял Вере обстоятельства вырубки соснового бора. Потом Виктор Иванович пригласил всех к столу и достал из той же люльки большую бутылку самогона, огромный кусок сала и жбан квашеной капусты.

– Капусточка-то, ядрёная, с хренком… с зимы осталась, последняя! – объяснил Виктор Иванович.

Он взял Веру под локоток и легонько подталкивал её, чтобы она приняла участие в «пиршестве».

Но Вера интеллигентно отказалась, сославшись, что у неё много дома дел: дети не кормлены, старики не присмотрены, да и как зампредседателя правления ей сегодня нужно выправить кое-какие документы.

Мужики, оставшиеся без женщин, как полагается, начали безмерно глушить самогон, материться, и нести всякую околесицу.

Особенно усердствовал Владимир.

Он махал самогон стакан за стаканом, радуясь, что приехал хоть Петров (теперь дело пойдёт и будет веселее). Он также радовался, что Виктор Иванович, да и Петров не застукали его с Верой в интересной позиции (а то Петров по всему институту разнёс бы эту информацию).

Он радовался, что Вера сама, понимаете, сама проявила инициативу, и что теперь, наверняка, её легко можно будет затащить в лес. Он радовался, что нога почти перестала болеть и опухоль спала, и вообще, он радовался жизни и понимал, что жизнь «классная штука», как ни крути!

Они пили, говорили о политике, ругались, опять пили, к полуночи Виктор Иванович завёл свой мотоцикл и поехал домой, к жене, объясняя, «что, можно, конечно, и до утра сидеть, потому что завтра у него выходной, но жена не поймёт и будет потом месяц дуться».

Владимир и Петров ещё немного поболтали и легли спать.

Только к середине следующего дня мужики проснулись, и Петров сразу начал говорить, «что пора на работу, что хватит спать, что жрать так алкоголь не годится».

– Мы приехали сюда денег заработать, а не отдыхать! Давай, вставай и пошли!

У Владимира, когда он встал на ноги, всё болело, как будто его всю ночь черти били деревянным мечом. К его удивлению, не болела только левая нога. Мужики попили чая с сухарями и конфетами, которые привёз Петров. Взяли топоры и тяжело пошли на работу.

Солнце стояло над головой, было жарко, и тут вдруг Петров предложил: «Давай, чтобы освежиться, поплаваем в озере!»

Подошли к озеру, разделись. Петров резко начал плавать, то «кролем», то «брасом», то на «спине», а Владимир посмотрел на свою перевязанную ногу и не стал плавать, только омыл лицо и руки.

В лесу тоже было жарко, слепни всё время садились на потные спины и открытые руки. Хотелось пить. Они, собираясь в лес, спьяна забыли с собой взять воды. Владимир показал место «санитарной чистки», показал свою работу, и стал показывать, что надо делать, как управляться топором и как складывать кучи.

В этом месте Петров спросил:

– Это всё, что ты сделал за неделю работы, и говоришь, что такая куча стоит четыре рубля шестьдесят копеек. Значит, ты за неделю заработал меньше десяти рублей. Ну, молодец, ну, ты и «красава»! Как же мы план выполним, если у тебя, бригадир, ядрёна вошь, такая производительность труда?

– Да знаешь, Вань, сначала приспосабливался, потом вот ногу собака покусала, потом травму получил, потом…

– С бабами загулял, – подхватил ответ Владимира Петров, – так не годится! С сего дня ты – бригадир, а я – твой комиссар. Сначала – работа, а потом – всё остальное. Ты прикидывал, сколько можно сделать куч за светлое время суток одному человеку, если работать, скажем, восемь–десять часов?

– Ну, штуки три…

– А на одну кучу, сколько часов нужно?

– Где-то часа два, два с половиной.

– Это значит за светлый день, а он у нас сейчас почти семнадцать часов, можно сделать семь-восемь куч на человека, так?

И Петров присел на пень, достал из кармана листок бумаги и карандаш.

– Встаём в шесть часов утра, к семи – в лесу, к двум часам дня, это семь часов работы, должно стоять у каждого по три-четыре кучи. Затем, прямо в лесу, – Петров, что говорил, то и записывал, – прямо в лесу, чтобы не терять время на дорогу, обедаем. На это я отвожу один час, потом – опять работа, до восьми часов, это ещё пять часов работы, ну, скажем, ещё две кучи на нос. Итого получается пять-шесть куч в день, умножаем на четыре рубля шестьдесят копеек и получаем. Получаем – двадцать три рубля, если делаем пять куч в день на человека. А у нас с тобой осталось отпуска три недели. Ну, рублей четыреста можно будет поднять, если будем так работать. Вот, Владимир, мы с тобой определили план по работе и должны его выполнять. Понял?

– Но, Вань, мы при такой интенсивности труда, да жара, да…

– Да пыль, да комары, да мухи, – Петров перебил Владимира, – не сможем так работать?! Ты, – и Петров вскочил с пня и рубанул воздух рукой, – это мне хотел сказать, да?

Владимир смущённо опустил голову, затем подобрал валяющийся топор на земле и начал потихоньку валить сухие осины.

– Правильно, – его действия оценил Петров, – давай сегодня хоть по куче сделаем, а завтра уже по плану будем действовать!

И он рядом тоже замахал топором. Работа шла тяжело, солнце пекло невыносимо, воды с собой не было, но Владимир напряг все свои силы, понимая, что Петров прав, что только так можно заработать приличные деньги, если работать по принятому плану.

«Когда теперь с Верой встречаться, если с утра до вечера надо будет вкалывать в лесу» – вертелись в голове Владимира не очень приятные мысли.

Часа через три потные, очень усталые, но удовлетворённые своей работой, Владимир с Петровым тащились назад в деревню.

– Вот видишь, сделали всё-таки сегодня план, это – несмотря на вчерашнюю пьянку. А завтра к вечеру Соловьёв подтянется со своим корешем, и работа пойдёт!