И жить по другому… Легко, осторожно?…
И как бы хотелось стереть все мгновенья
Что держат, прижав при погибели к стенке.
И закован в цепях здесь… Будто бы пленник.
В голове, что как омут, засосав по колени,
И уходишь ко дну… Ну а смысл всплывать?
Объясните, чего же тут ради дышать?
…За себя побороться… Увы, не привык.
Ну а ради кого бы… Их уж нет среди книг.
Человек умирает, не когда час пробьет,
Или же судьбы сыграют ценой.
…Он уходит, когда уж ни кто не зовет.
Когда нет близ людей, кто вдруг скажет – Постой.
«Что мысли может слаще быть, в которые так веришь…»
Что мысли может слаще быть, в которые так веришь.
Которой ты не спишь ночами, но думая – лелеешь.
И с каждым вздохом по утру – с надеждой прикоснутся.
И с каждым взглядом в то окно – надеешься вернутся.
И пока свеча горит, и тает парафин,
Описываешь в сотнях строк ту тысячу картин,
Где в каждой из которой видишь то, что могло быть.
И каждая направит и укажет – куда плыть.
Ведь в одиночестве тоскуя, ответов не найти.
И строки, что писал кому то – в один путь пройти,
Бесследно исчезая там, где свет в конце тоннеля.
И разум стал пристанищем. Не опорой… Но борделем.
И сам, будто бы плебей, и раб собственных мыслей,
Поклоняясь каждой ноте, как в последний раз.
И боже… Как хотелось бы открыть те двери жизни,
Открыть те двери, и увидеть там лишь одну Вас.
Как сохранить сердца
И как не стать в том мире злом… Гиеной.
Где каждый наравится выкусить свое.
И как не стать добычей хищной пены,
Что из тех зубов изливается ручьем.
Как сохранить сердца, спокойный разум…
Среди оскала, рыка, страшных буйств.
Как шею уберечь от попадания в лассо,
И руку протянуть к небесному ярлу.
Ведь свет так сложно разглядеть,
В столь малой, скрытой шёлке…
Где вместо брани в след звериной – ангельский дует.
И надеясь руку протянув, что не откусят.
Дадут надежду, что души есть – Материнский плед.
Где в страхе говорить о правде, но смело молвить ложь.
Где увидев – в смак съедят. Забьют… Но не отпустят.
Где доброта учахнет… Но и взрастет там рожь!
И там, где кровью омывались скалы буйных рек,
С неба упадет звезда. И разнесется свет.
И пусть пройдут года, впитав в себя века тех бед…
Но станет то уроком. И памятником впредь.
Что зло – это обитель из толстых лживых плеть.
«Пергамент – что годы, прожитые в горе, и в счастье…»
Пергамент – что годы, прожитые в горе, и в счастье,
Чернила – что память, и пали на лист неуклюже,
Выводя строки, столь яростно, пылко и страстно,
Мы пишем… В чудном, многогранном сюжете.
Как звёзды мерцали при встрече с двух разных дорог,
И луна освещала пути трамвайных столетий..
Как тогда испытал впервые столь яркий восторг.
Как тогда пробежали мурашки по твоему телу.
Я помню, и клякса – что память, упав на пергамент,
Вплетаясь в строку, написала историю жизни.
И память укрыв, вознесет в столетия орнамент,
И подарит года, заполняя собою все мысли.
«Ночь приподнимет завесу из света…»
Ночь приподнимет завесу из света,
Где звёзды на небе восстали с земли.
И день по утру нас избавит от пледа,
И, как по весне, прольются ручьи.
И в глазах отразится великий пожар,
Что в мечтах утопал. В твоих, и моих.
А ведь тоже когда то средь звезд тех летал,
И в паруса дул ветер в порывах.
Но всему есть конец, и звёздам, и ночи,
И вздоху, и выдоху… Наступает прощание.
Нежданно, как титры, что мигом читаемы,
И день к сожалению окончится ночью.
«Остаться человеком… Все, чего прошу…»
Остаться человеком… Все, чего прошу.
На сколько хватит сил, пока могу – дышу.
И заберите все, оставьте лишь главное взамен —
Улыбку, веру и надежду. Ведь без них – что плен.
Дайте снова воспарить, и услышать смех.
Увидеть тех, кто был так дорог. Кого с нами – нет.
Обнять прошу, в ком виден свет всей столь краткой жизни.
О них лишь думаю во сне. О них лишь мои мысли.
Но… Слишком многого прошу. Ведь жизнь – дороже денег.
Дороже каждой глыбы злата, что ляжет на твой берег.
И память лишь твоя – объятья с теми, кого нет.
Лишь память, время… Есть то счастье. И есть столь яркий свет.
Не прощу
И поднимая взгляд на небо – щелкает в груди.
И греет лишь надежда, что ты здесь – не один.
И среди звезд мерцает лишь одна, и ты лишь видишь.
Как близок небосвод, казалось. Но голос – не услышишь.
И вроде бы не пьян. Но все готов отдать,
Чтоб хоть раз коснутся той, не тронутой звезды.
Эх… Только – б раз, чтоб вновь забыть, и вновь все потерять.
Пусть я сгорю и сгину в пепле. Я готов. Сожги.
Как высоко и ярко светит… Ведь так же я светил.
Взлетели вместе, но увы, я канул вниз. Прости.
Как жаль, что вновь уж не свести по новой те мосты.
Чтоб поднявшись, я приобнял-бы, и сказал – Вернись.
И шел стремительно и слепо, надеясь лишь на веру.
И подошла столь тихо ты, и приоткрыла двери.
И обнял, и сказал что больше Вас не отпущу.
И обняла, кивнув столь мило и шепнула – Не прощу.
А помнишь ты, как мы любили?
А помнишь ты, как мы любили?
Ночью наблюдать в окно.
А помнишь… Ведь мы все же были…
Что-ж случилось, что потом
Вдруг перестало быть Вдвоем.
И что у каждого свой дом.
С чего же вдруг со слов лихих
Остался только в горле ком.
А помнишь, как мы шли в метро?
Как взглядом мы пронзали небо.
Заместо Я – настало мы
…Казалось бы укрылись пледом.
Но лишь казалось… Оказалось
Все пустым. Лишь ложь и бред.
В который я поверил. Каюсь.
В этом мой есть тяжкий грех.
Прости, что я поверил в то,
Что видимо лишь сам придумал.
Отдался тем мгновеньям… В плоть,
Что сам остался среди дум.
И вот. Лукав и пьян, в бреду
И с верой в ложь. Будь та не ладна…
А знаешь? Я все же верю в то,
Что это было не напрасно.
